Холод речных вод

Я несколько раз проверил то, что есть с собой. Увы, немного. Револьвер, девять нестреляных патронов и три гильзы, коробок спичек (картонный), носовой платок и разная мелочь вроде винтиков и шайбочек,завалявшаяся в кармане, связка с четырьмя ключами, которыми уже нечего открывать,три доллара с мелочью, карандашик. И это все. А что еще может быть у человека, вышедшего на полчаса подышать воздухом? Был еще карманный фонарик и уже нет. Застрял где-то,пока летел.

Поразмыслил про то,что теперь мне надо опасаться повторения припадка(или что это было?) и не смог долго размышлять— как-то тяжело стало. Потом подумал,что штаны сухие, что для эпилепсии не очень характерно. Может, это не она? Ну вот,хоть одно приятное в сегодняшнем дне— тень надежды.

...Про меня вспомнили почти что на закате. Притащился за мной солдатик средних лет, больше напоминающий колобка, чем бравого солдата, и повел к фельдфебелю, по дороге поучая, что именовать того надо 'Господин фельдфебель' и не здорово ему возражать, ибо помянутый фельдфебель крут на расправу. Во фрунт ставать не надо, потому что я штатский, а вот титулование-никак без него.

А далее фельдфебель Никифор Захарович Тимошенко поставил меня перед выбором— служба в батарее или тесное знакомство с Павлоградской тюрьмой, где выяснят, кто я такой, откуда взялся и нет ли за мной разной крамолы. Если даже крамолы нет, то придется долго сидеть в клоповнике и питаться значительно хуже, чем в батарее.

Мда, и на кой я им так неотложно нужен? Про питание — мысль здравая, но меня беспокоит больше вопрос про выяснение, что я ни сном ни духом не связан с заводом 'Судосталь' и этим временем. То есть здесь живут мои деды и прадеды, а я в нем, как инородное тело оказываюсь.

Потому я осторожно заметил, что не против служить, но удобно ли батарее держать на службе припадочного артиллериста? Не будет ли от этого чего-то страшного?

Фельдфебель фыркнул:

— Напугал ежа ...голым гузном! У нас в батарее и большевики служат, из тюрьмы выпущенные. Грехи отмаливают. Им вообще-то петля полагается, а не служба. И ничего. А тут какой-то припадочный мастеровой! У нас в бригаде на германской войне служил один контуженый ездовой, у которого тоже припадки были. Свалится, отойдет, штаны постирает и дальше присягу исполняет. Только во рту всегда щепку таскал на манер цыгарки, чтобы язык не откусить.

— Тогда я, Ваше благородие, со всем удовольствием!

— Э, ты подлизывайся, да не перестарайся. Не положено меня 'благородием' звать. 'Господин фельдфебель' -так положено. Скажи лучше, чего ты делать умеешь, и грамотен ли, чтоб я знал, к какому делу тебя лучше приставить.

Попытку польстить раскусили, но я еще пару раз вставил 'благородие', а фельдфебель это как бы не заметил. Не прочь Тимошенко благородием стать, но тут против него армейская действительность. Офицер в артиллерии должен уметь управлять огнем , что требует кучи специальных знаний, то бишь образования. Все это возможно, но не все могут. В той же пехоте выбиться в офицеры куда легче, ибо требования к офицеру-пехотинцу куда ниже, чем к артиллеристу. Так что ему нужно либо сменить место службы, либо к красным перейти. Там людей без образования старались подтянуть, насколько это возможно.

Про свои умения я рассказал, стараясь все больше рассказывать про судостроительные навыки— чтоб меньше запрягали. Про умение оружием пользоваться сообщил так, что хотя и кое-какие револьверы в руках держать приходилось, но умею с ними мало. Про подрывное дело умолчал— сложно мастеровому получить навыки обращения с ним, не послужив. Подозрительно получится. Грамотность— читаю хорошо, а вот пишу с ошибками, бывает, нужные буквы забываю, а ненужные вставляю. А как тут быть, если алфавит тогда отличался и написание слов тоже? Так вот и рассказал— вроде как много не умею, но и не полный валенок. Добавил, что могу некоторую лечебную помощь оказать— вывих вправить, шину наложить на сломанное, перевязку тоже. И в лекарствах понимаю немного, потому как одно время у аптекаря работал мальчиком на побегушках.

Фельдфебель это все выслушал, записал мои данные, а потом сказал идти с Федорчуком к фейерверкеру Баранову и пока быть при нем. Завтра утром чтобы я сюда пришел, сказав про это Баранову, потому что нужно обмундирование получать, присягу принимать и иное важное делать.

Тут я попробовал встрять с некоторыми волнующими меня вопросами, но Тимошенко уже от меня устал, потому ответил, чтобы я ему не надоедал на ночь глядя. Все нужное я узнаю завтра. А если я голодный, то пусть Баранов мне хлеба выделит. Приварок сейчас добрый, должно что-то остаться. А не осталось, так кресты и на боковую. И захихикал, старый хрен. Не добралась до них еще политкорректность— заставлять мусульманина перекреститься вместо ужина!

На зов фельдфебеля явился тот самый колобка напоминающий солдат и повел меня через пяток домов( а стемнело уже как-то незаметно) в хату , где квартировала орудийная прислуга второго орудия. Баранов ныне отсутствовал, ибо пошел по бабам, пользуясь такой возможностью, потому делами заправлял бомбардир -наводчик Пузько. Он меня расспросил, кто я и откуда, записал в какую-то тетрадку и сказал, что если я хочу поесть, то вот краюха и луковица. До ветру тут ходят за плетень, а если я сделаю что под самой хатой, то завтра и еще долго буду все это собирать. Курить надо осторожно, чтоб не подпалить хату и клуню, спать лечь я могу сюда, хоть у левой стенки комнаты, хоть у правой. Хлопцы, кто не на часах, постепенно подойдут, тогда уже тесно будет, а пока хоть катайся из угла в угол.

Окончив вводить меня в курс дела, Пузько занялся прерванной починкой гимнастерки. Я поел оставленный хлеб( но не лук), попил воды из ведра в сенцах, вышел на улицу. А там уже хоть глаз выколи. Мда, темна украинская ночь, ориентироваться можно только на хихиканье девок где-то за хатой. Я еле нашел тот самый плетень и свято соблюл санитарную зону. Вернулся в хату, разулся. Спать надо было на полу, на сене. Устроился, куртку подложил по голову, чтобы 'кольт' не упирался в ухо. Не удалось спросить фельдфебеля о нем (естественно, не прямо). Тяжелый был день, сто лет почти прошло назад и тыщи три километров. Может, четыре? А какая разница, если и пять тысяч... Утром начнут меня дрессировать, так что пока нужно отдыхать.

На этой рифме я и задремал. Спалось сначала ничего, но потом народ с гуляний стал возвращаться и укладываться. Вот тут я раза три проснулся. Последнее пробуждение было уже под утро.

Гм, а я не спросил, когда и как здесь будят. Ладно, уже светло, сделаю свои дела и посижу на крыльце. А то тесно в комнате и ...угарно. Видимо, вчера повар кормил артиллерию горохом.

Переобул сапоги как следует и пошел умываться.

Вскоре и прозвучал подъем— горнист подал сигнал. Странно, я же в детстве слышал горн в пионерском лагере, а вот сейчас подумал -как подать сигнал, и так и ничего другого не придумал, кроме как в гильзу колотить, коль электричества в селе нету...

Народ выбрался их хаты. Физзарядки здесь не было, народ для просыпания только потягивался. Оказалось, что сейчас в расчете орудия восемь человек, но это еще не все. Гм, а что за бандура -то у них, раз восемь человек ею пользуются, и это еще не предел. Я вчера только рассмотрел, что ужасно длинная, и без противооткатных устройств.

Баранов оказался длинным и худым мужчиной лет тридцати с вислыми усами, то и дело кашлявшим. Я ему 'отрапортовал', что и как и добавил, что господин фельдфебель велел к нему мне идти. Баранов пожал плечами и ничего не сказал. Вообще народ в расчете среднего возраста, уже явно за тридцать. Я со всеми поздоровался и представился. Пора идти. Куртку с 'кольтом' я оставил, хотя с утречка было прохладно. Надеюсь, не упрут. Но ходить с пистолетом, пока я , скажем так, не легализовался, было опасным.

А потом я полдня провел при начальстве. Получал обмундирование (сапоги мне оставили прежние), оружие, принимал 'присягу'... Последнее было самым сложным.

Корана у меня не было, на батарее тоже. В принципе читать -то я мог и сам, как грамотный, но не было текста присяги на восточных языках. Пришлось читать текст по-русски, а вот вместо корана воспользовались фельдфебельской шашкой, поскольку капитан вспомнил, что некогда мусульмане присягали на клинках сабель. Я такого не помнил, хотя у Пушкина сказано: 'клянусь мечом и правой битвой'. Но разве я буду протестовать? Нет, конечно.

Текст был царский и я его читал, заменяя только евангелия на мусульманские символы. Все остались довольны— и начальство, и я. Особенно я, потому что присягнул императору, которого уже не было. Далее мне сказали : 'Молодец!' и отправили к Баранову обратно.

Поскольку в орудии я ничего не соображал, о чем сразу же заявил Баранову, меня отдали на растерзание Пузько, под руководством которого я чистил и смазывал оружие и подгонял всю амуницию. Как канониру, мне полагалась не винтовка, а наган и бебут. Бебутом назывался кривой кинжал с длинным лезвием, носившийся в черных ножнах на поясе. Вообще его не мешало бы заточить, но это потом. Пока же занялся револьвером, причем мне достался револьвер без самовзвода. Я слышал, что у нагана страшно тугой самовзвод, но теперь не скоро удастся проверить, не врут ли об этом. Кобура и ножны были несколько потерты, но еще ничего.

А вот фуражку мне выдали размером больше , чем надо, потому она постоянно сползала. Обмундирование подошло неплохо.

Тут я немного забегу вперед, чтоб пояснить некоторые сложности бытия нашей батареи. Как все знают, Добровольческая армия испытывала избыток начальников, а вот с подчиненными часто бывало напряженно. То же касалось и белого флота, где было достаточно офицеров, но вот с матросами ... А, как все догадываются, начальник без подчиненных— это не начальник. Потому в составе армии было много всяких сводных полков с недостаточной численностью, но при командире полка и разных же контор, возглавляемых генералами. Но начальство— всегда было! И , если верховное руководство не могло обеспечить начальника командой, то делом его чести было себе команду собрать! Оттого наш капитан , пребывая 'в распоряжении', но без команды, обнаружив в Екатеринославе или около два тяжелых орудия, решил, что раз уж встретились два одиночества— он и пушки, то отныне пушки обретут командира, а он— пушки! А генерал Промптов— тяжелую дальнобойную артиллерию! Была еще и четвертая сторона— красные, которых должны были ожидать проблемы, но их мнение проигнорировали, а учли мнение только трех сторон.

Не знаю, понял ли капитан , что получил не только батарею, но и чемодан без ручки, или нет, но ему приходилось преодолевать кучу проблем. К орудиям не было передков, снарядов имелось только шестьдесят штук, да и инструкций в полном объеме тоже не досталось, как и таблиц стрельбы... Поскольку орудие при создании должно было стрелять с платформы, то возня с платформами окончательно погубила бы командира. Но, на его счастье , когда-то на орудия установили башмачные пояса, поэтому можно было не заморачиваться платформами, а стрелять с колес. Сейчас-то об таком все уже забыли, ибо все орудия снабжены противооткатными устройствами, а тогда...Впрочем, оно уже и тогда устарело.

Кстати, орудие было знаменитое— 155 мм французская осадная пушка образца 1877 года. Она же 'Длинный Том'. Кто читал романы Буссенара о приключениях Сорви-Головы, тот вспомнит панегирики этому орудию, вернее четырем им, портящим жизнь англичанам при осаде Ледисмита и еще чего-то. Буры таскали эти тяжелые пушки и позже. Поскольку я посмотрел, как это получается у нас, то скажу честно-буры герои! Вести партизанскую войну с такими вот монстрами при себе! Как рассказывают, однажды англичане ухитрились подобраться ночью к одной из пушек, свинтить и утащить затвор и подорвать заряд пороха в стволе. Буры же ухитрились изготовить новый затвор, обрезать изуродованный ствол, и пушка вновь стреляла по англичанам! Как они это сделали— не знаю, но преклоняюсь! Как и перед их чувством юмора— орудие с обрезанным стволом они назвали 'Иудеем'.

Такие пушки составляли основу французской осадной артиллерии к началу мировой войны, а потом ими поделились и с русской армией. И они постреляли и по немцам, а потом и по разным сторонам гражданской войны. Даже в сорок первом ветеранам— орудиям нашлись цели.

Это было потом, а пока капитан боролся со своими 'белыми слонами'. Энергии у него было много, но к вечеру и он уставал. Хуже всего было то, что никто не служил при подобных пушках, ни сам капитан, ни подпоручик, ни фельдфебель, ни солдаты. Вот пойди найти в двух губерниях солдат из всего шести батарей такого образца! Конечно, капитан сразу после училища служил в Брест-Литовской крепостной артиллерии, на отдаленно напоминающих наших 'Белых слонов' пушках в 120 пудов. Они тоже числились, как образцы 1877 года , устроены были тоже сходно...Ну как сходно...Вот как схожи 'Москвич-408' и 'Волга', выпускавшиеся в одном и и том же году. У обоих четыре колеса и даже есть сходство в дизайне. Если начнешь вдаваться в подробности, то появится очень много различий.

Вот потому капитан и старался набрать в батарею мобилизованных солдат постарше, служивших на старых пушках. С этим получалось не до конца, но в моем расчете было три солдата ,служивших на русских аналогах этого 'Длинного Тома'. Про аналогию между пушками я уже сказал, но хоть догадывались, что при выстреле пушки нужно убраться с ее дороги. И нам говорили. Я тоже понадобился капитану, поскольку он рассчитывал привлечь меня к работе с дальномером Цейса. Да и к разным другим работам по обслуживанию орудий. Для той же цели были мобилизованы двое рабочих с какого-то завода в Полтаве, случайно попавшиеся капитану под руку.

Естественно, я это все узнал не сразу, а так, постепенно вошел в курс. Будь я на месте капитана, то я не сворачивал бы горы, надрываясь ради того, чтоб ввести в строй орудия, к которым не было таблиц стрельбы. Как же он планировал вести стрельбу издалека, это ведь не траншейная пушка, которая может прицелиться на глаз? На этот вопрос у меня ответа нет.

Но все-таки дело шло, кое-как изготовили упряжь и передки. Тягловая сила имелась( по десять лошадей на каждое орудие), прислуга уже начала кое-что понимать . Самыми неразрешимыми проблемами были отсутствие таблиц стрельбы и снаряды. По таблицам разослали запросы в Екатеринодар и Одессу с просьбой снабдить ими, снарядов пока было немного, но имелся шанс раздобыть еще. Севернее нас простиралась Полтавская губерния, территорию которой украшали аж четыре артиллерийских склада. Капитан уже написал нужное количество бумаг и рассчитывал в случае задержки ответа отправить туда подпоручика Миронова , чтобы он лично добыл их, если снаряды или заряды есть на складах. ____

Глава четвертая. Долгая дорога на фронт.

Хотел бы добавить кое-что. Я вообще-то к белому делу относился и отношусь отрицательно. И считаю борьбу за него чем-то вроде пресловутого похода детей из Гаммельна — люди пошли за каким-то призраком, хорошенько даже не рассмотрев, куда они идут и за чьей дудочкой. Лица, призванные под белые знамена по принуждению, к ним не относятся. Почему же я в белой армии остался, а не смылся , как только настала следующая ночь? Такое желание у меня было, но меня останавливала мысль о множестве миров или слоев реальности. Наконец, я сам провалился уже в два мира, которые не совсем вписывались в мою историю, то есть вариантов истории оказалось множество. Вот потому я и хотел сначала разобраться, какой вариант истории 1919 года течет вокруг меня? А уже потом действовать. Пока вроде получалось все близко к моему варианту (ну, насколько я его себе представляю). Пока батарея занималась ритуальным сексом с древними орудиями вдали от фронта, я был готов участвовать в этом процессе. Когда же дело дойдет до участия в убийстве противников белой власти— ну их нафиг, батарею и эту самую белую власть.