Холод речных вод

Отправка же на фронт задерживалась, как по причине неготовности, так и по иной причине— осенью разворачивалось основное наступление на Московском направлении, и туда стягивались силы с других участков фронта. Наступление шло и на Чернигов, и на другом берегу Днепра против петлюровцев тоже. Наша батарея по плану предназначалась корпусу генерала Промтова, но тут в дело вмешались и другие инстанции, желавшие наши орудия для себя. Ну да, когда читаешь в отчетном документе, что 3 отдельная тяжелая батарея литера С заканчивает формирование и будет готова к отправке на фронт через неделю, то легко подумать, что в нужном селе стоит уже почти боеготовая часть , которой осталось всего ничего, чтобы пойти сокрушать врагов. Когда глянешь на нее в реале— оптимизма совсем не останется. Пока же генералы и штабы ругались между собой, кому должна принадлежать третья батарея: по праву первородства или нет, мы осваивали матчасть и культурно отдыхали. Особенно после отбоя солдатики и унтер-офицеры развлекались, как только могли. Женское население было совсем не против : хватало и вдов, и девиц, и мужних жен, чьи мужья так давно затерялись на путях гражданской войны, что про них как-то не вспоминалось, когда в хату заходил бравый фейерверкер.... И мы не торопились ни к генералу Промтову, ни к генералу Май-Маевскому, ни к другим генералам. Очарование этой жизни длилось и длилось и не хотелось прервать ее... Об офицерах ничего не могу сказать— не дружил я с их денщиками, чтобы иметь исчерпывающие сведения.

Я же пока упорно зарабатывал репутацию заядлого сквернослова. Для чего это надо было? Ну, чтобы потом, когда я случайно употреблю какое-то из современных мне слов, то дабы это было принято за изощренное ругательство человека, который привык постоянно заковыристо выражаться, и это не вызвало ненужных размышлений. Потому и выражался в стиле: 'Ангидрид твою валентность' при каждом удобном случае . Народ вокруг к этому привык и только иногда спрашивал, что это за ужасное ругательство мною сказано сейчас. А после отбоя , когда меня не ждало пребывание в карауле или наряде, меня ждала Марийка. Муж ее пошел на службу в тринадцатом году и в начале войны попал в плен. А в восемнадцатом стали приходить из плена солдаты в окрестные села , и в том числе те, кто был призван вместе с ним и сидел в лагере для пленных тоже вместе. Они и рассказали, что жил-был Прокоп, не болел, домой хотел вернуться и поехал туда из плена. А куда делся потом— неизвестно. Его товарищи по лагерю уже вернулись и даже успели на следующую войну попасть, у кого руки и ноги остались на месте. Вот так и не знают до сих пор жена, двое деток , мать, отец и сестра, куда делся их Прокоп. Мать говорила, что не чувствует, что сынок неживой уже, но кто же знает...

А потом, наконец, в верхах решили, кто главнее и кому мы нужнее. И пришел нам приказ на марш к станции Каменное, а дальше по железной дороге двигаться под Чернигов. Предстояло 65 верст марша и погрузка. Я по неопытности в делах артиллерийских думал, что мы дойдем за пару-тройку суток и без больших мучений. Меня в этот момент больше волновала возможность увидеть Марийку. Она, правда, вчера говорила, что вперед лезть не будет, ибо люди смотрят, но придет проводить. И еще предложила , чтобы я после окончания войны приехал сюда и остался в Трилесах. Но мог ли я обещать, что обязательно вернусь? Солдат на войне в своей судьбе не волен и куда его забросит судьба -не ведает.

К сожалению, начало движения оказалось таким ужасным(как сейчас говорят — геморройным), что у меня не было времени и лишний раз голову поднять и глянуть, где Марийка. И это 'движение' продолжалось целую неделю — каждый подъем, каждый мост, каждый спуск,каждый поворот... Был какой-то сериал про гардемаринов, где пели про российскую дорогу, у которой семь загибов на версту. Здесь их было куда больше, и изгибов, а уж загибов... Я поддерживал свою репутацию матерщинника и ругателя и познакомил сотоварищей с Морским загибом Петра Великого. Многие из них его не слышали и поразились.

Впечатления от дороги остались незабываемые. Невысокий холмик заканчивается крутым спуском, лошади не удерживают орудие. Два расчета впрягаются в помощь, веревками оттягивают орудие в сторону, притормаживая его, суют кол меж спицами, тоже так притормаживая... Рвется упряжь...Канониру Феденко (пятый номер) переехало ногу колесом, но ничего не поломало( песок был под ногами), и он громко возглашает хвалу святому Николаю Мирликийскому. Тут на него задом, не видя, налетает канонир Тарасов (седьмой номер) и опрокидывает. Вместо раздавленной ноги— расквашенный нос... Нашел же на песке камень,чтобы на него носом приземлиться.... Мосток подозрительно скрипит, но кое-как держит. За мостком начинается подъем, после которого хочется упасть и не вставать...

Третий мостик трещит и проседает... Колесо проваливается в дыру настила... Приподняли, налегли, протащили... Колесо после четвертого мостика не выдержало. Надо его менять.

По правилам, это делается так. Нужно иметь две ваги, три орудийных подушки, два клина и девять солдатиков.

Номер девятый ( в данном случае я ) берет орудийную подушку и держит ее в наклонном положении у колеса со стороны казенной части орудия. Номера седьмой и восьмой затормаживают те колеса, которые не меняются, номера пятый и шестой сзади и спереди колеса ставят две подушки впереди и сзади колеса, а номера первый и второй (Пузько и Гайсинский) подсовывают обе ваги поглубже, положив их на подушки. Баранов громко командует : 'Наляг!' Все остальные, кроме меня, налегают на ваги, приподымая лафет. Я, воспользовавшись подъемом лафета над дорогой, подсовываю подушку под ось, пока она не станет вертикально.

Теперь колесо приподнято, и ось оперта на орудийную подушку. Баранов кричит: 'Отдай!' Народ вшестером снимает чеку, убирает колесо, подкатывает запасное, надевает его и крепит чеку на нем. Опять звучит 'Наляг!' Снова наваливаются на ваги, приподымая лафет. Воспользовавшись подъемом, я вытаскиваю подушку из-под оси. Далее мы опускаем лафет. По команде : 'Отдай!' убираем и уносим ваги и подушки.

Ну, и мы так делали. Если вага не выскользнет, если подушка удержится, если друг другу не начнем мешать, ибо нету у нас опыта. Колесо заменили, тащимся дальше.Следующий раз, наверное, легче пойдет, руки уже набили и даже отбили. Теперь впереди подъем...

В общем, каждый день так было и еще много иного радостного. К вечеру настолько ухайдакивались, что ночью хоть легионы ада бы на бивак явились, хоть красные — никто бы не проснулся от усталости.

Суток через трое я озадачился: работаем который день, как бобики, вперед ползем, как вошь по мокрому животу, и доколе это длится будет? Да, мне на фронт не хочется и подольше, но не ради такого же? Поэтому имеет смысл как-то облегчить ежедневный труд как у строителей пирамид.

Но что я могу сделать при отсутствии у меня трактора? Трактора в этом мире есть, и не так мало, но дело не в них.

А дело в том, что мы ползем по дороге, сокрушая собой мостики, после чего начинаем возню с ними. Опять же ползем по ней, как велит карта, по очередности наступления на ней подъемов и прочего. Спасибо, что еще нет проливных дождей.что расквасят дорогу. А может быть, можно не карабкаться на вот этот холмик, а объехать его слева или справа? Так будет чуть длиннее, но от подъема уклонимся и спуск будет полегче. И , приехав к мостику, можно будет уже подготовившись на предмет его усиления. Или вообще заранее обнаружить то, что он рухнул, а потому к нему не тащить пушки, а развернуться на другую дорогу ? То есть инженерная разведка пути движения. Собственно, я видел старые карты, где отмечены величины подъемов и прочее нужное. А вот по такой ли карте нас ведет наш доблестный капитан? Кто знает.

И что ему предложу? Если стряхну пыль со старых знаний, то рассчитать, насколько надо усилить наличный мост, смогу. А как я это преподнесу ? Ну, коли рассказывал, что работал на судостроительных предприятиях, то можно петь и дальше про это. Там ведь при спуске устраивалось спусковое устройство, да и сам стапель часто был деревянным. То есть работник этого завода мог знать про спуск судов, ремонт стапеля после них, усиление его же перед закладкой нового судна. Вообще да. А не инженерные ли это сведения? Может, и нет.

Насколько я помню, тогда были инженеры( достаточно немногочисленные) и рабочие. Техники вроде тоже были, но не в судостроении. А для целей местного руководства вроде наших бригадиров и прорабов имелись так называемые 'указатели', то есть хорошо подготовленные рабочие. Ну, а кто мне может сказать, что я не хорошо подготовлен ? Вот, считали так на Невском заводе и считали. Потому завод разорился и попал в казну.

Тогда рискну. Наскоро привел себя в порядок и пошел с докладом. И нашел на свое седалище приключений. То, что я попаду в эту реконгсцировочную группу, это просчитывалось, а вот такой момент, что я туда на лошади поеду — этого я не учел. Итого на следующий день я седалище не рвал, я его растирал о седло. К вечеру ходить было тяжело. Пришлось просить у фельдшера мази, чтоб потертые места смазать. Он мне дал немного мази на листке лопуха, но предупредил , что наклейка на мази отсутствует, потому может оказаться и жгучей. Поэтому я сначала помазал непострадавшее место и подождал. Жжения не возникло, и только потом я решился помазать пострадавшие детали. Конечно, потертости реагировали ярче, чем неповрежденная кожа, но было терпимо.

Скорость движения несколько повысилась, мы пару раз миновали очень неприятные участки дороги, обойдя их кругом. Ну и мостики сначала усиливали, а потом было не нужно уже орудия через проломленные настилы тащить. А доски были. Тащился с нами запас их на одну платформу под орудие. Оставалось надеяться, что его хватит до станции Каменной.

И его хватило. Мы немного уже освоились на практике с транспортировкой орудий. Теперь бы еще немного освоиться со стрельбой, потому что из наших 'Томов' мы еще не стреляли. А на полигоны никак не попадали. Придется учиться на практике, то бишь уже на фронте. Если я буду, как планируется, поставлен на дальномер Цейса, которого еще нет, но обещали , то это одно. А если я буду опять при орудии, которое после заряжания ' умелыми' руками взорвется? Ой, не надо.

Но тут я подумал, что если даже и буду при дальномере, то это может не спасти. Кто мешает неумелым артиллеристам закатать фугасную бомбу в НП или неправильно сработать неправильно установленному взрывателю? То-то и оно.

Мои заслуги были оценены начальством. Пока меня убрали от второго орудия и перевели поближе к начальству, но добавили, что это еще не все, что меня ожидает за хорошую службу. Посмотрим-посмотрим, но пока: 'Рад стараться, Ваш-бродь!'

На станции мы застряли на двое суток. Все этому было только рады, тем более, что прибыл из Полтавы подпоручик Миронов. И капитана слегка порадовал, ибо он раздобыл в Кременчуге таблицы стрельбы к орудиям! Еще он привез каких-то недостающих предметов упряжи , руководство к моему будущему дальномеру (но не его ) и четыре диафрагменных шрапнели к пушкам в сто двадцать пудов. Калибр у нас не совпадал, но подпоручик рассчитывал на то, что если стрелять на картечь, то наличные шрапнели сойдут. Капитан засомневался в этом и сказал, что подумает и решит. Подпоручик рассказал, что артиллерийский склад в Полтаве невелик и находится в самом городе. То, что там лежит— это прямо как склад находок у Плюшкина, то есть обломки когда-то годных вещей и разнообразные боеприпасы, собранные по десятку выстрелов каждого калибра. Особенно поразили его две вещи. Там еще остались ядра к гладкоствольным пушкам( подпоручик решил, что их уже давно должны были убрать) и то, что в черте города лежат оставленные немцами химические снаряды. Что там за газы, он не знал, но сказал, что ему после этого стало в Полтаве как-то неуютно. [*] На Селещанский склад он попасть не смог, а Карловский взорвали красные, отходя при наступлении немцев. Кременчугский склад, по его словам, был завален разными боеприпасами, только толку от них никакого. Полным -полно шестидюймовых бомб, но все они -просто болванки, еще не снаряженные взрывчаткой. Есть несколько тысяч трехдюймовых шрапнелей, но они опять же не полностью готовы к использованию. Пороха-хоть завались, но он к морским орудиям, а не к армейским. Я это слышал, поскольку сидел в углу и читал руководство к дальномеру. Такой дальномер вообще-то полагался для пулеметных команд, а не для артиллерии, но ладно, чего я буду этим возмущаться. Затем подпоручик с капитаном перешли на обсуждение, каких дам видел Миронов, и где они были лучше— в Кременчуге, Полтаве или Екатеринославе, и я перестал прислушиваться.

[*] И лежали минимум до начала 1921 года.

К шрапнелям вернулись позже. Капитан-таки не решился стрелять снарядами другого калибра, поэтому он решил сделать немногим лучше— самодельные картечи для самообороны батареи.

И оставшее время на станции мы их изготавливали. Сначала Василь Охрименко с первого орудия, действительную служивший в крепости Очаков и слегка знакомый с лабораторным [*]делом, ушел подальше и там разобрал шрапнели. Потом мы дружно искали жесть и паяльник с припоем.

Конфискованной у обывателей жести хватило на три выстрела. Из нее мы спаяли три цилиндра, долго примеряли к каморе орудия, и решили, что все вроде вышло нормально.Капитан тоже одобрил, хотя и с сомнением в голосе. Дальше мы в нее засыпали пули, вынутые из разобранных шрапнелей. А сколько надо ? Охрименко напряг память и вспомнил,что в наших шрапнелях близкого калибра вроде по шестьсот девяносто пуль. В картечи должно быть больше, но он точно не помнил, сколько. Но нужно еще добавлять порошок серы. А для чего? Василь ответил — чтобы шрапнельные пули не истирались друг о друга, пока снаряд туды-сюды кантуют, то в погреб, то из погреба, то опять к орудию. Но серы у нас не было. Решили пересыпать опилками. За разрешение к командиру батареи послали Охрименко, тот вскоре вернулся и сказал, что капитан разрешил. И хорошо.

[*] В те времена снаряжение боеприпасов в крепостях производилось в так называемых снаряжательных лабораториях.

Засыпали пули вперемешку с опилками, закрыли крышкой, потрясли. Чего мы этим добились, не знаю, но решили, что все нормально. Картечь отнесли и поместили в зарядные ящики. А оказавшиеся 'лишними' шрапнельные пули были отнесены к купцу Калмансону и после недолгого торга проданы . Много за казенное добро нам не дали, но вечером было за что выпить и закусить. Для начальства, если спросят, была состряпана дежурная версия, что все наличные пули были засыпаны в наши изделия и ничего лишнего не осталось.

Но наши приключения еще не закончились. Нам стало физически легче, ибо не надо на себе и лошадях переть нелегкие пушки по спускам и подъемам, но теперь мы ехали к фронту. А, как оказалось, это тоже тяжкий труд. Ибо надо попасть именно туда, куда нужно. Пока мы ехали, мне все вспоминался древний философ Зенон, доказывавший, что движения нет. Как он доказывал это, я уже не помню, но, будь сей древний грек с нами, он мог воспользоваться нашим опытом для смущения умов других древних греков. Апория 'Движение третьей батареи на Воронеж как доказательство отсутствия движения в природе'.