Лестница из терновника - 1

Несколько облегчает положение выброс гормонов от близости и запаха партнёра. Когда Н-До сидит рядом, Лью держит его за руки, уткнувшись лицом в его ладони — и её, кажется, чуть-чуть отпускает. Кодекс чести велит молчать, принимать страдания как испытание на прочность — и Лью молчит, когда ей совершенно нестерпимо, и пытается болтать, когда может разжать зубы. Н-До проводит с ней столько времени, сколько может. Я тоже; я сижу с ней, когда Н-До засыпает — её лицо в полудрёме-полубреду приобретает болезненное очарование усталого ангела.

Я ожидаю, что чета Л-Та попортит моей дурёшке крови, сколько сможет, — слишком уж они агрессивно приняли само известие о поединке Н-До, — но они обманывают мои ожидания. В первую ночь нашего с Лью пребывания в их замке они, похоже, тоже не спят. Утром в комнате, где Лью и Н-До ночевали, появляется ледяная Госпожа Л-Та, вылитая Снежная Королева в бледно-голубом шёлке — и я поражённо отмечаю, что она оттаяла. Она подходит к постели Лью с некоторой даже улыбкой. Н-До следит за ней настороженно.

— Ты вела себя тихо, — говорит Госпожа Л-Та. — Ты чувствуешь себя хорошо?

Лью пытается улыбнуться.

— Конечно, Уважаемая Госпожа, — говорит она. — Я вчера была недостаточно учтива... так вышло... Простите меня. Честное слово, я не из тех, кто льёт слёзы дни напролёт.

— Ну, — Госпожа Л-Та в ответ улыбается заметнее, — тот небывалый человек, кто не оплакивал поражения в поединке.

— Мне надо радоваться, — говорит Лью. — Мне нечего оплакивать. Н-До... добр ко мне.

— Любит тебя, — говорит Н-До и смотрит на мать.

Госпожа Л-Та кивает.

— Да, ты аристократка... Вот что, осенняя звезда, не смей называть меня Госпожой. Это дурное обращение к Матери. Возможно, я была дурной Матерью, когда вчера пожалела о твоей метаморфозе... Так вышло, — передразнивает она Лью и смеётся. — Этого больше не будет. Ты голодна?

— Нет, — Лью опускает ресницы. — Меня...

Госпожа Л-Та бросает на неё быстрый цепкий взгляд.

— Мутит? Интересно. Я послала за твоей матерью, сентябрьская радуга. Она прибудет к обеду, мы побеседуем.

Она выходит из комнаты, высоко неся голову.

— Меня больше не зовут Сходу-Подружкой, — говорит Лью. В её улыбке и тоне появляется тень иронии.

— Мать уважает мужество, — отвечает Н-До, облегчённо вздыхая.

Мне кажется, дело не только в этом. Госпоже Л-Та хочется, чтобы всё выглядело пристойно. Мне с первого взгляда стало ясно, что Госпожа Л-Та главнее Господина на порядок — именно она принимает основные решения, будто кровь Л-Та, авантюристов, гордецов и смутьянов, течет именно в ней. Она всегда думает о том, как любое событие и поступок будут выглядеть со стороны. Очевидно, всю ночь просчитывала варианты и решила, что для доброго имени Семьи будет гораздо полезнее болтовня о внезапной роковой влюблённости двух юных аристократов, а не сплетни о ком-то, подлым образом лишённом добродетели. Конечно, степень влиятельности и богатства Семей А-Нор и Эу-Рэ не сравнить — но, похоже, для Снежной Королевы это и не главное.

Там, в поместье Эу-Рэ, она побрезговала и Лью — бедолажкой с обтрепанным подолом, и самими Эу-Рэ, у которых не хватило похвальной выдержки и которые вели себя отнюдь не подобающим образом. А здесь, у себя дома, она поговорила с чистой, выдержанной и аристократичной Юной Госпожой А-Нор, проявляющей похвальную гордость — и Эу-Рэ на контрасте стали куда гаже, чем раньше.

Госпожа А-Нор прибывает к обеду. Она очень тщательно одета, церемониально причёсана и бледна, как полотно. Ей очевидно, что возможный союз Лью и парня из Семьи Л-Та — просто неописуемый мезальянс — и она очень логично решает, что недобор средств и влияния надо компенсировать избытком аристократизма.

Я успеваю сказать ей несколько слов.

— С девочкой всё хорошо, — говорю как можно убедительнее, пока устраиваю её лошадь. — Их старший сын с ней всю ночь просидел, а хозяйка утром мило побеседовала. Лью — чудесная, они её полюбят. Не терзайте себя, Госпожа.

— Ты ведь останешься с ней? — говорит Госпожа А-Нор, сплетя руки, чтобы избежать искушения нервно и неаристократично теребить бахрому накидки. — Надо, чтобы рядом с ней была хоть одна верная душа.

В ответ я отвешиваю глубокий поклон. Госпожа А-Нор касается моего плеча кончиками пальцев — немыслимо нежная ласка и сверхъестественная барская милость.

Я её слегка утешил.

Провожаю Госпожу А-Нор в гостиную. Там происходит длинный и тяжёлый разговор. Господин Л-Та изображает ледяную статую, Госпожа Л-Та говорит, рассматривая Госпожу А-Нор с видом ювелира, выискивающего изъяны в алмазе.

Очень непростая ситуация: А-Нор — чужие подданные, отношения с Эу-Рэ у их Семьи рушатся, защиты, похоже, больше нет. Нищая аристократка, вдова, вот-вот по миру пойдет, двое детишек непризывного возраста, в послужном списке если не скандал, то авантюра сумасшедшего старшего сына — ныне дочери...

Госпожа А-Нор держится изо всех сил. Её лицо — такая же светская маска, как у Госпожи Л-Та, она почти так же искусно делает вид, что её занимает только доброе имя своей и княжеской Семьи. Демонстративно ничего не требует и не просит, говорит только о том, что Старший Сын Л-Та, по-видимому, достойный человек, если её дочь доверилась ему сразу и настолько. Что Госпоже А-Нор хотелось бы убедиться в этом, чтобы в разговорах с другими людьми иметь возможность нелицемерно проявлять уважение к княжескому дому.

Идеальная линия защиты. Даже Господина Л-Та пробивает.

Лёд ломается. Господа Л-Та решают считать Госпожу А-Нор своей родственницей со всеми вытекающими из этого последствиями. У неё принимают присягу. Малышей Госпожа Л-Та милостиво соглашается учить при своем дворе. С Госпожой А-Нор обмениваются ритуальными подарками.

Госпожа А-Нор сделала всё возможное, чтобы сохранить лицо и тут. Она привезла не бочонок ягодного вина или ещё что-нибудь такое же из области натурального хозяйства, то есть, махрового мещанства, чего, разумеется, подсознательно ждали, а настоящее сокровище — старинную картину на шёлке, изображающую хищную птицу, парящую над горами. Картине лет двести, она помнит расцвет Семьи А-Нор и принадлежит кисти Господина Э-Кн из Семьи Хе-Я, знаменитого художника. Жест оценивают по достоинству.

Господин Л-Та восхищается, и разговор переходит на искусство и древние традиции. Госпоже А-Нор торжественно преподносят не менее древнюю книгу сказаний, в бронзовом переплете с аметистами. Я оставляю их на обсуждении тонких оттенков смысла в изображении Господином Э-Кн гор в тумане как символа Вершины. Иду присмотреть, как во дворе слуги Семьи Л-Та снаряжают повозку, которую грузят всякой всячиной — копчёной свининой, свернутым шёлком, вином и "кукурузной" мукой. Это уже не следование ритуалу, а вполне бескорыстная помощь. Здешние хозяева так ценят аристократизм духа и выдержку, что готовы ради них плюнуть на деньги. Редкие дела.

Госпожа А-Нор навещает Лью, и Лью прилагает страшно много сил, чтобы не расплакаться при матери. Ей нельзя — на неё смотрят Господа Л-Та, она должна быть идеально аристократична, это залог будущего семейного счастья. Даже Н-До не поможет, хотя он болеет душой за Лью и её репутацию.

И Лью оправдывает ожидания. Она заставляет себя говорить, хотя ей, по-моему, хочется стиснуть зубы и молчать — и просит мать забрать у Н-До её меч. Просит прощения у Семьи Л-Та, выражает надежду на то, что почтенная Госпожа Л-Та одарит оружием её первенца, надеется, что меч Госпожи А-Нор передадут второму брату и он останется в Семье А-Нор. Улыбается, говорит, что любовь Н-До делает её счастливой, что Семья Л-Та известна, как пример всяческих добродетелей, что стать матерью детей из Семьи Л-Та — честь для неё. Отдает матери вместе с мечом откромсанный кусок себя, завернутый в отодранный от кафтана окровавленный рукав — чтобы его закопали в саду родного дома, на удачу потомков в бою и любви... Её выдержка вознаграждается — старшие благословляют её и уходят из комнаты раньше, чем Лью теряет сознание от дикой боли и усталости.

Я даю ей подышать ещё одним "семечком живи-травы", массирую её стопы, а Н-До — виски.

— Ник, скажи, это закончится скоро? — спрашивает Н-До, сам чуть не плача. — Я хочу сказать, эта её... пытка?

— Не очень, — сознаюсь я. — Но ей немного легче от твоих прикосновений. Чем больше будешь рядом, тем легче ей будет.

Н-До кивает, гладит её руки. На его лице — выстраданное понимание. Земляне чувствуют нечто подобное, поприсутствовав при родах.

Как бы там ни было, на сопереживание аборигены вполне способны.

* * *

Из всей свиты Ра лучше всего раздобывал интересные новости Крошка Ие.

Он умел сидеть или подойти так тихо, что взрослые его попросту не замечали, а поэтому ухитрялся весьма редко слышать обращённые к нему слова, вроде: "Этот разговор — не для твоих ушей, Дитя". За это ценное качество Ра не удалял Крошку Ие от себя, хотя сейчас ощущал его совсем малышом.

Время Любви разверзает пропасть между Мальчиком и Юношей, а Крошка Ие казался совсем маленьким Мальчиком. Тем удивительнее выглядела его способность открыто говорить о совершенно непроизносимых вещах.

В день Праздника Листопада, когда Ра проводил старших родственников и играл в саду с собачонкой, Крошка Ие его окликнул:

— Хорошо, что ты не поехал, Младший Господин.

— Хок! — отозвался Ра. — Ты хочешь покататься на моей лошади? Я скажу конюху...

Крошка Ие подошёл ближе.

— Знаешь, о чем Господин К-Тар беседовал со Старшими Господами?

— Отец думает, продавать ли зерно сейчас или подождать холодов, — сказал Ра безмятежно. — Позвал гадальщика спросить, что силы Земли и Неба говорят о ценах на урожай ближе к зиме.

Крошка Ие мотнул головой и, округлив глаза, прижал к щеке указательный палец — "ужас":

— Нет, благорождённый, они договаривались о помолвке твоего Старшего Брата. Знаешь, с кем? С сыном Всегда-Господина!

Ра отшвырнул щепку — пёстрая деревенская шавка радостно полетела за ней.

— Врёшь!

Крошка Ие поцеловал рукоять своего меча для тренировок.

— Клянусь честной сталью.

Собачонка юлила у ног и тыкала щепкой в руку. Ра с досадой отпихнул её коленом.

— Мне не сказали... это никуда не годится!

— Старшему тоже не сказали, — Крошка Ие взял щепку и снова её бросил. — Старшие Господа решили, что, возможно, они сумеют подружиться, если увидятся.

— Ты веришь в справедливость Небес? — спросил Ра. — Скажи, может ли быть, чтобы Старший убил Ди, а сына этого... у которого клинок к ножнам приржавел — признает Официальным Партнёром?

Крошка Ие пожал плечами.

— Говорят, он красивый и отлично фехтует. И подходит твоему Старшему Брату по пяти знакам, говорят.

Ра щелкнул его по носу:

— По четырем. Не сравнивай моего Отца и Всегда-Господина, гнусно!

Крошка Ие покладисто улыбнулся.

— Я этого не говорил, а ты не слышал. Пойдем в конюшню?

— Мне не хочется, — буркнул Ра, чей день был отравлен смертельным ядом. — Развлекайся со свитой, я не в настроении. Я отправляюсь читать Наставления Чистосердечным.

— Сегодня же праздник! — начал Крошка Ие, но Ра, не дослушав, ушёл из сада в свои покои.

Он взял книгу, накинул на плечи широкий шерстяной шарф и поднялся на башню. Бесконечная винтовая лестница вела на круглую площадку, с которой открывался потрясающий вид на сжатые поля, деревню, далекий золотой и лиловый лес в солнечной дымке и ленточку дороги, ведущую к ещё более далекому городу. Ра уселся между балками, поддерживающими шпиль, положил толстый, переплетённый в кожу том на колени и стал смотреть вдаль.

Но на этот раз долгое созерцание горизонта Ра не успокоило, хоть он и сидел, пока не продрог. Потом весь день всё валилось из рук: Ра не пошёл обедать, читать не получалось — глаза бездумно скользили по строчкам, развлекаться не хотелось... Тянуло вытряхнуть мешок с новостями к ногам Третьего и послушать, что он скажет, но жаль было огорчать и расстраивать того, кого мучает озноб и болит грудь. Хотелось поговорить со Старшим, хотя в последнее время он вел себя до обидного снисходительно.

Дико было думать, что Отец и Мать могли согласиться с гадальщиком, поехать праздновать в богатое и ничтожное семейство, позвать Старшего — и не сказать ему о своих планах... Ра снова злился на подлый взрослый мир, смутно осознавая, что окончательно теряет ускользающую детскую веру в справедливость, всеблагость и всемогущество родителей.

Ра расправлял ладонью потертые страницы Наставлений. На фоне душевной смуты и тяжёлых мыслей их строки, знакомые с детства, звучали необычно весомо: "Честь дороже жизни". "Семейная честь дороже личной". "Чистосердечный верит в справедливость Небес, поддерживая её на земле словом и сталью". "Благорождённый живет во имя отваги, искренности, понимания и милосердия". "Брызги грязи пятнают белизну навсегда".

Я намерен следовать Наставлениям в любой тьме, думал Ра, чуть не плача от незнакомой боли в душе. Брызги грязи пятнают белизну навсегда. Я намерен следовать слову Учителя Ю, даже если слова Отца и Мамы будут ему противоречить. Я — Младший, но я — Господин Л-Та, Господин Головная-Боль-Государей, Боец-за-Честь. Кажется, я становлюсь взрослым не только телом.

Или это тоже детская блажь? Интересно, когда-нибудь наступит такой ужасный момент, когда на Наставления Учителя Ю нельзя будет опереться, как теперь на слова родителей? А вдруг единственная опора — это только своя собственная вера в Честь и Любовь?

Насколько это надёжно?

До вечера непривычные мысли утомили Ра, он почти дремал, но не позволял себе пойти спать, не дождавшись известий. Чтобы не пропустить возвращения Н-До, он перебрался с башни в каморку привратника. Мужчина Эл-Т, добродушный краснолицый плебей, принял Ра радушно и даже послал за горячим отваром цветов чок. В маленькой каморке у парковых ворот горел масляный фонарик за розовыми стеклышками, тут было неожиданно уютно — и Ра почти развеселился. Он сидел на низеньком табурете возле крохотного чугунного камелька, слушал, как привратник рассказывает о ловле рыбы на сушеных кузнечиков, и чувствовал, как вся муть во взбаламученной душе постепенно укладывается на дно.

Впрочем, стук копыт, лязг сбруи и голоса мгновенно обо всем напомнили. Ра выскочил из каморки навстречу вернувшимся — и остановился.

Старшего с ними не было.

— Ясный полдень, немедленно отправляйся домой! — сказала Мать, спрыгивая с коня. — Что ты тут делаешь?!

Её усталое лицо с опасной складкой у губ выглядело совсем не празднично, и Отец обжег Ра неодобрительным взглядом сверху вниз.

— Я огорчил вас ожиданием?! — возмутился Ра. — Тем, что хотел скорей вас увидеть?!

— Устраивай лошадей! — приказала Мать конюшему, а Ра кивнула. — Вот что, я устала сегодня. Не затевай ссор, просто сделай, как я прошу.

Отец и Мать ушли по саду пешком. Ра ещё расслышал, как Отец говорил Матери вполголоса:

— Мне кажется, ты слишком строга, И-Вэ. Не помнишь ли, как один взбалмошный юноша, не признающий правил, рассказывал своему Официальному Партнёру, как паж учил его поцелуям?