Этот хрен меня увидал, заорал что-то не по-русски, да ко мне ломанулся. А я стою, жду, что дальше будет. Этот вокруг ходит, лопочет что-то, через слово 'найс герл', а я понять ничего не могу. Хотя нет, вроде вспомнилось — 'герла'. Так пацаны подружек называли — моя, мол, герла. Понтовались, понятное дело. А какая я подружка этому синяку? Конечно, мужик он крепкий, был бы нормальным — кто знает, может и слюбилось бы. Но я на таких успела насмотреться. А еще — бывших алкоголиков не бывает. Если мужик первым делом себе бухло берет, добра от него ждать не приходится. Тут он еще из бутылки хлебнул и, видно, до конца дососал. Размахнулся и кинул куда-то в сторону моря. Бутылка, понятно, на камни — и вдребезги. Тут я уж не выдержала. Единственно — руки в боки не поставить, заняты они.
— Ты что, сукин сын, делаешь? Ты, козел безрогий, какого рожна стекло бьешь там, где люди ходят? Сейчас, пьяная твоя морда, пойдешь собирать, и чтобы до последнего стеклышка все вычистил!
Мужик остановился, но, видать, ничего не понял. Стоит, глазами лупает. А потом сережки мои увидел, и к ним потянулся. 'Голд, голд'. Ну, это я уже сообразила, знакомое слово, и магазин у нас такой есть. Англичанин, значит? А-а, один хрен, у алкашни национальности не бывает, все они сперва козлы, а потом свиньи. Сначала пристают, а потом в дерьме валяются. Но я-то ему ничего позволять не собираюсь.
— Куда лезешь, сволочь! А ну убрал грабки! Отпихнула я его руку, а он ухмыльнулся нагло и всей пятерней цап меня за грудь! Ну, напросился, гад. И я от всей души отвесила ему смачную такую оплеуху. А рука у меня тяжелая. Не верите? У начальника спросите. Тот тоже сперва не поверил, пока не словил. А потом ему дома жена с другой стороны добавила, для симметрии.
Короче, выдала я этому крокодилу со всей пролетарской прямотой, а он покрепче начальника оказался, не пошатнулся даже, только башка мотнулась, да глаза кровью налились. Я моргнуть не успела, как он мне засветил справа прямо в глаз! Я, понятно, с копыт долой. Кувыркнулась, но на ноги поднялась. Барахлишко по камням рассыпала, а ножик в руке остался. Я, конечно, не этот, как его, Сигал, но кое-что могу, пацаны во дворе показывали. Чуть ноги присогнула, в стойку встала, нож перед собой выставила, а ему хоть бы хны. Идет прямо на нож. Я и понять ничего не успела, он только рукой махнул, ножик у меня вылетел и по камням забрякал, а мне еще раз прилетело. Тут уж я конкретно легла, еще и башкой о камень приложилась. У меня и так искры из глаз, а тут еще добавка бесплатная. Этот хмырь ко мне руки опять потянул, но тут у него за спиной Борюськин козлетончик послышался:
— Как вы смеете так обращаться с женщиной!
Одно слово, ботан. Он против этого бугая сморчок, его ж в ровный блин закатают за полминуты. Однако вступился, зачет ему. И, пожалуй, даже уважуха.
Рыжий к Борюсику повернулся, оценил противника, сказал только 'фак ю'. Ну, это, можно сказать, международное слово, без перевода понятно — бить будут. А ботан мой как затрещит на вражеском, не хуже, чем на великом и могучем. Пока говорил, почти подошел к англичанину. Тот опять 'фак ю'. А Борюсик, надо же, даже замахнуться попытался. Но мужик только отмахнулся почти не глядя, и Борюсик к скале отлетел, да по ней без чувств на камни стек. А потом этот рыжий схватил меня за ворот и потащил туда, откуда я пришла, прямо на мою полянку. Притащил, швыранул на спину, сам сверху навалился и давай хером меж ног тыкаться, а от самого винищем так прет, что аж глаза слезятся. Попыталась спихнуть его — да где там, легче бадью с раствором поднять. Добилась только того, что он мне еще и слева добавил — мол, лежи и не рыпайся. А сам тяжелый, всю задавил, я аж дышать не могу, и под спиной еще что-то упирается. Тут меня такое зло взяло, аж зубами заскрипела. Я тебе, сволочь, покажу, как на русскую девку наезжать! Ладно, двигаться не могу, так руки-то свободны! Я, едва это сообразила, тут же давай судорожно вокруг наугад шарить — вдруг что подходящее под руку попадет. И точно, нашарила камушек из тех, которыми костровище облагораживала. С кило весом, округлый, так в ладонь и лег. Не зря старалась, таскала! Тут этот алкаш, наконец, сообразил, что на мне еще и трусы есть, полез рукой себе помогать. Рванул там что-то, тряпка затрещала, больно — аж слезы из глаз, Я заорала, да со всей дури саданула булыганом этому пи@&ру гнойному по башке. Тот дернулся было, а я добавила. И еще раз, и еще. Орала, матом крыла в три этажа и все лупила его своей каменюкой, пока он не затих и не обмяк. А, может, и после — не знаю, не в себе была. Потом у меня силы кончились, камушек из руки выпал. Кое-как я спихнула с себя эту тушу, поднялась и гляжу — браслетик хайтековый у рыжего на руке растаял. Просто взял и у меня на глазах исчез. Вот только мне в тот момент не до того было, я потихоньку, по стеночке, на солнышко выползла, осела на ближайший камушек, и тут меня накрыло откатом.
Как меня колбасило — ни в сказке сказать, ни вслух произнести. Я с пацанами в разные истории встревала, и опасно бывало, и страшно, и всяко, но вот такого никогда не было. Трясло меня, как врага трудового народа, только зубы лязгали. Сколько времени прошло, я даже не знаю, но мало-помалу отпустило. Тут и силы окончательно кончились, и жрать захотелось неимоверно, зато мозги снова заработали.
Едва я начала соображать, как первым делом вспомнила про Борюсика. Ахнула, вскочила, подбежала — нет, живой, дышит. Притащила пенку, перекатила его на мягкое — откуда только силы взялись. Ну а раз поднялась, надо дело делать. Подобрала вещички, что по камням разлетелись, сложила аккуратно. Нашла новый ножик и отправилась проверить, как там тот рыжий. Осторожно, крадучись, на полянку выползла, а он лежит, как лежал. Я подобралась поближе, тронула его — а он уже холодный. Это что же, я его прибила?! И едва я это сообразила, как со мной началась самая натуральная истерика. Первый раз в жизни. Я не орала, как это частенько за мной водится, не складывала многоэтажные матюки, я просто сидела и тихо, на одной ноте выла, не в силах принять то, что случилось. Хотя, если уж начистоту, я не испытывала не малейшего сожаления по поводу содеянного. Я бы без сожаления прикончила этого мерзавца еще раз, но сейчас... Я не знаю, почему так отреагировала. Наверное, просто впервые увидела, как легко живой человек может стать мертвым. Тут на плечо мне легла рука. Я повернула голову — рядом Борюсик присел, уже в штанах и рубахе. И тут меня как прорвало, я уткнулась ему в плечо и, наконец, разревелась в полный голос. Я рыдала самозабвенно, взахлеб, основательно вымачивая свежепросушенную рубаху, и со слезами уходили боль, стыд, гнев, обида... Когда слезы кончились, я была в полном порядке, и снова могла и соображать, и действовать.
— Борюсик, ты боишься покойников?
— В общем, нет. А что?
— Тогда берись. Этого козла надо раздеть, вытащить на берег и завалить камнями.
— А з-зачем его раздевать?
— А ты знаешь, сколько весят эти кроссовки? — я бескультурно ткнула пальцем в свежий труп, — не меньше килограмма, а размерчик примерно твой. А штаны килограмма полтора, как пить дать. Твой костюмчик в этих условиях долго не протянет. И что потом будешь делать? Ходить в бусиках, как дикарь из племени Мумба-юмба?
Борюсик взбледнул и сглотнул.
— Да не переживай ты так, я все постираю. От этого урода даже запаха не останется. И все равно здесь его оставлять нельзя — он же разлагаться начнет, а у нас тут источник питьевой воды. Так что давай, бери себя в руки. Я сама все сделаю, ты только помогай ворочать.
На пару мы справились довольно быстро. Стянули с рыжей тушки одежду, очень неплохую, кстати, утащили его на берег, под скалу, подальше от прохода, и закидали камнями. Я не хотела, но пока мы с Борюсиком крутили и таскали тело, не утерпела и посмотрела покойничку на затылок. Глянула, и сразу отвернулась, чтобы не вытравить все, что еще оставалось в желудке после завтрака. Пожалуй, последние два десятка ударов были лишними. Он загнулся гораздо раньше.
Доску с именем прибивать не стали. Собственно, я так и не успела узнать, как его звали, да и хранить память об этой сволочи совершенно не хотелось. Скорбеть о покойнике и поминать эту свинью — тоже. Поэтому мы подобрали вещички, наполнили канистры водой. Я остановилась на том месте, где лежала, придавленная рыжей тушей и вспомнила одну деталь. Не то, чтобы мне было очень любопытно, но я все же присела и пошарила по земле в том месте, где мне упиралась в спину какая-то хрень. Оп-па! Да это же мой нож! Нет, есть все же в жизни справедливость. Если бы я тогда хребтом его не почуяла, он бы так и остался ржаветь в траве и хрен бы я когда его нашла. В общем, собрали мы вещички, я подхватила всю мелочевку и свою плиту, Борюсик, как мужчина, взял канистры и мы пошли наверх. Уходя, глянулась в родник: мама дорогая! Бомжиха с помойки — и то краше. Глаза заплыли, морда опухла и приобрела креативный лиловый оттенок. Прикладывать холод уже поздно, а мазать еще нечем. Вот же сучий потрох, на святое покусился, на девичью красу! Пойти, что ли, плюнуть на могилку?
Устроились на новом месте вполне неплохо. Натаскали камней для нового кострища, настелили по сторонам пенки, запасли дров, я развела костер, поставила котелки на огонь и, пока вода закипала, мы с Борюсиком создали нашу группу. Собственно, все было просто и обыденно. На терминале нашли соответствующую менюшку, указали, кто будет главным, и, следуя инструкции, поднесли панели одна к другой. Правда, Борюсик все испортил. Он дернул рукой, и его плитка повернулась не той стороной. И в итоге вместо ровного квадратика 70х70 сантиметров, получилась полоса 35х140. Не то, чтобы это сильно мне мешало, но ведь некрасиво! Ладно, что там, все равно уже ничего не изменить. Да и еда поспела, пора лопать, а то брюхо рычит — аж уши закладывает.
В сумерках сбегала к лагуне, уже в новом купальнике. Наплескалась, наплавалась досыта, смыла с себя всю собранную на спину грязь. Потом легла на спину, потихоньку к берегу погребла, а надо мной — небо. Темно-фиолетовое, чистое, все усыпаное звездами. Звезды в небе, звезды в воде — красотища! Вернулась к костру, переоделась в сухое-чистое, заварила чаю на двоих и принялась наслаждаться. Сижу, чаек прихлебываю, на огонь смотрю, а саму вдруг на философию потянуло. То есть, мысли всякие такие в голову полезли. Вот день был весь не сказать, чтобы удачный — сперва этот ливень, такой, что чуть не погинули. Потом этот рыжий козел, ни дна ему, ни покрышки. Тоже ведь тот еще подарочек. Ладно, дождик пережили, отогрелись, рыжего на тот свет спровадили, хай его черти дрюкают. Теперь вот искупнулась, на звезды полюбовалась, чаю напилась — и опять жизнь прекрасна. И что, спрашивается, люди все гребут и гребут к себе? Больше, дороже, круче, жизнь кладут на всякую никчемную хрень, а стоит ли оно того? Помрет какой-нибудь олигарх, мати его тудыть, и на что ему все эти миллиарды, дворцы и яхты? А-а, пустое это. Да и нет здесь никаких олигархов, нафига бы тут они сдались. А вот интересно, такой вот миллионер, оказавшись на островке, сразу бы подох без ночного горшка с интернетом и подогревом или еще помучился?
Нет, ну вот что за хрень в голову лезет? И спать, что удивительно, пока не хочется.
— Борюсик, ты спишь?
— Нет.
— А чем занимаешься?
— На звезды смотрю.
О, еще один звездун. У него на скуле синячина, не хуже моего и шишак на затылке со страусиное яйцо. Поди, улечься нормально не может, вот и не спит.
— И чего насмотрел?
— Ничего особенного, кроме того, что еще раз убедился — что мы где-то в южном полушарии.
— И откуда же такая уверенность?
Он даже на подколку не повелся. Не то действительно такой, не то так крепко о камешек приложился.
— А вон южный крест, он хорошо сейчас виден.
Я, конечно, во всей этой фигне ни бум-бум, просто красиво, когда так небо вызвездило. Но для виду промычала что-то одобрительно-утвердительное. Потом вспомнила:
— Слушай, а ты сегодня по-каковски с этим рыжим трещал?
— По-английски.
— И что, ты так хорошо язык знаешь?
— Ну да, я же языковед, специалист по языкам романской группы.
— Какой-какой? Румынской?
— Романской. То есть, произошелшие от латинского языка.
— А почему тогда романская группа, если язык латинский?
— Это по названию города. Римляне называли свою столицу Рома.
— А-а-а! А ты вообще сколько языков знаешь?
— Ну, если не считать русского, то говорю на пяти, читаю на двенадцати.
— Ух ты!
Я действительно впечатлилась. Из моих знакомых и один-то никто не знает. Да оно и полезно — знала бы язык, может, того же англичанина удалось бы построить. Хотя нет, вряд ли. Да ну его, этого хмыря. Во, уже глазки слипаются.
— Спокойной ночи, Борюсик.
Стас
Вроде только-только лег, а под ухом уже, что-то надсадно орет благим гласом. Сонный, подскочил и чуть не грохнулся, покачнувшись, о стену, и ещё кто-то рядом кричит:
— Че за зараза? Ванька, а ну быстро выключил будильник, гаденыш!
И я просыпаясь окончательно, и вспоминая прошлый день и пропажу машины и встречу с Генкой, начинаю на ощупь искать источник этих противнючих звуков. Звиздец — это же мой телефон так надрывается, сдуру я его чуть о стену не грохнул, но вовремя сообразил, что этот сдуревший девайс — напоминание о той жизни и Земле может ещё не раз понадобиться. Выключаю его одной рукой, а второй ищу возле себя фонарик, и нащупав его, зажигаю свет, хорошо что он был направлен вверх, не слепил ни меня, ни малого, что сидел на своей постели с сонным-сонным видом.
— Ну с первым утром тут тебя, Генка. Просыпаться будешь или ещё поспишь?
— А сколько времени, ой — который час, не скажете, пожалуйста?
— А ты сам глянь на комме, и мне скажи.
— Дядь Стас, ещё же только пол шестого, может, ещё поспим? Как вы?
— Я вообще-то не против бы, но мой "будильник" говорит, что пора уже вставать и идти не улицу, отлить.
— ААА! И мне — тоже нужно туда же, это вечерний чай так сработал, обычно на ночь я не пью много. Всегда вставать лень, туалет у нас далековато.
Это так мы, переговариваясь, обуваемся и топаем к солнцу, которое светит прямо во вход, слепя нас, выходящих из темноты. Перешли через ручей, и метров через пятнадцать устроились рядом слить лишнее из организма. Ну а пока туда да сюда, и проснулись окончательно, тем более я при переходе ручейка и сам себе в лицо брызнул водой да и сонного Генку чуток окатил. Тот запрыгал, уворачиваясь от брызг, но всё же я попал немного ему в лицо. Так мы и решили умываться и чистить зубы, а раз, ни щеток, ни мыла пока нет, то обошлись всего-то палочкой местного камыша, молодой. Которую, чуть пожевав и потерли старательно в рту. Ну а без мыла совсем просто обошлись, просто старательно вымыли лицо, руки, шею. С моим предложением искупаться малой согласился, но попросил перенести его на вечер и в прибрежную лагуну, с чем и солидарно одобрил, действительно — так лучше будет. Посидели, подумали вслух, чем каждый будет заниматься днем и сошлись во мнении, что до одиннадцати мы обходим территорию острова. Я ему рассказал о моей экспедиции по прибрежной полосе острова вчера и что я там нашел или видел, и вместе решили туда пока не ходить, а уделить максимум нашего внимания его центральной части. Может, точнее, должно там быть что-то, что нам будет нужно или полезно, сейчас или попозже. Ну, на том и сошлись во мнении.
