Вот даже и не знаю теперь. Одни одно говорят, а сами хуже собак бешеных, а другие ничего не говорят, но вижу ведь, они лучше, честнее как-то, понятнее, хотя общаться с некоторыми трудно — языков не знаю.
День 9
Аннушка
Проснулась я от того, что в палатке стало слишком жарко. Немного саднило темечко, но в целом ощущала себя вполне в силах. Глянула по сторонам — никого. Только солнце пробивается сквозь плотную ткань тента ярким кружком. Это сколько же сейчас... Иттить-колотить, одиннадцатый час! Так ведь и все на свете проспать можно! Я откинула одеяло, и обнаружила себя в одном белье. Вроде бы, я вчера раздеться не успела, так заснула. Стыд-то какой! Мелкая девка меня ворочала, раздевала, укрывала, а я даже и не чуяла. Ну ладно, раздеть меня-раздели. А куда все сложили? Оба-на! Моя одежда — штаны, остатки футболки, даже носки — все было выстирано, высушено, зашито и аккуратной стопочкой сложено у входа. Вот это да! Что же я вчера натворила, что мне нынче такой почет оказывают? Глянула на себя — я как была в грязище со вчерашнего дня, так и осталась. Нет, чистое сейчас надевать не стану. Сперва надо бы вымыться.
Завязать шнурочки купальника — секундное дело. Я прихватила умывальное, выползла из женской половины, отметив про себя потребность в полотенцах, и остановилась у самого входа в палатку. Наше жилище просто преобразилось! Над костром на крепких рогульках лежала перекладина, на ней в маленьком котелке уже подходил кипяток. Второй котелок, с уже готовой похлебкой, стоял близь огня, чтобы не остыл до времени. С деревьев исчезла рыба, она теперь была аккуратно развешена на хитрой деревянной рамке на солнечном месте. Борюсик и Федька отсутствовали, не было видно и удочек. Видать, на добычу пошли. Михалыч с Леркой сидели друг против друга и, склонив головы, что-то совместно мараковали. Услышав меня, оба подняли головы.
— Bom dia, senhorita Anna, — вежливо поздоровалась бразильянка на своем бразильском... тьфу! португальском.
— Поднялась, засоня? — поприветствовал меня Михалыч.
— Ладно, ладно, шучу. — тут же сдал он назад прежде, чем я успела ответить. — Сполоснуться — это первое дело. Давай, оборачивайся шустренько, поснедай, да поедем с тобой. А пока ты шарохаешься, мы с Лерой стволы дочистим.
Чуть не спросила 'куда', но тут же вспомнила — собирались бандосов уконтрапупить. Тут же ускорилась, быстро вышоркалась до приличного состояния, оделась, похлебала горячего и очень вкусного супчика — спасибо Лерке — и после непременной кружки чаю пошли с Михалычем спускать катер на воду.
Поехали вдвоем. Парни, как выяснилось, оружия в жизни в руки не брали, Лерка мала, да и нога у ней не до конца еще зажила, так что больше брать некого было. Быстро гнаться не стали, чтобы лишний бензин не жечь, мотор позади урчал негромко, и вполне можно было говорить, не напрягая голоса.
— Ты, девка, откель такая шустрая взялась? — начал Михалыч. Разговор, собственно, был ожидаем. Почему бы и не сейчас все промеж нас выяснить? Все одно с полчаса трюхать до места. Да мне и самой было любопытно деда повыспросить.
— Из дому, вестимо. На мягкой кроватке засыпала, на камушке на берегу моря проснулась.
Михалыч покивал, не то соболезнуя мне, не то соглашаясь с какими-то своими мыслями.
— И давно ты здесь бедуешь?
— Вторая неделя пошла, — быстро прикинула я. — А почему обязательно бедую? Первые два дня вообще чистый курорт был.
— Оно и видно, что курорт. То-то тебе на этом курорте фингалов наставили. Вон, личико все попортили.
— Так это жизнь, Федор Михалыч, сегодня бьет, завтра калачом дарит.
— Похоже, калач у тебя только первый день-то и был. Ну да я не о том хотел поболтать-то.
— А о чем? Ты спрашивай, я отвечу. Или не отвечу.
— Да вот хотел спросить тебя, с чего ты такую кару лютую вчерашнему мужичку назначила? Да и стрелила его — рука нимало не дрогнула. И с лица не сбледнула, и после не травила, в отличие от того немчика. Знать, не первый он у тебя?
— Да ты сам, поди, видел — к смерти он готов был, это не наказание ему было, он же сразу сообразил, что живым его не отпустим. А вот сдохнуть в позоре да в муках — этого он испугался. А что не первый, это ты, Михалыч, верно угадал. Попадают сюда, порой, всякие. Я нахмурилась, не желая вспоминать, как лежала на мокрой полянке, придавленная тушей англичанина.
— Ты, Аннушка, не журись, я ведь не в укор тебе. Бориска-то мне рассказал, как и что было.
— Да он-то откуда знает? Без памяти тогда лежал, — не сдержалась я.
— А ты его за дурачка не держи. Он, конечно, тот еще неумеха, ну так это поправимо, было бы желание. А желание у него как раз есть. Вот, рыбу ловить ты его научила, там, глядишь, еще одному-другому научится, нормальным мужиком станет. Он и поглядел, в каком состоянии сильника того хоронили. Чего не видел — догадался.
— Ну ладно, рассказал он. И что?
— Да ничего, уважает он тебя крепко. За то, что сама не сдалась, и его вытащила. Это ты, видать, в дикарках росла, а он — домашний ребенок, дальше двух кварталов от дома в жизни не хаживал. Представь только, каково ему было тут очутиться!
— Ну, тут да, рукожоп он знатный. Ладно еще, понимает это, и не бунтует, когда его на работу налаживаю, да за косяки дубьем охаживаю.
— Вот-вот, не дурак он, раз изъяны свои понимает. Да и девочка эта, Мария-Валерия, на тебя чуть не молится. Она ведь тоже не дура. Немчик этот, Фридрих, он вчера все рассказал, как вчера было. Ну, что сам видел. А Борька ей и перевел сдуру. Да не косись на меня. Не дурак он, еще повторю, а с людьми не умеет. Тут ведь не умом, тут душой нужно, а душу-то ему с малолетства утесняли. Так я о другом: девчонка-то махом сообразила, что могло быть, коли бы ты не сдюжила. То она за тобой нынче и ухаживала.
Я уже принялась уставать от словесных кружев.
— Слушай Михалыч, ты что все вокруг-да около водишь? К чему разговор-то завел?
— Ишь, какая прыткая! Ладно, вот тебе, получай: ты людей вокруг себя собрала, уважение к себе заслужила, слушают тебя не за страх, а по доброй воле. Мне Борис-от вподробне рассказал про все местные правила, про социальные эти, язви их в душу, группы. Вот и мне допреж под тебя пойти, нужно было все в подробностях вызнать: кто ты такая, откель взялась, что можешь, чего от тебя ждать.
— Ты чего, дед, серьезно? Часом, солнышко голову не напекло? Я ж против тебя соплюшка малолетняя! Ты бы и шел верховодить, я тебе все права сдам совершенно добровольно.
— Не-е, и не уговаривай. Старый я уже. Седьмой десяток на исходе. Год как жену в домовину уложил, дети-внуки поразъехались, носа не кажут. Думал, уж все, так никому не нужным и помру. А тут вон как обернулось, глядишь, и еще сгожусь на что: и подмогну в меру сил, и совет какой подам. А вождю надлежит быть молодым и сильным. Вот ты, так уж вышло, сейчас самая сильная среди всех.
— Не, ты точно перегрелся. Да я, если на кулачках, против того же Борюсика и двух минут не выстою.
— Да тут не телесная сила нужна, девонька, а духовная, внутренняя, как бы громко это ни звучало. И этой силы у тебя на троих достанет. Тебя сколько судьба оземь швыряла, а ты встанешь, отряхнешься, и снова идешь, да еще вприпрыжку, и других за собой тащишь. Так что сейчас плитку мою разыщем, а вернемся — пиши меня в свою дружину.
Да, млин, на дурачка отойти не вышло. Еще бы, Михалыч, он дед тертый, людей с одного взгляда распознает. А, в принципе, что поменяется? Только официальность статуса. Если разобраться, так и выходит: что Борюсик, что Лерка, они как бы сами собой под меня стали. Доцент наш — в силу общей рукожопости, бразилька — по возрасту и болезни. А вот Михалыч, он сознательно и рассудительно, после тщательного сбора всей доступной информации. Остается решить, что мне теперь с этим делать. Тут уже не соскочишь, взялась — тяни лямку до конца. Хотя... а если бы не этот хитрый егерь? Что, бросила бы Лерку с Митрохой? Да ни в жисть! Так что, деваться некуда, придется соглашаться.
— Добро, Михалыч. Вернемся — официально оформим твою кабалу.
— Кабала-то скорее твоя, — ухмыльнулся вредный дед. — Ну ладно, хорош трепаться. Эвон, приехали уж.
Катерок вытащили на вчерашнее место, привязали, как и было, а потом бензин слили, свечу из мотора выкрутили, да еще дед чего-то в карбюраторе подкрутил. Понятно дело, обратно все направить несложно и недолго, но это сперва увидеть надо, найти, а нам это лишняя минутка.
— Смотри, Аннушка, — начал излагать диспозицию Михалыч. — Они приедут, скорее всего, втроем-вчетвером. Одного оставят лодки караулить, остальные по следам пойдут, а следов тут столько, что только слепой не заметит. Наша задача — тех, кто искать пойдет, вальнуть, а караульного — ну там по обстоятельствам, сдастся сам — целым возьмем, почнет барагозить — подстрелим маненько.
— И как мы это будем делать?
— Из засады, конечно. Приманку мы, вон, организовали, теперь ждать будем. Не дождемся, завтра продолжим. Рано или поздно, они сюда придут.
— А к нам туда они не придут, пока мы здесь?
Это я, как обычно, уже начав действовать, принялась колебаться и сомневаться.
— Нет, не должны. Во-первых, искать будут, в первую очередь, лодку. А во-вторых, лагерь с берега не виден. Если дымный костер не жечь и нарочно по берегу не прыгать — не заметят. Да и у девчонки оружие имеется, а обращаться с ним она умеет. Затаится, и троих положит прежде, чем они дернуться успеют. А вообще, надо каждому ствол организовать, и научить как следует с ним обращаться. О, а вон и гости! Пойдем-ка в лес спрячемся. Поглядим, что да как, а потом решим, как действовать будем.
Далеко идти не пришлось. Кусты акации были настолько густыми, что легко скрыли нас обоих. Мы устроились поудобнее и принялись наблюдать.
Через четверть часа к берегу подвалила моторка. В сравнении с катером похуже и пожиже. Ни стекла, ни руля. Один из бандитов сидел позади и управлял небольшим подвесным мотором. Позади нее, привязанная длинным фалом, прыгала по волнам большая резиновая лодка. Видимо, ее взяли на тот случай, если придется кого-нибудь везти. Лодка ткнулась носом в берег, сидевшие в ней тут же выпрыгнули из нее и сообща втянули посудинку на песок. Один из них, видно начальник, отдал команду, и двое побежали к катеру. Остальные четверо, приготовив оружие, пошли по следам вдоль ручья.
— Вот что, Аннушка, — прошептал Михалыч, — диспозиция меняется. Видишь, лишние бандиты понаехали. Многовато их нам, по двое на брата.
— Как по двое? А те, что у лодок остались?
— Там как раз все нормально. Гляди, из них один с оружием, а второй, механик, явно подневольный. Так что, за нами не побежит, побоится механика одного оставить.
— А, ну тогда все нормально. Есть тут одна тема...
В общем, я рассказала егерю про попугая. Он воспрял духом, и мы тихонько двинулись за ушедшими в лес бандитами. Забрали поглубже в лес, там подлеска меньше, и идти легче. Обогнали душегубов, устроились на нужном месте. Как нашли? Да там все кусты были изломаны — то я в воду валилась, то Федя-Фридрих. Только изготовились — идут, голубчики. И как назло, проходят мимо места, а попугай молчит. То ли улетел куда, то ли слова забыл. Обидно, млин! Решили зайти еще чуть дальше и валить бандосов уже без помощи попугая. Поднялись, повернулись было — и тут над головой как заорет:
— Пристрелить! Твою мать!
Все, что мы успели — это упасть, и тут же нас засыпало ветками и листьями, сбитыми пулями и картечью. И в завершение всего мне на темечко рухнул злосчастный попугай. Твою мать!
— Два карабина и два дробовика, — пробормотал Михалыч. — Многовато. Да, подставил нас твой попугай. А вон, гляди, один крокодил сюда идет, посмотреть, что это было. Теперь и не свалить. Придется долбать как придется. Давай, ты ближнего, я начальника. Пальнешь, и сразу перекатывайся направо, а потом бей в тех, кто еще на ногах останется. Готова? Давай! Первые два выстрела грохнули практически одновременно. Мужик, который только что перепрыгнул через ручей, выронил ружье и грохнулся в воду. Что было с тремя другими, я не видала, потому что послушно перекатилась на новое место, за какое-то трухлявое бревно. Высунула голову, и тут же спрятала ее обратно — над ней вжикнуло. Так вот как это бывает — слышать пулю, которая мимо! А раз пролетела близко, значит целили в меня, значит, знают, где я лежу. И значит, надо отсюда валить, пока не подстрелили.
Стараясь оставаться за бревном, я начала сдавать назад, пока не спустилась в небольшую низинку. Там, где оставался Михалыч, нечасто грохали выстрелы. Эх, надо было отдать ему 'саежку', он бы, наверное, за секунду всех положил. Ну да, задним умом-то все крепки. Стараясь сильнее прижиматься к земле, я поползла вдоль по ложбинке. Постепенно выстрелы перешли направо, потом остались чуть позади. И тут почти над головой бабахнуло. Я решилась высунуться, глянула в ту сторону, откуда стреляли. И увидела почти перед собой, в жалких десяти метрах, обтянутую горчичного цвета штанами задницу. У Михалыча, насколько помню, был армейский камуфляж. Недолго думая, я приладилась и шмальнула в эту задницу доброй порцией картечи. Потом взяла чуть вправо, и добавила еще. После первого выстрела владелец жопы заорал, после второго замолчал. А я, памятуя наставления егеря, откатилась в сторону, послушала пение пулек над собой, и поползла дальше. Метров на пять сместилась, стала считать. Двое точно на том свете. Попал дед первым выстрелом или нет, неизвестно. Будем считать, что нет. Значит, есть двое и третий на берегу. Что делать дальше? Низинка сыренькая, пузо намокло, лежать холодно, а встать страшно. Увидела в двух метрах кустик, доползла до него, высунулась, стала оглядываться. Тишина, никто не стреляет. Вон, вижу, Михалыч пытается лежа ружбайку перезарядить. Гильзы выкинул, один патрон вставил, закрыл затвор. Это что, у него последний патрон? Мердэ, как говорят невоспитанные французы. Русские бы сказали проще: дерьмо. А что на той стороне ручья? Ага! Вон видна голова, ствол винтовки. Смотрит примерно туда, где я была минуту назад. Вот только расстояние метров сорок. Вдвое больше моей проверенной дистанции. Картечью, может, и попаду, но вот вряд ли наповал. Пулей бы. Отщелкнула магазин с картечью, вставила с пулевыми. Дослала, картечный патрончик, выскочивший справа, подхватила и убрала в карман. Теперь будем стрелять. Как там Лерка учила? Приклад плотно упереть в плечо, совместить мушку с прорезью, выдохнуть, задержать дыхание и плавно нажать на спуск.
'Саежка' плюнула огнем, саданула грохотом по ушам, лягнулась прикладом в плечо, а голова за ручьем исчезла. Ствол винтовки задрался вверх, а деревце, закрывавшее голову бандита от Михалыча, покрасилось подозрительно красным цветом. Это что, я попала? На таком расстоянии? С первого раза в голову? О, Михалыч мне машет! Поползу к нему.
— Ну ты, девка, даешь! — восхищенно выдал он мне. Ты точно никогда в спецназе не служила? Если бы ты того, в желтых штанах, не привалила, мне бы хана пришла. С меня причитается.
