— А разве индейцы не состоят сейчас в мире с нами?
— Не все они знают об этом.
* * *
Ухватки нового офицера обитателям форта понравились. Лошадку свою он сам отвёл на конюшню, где расседлал и по полной программе обиходил. Умылся, сменил форму на менее официальное одеяние, принятое в этих местах, и непринуждённо занял своё место за столом. К капитану и сержанту, обычно столовавшимся отдельно от рядового состава, прибавился третий сотрапезник — лейтенант.
Крошечный, двадцать на двадцать метров, срубленный из привезённого по реке леса, форт, представлял собой идеальное, с точки зрения фортификационной науки, оборонительное сооружение. Четыре трехэтажные башни, соединённые короткими бревенчатыми заборами, требовали всего восемь стрелков для обеспечения полного флангового обстрела внешних поверхностей всех своих стен. Так что гарнизон из тридцати человек легко мог справиться с нападением вооруженных луками и копьями индейцев, редко располагавших огнестрельным оружием.
Сейчас это поселение служило форпостом, опорной точкой для планировавшегося в будущем освоения богатых плодородными землями долин рек Огайо и Теннеси. А, поскольку эти самые места интересовали и поселившихся здесь без разрешения Большого Белого Отца диких охотников, именовавших себя коренными обитателями просторов Америки — индейцами, то решение этой проблемы, также было вменено в обязанность гарнизона.
— Понимаете, Моун, — некоторое панибратство старшего по отношению к младшему — армейская традиция, а не грубость, слетевшая с уст капитана, — поведение наших соседей за последние годы слегка изменилось. Внешне, они также, как и раньше, приходят изредка, чтобы обменять свои шкурки на порох, свинец или металлическую посуду. Но на самом деле наши разведчики почти не отмечают случаев загонной охоты, или длительных стоянок племени на одном и том же месте, как бывало раньше.
— Кстати, больше всего старых кострищ мы встречаем выше по течению Теннеси. Но следы кочевий путаются, теряются, или уводят обратно, — продолжил мысль командира сержант. — А еще, патрули изредка находят лёжки наблюдателей, явно следивших за фортом, причём с расстояний, откуда пуля в принципе не долетит до стен.
* * *
Робин на верхней площадке южной башни. Ночь, в слабом свете звёзд удаётся разглядеть немногое. Тёмные полосы кромок пойменных лесов сходятся под прямым углом. В просветы между деревьями далеко, в нескольких километрах, видны крошечные участки речной глади. Разумеется, топор человека поработал здесь для того, чтобы отодвинуть заросли от крепости и создать обзор на стратегически важных направлениях. В две другие стороны — прерия. Тут она поросла высокой травой, но на сотни метров вокруг поработали косари, и подобраться незамеченным к стенам непросто.
Часовых на башнях нет. Командир не настолько глуп, чтобы выставлять своих людей на обозрение чужих наблюдателей. Четыре солдата у неприметных щелей в неосвещенных помещениях верхнего этажа угловых сооружений наблюдают за окрестностями. Лейтенант проверил, угол обзора через амбразуры смежных стен почти двести семьдесят градусов, то есть любая точка окружающего пространства просматривается, как минимум двумя, а чаще — тремя парами привыкших к темноте глаз, о присутствии которых снаружи догадаться невозможно.
Некоторые вольности с формой одежды и отступления от требований устава при общении между военнослужащими не снижают постоянной насторожённости и боеготовности гарнизона. И, нетрудно заметить, что заправляет всем здесь сержант. Капитан не утруждает себя деталями, отдавая только распоряжения самого общего характера. Но о том, кто спроектировал и построил столь продуманное оборонительное сооружение, надо будет расспросить именно сержанта. А пока — тишина и умиротворение летней южной ночи. Служба обещает быть скучной.
Именно нежелание скучать всегда вело юношу за собой, отчего до десяти лет он заслуженно пользовался репутацией проказника. А потом — три месяца с русскими. Точнее, три месяца и восемь дней среди людей, ненавидящих скуку с чудовищной изощренной изобретательностью, навсегда покорившей сердце начинающего повесы. Его научили примечать неприметные детали, придавать значение незначительным событиям, видеть, сопоставлять, проникать разумом в связи и чётко отдавать себе отчёт в том, почему он желает именно того, что ему хочется.
Мир наполнился интереснейшими событиями, привычное оказалось загадочным, а в череде обыденных происшествий вскрылись настольно восхитительные обстоятельства...
Когда, вернувшись из странствий, семья полковника сходила на берег, только его сын обратил внимание на то, что одна из снастей бригантины не верёвочная, а металлическая, растянутая с приличным провисом на изоляторах, несомненно, являет собой антенну.
То, что отца отправили в почётную отставку, это даже как-то ожидалось. Из его разговоров с мамой удалось уловить обеспокоенность тем, как воспримут информацию о русских люди из высоких кабинетов. Поэтому скромная жизнь в скромном доме на скромные средства ни для кого не стала неожиданностью. То, что боевой офицер не отчается, не опустит руки, пытаясь уберечь родную страну от грозящей заокеанской напасти, тоже естественно. Он много писал старым товарищам, часто надолго отлучался для встреч. Моун — это не тряпка на ветру большой политики. А вот газеты его не поддержали.
Накопления семьи были скромными, поэтому огород, на котором трудились все, кроме главы, был существенным подспорьем, тем более что немало семян, как оказалось, прислуга не забыла взять с собой из дальней поездки. Слуга отца и служанка мамы — это отдельная история. Они — рабы, собственность хозяев. Но, как это обычно и случается с теми, кто всегда рядом, члены семьи — младшие и зависимые. Тем не менее, о них заботятся и нормально, по-человечески ругают, не применяя жестоких мер физического воздействия.
Когда через полгода после возвращения у служанки случился роман с кучером одного приезжего плантатора, матушка приняла в этом живейшее участие. Вскоре был заключен брак, после которого девушка сменила хозяина, а взамен состоятельный господин её мужа подарил семье полковника тоже молодую женщину, обладавшую навыками ведения домашнего хозяйства и, как оказалось, понимающую в целебных травах.
Жаклин, таково было её имя, много времени проводила с детьми. Они вместе обошли все окрестные леса и луга, зарисовывая и листики и стебельки, разглядывая лягушек и подкарауливая около норки в ожидании, когда острожная мышка выйдет оттуда по своим делам. Иногда болтали по-русски, храня это в секрете от родителей. С другой стороны, как бы без этих разговоров Робин смог разобраться в учебниках, стопу которых привёз с собой из-за моря. Ну и без помощи "служанки", которая почему-то немало понимала и в химии, и в физике, и даже в астрономии.
Матушка шила, иногда на продажу. Отец неустанно боролся с царившей в обществе беспечностью и непониманием внешней опасности. А их сын перетаскал домой всю городскую библиотеку, помогая Жаклин делать постраничные фотокопии. И принялся за университетскую. Кроха-сестричка, несмотря на то, что была не слишком симпатичным ребёнком, отлично ладила с другими детьми, чего нельзя сказать о Робине.
Окончив школу в тринадцать лет, на четыре года раньше сверстников, он поступил в лучшее военное училище. Некоторая долговязость в сочетании с широковатыми для его возраста плечами — результатом упражнений под руководством служанки — и совсем лёгкий, быстро ставший привычным грим, визуально сделали его не слишком отличным от семнадцатилетних парней. Теперь в шестнадцать лет, в возрасте, когда его одногодки собираются в последний класс школы, юноша в офицерском чине находится на самом, пожалуй, опасном участке границы. Границы, которой ещё нет.
Робин — не самый умный человек на свете, но смотреть и слышать считает нелишним. Пока его батюшка убеждает всех в том, что "русские идут", он видит, что всё значительно лучше. Они уже здесь. Богатый плантатор, "уступивший" их семейству служанку, баллотируется в сенат. Рабы пользуются услугами врачей, с трудом говорящими по-английски, что не влияет, однако на эффективность применяемых ими средств. И здесь, в окрестностях построенного несколько лет тому назад форта, тоже что-то изменилось.
Интересно, он, лейтенант армии Штатов, отдавая себе отчёт в том, что в жизнь его страны производится внешнее вмешательство, относится к нему как-то странно. Отец, не верящий ни в бога, ни в чёрта и набожная матушка, исправно посещают церковь, к чему приучили и чад своих, кажется, тоже глубоко и искренне не верующих. Слова о равенстве перед господом, и самые равные из ныне сущих — рабы на плантациях, поющие песни во славу всевышнего! Некоторая двойственность происходящего не режет глаз, привыкший к устоявшемуся положению вещей, но глаз молодого человека ни к чему не намерен привыкать.
Вот и здесь такая же двойная мораль, но уже со стороны Робина. Или не двойная? Русские не пакостят. Не обижают и не отнимают. Не убеждают в неправом — просто немного уменьшают лишения, выпадающие на долю тех, кто не владеет имуществом, приносящим устойчивый доход.
Папенька неспроста выбрал для сына это удалённое место службы. Ниже впадения Огайо в Миссисипи, плавание по текущей в Мексиканский залив реке часто затруднено. Она мелеет, распадается на рукава, нередко, совсем пересыхает. Поэтому выход из внутренних областей страны в океан и налажен через озеро Онтарио и реку Святого Лаврентия. Там достаточно гарнизонов, чтобы отразить нападение русских, если они сунутся сюда с оружием в руках. Стараниями отставного полковника офицеры этих частей оповещены и, верят они или не верят в возможность такой угрозы, выполнят свой долг.
Имеются войсковые части и в том районе, где от верховий Потомака существует удобная дорога внутрь континента. Совсем иначе обстоят дела здесь. Дело в том, что река Теннеси и Саванна, впадающая в Атлантический океан — полноводны. И верховья их находятся не слишком далеко друг от друга. Менее сотни километров сухого пути, и из одной реки можно перебраться в другую, по которой без проблем будет пройти водным путём в самое сердце Штатов. И именно сюда отправлен служить самый надёжный человек отставного полковника — его родной сын.
Если бы речь шла о военной угрозе, Робин действительно стал бы отцу вернейшим помощником. Но папа ничего не понял за те три месяца, что провели они в самом сердце заокеанской страны. Эти люди приходят не с огнём и мечом, но с клистирной трубкой и больнючими горчичниками. И еще — с эффективными противозачаточными и абортальными средствами. Теми самыми, которые он готовил в аптеке для гарнизонных прачек вместе с прекрасными кремами для нежных женских рук. А его считали большим любителем женщин! Справедливо, но оттенок не тот.
* * *
Капитан вволю отведал привезённого лейтенантом бренди и очень не прочь поговорить. Сержант, несомненно, проверяет посты или пересчитывает мешки с мукой, так что служба несётся, работы ведутся, а командир может позволить себе расслабиться.
— И как Вам лейтенант показалась наша крепость?
— Хороша. Её строили по вашим чертежам, господин капитан?
— Какие могут быть чертежи в этой глуши? Была баржа бревен и куча чумазых индейцев, соблазнившихся ящиком гвоздей и парой зеркал, размером с Вашу сумку. По здешним ценам, запросили они безумно дорого, но не мог же я отвлекать личный состав от несения гарнизонной и караульной службы! За полмесяца поставили это безобразие, где негде даже плац устроить. А представьте себе, что здесь было бы, вздумай мы привезти сюда свои семьи! По головам бы друг у друга ходили.
— А разве индейцы умеют строить из дерева? — недоумевает Робин. — Они же живут в кожаных шатрах.
— Эти умели. Одеты они были в одежду из верёвок и их вождь, Короткий Улей, расспрашивал меня о том, что даст ему Большой Белый Отец, если его племя откочует за Миссисипи, как и полагается. Будет ли присылать муку и одеяла, без которых им не выжить в безводных степях. В общем, эти индейцы были мирными, и ушли туда, куда им было предписано, — Колхаун с удовольствием вспоминает эту встречу. — Наши разведчики проводили их до резервации. Думаю, они никуда не денутся. Как только тут появятся плантации — придут продаваться в рабство за пару бутылок огненной воды за каждого человека.
Ну вот, планы правительства понятны окончательно. Жить в пустыне не смогут даже дикари. Разве только донецкие индейцы, из числа которых, как он помнит, был родом друг Натин по имени Коулько. Однако стоит ещё раз убедиться в том, что не ошибся.
— Вождь Короткий Улей воистину стар и мудр, — лейтенант уважительно опускает взор.
— Это был юноша, вероятно удачливый охотник. Дикари не ценят ум. Ловкость и успешность — вот что приносит власть ныне и присно и во веки веков. Везде и всюду.
Молодой человек смиренно выражает согласие. Пора завершать разговор. Летние ночи коротки, а вставать он привык рано.
Глава 41
В сопровождение молодому лейтенанту, направлявшемуся осматривать контролируемую территорию, выделили двух опытнейших разведчиков. Сын уважаемого человека не должен попасть в неприятности. Двигались верхом сначала вверх по Теннеси. Проводники объясняли молодому человеку, как читать следы, на что обращать внимание, где удобно напоить лошадь. Наставления бывалых следопытов воспринимались со вниманием и сопровождались заинтересованными вопросами в тему. Молокосос подавал серьёзные надежды.
Ночлег прошёл без осложнений. Завернувшись в одеяла у костра, путники отлично выспались и продолжили объезд территории, переправившись через реку вплавь. Юный спутник прилежно выполнял все рекомендации своих подчинённых и не пытался ничего из себя строить. Спрашивал обо всём, что им встречалось, не пробовал интересоваться личной жизнью, не доставлял хлопот, одним словом. Во время третьего ночлега, когда топот копыт, донёсшийся через толщу земли прямо в уши спящих на ней людей, разбудил разведчиков, молодой офицер молча кивнул на их жесты, требующие сохранять неподвижность.
— Индейцы. Не меньше сотни всадников, — проговорил Кастор. Криви кивнул и привёл из низины лошадей. Робин тоже молча кивнул, хотя был другого мнения. Звук металла о камень он явственно различил, а это подковы, которых дикари практически не используют. Бывают редкие исключения, но здесь лошадей действительно много, и движутся они с севера на юго-восток.
Жестом пресёк намерение солдат вскочить в сёдла и снова приник ухом к поверхности. Камушки в прерии встречаются нечасто, но регулярно. Прикинул интенсивность лязгающих звуков, слышных относительно редко. Данных для корректного расчёта у него, конечно, не было, но на глазок выходило, что если движется примерно эскадрон кавалерии, то отдельные соприкосновения копыт с камнями создадут сходное впечатление.
Спутники замерли в неподвижности. За всё путешествие молодой офицер впервые выразил намерение, пусть пока неопределённое. Властный жест — сигнал о принятии на себя командования. Экскурсант превратился в командира. Опытные службисты, всякого повидавшие в походах и гарнизонах, приняли смену ролей и ждут распоряжений. Текут минуты, подопечный время от времени прикладывается щекой к земле.
