И этот детина легким движением руки раскрыл тяжелую ресторанную дверь и что-то защебетал внутрь по-испански неожиданно с несколько просящей интонацией.

На его призыв в дверях показался метрдотель. Эту фигуру ни с чем не спутать нигде и никогда. Порой мне казалось, что их по всему миру отбирают по строго раз и навсегда определенным критериям.

— Чем могу быть вам полезен, сеньор, — спросил он меня по-английски.

— Доктор Балестерос заказывала столик здесь на двадцать часов.

— Да, сеньор, она уже здесь и ее гости тоже.

— Я ее гость.

— А я подумал, что пациент, — осклабился англоязычный верзила, имея в виду мой филадельфийский воротник.

И тут же скукожился под строгим взглядом метра

Когда мы с метром появились в зале, то магистр Купер тут же призывно замаячил рукой в нашу сторону.

— Похоже, вас ждут, сеньор, — констатировал метрдотель.

— А вы сомневались?

— Обычно в таком наряде по ресторанам не ходят, — кивнул он на мой филадельфийский воротник, будь он не ладен.

— Не подскажете, а кто это стоит у вас в дверях с сигаретой? — я все-таки решил ублажить свое любопытство.

— Это наш вышибала, сеньор. Могучий человек. Но не всегда тактичный.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго.

22 год, 4 число 6 месяца, вторник, 23:55

Ужин удался, еда и напитки были выше всяческих похвал, компания также была хорошей. Так что вроде деньги я потратил не зря.

Местные врачи заранее распределились со своими сексуальными предпочтениями. Веронику де Охеда Лопес окучивал Купер, Балестерос была конкретно настроена на мою тушку.

Вспыхнувшая было межу мной и Вероникой неожиданная симпатия, была моментально замечена и местные нас старательно разводили ''по разным углам ринга''. Чувствовалось, что в данном варианте заемная внешность от Мастроянни Лусеано не очень-то помогает, а вот на мои староземельные байки о нравах на выборах в России Вероника, наверное, даже билет бы купила. И это раздражало не только Купера, который давно отвык от женских отказов, но и ''просто Марию'', которая и подавно считала меня своим призом. Тот еще клубок целующихся змей образовался.

Впрочем, я быстро взял себя в руки, потому что данное ''нужное'' мероприятие собиралось не для моего удовольствия, а всего лишь средство стимуляции госпитальных врачей улучшить содержание и лечение моей Наташки. И это с жабой не обсуждалось. Но дай мне свободный выбор между Балестерос и де Охедой победила бы в этом конкурсе Вероника. С большим отрывом.

Купер попробовал последнее средство и предложил вслух устроить всей компанией групповую оргию, как ''продолжение банкета''. На что моментально женской частью компании был покрыт позором и нехорошими словами. И советом устроить оргию между госпитальными санитарками. Те просто счастливы будут. Но госпитальные карги не вызвали у Лусеано никакого энтузиазма.

Мы даже танцевать не стали по умолчанию, чтобы не накалять страсти. Хотя оркестр тут был замечательный. Чувствовалось что это не профессиональные ресторанные лабухи, а мастера.

— Надеюсь, что мы еще встретимся, — сказала Вероника, вставая из-за стола и пристально глядя мне в глаза. — Спасибо за такой приятный вечер.

Потом повернула свою очаровательную головку к магистру, и попросила с интонациями приказа.

— Вызови мне такси. Завтра очень рано утром у меня конвой в Америку.

А когда Купер поднялся, чтобы выполнить просьбу девушки, подала голос доктор Балестерос.

— И НАМ тоже машину вызови, — выделив интонацией слово ''нам''.

Не для него, а для Охеды и меня. ''Просто Мария'' решила напоследок показать всем, кто тут ''царь горы''.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго.

22 год, 5 число 6 месяца, среда, 06.05

Разбудил резкий звонок городского телефона, чересчур резкий, как школьный на перемену. Аппарат стоял в прихожей, и ''тюкнуть'' его не представлялось возможным.

Пришлось просыпаться и расталкивать глубоко запахнувшуюся в объятия Морфея ''Просто Марию''.

Та спросонья никак не могла понять, что тут все от нее все хотят?

Потом конкретно, что именно я от нее хочу? Она все что могла уже дала.

Осознав телефонный звонок, она сонно вылезла из кровати, нет не из кровати, и не вылезла, а сошла с алтаря чувственной любви. Так будет точнее.

И вскоре что-то быстро залопотала в трубку на испанском, переминаясь голыми ступнями на холодном полу.

Я ничего не понял, откровенно говоря, хотя из прихожей было все отлично слышно. Ясно было, что что-то случилось. Но, ведь на то она и больничка, чтобы иногда в ней что-то случалось. Обязательно надо вынимать при этом из-под мужика главного врача? Дежурным обойтись не смогли?

Потом доктор Балестерос оделась со скоростью электровеника, даже не дав мне насладиться созерцанием своих выдающихся форм. И с удивлением посмотрела на меня, сидящего развалясь на койке в костюме Адама.

— Ты еще не готов, несносный мальчишка, — с укоризной выговорила она мне и посмотрела на часы.

— Нет, я тебя ждать не могу. Бананы, яйца в холодильнике — обслужи себя сам. Будешь уходить, входную дверь просто захлопни. Буду я нужна — я в госпитале. Только мне, милый, будет сегодня не до тебя. Салуд. Посуду можешь не мыть.

Воздушный поцелуй на прощание и вот я один в этой роскошной спальне.

Спать больше не хотелось.

Стало скучно.

С нечего делать пошел к холодильнику докторицы — чесать яйца с бананом. Кофе заваривать. И домой убираться из этого богатого дома, не желаю я тут задерживаться, тем более на веки поселяться.

Новая земля. Европейский союз. Город Виго.

22 год, 5 число 6 месяца, четверг, 19:44

Три сухих залпа из задранных в небо ''наганов'' разорвали сонную тишину вечернего кладбища, когда коренастые кладбищенские служители на толстых веревках медленно опускали оббитый червонным бархатом гроб в выдолбленную в скале аккуратную могилу. Последние воинские почести от нас той, которая нас спасла от участи, которая хуже смерти.

Греческий попик в смешной цилиндрической шапке похожей на гвоздь что-то еще бормотал на языке древних эллинов, раскидывая серебряным кадилом густые клубы ладана на окружающих, когда я, засунув в кобуру ''наган'', первым взял полной гостью сухую землю пополам с мелкими камешками и бросил ее сверху на бархатную крышку гроба. И звук этот глухой и равнодушный разорвал мое сердце.

Капитан-генерал, подхватил меня за локоть своей единственной рукой и оттащил от Наташкиной могилы в сторону соседнего склепа, где усадил на каменную скамейку, шипя в полголоса.

— Нельзя так вглядываться в бездну, потому что тогда бездна начнет вглядываться в тебя, и она поглотит тебя, Хорхе. Бездна всегда будет сильнее.

Сглотнув комок в горле, ответил этому тертому жизнью мудрому мужчине.

— Я жить не хочу, Паша. Это все из-за меня. Это все, потому что я такой мудак, который уверен в том, что он умнее всех. Господи, почему я так неправильно расшифровал видения?

— Жизнь, Хорхе, всегда продолжается и тем жизнь сильнее смерти. Смотри, сколько у тебя девочек на руках, за которых ты несешь ответственность. Не все замыкается только на твою боль, — Паулино присел рядом и стал набивать свою трубку.

— Ага... — горько хмыкнул я в ответ. — ''Отряд не заметил потери бойца''. Да чтобы ты понимал, ментяра тупая.

Это все я высказал на русском, чтобы Паулино не понял того, что я сказал, потому что мне очень хотелось его обозвать нехорошими словами за его тривиальные нотации и одновременно не обидеть ненароком этого хорошего человека.

— Утешься тем, что она умерла счастливой, — не он обратил внимания на мою ругань.

— Зато я остался жить несчастным, — прикусил я нижнюю губу чуть ли не до крови. — Была у меня мечта, прожить остаток жизни на Новой Земле с любимой женщиной — и нет ее. Ни мечты, ни женщины. Эта Новая Земля просто какая-то Земля Утрат. Лишний я на ней.

— Ты прав. Это земля — Земля Утрат. Но это не отменяет жизни. Прервать самому свою жизнь — это плевок в лицо Господа. На, мол, забери свой дар никчемный. Просто ты должен жить дальше. Так жить, чтобы быть достойным ее смерти. Как я живу после разгрома того конвоя, в котором потерял жену, детей и руку. Живу и грызу глотки дорожным бандитам. И ты живи. А мы — ''казадорес'', возьмем на себя труд ухаживать за местом ее упокоения. Ее могила не будет заброшенной. И память о ней не пропадет.

К нам подошла Анфиса.

— Господа, нам пора. Жорик, пригласи своего друга на поминки.

Утром я еще пребывал в хорошем расположении духа. Доктора ублажил — должна постараться с лечением Наташки, не дура же она. И надеялся, что все-все у меня теперь будет хорошо.

По дороге ''домой'' с аппетитом позавтракал в открытой кафешке около рынка. Креветками в чесночном соусе и красными перцами, запеченными с козьим сыром на угольном гриле. С серым деревенским хлебом. И кофе, конечно, почти ведро употребил, так как даже за эту очень длительную новоземельную ночь я совсем не выспался. Не дали.

Откушав же, позаботился о девочках — приобрел у хозяина заведения залитый воском большой круг понравившегося мне на вкус козьего сыра и фляжку местного коньяка на четверть литра, уже только для себя.

И только потом поймал моторикшу и поехал в место нашей временной дислокации — сон добирать. Однако обломился.

Не успел я на кухню пройти, как Анфиса мне выпалила.

— Жорик, горе-то, какое... — и заплакала навзрыд, повиснув на моем плече.

Но даже в таком состоянии она сначала усадила меня на ближайший стул и только потом проинформировала, что сегодняшней ночью умерла Наташа.

И тут небо упало на землю больно меня ударив, но ничего вокруг не изменилось, только душа скукожилась.

Сорвавшись в госпиталь на валлийском ''хамви'', благо в нем ключей не было — просто флажок зажигания, я меньше всего думал о дорожных правилах. Как только никого не задавил по пути?...

И ворота оказались открыты, как специально для меня.

И улицы пустынны.

И даже электрички навстречу мне не было, как не жаль.

В госпиталь меня естественно не пустили.

Точнее — из него выпихнули.

Втроем — два полицейских и магистр Купер, меня утихомиривали.

Влили в рот песятик медицинского ректификата.

И увели-усадили в ту же пагоду-курилку, которую я еще совсем недавно обживал с капитан-генералом.

Рядом сел Купер, и отослав полицейских, прикурил сразу две сигареты. Одну тут же отдал мне, точнее сам в губы сунул.

Я затянулся, успокаиваясь. Потом буркнул.

— Ты чего такой злой, Лукиан. Охеда не дала?

— Злой я на себя всегда, когда у меня умирает пациент. Тем более такой, что уже на поправку пошел, — ответил Купер, стараясь говорить спокойно. — Все уже нормально было с твоей Наташей. Все анализы в порядке, ну сообразно ее состоянию. И...

— Что и...

— Что ''И'' окончательно скажет патологоанатом, который из Кадиса утром прилетел. Он сейчас вскрытие делает, — Лусеано вытащил из кармана фляжку и снова наполнил мензурку спиртом. — Будешь еще?

— Нет, — отказался я. — Чую у меня сегодня тяжелый день будет. Когда это случилось?

— Где-то в два-три ночи. Точнее не скажу. Меня в три вызвонили. Мне оставалось только констатировать смерть. В реанимацию ее волохать было поздно. Расслабились медсестры, уснули рядом. Скажи спасибо, что я не дал среди ночи Марию поднять. Утра дождался.

Он глубоко затянулся, выдохнул табачный дым и просто по-русски опрокинул мензурку в свою глотку.

А я подумал, что Наташа умерла как раз в то время, когда я ей изменял с докторицей. Когда доктор Балестерос кричала во весь голос от наслаждения, подпрыгивая на мне в порывах страсти. Наврали всё сны и видения. Не Наташа от меня уходила, а я от нее ушел.

— А Охеда действительно не дала, динамистка, — вдруг неожиданно признался Купер. — Красавчиков она, видите ли, не любит. А я виноват, что родился таким красивым? Вот тебя за что бабы любят? А?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Как-то не думал на эту тему. А почему патологоанатом из Кадиса?

— У нас так принято. Для независимости экспертизы, — ответил магистр. — Чтоб кумовства не было, и врачи не покрывали друг друга.

— Где у вас тут церковь?

— Рядом с кладбищем. А тебе зачем? — удивился Лусеано.

— Отпевание заказать. Крещеный человек преставился. Свечку за упокой поставить, раз за здравие не вышло.

Из корпуса вышли Буля и Альфия. Уже без больничных халатов.

Лусеано забычарив в песке окурок сказал мечтательно, кивнув на девчат.

— А вот эту твою пепельноволосую я бы даже в жены взял.

— Зачем ей муж, когда у нее жена есть, — мстительно высказал я то, что давно подозревал в Альфие.

— И кто у нее жена? — поднял брови Лусеано.

— Рядом идет, — кивнул я на Бульку.

— Тогда мне понятно, куда они отлучались из палаты больной, — констатировал Купер. — Но все равно это не их вина, а медсестры из персонала госпиталя. Той спать на дежурстве не положено.

Когда девушки подошли к беседке, Буля спросила, вместо приветствия.

— Жора, ты в курсе?

— В курсе, — ответил я, не желая произносить слово ''смерть'' рядом с именем Наташи.

— Что делать будем? — подала голос Альфия.

— Поминки готовить, — ответил я ей. — Траурную церемонию с воинскими почестями.

— Почему с воинскими почестями? — не понял Купер.

— Наташа умерла от раны, полученной в бою, — твердо сказал я, все же совместив ее имя со смертью. — Кстати, красивый катафалк у вас в городе есть?

Купер понял, что вопрос к нему.

— Даже некрасивого нет, — ответил он моментально. — Пока мы гробы с покойниками на кладбище возим на грузовиках. На край — в пикапах. Не так еще много народа в городе мрёт, чтобы создавать ритуальную фирму.

Он посмотрел на часы и добавил.

— Кстати пошли в корпус. Патологоанатом должен был уже закончить работу.

Патологоанатом оказался неожиданно высоким и крупным мужчиной среднего возраста. Брюнет. В больших роговых очках. Уставший. Не выбритый. В мятом докторском халате. У ног его скособочено хвалился потертой кожей на углах винтажный докторский саквояж.

Он стоял на крыльце парадной двери, держа сигарету между указательным и безымянным пальцами, огоньком к ладони, но про то, что ее надо курить, казалось, забыл.

— Что показало вскрытие, — спросил его Купер по-английски.

Это, скорее всего для нас, могли же они и по-испански свободно пообщаться.

— Тривиально, — ответил патологоанатом на том же языке неожиданно тонким голосом. — Тромб оторвался в легочной артерии. Дошел до сердца и... все.

Тут он опытным взглядом вычислил меня, как 'близкого' и добавил.

— Она совсем не мучилась. Моментальная смерть. Хотел бы и я когда-нибудь так умереть. Раз... и все. Лучше всего на бегу.

Тут к крыльцу подкатила машина — белая ''Тойота ленд крузер — 80''.