Крылья ветра

Рыбак отвлекся ненадолго, рассматривая кареты, такие красивые и большие, грохочущие мимо, мелькающие яркими всполохами цвета за близкой порослью придорожных кустов. Раскрыв рот, недоросль глазел на множество людей, одетых до невозможности богато, блистательно. Все скакали мимо, уж наверняка в столицу, а то и — всякое бывает — к самому королю, к его огромадному дворцу... Небось, из чистого золота сделанному, денежки-то все туда текут — в Атэрру. Чтобы изгнать наваждение золотого дворца, сильно похожего на подросшую в размерах гостерию двоюродного дядюшки, пришлось трясти головой и сплевывать, шепча молитву и гоня бесов, почти утянувших в грех безделья. Ну, пусть из чистого золота домище — а что в нем толку тебе-то? Явилось видение, смутило ум и сгинуло — чуждое, непонятное.

Вечер скупо отмерил лугу росу, закат постепенно тускнел обожженным красным кирпичем. Костерок угас, пыль на тракте угеллась. По опустевшей дороге брел лишь одинокий путник, пеший. Он был для недоросля понятный, совсем свой — такой мог бы жить в родной деревне. И этот гость, не чета прежним, подошел, вежливо поздоровался, помог оживить костер и долго, доверительно и подробно, делился новостями с севера, выслушивал здешние... Всё это уважительно, с интересом. Гость оказался выгодным человеком, ему удалось продать мясо — уже жаренное, готовое. Немного и недорого: этот цены знал и деньгами не швырялся...

— Ух и понаехало давеча донов, — поразился рыбак, уже прощаясь с путником. — Завтра тоже сюда приду, вдруг они вроде мух, липнут к месту?

— Липнут, — рассмеялся путник. — Но не к этому, парень. Столица, вон где им самое место. Не жди, не явятся. Такие гости раз в жизни случаются. Так, говоришь, главный у них был толстогубый, молодой, и ему кланялись? Не приметил, глаза у него карие?

— Ну, не особо и толстогубый, — смутился рыбак. Покашлял и обстоятельно продолжил, чувствуя себя умным, рассуждающим взросло, неторопливо и с понятием. — На лицо он ничего, приятственный. Глаза-то посветлее ваших, сеньор. Главный же не он, денежку-то другой платил, а кто платит, тот и хозяин, дело ясное. Главный ух и зол оружием-то бряцать! И ножи у него, и рапира здоровенная. Сробел я, надо бы три песеты за рыбу-то драть...

— И все его звали Эспада, главного? Надо же... ты не вздышай, что сделано, того уж не развернешь назад, — подмигнул темноглазый смешливый путник. — Пойду, пора мне. Пока они всерьез не взялись... бряцать.

— Да пусть их, — испугался за неумного прохожего рыбак, глядя вслед.

Но путник не обернулся более, лишь напоследок махнул рукой. Зашагал к городу быстрым шагом, потом недовольно тряхнул головой, перехватил мешок поудобнее — и побежал.

Глава 6

Ночь неожиданных встреч

Жизнь людей подобна цветному ковру, пойди пойми, какие нити сплетет хозяйка судеб? Сегодня она была в веселом настроении и шалила. Свела короля с рыбаком, бывает и так... Совсем уж редко случается, что сидят почти что рядом, одну пищу вкушают — и остаются живы, здоровы, не наказаны за нарушение законов жизни, отделяющих знать от грязи.

В законы, отводящие роль каждому по его рождению, Ноттэ не верил, тем не менее признавая их наличие. Не верил не потому, что полагал рыбака годным в короли, нет. Долгая жизнь научила различать у всякого живущего цель. Счастье людское, полагал сын заката, в поиске своей цели и пути к ней. Если рыбак мечтает поймать 'кита' и преуспеет, он окажется ближе к цели и счастью, чем король, наделенный властью и лишенный права на свободу. Не умеющий ни в любви, ни в семье, ни в детях, ни в последователях найти то, что приблизит его личную цель... Пойди пойми, кто дольше будет вспоминать этот день? Рыбак, продавший улов за две песеты — или король, отдохнувший душой?

— Вион, тебя-то недоросля, как занесло в эту игру? — всерьез расстроился Ноттэ, ускоряя бег. — Два нэрриха в столице, и оба в найме, это почти война... осталось мне наняться к патору, для комплекта. Святая вера обретет немало ретивых последователей, поскольку чудесных воскресений нэрриха даже Башня пока что не практиковала... прилюдно.

Впереди обозначился, вырос из единой искры дальнего фонаря, тусклый бок придорожной гостерии. Ноттэ хмыкнул и наддал. С разбегу вломился в конюшню, снеся хлипкую дверь. Огляделся, выбрал рослого рыжего жеребца, затанцевавшего при виде торопыги.

— Куда? Что? Грабят! — сдавленно охнул спросонья конюх, нашаривая вилы и заодно двигаясь подальше от шума и суеты.

— Сколько за рыжего?

— Так хозяйский он, сеньор... дон. И седло это... нет! Ох, прибьет меня господин.

— Ты еще доживи до его расправы, — усмехнулся Ноттэ, расправляя удобно попавшийся под руку новый потник и укладывая седло на спину рыжего, уже выведенного из стойла. — Сколько, я спешу. Что встал, взнуздывай!

— Истинный тагезский скакун, — забыв о страхе и прислоня старое копьецо к стенке, сообщил дородный хозяин гостерии. Он как раз теперь возник в дверях и рассмотрел нежданного гостя.

— Да уж, рыжий бесхвостый тагез, первый в истории, — рассмеялся Ноттэ. — Я бы сказал, он южных кровей, спина вон — коротковата и поясница крепка. Ноги хорошего постава. Грудь широка. Определенно: я куплю его.

— Четыре годика, самый возраст, — оживился хозяин, почуявший настоящего покупателя.

— И еще пять лет в довесок, — заправляя удила нэрриха, в насмешку прибавил к возрасту два лишних года, проведя пальцем по умеренно стесанным зубам, еще не изменившим угол посадки. — Так что, восемнадцать эскудо, по два за каждый год его жизни? Или отдаете четырехлеткой за восемь золотых?

— Он не стар, но ежели по чести разобрать... — запутался в странном торге хозяин, — то десять золотых ему уже есть, пожалуй.

— По рукам, — Ноттэ хлопнул коня по шее, подобрал поводья.

Рыжий снова заплясал, принимая в седло незнакомого седока, всхрапнул и грудью пошел на бывшего хозяина. Тот пятился к выходу и только теперь разглядел поверженную дверь и увозимое с конем приданное — седло и узду. Полноватый мужчина судорожно махнул фонарем, охнул. Принял в ладонь золото и отскочил к стене, уворачиваясь от конских зубов, клацнувших у самого плеча. Суетливо проверил монетку, вторую, посветлел лицом.

— Сбыли черта дурноезжего, хвала небесам, — прогудел конюх, обретая свой полный голос.

Ноттэ рассмеялся и выслал коня в галоп, вполне довольный внезапной сделкой и тем, что дальше бежать со всех ног не ему.

Рыжий несся, как настоящий черт, нелепо опустив голову и чувствительно подкидывая задом. Удерживаться в седле было сложно, зато лиги отсчитывались вроде сами собой, без усилий и расхода времени. Город показался вдали чеканным узором крыш, посеребренных молодой луной.

— Если Вион на службе, пойдет ли он сегодня искать мой эсток? — задумался нэрриха, тяжело вздохнул, укорачивая повод... и покатился из седла кубарем, шипя сквозь зубы ругательства: рыжий встал мгновенно. — Да ты злодей, пожалуй. Назову Чертом, раз хозяин забыл указать иное имя. Не клацай зубами, тпру. Скажи лучше: Вион дурнее тебя или нет? Вот и я думаю... А куда он потащится драться? Ну, этого тебе знать неоткуда, не фыркай. Хотя ты прав, впору и ржать, и рыдать. Изабелла та еще змеюка, все продумала и предусмотрела. Все, кроме молодого нэрриха, обозленного и жаждущего справедливости в самом её детском виде. А уж цель ему кажут, не сомневайся.

Рыжий недоуменно всхрапнул: обычно выброшенные из седла люди били его кнутом и долго кричали. Этот же стоял, чесал морду у глаз и бормотал нечто вполне мирное. Замолчал, огляделся и пошел себе пешком, едва приметно прихрамывая на левую ногу. Черт переступил копытами и по своей воле двинулся следом, не вынуждая тянуть повод. Нэрриха прошел до большого перекрестка, огляделся, тяжело вздохнул, сочтя невозможным выбор при недостатке сведений. Наугад свернул левее, к усадьбе близкой родни де Торра.

— Если он окончательно с ума сошел, живет там, — пояснил Ноттэ рыжему, ткнувшемуся в плечо мордой. — Черт! Как удобно иметь ругательство в поводу, однако... Будь я жив, нанес бы визит её величеству. Но я не жив, а Кортэ, наоборот, не мертв. Связываться с ничтожеством... Не фыркай, мне виднее. Третий круг, пацан он по опыту, к тому же упрямец и жадина. Я купил тебя в единый миг, он бы торговался до рассвета и ушел пешком.

Ноттэ снова вздохнул и зашагал дальше, более не глядя в сторону дворца. Он жил в мире достаточно долго, чтобы помнить этот город совсем иным, вернее, знать все его лица последних трех веков. Вон те грубо обтесанные стены старой крепостной стены, отделяющей внутренний город от окраин — они действительно старые. Ихлюди построили еще до прихода в мир сына заката. Совместно трудились, не ведая смысла в различиях по вере, не понимая еще, отчего старые боги забыты, а новые так яростно делят влияние, не допуская даже самой мысли о мирном сосуществовании. Там, за стеной, в нынешнем королевском парке, прежде стояла башня, тонкостью и легкостью подобная фигуре девушки. Была она белой, и каменное кружево узоров светилось оттенками перламутра, чудесная работа. С башни по утрам пел служитель бога, почитаемого на юге, за проливом. Нет более каменного кружева, полтора века назад оно оказалось уничтожено... Поход за веру, зревший давно, спровоцировала мелочь: зачем южане вдруг запретили выращивать виноград? Такая, в общем-то, глупость! Долгое время правителей-южан полагали едва ли не избавителями от неправедного гнета: у эмира Аль-Таэры было прекрасно организовано дело по сбору налога. И сумму, и срок знали заранее, о поборах сверх установленного и не ведали, лишь иногда мрачно вспоминая жадность донов-единоверцев, готовых брать без меры. И вдруг — эта досадная история с виноградом, так ловко совпавшая со ссорой детей эмира и распрей с соседями...

Лозу рубили, жгли, и люди в отчаянии стонали на пепелищах, словно потеряли детей. Плакали и уходили, чтобы вернуться чуть позже и возвести над скромным куполом прежнего своего храма — вон там, на холме — массивный и помпезный собор, чем-то похожий на конного рыцаря в полном доспехе. Ноттэ помнил подобных... И рубил — тоже. Два века назад казалось, что в споре людей есть правые и виноватые, и вмешавшись, он сделает нечто важное для всеобщей справедливости. Патор, пожалуй, понятия не имеет, что обретение мощей Раймунда — следствие удара клинка нэрриха, ныне носящего имя Ноттэ. А если и знает... такое куда удобнее забыть, или хотя бы не демонстрировать осведомленности.

— Малыш Вион еще не прошел через эту боль: осознание, что тебя считают всего лишь оружием, — грустно вымолвил Ноттэ. — Вот клинок, вот яд, вот ложь и перо доносителя... а вот нэрриха. Черт, не фыркай, я вполне серьезен. Если в этом мире у меня и были друзья и наставники, они не обладали властью и не мечтали о ней. Увы, требуется немало времени, чтобы научиться отличать настоящее от кажущегося. У Виона теперь, думаю, весьма добрые и услужливые друзья в этом городе. Ты не видел, какого ему подарили коня! Мальчишка прямо-таки светился от гордости... бедняга.

Ноттэ миновал еще две улочки, делающиеся все теснее и прихотливее в изгибах. Погладил рукой старую крепостную стену, словно здороваясь. Добрался до неприметной тихой гостерии, постучал и дождался, пока самый расторопный слуга проснется, затеплит лампаду и осведомится через дверь о наличии чертей и загадочной 'нелегкой'.

В ответ Ноттэ позвенел монетами, тряхнув кошель. Сунул проворно отворившему дверь повод Черта, приказал устроить в стойле, расплатился за комнату, бросил за порог свой мешок, — развернулся и удалился налегке. Миновал еще одну улочку, прислушался — и взобрался на стену, как делал много раз прежде. Оказался сразу в полусотне канн от усадьбы дона Пабло Одона де Сага, родного брата младшей из троюродных тетушек королевы Изабеллы, той самой, прозванной Анитой Тихой и правящей вместе с мужем в Тагезе уже пятый год. Фонари перед дворцом горели ровно и ярко, окна тоже светились, выдавая бессонницу и суету в недрах двухэтажного здания.

Ноттэ спустился со стены и направился прямиком к особняку, преодолел его ограду и зашагал по тихому темному парку. В своей одежде деревенского простачка он не мог рассчитывать на самую малую вежливость даже со стороны слуг. Впрочем, и не стремился представиться и заявить о себе, прячась в тенях и подбираясь все ближе к конюшне. Изловленный за ухо мальчишка лет десяти — сын одного из конюхов, из кустов глазеющий на господскую суету — сразу польстился на настоящую серебряную песету. Рассказал, что вороного Ветра точно подарили незнакомому молодому дону, а тот вряд ли согласится продать редкостного коня, даже самому Хуану Таронскому, первому и несравненному маэстранте, способному научить коня всему, и даже человечьей речи, наверное. Шутка ли, не дон по рождению, а при дворе его принимают с поклоном. Ноттэ, назвавшийся слугой знаменитого маэстранте, выудил из кошеля вторую монету и уточнил: где поселился юный владелец Ветра, важно ведь у него вызнать в точности, продается ли конь?

Парнишка с сомнением махнул рукой в сторону левой пристройки, почесал затылок и развел руками. То есть вполне честно отработал монету — что знал, выложил, большего ждать от пацана нелепо...

— Ветер сейчас в стойле?

— Знамо дело, — важно кивнул мальчик.

Сжал в ладони добычу — целых две монеты! И улизнул, едва рука чужака отпустила плечо. Ноттэ тоже покинул свою засаду и переместился к левому крылу дворца. Если Виону хватило ума не лезть в герои, не сменив одежды и не смыв дорожного пота — уже похвально. Дальнейшее поведение предсказуемо до окончательной скуки. Можно подремать немного, выжидая и отдыхая.

Вион не подвел. Из полусна Ноттэ выбрался, растревоженный негромким, но характерным свистом рапиры, тупым хрустом древесины и сосредоточенным ритмичным топотом. Жаждущий справедливости юнец нанизывал на сталь клинка подлеца Кортэ, пока что — воображаемого и замененного для удобства толстым деревом. Ноттэ зевнул, встряхнулся и пошел на звук. Без спешки изучил ночной парк, еще раз убеждаясь в его безлюдности. Осмотрел окна дворца, выделив два подозрительные: оттуда могли наблюдать за забавами Виона. Учтя и это, Ноттэ выбрал удобные заросли, до последней веточки точно и ровно выстриженные зеленой пологой стеной. Укрывшись в густой тени Ноттэ приступил к глупейшему занятию на свете, свойственному старикам — к вразумлению юных...

— Он не позволит тебе так положить свой, а точнее мой, эсток. Тот клинок куда массивнее рапиры, что тоже следует учитывать. В общем, ты уже трижды труп, — подавляя новый зевок, сообщил Ноттэ, удобно усаживаясь на траву.

Вион замер в нелепейшем и неустойчивом положении: он как раз завершил выпад и сам не рухнул лишь потому, что деревянное 'сердце' накрепко вцепилось в рапиру. Отпустив рукоять, молодой нэрриха все же споткнулся и упал, оттолкнулся рукой от травы и развернулся, пытаясь найти взглядом говорящего. По бледности лица и распахнутым до предела глазам Ноттэ прочел: мальчик только что уверовал в привидения.

— Ты? Вы... То есть... Защищайся!

— У меня нет оружия, — снова зевнул Ноттэ. — Иди сюда. Ты голодный драться вышел или ума хватило хоть хлеба прихватить?