Ясная ночь

— Не хотела быть главной курицей в его курятнике. — И с вызовом, даже с высокомерием, удивившим саму, добавила: — И... Я и сама не из нищих, чтобы жить с таким — озабоченным!

— Андрей тебе своих картин не показал. — Это она не спросила, а сказала спокойно — после короткого молчания, словно констатируя факт. Отвернулась, держа прямо спину, и пошла вниз, наверное — к избе дяди Вани. Водитель, мечтательно приоткрыв рот, следил, как она плавно — струйно из-за шёлковой юбки — поводит бёдрами при ходьбе.

Тося помахала водителю и зашла во двор.

А мы поехали сначала деревней, потом выехали на полевую дорогу: парнишка сообщил, что он знает прямую дорогу к хорошей дороге. И это было бы здорово — ехать по серой пыльной дороге среди весело зеленеющей травы, разбавленной цветами, а кое-где вдикую проросшей пшеницей. Полдень. Солнце властвует. Небо, размякшее от собственной сини и редких взбитых в белую пену облаков. Но жара не угнетает, только расслабляет, разнеживает... Если бы ещё настроение соответствующее...

Минут через пять мы с водителем познакомились — это Витюшка спохватился, что знает, кто я, но не наоборот. Своей лёгкой болтовнёй обо всём на свете он заставил расслабиться моё лицо. Но сердце, будто стиснутое ледяной рукой, отпустить не смогло. По дороге я выяснила, что едет он как раз не в районный городок, а в сам город, но даже это сообщение обрадовать в полной мере уже не могло. Возвращение, мягко говоря, не триумфальное. Вообще никакое. Но ведь и никто не знает, что со мной произошло. О новой работе знала только бабушка. Для своих я всего лишь снова потеряла работу. Неудачное лето... Так куда мне первым делом податься? Домой, к родителям? К бабушке?

С трудом удержала слёзы. Невезучая. Повезло только в одном: меня вдруг начало клонить в сон. Витюшка на это сказал, чтобы я вытащила спрятанный за сиденьем самодельный подголовник. С ним оказалось и в самом деле очень удобно. Тем более что за полчаса наговорившийся всласть Витюшка не возражал против моего сна.

Поспать не удалось. Едва закрывала глаза, как мгновенно приходилось разглядывать сцену у печки во всех деталях. В конце концов, я не выдержала и убрала вызывающий дремотный сон подголовник. Витюшка посмотрел весело и сказал:

— А бывает такое! Только вроде настроишься дрыхнуть — ап, а сна и нет.

Ему весело. А я всё вижу перед глазами Андрея. Неужели он такой же, как Валентин? Тоже идея, что гулять можно со всеми, но жена будет из "благородных"? Из чистых... Ненавижу. До слёз...

— Эй, — осторожно сказал Витюшка. — Зоя, ты чего?

— Так, — всхлипнула я. — Не обращай внимания. — И заревела в голос. Растравляя себя, вспоминала и вспоминала гадкую сцену. Ненавижу! Лицемер!

Витюшка испугался, забубнил что-то, утешающее, начал притормаживать... Я нечаянно взглянула на боковое зеркальце, ошарашенно похлопала мокрыми ресницами и вскрикнула:

— Не останавливайся! Езжай быстрей! Пожалуйста!

По-моему, истеричным приказом я перепугала его больше, чем внезапным плачем. Но я сама ужаснулась ещё больше. Если сначала, после взгляда мельком, я даже не поняла, что происходит, то теперь психовала по полной, следя за джипом, который медленно, но уверенно нагонял нас.

Тем временем, успокоившись после моего странного поведения, Витюшка тоже обратил внимание на догоняющую нас машину и озадаченно сказал:

— Да ведь это Андрей!

— Если остановишь, натравлю на него Барона! — сквозь зубы сказала я.

Витюшка кинул взгляд на пса у меня в ногах. И спокойно сказал — такого я от этого жизнерадостного, даже легкомысленного, судя по недавнему общению, парня не ожидала:

— Остановлю. Разбирайтесь сами. Меня не суйте в ваши дела.

А поскольку был прав, я промолчала. Только упрямо наклонила голову, зажавшись так, что чувствовала себя деревянно. И нервы на взводе.

Наша машина свернула к обочине. Джип притормозил за нами.

Витюшка посмотрел на меня, посмотрел на Барона и вздохнул:

— Ты скажи ему всё, а потом поедем.

Хорошо ему советовать. А мне — что сказать Андрею? Типа, засекла тебя с другой — теперь видеть больше не хочу?.. Сильно давя ладонями, вытерла слёзы, подбородок кверху, отдышалась и завозилась, открывая дверь.

Первым выпрыгнул Барон. И словно почувствовал моё изменившееся отношение к Андрею. Выпрыгнул и встал у кабины, дожидаясь меня. Но в мою сторону не смотрел. Насторожённо смотрел на Андрея. А тот только-только открыл дверь, вышел и быстро шёл к нам... Я спустилась, но дверцу закрывать не стала. Если что — прыгну назад, хлопну — и попробуй меня Витюшка выстави!

— Что случилось? — впервые резко заговорил со мной Андрей. — Если nbsp;ты решила уехать, то почему мне об этом не сказала? И почему ты решила уехать?

— Ты хочешь знать, почему я уехала? — изумлённо спросила я. — Ты... издеваешься?

— Нет. Я всего лишь хочу знать, почему ты уехала.

Он стоял напротив, такой искренний в своём негодовании и недоумении, как будто и в самом деле не представлял причины, по которой я могла сбежать — если уж называть вещи своими именами. Ах так... Ладно. Ладно! Я тоже буду искренней!

— Мне надоело! Мне всё надоело! И эта работа, и эти дурацкие колдовские дела! Всего лишь! И больше ничего! Я устала. Я хочу выспаться! Поэтому я решила уехать!

— Подожди, — спокойно сказал он. Так спокойно, что я ошеломлённо замолчала.

Он взглянул на Витюшку, прячущегося за машиной от неловкой ситуации.

— Витя, подойди.

— Зачем?! — сорвалась я.

— Зоя, мне нужны две минуты твоего доверия и спокойствия. Пожалуйста.

Андрей осторожно обошёл стоящего наготове Барона со слегка вздыбленной холкой — наверное, мой крик взвинтил его.

— Зоя, ты только успокойся, на минутку. Не бойся, — негромко уговаривал меня, будто завораживал Андрей. — Видишь — и Барон рядом. И Витя, если что, защитит тебя от меня. Ты только постой спокойно, ладно? Мне нужна только одна минутка. Пожалуйста.

Он подошёл совсем близко, и я снова зажалась до окаменелости. Дотронься он сейчас до меня — и я буду кричать. Безостановочно. Даже не убегая. Просто кричать.

Но в следующий момент Андрей сделал такое, отчего я немного ошалела: он медленно — чтобы вроде как не спугнуть меня? — начал опускаться, пока не присел на корточки сбоку от меня. Ошеломлённая, я повернулась к нему, больная от абсурдности ситуации и недавнего плача. Он что-то пристально рассматривал на поясе моих джинсов. Потом взглянул на меня.

— Зоя, ты помнишь? Рядом Барон и Витя. Не бойся.

Ничего не понимая, я только остолбенело смотрела, как его пальцы поднимают край моей блузки и начинают сбоку же ощупывать пояс джинсов.

— Нашёл, — с облегчением сказал Андрей.

В его пальцах блеснуло что-то маленькое. Булавка с пуговицей.

21.

Не поднимаясь с корточек, Андрей протянул ко мне ладонь с этой вещицей. От неожиданности я отшатнулась. Солнечный день сразу потемнел, померк... Слишком хорошо я помнила о страшной опасности, исходящей от такой мирной на вид булавки.

— Держи, — сказал Андрей. И покачал ладонью.

— Ты взял её в руки... Но разве она не опасна? — с опаской приглядываясь к вещице, спросила я, не то что не решаясь, но даже не желая прикоснуться к ней.

— Во-первых, я знаю, что это. Поэтому слабое действие, возможно, и осталось бы, возьми я нечаянно её в руки, но я сразу пойму, что именно вижу. Во-вторых, я совсем недавно омыл руки, так что... Она больше не действует. Можешь взять и посмотреть.

"Что именно вижу". Дальше мне ничего больше и не понадобилось объяснять. Эти слова будто из ведра окатили меня тёплой водой, смывая застывшую на мне, заскорузлую грязь ненависти. И вокруг будто просветлело.

Он говорит правду. Потому что знает, в чём опасность. "... что вижу..."

Я осторожно взяла с его ладони колдовскую вещицу.

— Что ты увидела — не скажешь? — спросил Андрей, глядя снизу вверх.

— Это было слишком гадко и стыдно, — после недолгого молчания отозвалась я, рассматривая пуговицы на булавке и удивляясь: в какой только момент Таисья сумела пришпилить ко мне булавку? Неужели именно тогда, когда бухнулась со мной рядом, будто нечаянно пихнув меня? У неё было несколько секунд на то, чтобы приколоть булавку, после чего она с видимым раздражением отодвинулась. Ловкие у неё руки...

Пуговиц на этот раз оказалось две штуки: обе мелкие совсем — с постельного белья, что ли? Одна старенькая, до потёртости — игла булавки жёстко продёрнута в её ушко, вторая, блестящая от новизны, чем-то приклеена к первой.

— А почему две?

— Старая пуговица вызывает в памяти какое-то определённое воспоминание, новая даёт иллюзию такой же ситуации.

Поэтому мне сразу вспомнились и та вечеринка, и Валентин!

У меня руки опустились, и я, чуть отвернувшись, заморгала, стараясь не пустить слезу. Андрей не простит. Он и к машине Витюшки подошёл уже обиженный и рассерженный. С его точки зрения, наверное, уж я-то должна была сразу сообразить, что дело нечисто. Я уже должна привыкнуть, что всё вокруг меня часто иллюзия и обманка. И ведь он предупреждал, что будет хуже! Предупреждал!.. Глаза снова наполнились слезами. Меня всю неделю как будто испытывают на прочность!.. А Андрей смотрит на меня спокойно и словно ждёт... Чего?

Всё ещё сомневаясь, я сделала короткий шаг к нему, готовая отпрянуть, если он вдруг скажет что-то или сделает... Он встал с корточек, смотрит непонятно — то ли строго, то ли с облегчением. Что будет, если?.. Если я обниму его?.. Оттолкнёт? Скажет, надо бы обсудить ситуацию?.. Андрей внезапно засиял улыбкой и немедленно обнял меня сам! Руки тёплые, сильные. Стиснул так, что мурашки по спине — в жаркий-то денёк.

— Испугалась, да?

Носом ткнулась в его рубашку и кивнула. Пусть думает, что хочет. Но испугалась я не того, о чём он, кажется, подумал, — не булавки. Хуже, если уедет обиженный, — и что мне без него тогда делать? Вернуться домой и постоянно вспоминать его, понимая, что сама, собственными руками, выбросила близкое счастье?.. Поэтому — лишь бы не смотреть в его укоряющие глаза, лучше уткнуться вот так, в его рубаху, и жадно вдыхать запах его тела, чувствовать тепло его кожи, слышать неровный, торопливый стук его сердца и знать, что его руки на моих плечах — это лучшее, что есть на свете.

— Обозлилась. Простишь меня?

— Прощать нечего. Сам виноват — одну оставил. Поехали домой?

— А не к дяде Ване?

— Мы ему из дома позвоним — узнать, как прошли переговоры с Кузьмой.

— Зоя, сумку возьми! — весело позвал откуда-то сверху Витюшка.

Я оглянулась — Андрей всё меня не отпускал. Оказывается, Витюшка уже сел в кабину своей машины и свесился теперь из неё, держа за ремешки мою сумочку. Ишь, сразу понял, что помирились... А мы помирились? Не ссорились же. Ну ладно — разрешили недоразумение. Ужас — вот как это называется.

Хорошо понимая, что мысли вразброд и что надо бы хоть немного посидеть, подумать, я забрала сумочку, для чего пришлось слегка потянуться за ней: Андрей меня не выпускал из объятий. А заглянув ему в глаза, я виновато опустила свои: в тёмно-синей мгле такой страх плескался!.. Я даже поёжилась. Он что — и вправду так боится меня потерять? Но... почему? Ну ладно — я. Очарованная довольно плотно происходящими вокруг чудесами, я могла влюбиться (влюбилась!) в человека, который справляется с ними да и сам создаёт поразительные чудеса. Но он-то почему со мной возится? Подумаешь, пигалица какая-то к нему в дом попала... Андрей-то вон какой видный. Неудивительно, что Таисья до сих пор мечтает его... поймать?

Неужели всё из-за моего дара? Всё бы хорошо, но... Вопрос продолжает зудеть: я ему нужна или мой дар?

Ахнуть не успела, как очутилась на руках Андрея. Прижал меня к себе — и бегом к джипу. Не было бы груза размышлений, посмеялась бы: впечатление, что он боится, как бы нас Витюшка не догнал да как бы меня не отнял!..

А здесь, у машины, открытую дверцу уже караулит Барон. Будто снова ухмыльнулся на нас своей собачьей ухмылкой и попятился к дверце в пассажирский салон... Эх, если здесь все такие умные, то почему среди них я, такая глупая?

Не опуская меня на землю, Андрей открыл дверцу напротив водителя и усадил меня на сиденье. Барон без раздумий обежал машину и прыгнул ко мне, сел на туфли. Я поджала ноги, чтобы ему было удобно, и вздохнула. Кажется, и на этот раз обошлось. Мы пока вместе...

Андрей сел за руль, но к нему не прикоснулся — опустил руку, переплёл свои пальцы с моими. Сидел, глядел вперёд, хмуря брови. Теперь, зная, что он на меня не злится, я терпеливо ждала, что он сделает. Но терпением обладала, как выяснилось, не самым долгим. Один вопрос донимал меня, пусть не из самых важных, но выдержать дольше я не могла.

— А... как ты меня нашёл? Тебе Тося сказала?

— Что? — словно очнувшись, спросил Андрей. — Тося? Что — Тося? А... Нет. Обереги-то ты мои не снимала — на их зов поехал. И, знаешь, Зоя, сделаем мы с тобой вот что. — Он вынул из кармана колечко — тонкий золотой ободок, на нём прозрачно-зелёный камень, окружённый мелкими белыми. — Зоя, выйдешь за меня?

Я чуть не задохнулась от наплыва мыслей и чувств. Предложение. Он делает мне предложение! Значит, он не собирается бросать, оставлять меня после... после той ночи, которая всё больше и больше меня тревожит! Я заглянула в тёмно-синие глаза. Я всегда буду рядом с ним, с таким большим и нежным? Конечно... Я не успела проследить за своим языком и выпалила:

— Конечно — выйду! А ты серьёзно?

Он испытующе всмотрелся в мои глаза.

— Можешь не говорить, чего ты боишься. Но... Ты уверена?

Я кивнула.

Он поднял мою ладонь и, расцеловав все пальцы, надел мне колечко. Стесняясь, я всё-таки дотянулась до него и хотела поцеловать в щёку. Он усмешливо покачал головой, наклонился и в губы прошептал:

— Не-ет... Только так...

Последняя мысль: "Знала бы Таисья, к чему приведёт её заколдованная иголка..."

... Мы всё-таки доехали до дяди Вани и вышли — пьяные от смеха, радости и счастья. У Андрея ещё нашлись силы отвлечься на постороннее и, смеясь, сказать мне:

— А ведь ты была права: надо бы постоять у дома Таисьи!

Я хохотала. Несмотря ни на что, мир теперь виделся мне прекрасным и бушующим от света. Хотелось шалить, хулиганить по-доброму, так — чтобы все были счастливы, как я!.. Мы вышли — вывалились! — из машины в тот самый момент, когда открывались ворота. Наверное, старик вышел проводить своего опасного гостя. Боюсь, мы с Андреем оказались опасней, чем какой-то приблудный в нашей — в нашей! — деревне колдун Кузьма. Едва мы вышли, Андрей чуть не бегом обежал машину и приблизился ко мне, обняв за талию. Створа ворот открылась. Чёрный Кузьма (глаза и вправду оказались сумрачно-вражьими!) шагнул на улицу и замер, глядя на нас исподлобья, после чего быстро зашёл назад, во двор, и хлопнул за собой створу.

Мы немного удивились, но, заслышав голоса, приглушённые воротами, решили подождать. Вроде не ругаются?

Потом они снова вышли — первым снова Кузьма, а потом и дядя Ваня встал рядом с ним и заулыбался нашей радости.