Чёрный пёс Элчестера. Часть четвёртая.

* * *

Белая молния в руке. Ослепляющий жар. Зарево над пропастью.

Он стоял над гудящей тёмной бездной вечности на хрупком приступке, обломке площадки.

Зеркальный Путь...

Фрэнсис узнал бы это место и спустя сотни лет, что уж говорить о минутах...

Клинок полыхал, свет ревел яростно и уверенно, заглушая пение небытия. И в этот момент человеку, державшему меч, была предельно ясна суть и Лимба, и Зеркального Пути, и пропасти, что шептала и манила.

И Фрэнсис знал, что разум его не удержит и сотой доли этого знания, когда придёт время вернуться...

Меч ожидал.

Ожидал его решения...

Ты же знаешь, что я не могу иначе. Помоги мне...

Тень пробежала по лучистому лезвию. Оно словно нахмурилось.

Какого чёрта! помоги мне!..

Пальцы жжёт, чёрные-чёрные на фоне — не рукояти, нет — кристалла света в ладони... фонтана сияния... белого ливня... сам Фрэнсис не более чем тень...и нет его...

Только свет.

Извержение гневного, негодующего, презрительного света.

Фрэнсис стиснул зубы. Его воля сплелась с тугой и хлёсткой волей меча.

Ты. Выполнишь. То. Что. Я. Скажу.

Сжав раскалённую рукоять, рыцарь сделал шаг в пропасть.

И ветер взвыл в его ушах, вздыбил волосы над головой. Фрэнсис летел, как падающая звезда...

Клинок ревел, увлекая человека вниз, как взбешённый водоворот. Перед глазами молодого лорда крутился мрак...

Круги.

Дьявольская спираль.

И вот внизу два порхающих мотылька... две трепещущие белые точки...

— Харальд!..

— Фрэнсис?!

Белые холодные пальцы сжали руку, и рядом — глаза в глаза! — полное изумления лицо Харальда...

...так безумно, безумно, безумно похожее на лицо Дика...

Такое юное...

Лезвие с криком рассекло тьму одним ослепительным движением, и она опала порванным занавесом, и Фрэнсис увидел туман, почувствовал брызги на лице, и до слуха его донёсся далёкий гул прибоя...

Море, скрытое мглой...

Пальцы разжались, и Харальд полетел вниз, в белёсую пелену.

Фрэнсис ощутил сильный толчок, меч в его руке вспыхнул мириадом мерцающих искр — и пропал.

...Он сам оставит тебя, если ты сделаешь что-либо неугодное пред очами Господа...

И пусть.

Юноша не жалел ни о чём.

Он просто падал...падал...

В чёрную пропасть беспамятства.

...Фрэнсис не сразу осознал, что темнота перед его глазами — это не запредельный мрак потусторонних мест, а всего лишь темнота под веками. Что голова покоится на мягком тепле подушки, а тело укутано плотным одеялом.

И тишина... Золотистая тишина догорающей свечи, мир сонного дома...

Лорд Элчестер раскрыл глаза.

Крестовина балдахина под потолком, смутно угадываемая в трепетании свечного фитиля, тяжёлые складки бархата у изголовья, за прозрачной кисеёй полога бьётся мотылёк пламени...

Рядом, уронив голову на подушку, спит Мили.

Граф улыбнулся, приподнявшись на локте и глядя на жену. Бедная... Круги под глазами, бледность...

— Всё позади, любимая, — шепнул он, нежно проводя пальцем по щеке Милисенты. — Всё теперь будет хорошо...

Он больше не чувствовал ни тошнотворной слабости, ни убийственного головокружения. Не слышал биение крови, сводившее его с ума... Нашарив в изголовье гирлянду чеснока, юноша сел, отломил дольку и, озорно улыбнувшись, отправил в рот.

Рыцарь упорно жевал её, чувствуя, как едкий сок жжёт язык и щёки, морщился — и смеялся...

"Я человек, чёрт подери всех на свете вампиров... Я — человек!"

Фрэнсис хохотал уже в голос: от невероятного, немыслимого облегчения...

Его смех разбудил Милицу, и она, приподнявшись на локтях, сонными, изумлёнными, но счастливыми глазами смотрела на мужа.

— Фрэнки...

Он обнял её, не отрывая серьёзного и сияющего взгляда от её лица.

— Я вернулся, любимая.

Мили вдохнула такой резкий, такой аппетитный запах чеснока — и тоже засмеялась.

Они хохотали, целуясь, но, когда граф попытался перейти к более решительным действиям, Милица вынуждена была его остановить.

— Прости...

Девушка, волнуясь, рассказывала обо всем, что случилось днём, а лицо Фрэнсиса становилось всё тревожней.

— Глупышка, — шепнул лорд, прижимая её к себе. — Ну кто тебя просил таскать меня?.. Отдыхай, спи. Тебе нужен покой... И... прости за то, что заставил пройти через всё это...

— Тебе не за что извиняться, — шептала в ответ его ненаглядная. — Ты самый лучший, самый прекрасный муж на свете...

Она уснула в его объятьях, прижавшись к груди, а граф остаток ночи любовался лицом Мили, целуя её и поправляя одеяло на плечах, как влюблённый пятнадцатилетний мальчик, и сам уснул только под утро.

Глава XXIX

Бьянку разбудил стук в дверь. Стучались из коридора, не из гостиной...

Девушка поморщилась: так не хотелось вылезать из тёплой постели, от мужчины, с которым было так хорошо...

За окном едва занимался рассвет: только светлело небо над далёкими шпилями колоколен и башнями замка.

Натянув лёгкую рубашку, Бьянка босиком подошла к дверям.

— Кто там?

— Откройте, синьорина, это Джеронимо, — ответили из коридора — одним выдохом, на итальянском.

— Я не одета, мэтр. Что случилось?

— Жоффруа пропал.

Щёки девушки слегка покраснели.

— Не беспокойтесь, синьор, он помогал мне вечером. Дело в том, что госпожа графиня...

— Бьянка, мы так и будем беседовать через дверь? Где Жоффруа?..

Она с досадой, переходящей в злость, поджала губы. Что этот лекарь себе позволяет?

И с какой стати она должна перед ним оправдываться?

— Отлично! Входите! — девушка распахнула дверь.

От неожиданности медик даже отшатнулся и невольно отвёл глаза. Бьянка стояла перед ним в одной белоснежной рубашке, и распущенные волосы волнами спелого льна лились на плечи.

— Он здесь.

Скрестив руки на груди, итальянка, прикрывая смущение и гнев насмешкой, устремила на своего соотечественника полный сарказма взгляд.

И отступила в сторону, давая тем самым Джеронимо возможность увидеть постель в глубине комнаты.

— Надеюсь, я успокоила вас, мэтр?.. — язвительно осведомилась девушка. — А теперь, прошу вас, выйдите.

Врач стоял, как громом пораженный.

Эта женщина...

Когда-то — неужели всего лишь недели две назад? — он рискнул передать ей флакон с ядом, чтобы спасти от мучительной смерти в огне. Не ради неё, но ради собственной совести, и всё же... Не из-за того ли пошла прахом вся его прошлая жизнь?..

Эта женщина...

Не её ли он снимал с костра, сломленную и обезумевшую от ужаса, когда чёрный вихрь окутал город, и на месте несостоявшейся казни полыхало синее пламя?.. Не она ли жалась к нему, как испуганный зверёк, и осмеливалась брать еду лишь из его рук?..

Эта женщина!..

И вот теперь она отдала себя какому-то проходимцу, без роду, без племени, без гроша за душой, да ещё и увечному!

Почему?..

Если кто и имел право на неё, то не он ли?..

Думал ли, загадывал?..

Откуда эта обида?..

Джеронимо с трудом сглотнул и провёл языком по пересохшим губам. И высказать бы, выплеснуть боль и негодование...

— Прошу простить, — сухо кивнул мэтр, выходя в коридор.

Бьянка задвинула за непрошенным гостем засов и всем телом откинулась на дверь.

Джеронимо узнал...

Теперь слухов не миновать...

Это позор. Связь без венчания!.. Это слава гулящей девки на всю жизнь.

Теперь, так или иначе, ей придётся оставить свиту графа... что ж! Быть по сему. Жаль... возможно, с Жоффруа у них могло бы что-то выйти...

Жоффруа ведь не спросил...не возмутился... когда понял, что она уже не девушка.

И не задал ни единого вопроса.

А вот Джеронимо, возможно, даже слушать ничего не захотел бы.

И что ему до того каменного мешка, и до того факела, ронявшего горящие капли смолы на сырой пол, и до тяжёлых ржавых цепей на запястьях...

И до двух мерзавцев, заявившихся после дежурства к пленнице...

"Ко-оне-ец сме-ены-ы!"

Бьянка закрыла лицо руками.

Как она сопротивлялась! Как кричала, как надеялась: вот сейчас придёт начальник караула и выставит своих молодчиков из камеры! К счастью, эти животные оглушили её, и что вытворяли потом над бесчувственным телом, Бьянка могла только догадываться...

Она очнулась потом... много позже.

И надеялась, и молилась: господи, ведь им же помешали, не правда ли?.. Конечно же, помешали! И ничего не было... А кровь? Что кровь?.. Палач в пыточной как раз перед этим слегка размялся, показав "ведьме", что её ждет...

Миг биения сердца. Жгучие капли смолы на каменный пол...

А потом были настоящие пытки, были допросы с пристрастием, и единственной молитвой стала одна: легко умереть...

Вычеркнуть, не помнить, не верить...

...Жоффруа ни о чём не спросил.

А у неё не осталось вопросов к прошлому.

Но в эти сладостные часы она была счастлива...наверное, впервые с тех пор, как за ней закрылись ворота тюрьмы.

Бьянка благословила судьбу этой ночью за то, что память о насилии не сломала её душу — не было её, этой памяти. И за то, что боль не сломала наслаждение, что дарили они сегодня с Жоффруа друг другу — не было её, этой боли...

И вот теперь пришёл Джеронимо.

Впрочем, c чего она взяла, что Джеронимо кому-то расскажет?..

Нет, она ни на что не будет уповать, и ни на что не будет надеяться. Что ей до людских пересудов и пустой молвы?.. Жизнь и свобода — а остальное не более чем пыль на ветру...

Бьянка улыбнулась и скользнула обратно под одеяло к спящему любовнику.

...Джеронимо стоял за дверью, прислонившись к дереву пылающим лбом. В горле стоял омерзительный комок горечи. Из-за чего?.. Ведь он никогда не задумывался о Бьянке, как о женщине... Она была для него пациенткой, помощницей, коллегой, наконец...

Он уважал её.

И вдруг обнаружить в её постели молодчика, которого она и знает-то дней десять!

Джеронимо криво усмехнулся. О да, дня на два меньше, чем его...

Стукнув кулаком по стене, медик решительно пошёл к лестнице на свой этаж.

Чем обворожил девчонку этот проходимец? Да ещё и слепой?

Всё, довольно! Из-за чего расстраиваться? Он отлично провёл время со старым приятелем по Сорбонне — встреча была воистину неожиданной, но оттого ещё более бурной, — а теперь можно в одиночестве, спокойно, заняться систематизацией исследований. Изучение и сравнение настоев и отваров, рецепты которых любезно предоставила ему госпожа графиня, наводило на интересные мысли, которые необходимо записать...

Книги — вот друзья, что никогда не обманут.

Джеронимо заперся в своей комнате, разложил на столе бумаги — и с головой ушёл в работу.

Время летело незаметно. За окном черепицу крыш позолотило солнце, и голуби заворковали, кружась над подоконником — туда, на водосточный желоб, Джеронимо всегда выбрасывал хлебные крошки, — и раздались голоса проснувшейся прислуги...

Мэтр потянулся, выпрямляя усталую спину, и коротким быстрым движением ладоней стёр с лица следы усталости.

Что там Бьянка говорила? Жоффруа оказался там, потому что помогал? "Ведь госпожа графиня"...

А что же госпожа графиня?..

Итальянец поднялся и подошёл к окну. На улице ещё лежала синяя тень, но город уже проснулся. У крыльца хозяин рассчитывался с молочницей. И одно "ушко" её белого накрахмаленного колпака блестело так ослепительно под солнцем, что было больно глазам. Второе "ушко", в тени от построек, казалось чуть-чуть голубым...

Джеронимо улыбнулся, подумав об этом свойстве белого цвета: скромно отражать оттенки других.

И так неистово сиять на свету...

Может, это и есть сущность истинного добра?..

Медик с задумчивой улыбкой потёр переносицу и подкинул крошек голубям. Нет, он никому не станет говорить о Бьянке...

...кстати, "Бьянка" означает "белая"...

Он же о ней ничего, в сущности, не знает. Какое у него право её ревновать?

О да, жена, которая разделяет интересы и увлечения, скромная и умная, да ещё и соотечественница — чем не мечта для учёного?.. Но ведь такой подход означает расчёт. В чистом виде. А если смотреть с этой точки зрения, то какая разница, девушка ли она?.. Если всё, что ему надо — помощь в работе и разумное ведение хозяйства?..

Джеронимо снова улыбнулся, закрывая окно.

Жизнь покажет.

Он достал кошелёк, высыпал на ладонь несколько серебряных монет, прикидывая, может ли позволить себе завтрак в этом заведении на собственные средства — и, рассудив, что может, спустился вниз.

Заказав травяной чай и яичницу с колбасой, мэтр сел у окна, рассматривая прохожих.

— Месье, простите... — раздался над ухом почтительный голос. Джеронимо поднял голову и увидел лакея, замершего у столика. Рядом топтался мальчишка, по виду — посыльный.

— Если я не ошибаюсь, вы — врач его сиятельства. Того дворянина, что остановился у нас вчера.

— Вы не ошибаетесь, — ответил итальянец, озадаченно глядя на эту парочку.

— Тогда не могли бы вы передать это госпоже графине, когда закончите завтрак? Мне бы не хотелось тревожить их сиятельства так рано...

— Что передать?

Вперёд выступил мальчишка-посыльный. Невысокий, с живыми, огненными чёрными глазами, он протянул медику хрустальный пузырёк с алой как кровь жидкостью.

— Это вчера заказывали для мадам у моего хозяина, когда просили спирт, — заявил мальчишка. — Спирт-то нашёлся сразу, а над этим пришлось поработать...

— А что это? — заинтересовался учёный.

— А я знаю? — дерзко ответил сорванец. — У графини спросите, как будете передавать.

— Ты язык попридержи! — лакей хотел отвесить невеже подзатыльник, но чертёнок ловко увернулся.

— А ты руки! — не остался в долгу он. — Я тебе не мальчик для битья, я служу у господина алхимика!

— Оставь его, — улыбнулся Джеронимо. — Я передам...

Он отвернулся к окну, показывая, что разговор закончен, и продолжил созерцать прохожих...

Кто-то спешил по делам, кто-то прогуливался. Вот проскакал какой-то всадник, и стук копыт, отражённый стенами, взметнулся к окнам верхних этажей...

...и разбудил Фрэнсиса.

Юный граф потянулся, с улыбкой глянув на спящую рядом жену, и упруго поднялся с постели. Ругаясь вполголоса, он отыскал под кроватью мягкие туфли без задников и, как был, в одной рубашке, вышел в гостиную, сонно потирая лицо ладонями.

И замер, изумлённый.

Залитая солнцем комната напоминала поле боя: повсюду валялись осколки камня от бесславно почившей каминной полки, ворс ковра запорошила белая каменная пыль, запачкали чёрные потеки — Фрэнсис догадывался, что от его сапогов, — а на столе стоял забытый подсвечник, весь в наплывах застывшего воска. Свеча выгорела дотла.

От возмущения граф на несколько секунд потерял дар речи.

— Бьянка!.. — рявкнул он, наконец придя в себя. — Неужели нельзя было за целое утро велеть прибраться?! О, чёрт подери...

Лорд рванул дверь в коридор.

— Кто там! — крикнул он.

Через секунду подбежал служка — и замер при виде разгрома, царившего в апартаментах.