Под луной

— Не правильно сел, мил человек. — Сказал дядька в канотье. — Этот поезд не идет в Ланжерон.

Он подмигнул Кравцову и, перекинув спинку сиденья, усадил командарма лицом по ходу движения.

Кондуктор дернул за веревку. Прозвенел колокольчик, и вагон тронулся.

— Далеко собрались? — поинтересовалось канотье.

— До Александровского участка, — улыбнулся Кравцов, предвкушая продолжение.

— Так это, знаете ли, через весь город. А вы, извините за вопрос, не из местных?

— Нет.

— Так я вам сейчас расскажу за нашу Одессу! — радостно сообщил дядька и тут же перешел к делу. — Эта дорога на Аркадию. Но вы ведь не знаете, что такое Аркадия, или все же да? Вот в том доме, вот в том, том — с мансардой — жил раньше Майорчик... Не слышали?

Не слышал. Читал глазами. Будда, Валдис Будрайтис — оперработник Особого Отдела Восьмой армии составил довольно-таки подробное досье на людей, замешанных в убийстве Моисея Вольфовича Винницкого. Была в том уголовном деле и справка на Мейера Зайдера по кличке Майорчик служившего адъютантом командира 54-го имени Ленина Советского революционного полка...

— Большой человек! — говорил между тем добровольный гид. — Говорят у самого Котовского...

Котовский вроде бы дружил с Япончиком. Будрайтис считал, что дело не только в том, что они вместе сидели в тюрьме. Особый отдел располагал многими интересными фактами из биографии комбрига...

"Комкора, — поправил себя Кравцов. — Теперь он на корпусе. А интересно бы узнать, где нынче находится та папочка..."

Но сейчас Кравцова живо интересовал совсем другой вопрос. Знал ли товарищ Колядный о существовании этого самого дела, и, если знал, догадывался ли, что Кравцов тоже читал собранный Будрайтисом "материал"?

Смерть Япончика была совсем не так проста и незатейлива, как рассказывали потом. Однако Кравцов доподлинно знал, что Никифор Урсулов не сам придумал расстрелять комполка Винницкого. Но бог с ним, если все еще жив. Дело в другом. В кровавом следе, протянувшемся через всю эту историю. Стрелял Урсулов, выполняя приказ то ли Подвойского, то ли Котовского. Но Будрайтис был уверен, интересы коммунистов и анархистов в этом конкретном случае сошлись. Речь, как прокуковала одна разговорчивая "кукушка" шла о больших тысячах, возможно, и миллионах в золоте и валюте... Хотя существовала и другая версия: Япончик просто слишком много знал, а кое-кто уже начал подчищать биографию, готовясь войти в "новый светлый мир" совсем не тем человеком, каким был при "проклятом царизме". И вот Япончик застрелен, отпет в Одесской хоральной синагоге и похоронен на еврейском кладбище. Зачем же примчался в Одессу комиссар полка Фельдман? Почему потребовал вскрыть могилу? Что он ожидал там увидеть? Этого Будда узнать не смог. Секретаря Одесского Совета Сашу Фельдмана убили на Привозе налетчики, мстившие за смерть своего "короля". Такова была официальная версия. Фельдман прибыл в Одессу осенью девятнадцатого по заданию штаба Махно, был опознан на базаре и убит бандитами. Позже именем комиссара — видного украинского анархиста — назвали Приморский бульвар... Вот только стрелял в Фельдмана не какой-нибудь паршивый налетчик, а бывший подпоручик Стецько — известный в то время как отчаянный боевик анархистской дружины Эдельвейс. Стрелял он, а свалили на бандитов. Но Будда много чего тогда раскопал, и не все это исчезло вместе с Особым Отделом расформированной армии. Кое-что твердо запечатлелось в больной голове бывшего командарма. И было среди этого "кое-чего" много такого, что и сейчас — и даже без документов — могло стоить Стецько, так быстро сменившему фамилию и партийную ориентацию, головы. Разумеется, он мог работать в ЧК, или быть оперативником Региступра, но крепло у Кравцова подозрение, что это не так. И, следовательно, Эдельвейс оставался "открыт для предложений, от которых невозможно отказаться..."

К тому времени, как Максим Давыдович добрался до горкома, время перевалило за два пополудни. Тем не менее, Кравцов все еще был жив, а инструктор Кайдановская оказалась — по крайнему случаю, как выяснилось чуть позже, — на месте.

— Здравствуйте, товарищ Кайдановская, — сказал Кравцов, входя в кабинет.

— Максим Давыдович!? — вскочила из-за стола женщина, но выражение ее лица говорило скорее об удивлении, чем о радости. Впрочем, чего еще мог ожидать Кравцов? Если он и был когда-то видным мужчиной, то времена те давно миновали.

— Помешал?

— Да, нет! Что вы! — она явно искала взглядом ордена на груди, да и нашивки какие-нибудь, наверное. Однако ни того, ни другого Кравцов пока не носил.

— У вас есть сейф? — спросил он, проигнорировав немой вопрос и переходя прямо к делу.

— Сейф? — удивилась Рашель Семеновна.

— Ну, да, сейф, — кивнул на стоящий в углу несгораемый шкаф Кравцов. — Мне, видите ли, один документ надо бы в надежном месте сохранить, а сейфа у меня нынче нет.

— А что за документ? — озаботилась вдруг инструктор Кайдановская. — Если...

— Ничего, что могло бы вас скомпрометировать, — перебил ее Кравцов. — Слово коммуниста. Верите?

— Ну...

— Это мое завещание, — сказал тогда Кравцов, протягивая Кайдановской запечатанный сургучом пакет.

— Завещание? — подняла брови женщина.

— Вроде того, — кивнул Кравцов. — Но читать его пока не надо. В смысле, пока я жив.

"А потом и вовсе незачем..."

Это был всего лишь "риторический жест". Попытка создать условия, чтобы, говоря со Стецько, чувствовать себя увереннее. На самом деле на трех листочках плохой писчей бумаги была изложена краткая версия "материалов Будды", и одному богу известно, сколько еще таких историй припрятано в сейфах, тайниках и нычках здесь, в Советской России, и там, за ее кордонами. За плечами у многих ныне здравствующих товарищей оставались годы подполья, революция и гражданская смута, и много чего такого, что, как говорится, только война спишет. Но спишет или нет, это ведь вопрос случая, не так ли?

Комментарий

Совершенно очевидно, что "погиб" командарм Кравцов еще в ходе боев против белой армии генерала Деникина в марте 1920 года, а пока он пребывал без сознания, РККА успела разгромить войска борона Врангеля и захватить Крым. Отгремела Советско-Польская война. Провозглашена Хорезмская народная республика. Образована Бухарская народная советская республика. Пали буржуазные республики Азербайджана, Армении и Грузии. Вспыхнул и подавлен Кронштадтский мятеж. Прошел Десятый съезд ВКП(б).

Персоналии (2)

Сокольников, Григорий Яковлевич (Бриллиант Гирш Янкелевич, 1888-1939) — советский государственный деятель. Член РСДРП(б) с 1905 года. Член ЦИК СССР 1, 2, 7-го созывов. Член ЦК РСДРП(б) (1917-1919 и 1922-1930), кандидат в члены ЦК (1930-1936). Член Политбюро ЦК РСДРП(б) (октябрь 1917), кандидат в члены Политбюро (1924 — 1925). 3 марта 1918 подписал Брестский мир от имени большевиков (Советской России). В Гражданскую войну член Реввоенсовета 2-й и 9-й армий Южного фронта. В 1920 — командующий Туркестанским фронтом, председатель Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК и председатель Туркбюро ЦК ВКП(б). С 1922 заместитель и позже народный комиссар финансов, провел знаменитую денежную реформу, ввел в оборот золотой червонец. Принадлежал к Левой оппозиции. Позже отошел от оппозиции и занимал крупные посты, но с должности наркома был смещен.

Восьмая армия — сформированная приказом РВСР от 26 сентября 1918 года переформирована в марте 1920 года в Кавказскую трудовую армию. В феврале-марте 1920 года под командованием Г.Я. Сокольникова участвовала в разгроме войск Деникина, захватила Кубань, Новороссийск.

Обуховская оборона. Командарм Кравцов гиперболизирует. События относятся к 1901 году, когда Максим Давыдович еще в революционном движении не состоял по малолетству, поскольку родился в 1889.

Корк, Август Иванович (1887-(18870803)-1937) — военспец (подполковник Царской армии), командующий армиями в период Гражданской войны, командарм 2-го ранга (1935), начальник Военной Академии РККА им. Фрунзе, член ЦИК СССР.

Гай, Гая Дмитриевич (Гайк Бжишкян(ц), 1887-1937) — советский военачальник, участник Гражданской войны.

Егоров, Александр Ильич (1883-1939) — советский военачальник, один из первых Маршалов Советского Союза (1935). Кадровый военный Русской императорской армии, участник Первой Мировой войны, полковник. С августа

Берзин, Ян Карлович (Петерис Янович Кюзис, 1889-1938) — советский военный и политический деятель, один из создателей и руководитель советской военной разведки, армейский комиссар 2-го ранга (1937).

Подвойский, Николай Ильич (1880(18800216)-1948) — революционер, большевик, советский партийный и государственный деятель. С марта 1918 член Высшего военного совета, а затем председатель Высшей военной инспекции; член Реввоенсовета Республики (сентябрь 1918 — июль 1919), одновременно наркомвоенмор Украины (январь — сентябрь 1919).

Гиттис, Владимир Михайлович (1881-1938) — военспец (полковник Царской армии), советский военачальник, командовал фронтами во время гражданской войны, комкор (1935).

Серебряков, Леонид Петрович (1888-1937) — Член РСДРП(б) с 1905 года. С лета 1917 г. член и секретарь Московского комитета партии, член Президиума Моссовета. В 1919-1920 году — секретарь Президиума ВЦИК и одновременно член Реввоенсовета Южного фронта и ЦК РКП(б). Был начальником Политуправления РККА. С 5 апреля 1920 года по 8 марта 1921 года — секретарь ЦК РКП(б), председатель Главного комитета по проведению всеобщей трудовой повинности. С 1921 года работал в НКПС РСФСР (СССР): комиссар Главного управления, заместитель наркома (1922 — 1924), с 1929 г. член коллегии. Сторонник левой оппозиции.

Уборевич, Иероним Петрович (1896-1937) — советский военный и политический деятель, командарм 1-го ранга (1935).

Глава 2. ...никогда не поздно

1.

Весна прошла. Наступило лето. Жара, пыль. Но дела, имея в виду здоровье, как ни странно, пошли на лад. Не обремененный заботами Кравцов вволю спал, питался сносно, а то и вовсе хорошо, писал обзоры на военно-теоретические темы, гулял и вскоре начал даже плавать. В былые годы он не просто умел держаться на воде, но и слыл настоящим спортсменом. Неву, помнится, переплывал, хотя это и не Волга. И в Италии неоднократно ездил к морю. После пресной и мелководной Балтики соленая вода, в свое время, сильно удивила Кравцова, но теперь он буквально блаженствовал, "растворяясь" в теплом физиологическом растворе черноморского разлива. Одна беда — большую часть времени сильные течения не давали морю достаточно прогреться, и Кравцов изрядно мерз. И это уже было отнюдь не удовольствие, но стимул к активной физической работе. Вот Макс Давыдович и плыл. Как и сколько мог, а возможности, увы, оставляли желать лучшего. Однако постепенно мясо нарастало на костях, и тут и там начинали оформляться к вящему удовольствию хозяина всевозможные бицепсы и трицепсы, так что заметивший это Кравцов тут же поспешил придать стихийному процессу необходимые направление и осмысленность. Зарядочка по утрам, пробежки, стрельба из нагана, пешие прогулки и ежедневные заплывы сделали свое дело. Организм окреп, и повышенного пайка стало не хватать. Пришлось пустить в ход денежное содержание. Наличности у Кравцова было немного: оклад содержания красных командиров был и так невысок, да и то сказать — не оклад, а слёзы — по большей части выдавался натурой: крупами, картошкой, салом, ржавой селёдкой. Но, с другой стороны, Кравцов не был обременен ни семьей, ни поисками жилья. Он вполне мог позволить себе изредка прикупать на оставшиеся гроши кое-что из съестного у крестьян и содержавших приусадебное хозяйство одесских обывателей. Немного овощей и фруктов, вяленую рыбу, вино из-под полы — сухой закон на дворе — белый хлеб и самосад... Вроде бы, и немного, но нелишне. Отнюдь нет.

И вот однажды утром, дело было в середине июля, Кравцов встал как всегда спозаранку — солнце только-только показалось над обрезом морского горизонта. Поприседал да поотжимался, "перекрестился" пару-другую раз пудовой гирей, пробежался по холодку до пустынного пляжа, окунулся не без удовольствия, поплавал, и, пробежавшись в обратную сторону, то есть в гору, вернулся на "дачу". Солнце уже стояло высоко. Воздух прогрелся, хотя настоящая жара еще не наступила. Кравцов сполоснулся холодной пресной водой, благо в заросшем саду за домом имелась настоящая действующая колонка. Артезианская вода не прогревалась и днем — в самое пекло — а уж по утреннему времени могла и мертвого с одра поднять. Кравцов облился раз-другой, покряхтывая и матерясь сквозь зубы, обтерся, побрился, и, как чуял, надел свежее белье и чистую форму: синие кавалерийские галифе, высокие сапоги и френч французского покроя. Перетянулся поясным и плечевыми ремнями, чтобы чувствовать себя не "абы кем", поправил, чуть сдвинув на поясе кобуру с наганом, привинтил ордена, воспользовавшись заранее пробитыми и обметанными ниткой дырочками на левой стороне гимнастёрки, и с чувством "пролетарской" гордости взглянул на себя в зеркало. Из мутной серебристо-ржавой мглы на Кравцова глянул высокий худой военный. Подтянутый, коротко стриженный, справный. На висках седина, над высоким лбом тоже, но глаза смотрят твердо, сухое лицо выражает решимость.

"Недурно, — решил Кравцов, изучив доступные восприятию детали. — Вполне".

Он спустился в "залу", служившую "дачникам" столовой, получил у повара — время завтрака только-только подошло — тарелку с ячневой кашей, три приличных по размеру ломтя ноздреватого и как бы влажного черного хлеба и худосочную сельдь едва ли в длину своей ладони. Налил из титана полулитровую кружку кипятка с морковной заваркой и сел за стол. Еда ушла быстро. Даже ржавая селедка, в которой больше соли, чем сельди, закончилась раньше, чем Кравцов успел насытиться. Но он не отчаивался. Сегодня голодным ходить не придется. Бывший командарм наполнил кружку по новой, пожелал всем хорошего дня и ушел к себе — работать над очередным опусом. На этот раз он писал записку о милиционных формированиях. Не то, чтобы на эту тему много написано, но кое-какой опыт имелся и во Франции, и в Североамериканских Соединенных Штатах. Да и у самого Кравцова после прочтения книги Тодорского "Год с винтовкой и плугом" появились неожиданно крайне интересные мысли о резервистах мирного времени. Возникало ощущение, что где-то он уже такое читал или слышал, вот только где, как бывало с ним уже неоднократно, вспомнить не мог. Приходили в голову какие-то глупости, что-то связанное с евреями, но при чем тут евреи и вовсе без чекушки не разберешь. А на дворе сухой закон, и до "рыковки" еще, почитай, три года ждать, да и та, как бы не тридцатиградусная...

"Что за притча!" — Кравцов как раз пришел в свою "светелку" и заправлял морковный чай сахаром из "доппайка". А в дополнение к рафинаду ожидал своего часа и кусок черствоватого белого хлеба с твердой, словно каучук конской колбасой, купленной третьего дня у татарина на Пятой станции Фонтана.