Повелитель моря. Глава 2

Старик слушал внимательно, вникая в смысл сказанного. Его умные тёмные глаза оживились:

— Да, сеньор. Как пчёлы, потерявшие своё дупло и не научившиеся жить в улье. Но если вы отправите сейчас его душу, — старик прижал к себе тело юноши, — что будет он там делать один?

— Почему один? — удивился доктор.

— Разве нужны мёртвые пчёлы кому-нибудь, чтобы брать их в улей?

— Господь милосерден, он прощает своих детей неразумных, заблудших в ереси, — с непоколебимой уверенностью ответил доктор и, показав рукой на землю, строго продолжил: — Клади его тут, я подготовлю тело к погребению, а ты иди рыть могилу.

Казавшийся крепким, как скала, старик вдруг обмяк и безропотно уложил тело на указанное место. Став перед мёртвым юношей на колени, дед поцеловал его в лоб и беззвучно заплакал, закрыв лицо руками. В наступившей тишине, нарушаемой лишь редкими криками птиц и обезьян где-то в гуще джунглей, Анри услышал, как к нему подошло несколько солдат. Оглядевшись, он увидел, что солдаты в тёмно-синих колетах стоят, обнажив головы.

— Какие будут распоряжения, альмиранте, — спросил один из подошедших.

— Парень был католик, негоже оставлять его без креста.

Спросивший понимающе кивнул:

— Мы с ребятами сейчас этим займёмся, а Верзила и Педрито помогут копать могилу.

Анри молча похлопал своего старого боевого товарища Сезара Пласа по плечу в знак одобрения. Сезар пользовался всеобщим уважением на "Победоносце" за смелость, умелость быстро оценить ситуацию в бою и вовремя прийти на помощь товарищам, и, несмотря на отсутствие благородного происхождения, удостоился благосклонности дона Себастьяна, был им определён в помощники и с согласия Анри введён в чин капрала. Степенно насадив шляпу, зычным голосом Сезар стал называть имена солдат и раздавать им задания. Звук голоса старого вояки разнёсся над поляной, где-то захлопали крыльями испуганные птицы, невидимые в густых кронах, и ещё пару минут назад царившая над биваком ленивая тишина сменилась голосами перекрикивавшихся солдат и звуками рубивших дерево сабель.

Старый индеец тоже поднялся и побрёл вдоль дороги, постепенно углубляясь в лес, выбирая место для могилы. Анри приказал подошедшим Верзиле и Педрито следовать за ним и прежде, чем последовать в лес за индейцем, ещё успел услышать, как доктор потребовал у дона Себастьяна солдат в помощь.

Казалось, старик бесцельно брел по лесу, но он остановился, отломал у какого-то дерева крепкую ветвь, потом снова с согбенной спиной медленно двинулся дальше, пока на его пути не оказалась большая высокая сейба — священное дерево майя с серебристым толстым стволом, словно покрытым чешуёй, с высокой раскидистой огромной кроной, густо увенчанной тёмно-зелёными листьями, похожими на ладонь с пятью длинными пальцами.

Индеец некоторое время стоял, глядя на дерево, потом опустился на колени и стал рыть рыхлую влажную землю палкой. Анри понял, что место для могилы найдено, вытащил свою дагу и молча присоединился к старику в его скорбной работе. Солдаты последовали примеру своего альмиранте и всё четверо принялись молча разрыхлять землю, выгребать её руками, углубляясь все больше и больше.

Когда солнце перевалило зенит, могила была готова. Отправив солдат за телом, Анри вытер в очередной раз пот со лба грязным рукавом рубахи и, повернувшись к индейцу, заговорил:

— Ты не успел рассказать мне всё, что обещал. Если твой внук умер ради того, чтобы я мог узнать нечто важное, то ты не исполнил его волю до конца.

Жилистое тело старика, мокрое от пота, казалось отлитым из бронзы. Он стоял, выпрямив спину и высоко вскинув голову. Только сейчас Анри заметил, что этот седеющий всего лишь чуть больше часа назад казавшийся немощным и слабым индеец был на самом деле довольно высок, почти одного с ним роста и, несмотря на преклонный возраст, оказался ещё весьма крепок и силён. Майя повернулся к испанцу и пристально на него посмотрел. Некоторое время они так и стояли не моргая, глядя в глаза друг другу. Когда среди деревьев послышались приближавшиеся голоса, индеец, не отводя взгляд, заговорил:

— Себастьяна хотели оставить в живых, чтобы он пошёл от поселения к поселению и рассказывал всем, как испанцы уничтожили его деревню. Тот, кто говорил с ним, говорил на испанском, но он не был испанец. Как не были ими и те, другие.

— И твой внук, как настоящий мужчина, отказался? — высказал вслух свою догадку Анри.

Индеец кивнул:

— Он сказал этим людям, что они не испанцы, и что именно это он и будет рассказывать в деревнях. Тогда тот, что говорил на вашем языке, проткнул моего внука оружием, подобным тому, что висит по боку сеньора, которого я вначале принял за главного, — индеец указал рукой в сторону бивака, где оставался дон Себастьян.

— Ты поможешь мне остановить ненависть, посеянную чужаками? — Анри вновь пристально посмотрел в глаза старого индейца, казавшиеся чёрными в тени дерева.

— Разве я уже не помог тебе?

— Этого недостаточно. Твой народ напал на наши поселения. Убил мужчин и увёл женщин. Если мы не сумеем остановить это сейчас, будет ещё кровь, много крови. Испанцы будут мстить за своих убитых, а вы — за своих. А когда наши народы ослабеют, истекая кровью, придут те, кто убивал, выдавая себя за нас, чтобы забрать эти земли себе.

Старик молчал, глядя на подошедшую к ним траурную процессию. Верзила и Хуан несли завёрнутое в крупные листья и обвязанное тонкими ростками лиан, как зелёный кокон, тело молодого индейца с именем христианского святого. Анри поднял руку, призывая всех остановится и, повернувшись к застывшему с выражением глубокой скорби старику, продолжил:

— Так ты поможешь мне?

Индеец повернулся:

— Разве моему народу не всё равно, кто будет ему хозяином? Разве могут быть другие белые хуже, чем испанцы?

— Могут, — уверенно, не задумываясь, ответил Анри. — Те люди, что убили твою семью, скорее всего англичане, а они будут убивать вас не только потому, что вы краснокожие, но и потому, что вы — католики. А женщин и детей продадут в рабство. Не все белые одинаковые, как не все одинаковые и красные.

Индеец склонил голову, глубоко задумавшись.

— Ты не похож на простого крестьянина. Ты был воином? — продолжал наступать Анри.

— Нет, — поднял голову майя и обвёл взглядом солдат, державших тело его внука, затем солдат, несших большой крест из двух молодых стволов, крепко связанных лианой и, наконец, остановился на Анри. — Я был охотником. Хорошим охотником. Я никогда не приходил назад без добычи. Но сейчас я слишком стар, чтобы держать лук.

— И тем не менее ты готов был идти к ица, чтобы воевать с ними против нас, — не унимался Анри.

— Скажи, сеньор, это правда, что ваш бог создал белого человека подобным себе, а красных для того, чтобы мы служили белым людям? — вдруг сменил тему старик.

Не понимая, что задумал индеец, Анри решил, что, если Господь действительно послал этого майя ему в помощь, то вряд ли стоит пытаться угадать, какой ответ хочет услышать этот краснокожий, а ответить то, что подскажет сердце. Проблема была лишь в том, что сердце говорило не то же самое, что было в проповедях. Поэтому, немного поразмыслив, Анри решил проявить дипломатичность и уйти от прямого ответа:

— Так нас учит Святая Церковь, — голос почему-то прозвучал не очень уверенно.

— Ты очень умён, сеньор. И честен. Я чувствую это здесь, — индеец ударил себя кулаком в широкую грудь. — Скажи мне, ты сам тоже в это веришь?

Анри вдруг вспомнил величественные развалины каменных храмов в Алтун-Ха, испещрённые странными, таинственными знаками, страшные звериные оскалы забытых богов... Он уже тогда думал, что это наследие не могли оставить дикари, определённые духовными отцами на роль послушных слуг для тяжёлой и примитивной работы.

— Я думаю, что Господь всех нас любит, как детей своих — и белых, и красных, и жёлтых, и чёрных. И что он сделал нас такими разными, потому как и задачи у нас у всех разные. И что лишь объединившись и поняв друг друга, мы сумеем разгадать наивысшую загадку, загаданную нам Творцом. И тогда придёт на землю Царствие Небесное.

Индеец, внимательно вбиравший в себя каждое слово, вдруг подошёл к Анри вплотную, так, что тот ощущал на своём лице его дыхание, и тихо, чтобы не слышали другие, спросил:

— Ты не боишься?

— Чего? — так же тихо ответил Анри вопросом на вопрос.

— Что тебя твои же падре сожгут, потому что ты не такой, как все.

— На всё воля божья, — смиренно ответил Анри и опять задал свой вопрос, возвращая разговор в старое русло: — Ты поможешь мне?

— Да. Но обещай, что потом, когда ты узнаешь, что хотел, ты отпустишь меня.

— И куда ты пойдёшь? К ица?

Индеец отступил, ещё раз оглядел солдат, державших тело его внука, затем готовую его принять могилу и ответил, подняв глаза на Анри:

— Пока не знаю. Но я хочу знать, что я не твой пленник.

— Даю тебе слово, что, когда я узнаю, кто сеет вражду между майя и испанцами и верну похищенных женщин, ты сможешь идти, куда посмотрят твои глаза.

Вновь окаменевшее лицо индейца ни одним мускулом не выдало настрой старого охотника. Дослушав обещание, он лишь кивнул и приложил растопыренную ладонь правой руки к сердцу, показывая, что он считает договор между ними заключённым.

Отойдя в сторону, Анри приказал своим людям, чтобы они уложили тело в могилу, и, оставив их завершать обряд похорон, перекрестившись на мёртвое тело, направился в сторону бивака.

Дон Себастьян о чём-то спорил с лейтенантом Контрерасом, но, заметив Анри, тут же закончил разговор и направился к своей лошади, привязанной к дереву рядом с лошадью Анри. Когда Эль Альмиранте подошёл, он уже успел отвязать анкерок и сам лично стал наливать воду в ладони друга, пока тот смывал с себя грязь.

— Как только из леса выйдут остальные, командуйте в седло, — Анри глянул на яркое даже сквозь листву солнце, — мы и так слишком долго тут задержались, а я бы хотел добраться до Балам-Ха ещё засветло. Кто знает, какой приём нас там ждёт.

— Что с индейцем? — Себастьян ловко заткнул бочонок и вернул его на прежнее место.

— Он пойдёт с нами. Определите ему место позади доктора и лейтенанта и предупредите наших, чтобы не спускали с него глаз.

— Я скажу Сезару, чтобы он привязал его к своему седлу.

— Нет, я дал слово этому майя, что он не пленник.

Себастьян понимающе кивнул.

— Вам удалось узнать что-то о нападении на асьенду Буэн Рекодо?

— Пока нет, но, возможно, что я знаю причины нападения. И, вполне возможно, что это не были индейцы.

— А кто тогда? — нахмурился Себастьян.

— Английские приватиры, инсценировавшие нападение индейцев.

— Если это так, то, похоже, наша спасательная экспедиция потерпела крах уже сейчас, — задумчиво произнёс аристократ, мысленно содрогаясь от понимания того, какая жуткая участь выпала бедным сеньорам, если предположение Анри окажется правдой.

— Давайте верить в милость Господа, тем более что мы уже через час — если божьей волей не произойдёт ещё что-нибудь — будем иметь возможность своими глазами увидеть, что же произошло на асьенде.

Дон Себастьян кивнул и отправился отдавать распоряжения людям губернатора.

Когда из леса вышли участники похорон, всё уже было готово к отъезду. Пока Педрито и Верзила смывали землю с грязных лиц, Анри и Себастьян решали, где разместить нового пешего члена отряда. Поскольку Хуан, понимая, что определённое ему место было проявлением недоверия, укоризненно глянул на Анри и настойчиво просил разрешить ему бежать рядом с "сеньором", держась за стремя его лошади. Поскольку повода отказать ему так и не нашли, решили принять его предложение, после чего кавалькада быстрым шагом отправилась по каменной дороге дальше к своей цели.

05.

К немалому удивлению Анри, старый майя стоически удерживал темп. Он бежал рядом с жеребцом без видимых усилий, размеренно дыша, и ни разу не попросил ни остановиться, ни даже замедлить шаг лошадей. Менее чем через час кавалькада уже была на развилке, где от дороги, ведущей к каменоломне, отделялась очень древняя, вымощенная предками майя ещё в эпоху великих городов, каменная тропа. Она тянулась вдоль не менее древнего, местами сильно обмелевшего, а кое-где совсем пересохшего канала к берегу реки Сибун туда, где когда-то стоял майяский город, от которого остались лишь руины, каменная дорога и канал. Именно здесь, разбирая развалины, и брал камень сеньор Эухенио для строительства своего дома и некоторых хозяйственных построек.

От развилки до берега реки было не более ста пасо/118/, однако большая часть пути шла по открытой каменистой возвышенности, и раскалённая солнцем до звенящего жара дорога затрудняла движение. Но, вновь попав под спасительную тень высоких раскидистых деревьев, лошади сами прибавили шаг, и вскоре перед отрядом заблестела на солнце узкая лента реки. Дальше путь лежал вдоль небольшого безымянного прозрачного притока, лениво несшего жёлтые воды по чёрному дну в реку Сибун с нанизанными, словно бусины на ожерелье, маленькими озёрами и озёрцами, местами заросшими и превратившимися в болота. На протяжении этих последних ста двадцати пасо кавалькада спугнула семейство оленей, пришедших на водопой, и подняла в небо стаю больших попугаев. Полет этих прекрасных птиц невольно остановил отряд. Ну разве можно было не полюбоваться подаренным Провидением великолепным зрелищем? Большие ярко-красные птицы с длинными хвостами, громко крича и хлопая огромными красно-синими крыльями, взмыли в глубокое безоблачное небо, на несколько мгновений затмив мрачные мысли о жутком зрелище, ожидавшем всадников всего лишь через пару десятков шагов их лошадей.

Внезапно деревья расступились, и отряд оказался на песчаном берегу реки Сибун, сделавшей большую петлю. Каменная дорога, сменившись деревянным настилом, на берегу реки переходила в добротный мост. Несмотря на то, что это было не самое узкое место реки, её ширина здесь не превышала и пятнадцати пасо. Кроме того в сухой сезон река здесь настолько мелела, что её можно было спокойно переезжать на телеге, не боясь намочить груз. И сейчас, когда сезон дождей ещё только начинался, вода едва доставала лошадям под брюхо.

Асьенда сеньора Эухенио и сеньоры Паулы не зря называлась "Буэн Рекодо" — "Красивая излучина". Место, выбранное для дома, действительно было прекрасным. Река, делая очередную петлю, создала полуостров с открытым пространством вокруг большого озера. Не без помощи людей, кропотливо расчистивших заросшие буйной растительностью участки, полуостров превратился в земледельческий рай, где располагались и плодородные поля, и зелёные сочные пастбища, и большой фруктовый сад. Анри, не раз бывавший тут ранее, глядя на пустые глазницы окон большого, ещё совсем недавно уютного и гостеприимного дома, черневшего теперь языками копоти на каменных стенах, испытывал чувства горечи и гнева, вползших в сердце, как струйки дыма.