Повелитель моря. Глава 2

Глава 2

01.

Во дворце явно ждали позднего визитёра. Охрана пропустила всех троих без единого слова, даже не потребовав от Анри отложить оружие. И лишь перед дверью в кабинет губернатора слуга попросил сеньоров отдать ему шляпы и плащи и подождать, пока о них доложат графу.

Ожидание было довольно долгим и утомительным, но беседа, способная его скрасить, обоим мужчинам показалась в данной ситуации неуместна. Они так и стояли молча, погружённые в свои мысли в полутьме длинного коридора, освещённого лишь двумя большими канделябрами, делившими его на три части. Но вот натренированный слух Анри уловил шаги идущих по каменным ступеням людей. Вскоре в чернеющем дверном проёме забрезжил мигающий свет и ещё через несколько мгновений его заполнил собой слуга, несший в большом тяжёлом подсвечнике короткую толстую свечу. За его спиной шествовал губернатор.

Не останавливаясь слуга прошёл в кабинет, а сеньор Альварес приветствовал торговца словами похвалы:

— Вы как раз вовремя, сеньор Анри, — после этого повернулся к дону Себастьяну: — Это хорошо, что и вы здесь, дон Себастьян, поскольку дело, которое я хочу поручить сеньору Анри, по долгу службы несомненно будете выполнять вы, — голос губернатора выказывал напряжение. Из кабинета вышел слуга, успевший зажечь там свечи и услужливо распахнул двери. — Идёмте, — махнул рукой сеньор Альварес и быстрым шагом двинулся вперёд.

Войдя в кабинет, губернатор на мгновение замешкался, как бы решая, куда идти дальше — к огромному письменному столу или к двум креслам, стоявшим чуть поодаль. Видимо, решив, что в два кресла три человека не сядут, граф сделал ещё пару шагов в направлении стола и замер. Анри и дон Себастьян остановились на почтительном расстоянии и ждали, когда заговорит губернатор.

После того, как слуга закрыл дверь, сеньор Альварес, оглядев гостей, наконец, заговорил:

— Около трёх часов назад ко мне привели Алехандро — сын сеньора Эухенио Сегура Гутиэрреса, владельца асьенды Буэн-Рекодо. Пеон/112/, приведший мальчика, уверяет, что на асьенду напали индейцы, убили всех мужчин и увели с собой женщин, включая сеньору Паулу. Я уже написал письмо генерал — капитану Юкатана с просьбой прислать солдат. Вы же знаете, сеньоры, что гарнизон Белиза невелик, но я не могу оставаться безучастным к судьбе бедной сеньоры Паулы и потому решил утром выслать небольшой отряд под командованием лейтенанта Мигеля Контрераса. Но поскольку я не могу подвергать город опасности, отправляя за его пределы более двадцати солдат, я рассчитываю на вашу поддержку, сеньор Анри, на вас и ваших людей. Полагаю, вы, как истинный испанец и честный человек, не откажетесь принять участие в спасении бедных женщин и наказании негодяев, совершивших это злодеяние? — губернатор пристально взглянул на торговца.

Во время рассказа губернатора холодный пот прошиб торговца. Асьенда сеньора Эухенио была чуть менее лиги от его каменоломни, находящейся первой на пути из ближайшей деревни майя к Белизу.

— Нет, ваше превосходительство, я не откажусь. Более того, я не только предоставлю своих людей, но и сам возглавлю их. Но я хотел бы поговорить с этим пеоном, чтобы уточнить кое — какие детали, — глядя в пол, заявил Эль Альмиранте, в голове которого уже зрел план действий.

Губернатор пожевал губами, потом подошёл к письменному столу и зазвенел серебряным колокольчиком. Дверь тотчас же распахнулась, вошёл слуга.

— Адриан, приведи сюда немедля пеона сеньора Алехандро, — приказал он и тут же вернулся к Анри: — Сколько людей вы готовы предоставить и как быстро?

— Вашему превосходительству известно, сколько было индейцев? — задумчиво спросил торговец.

— Какое это имеет значение? — пожал несколько раздражённо плечами губернатор. — В ближайших к асьенде деревнях, насколько мне известно, живёт в общей сложности около двухсот человек.

— Если я правильно понял ваше превосходительство, вы планируете уничтожить несколько индийских деревень? — Анри нахмурился, что не ускользнуло от глаз сеньора Альвареса, вызвав ещё большее недовольство.

Губернатор поморщился — он не привык к тому, что кто-то позволял себе оспаривать его решения, тем более люди, стоявшие ниже его.

— Если вы собираетесь взять на себя ответственность за спасение сеньоры Паулы и других женщин с асьенды, то мне без разницы, как вы это будете делать. Но имейте ввиду, сеньор Анри, что вы ставите на кон свою репутацию, — глаза губернатора блеснули, а в тоне появилось едва заметное ехидство. — Кстати, ваша каменоломня находится ближе к деревням индейцев, чем асьенда. С наибольшей вероятностью, из ваших людей тоже никто не остался в живых.

— Возможно. Поэтому я хочу сам возглавить отряд солдат. И если вы пожелаете возложить на меня ответственность за спасение женщин, то я готов её принять, но тогда вашему превосходительству придётся отдать приказ сеньору Мигелю подчиниться мне, на что он вряд ли согласится, ежели он дворянин.

— А если ответственность падёт на идальго Контрераса, вы не согласитесь подчиняться ему? — с уже нескрываемым сарказмом спросил губернатор.

— Нет, ваше превосходительство. Я привык за свои решения и поступки отвечать сам. Но я вижу компромисс в данной ситуации. Пусть ваше превосходительство поставит лейтенанта Контрераса под начало дона Себастьяна. С учётом того, что я могу призвать в отряд намного больше людей, чем ваше превосходительство, это будет справедливо.

Сеньор Альварес вдруг рассмеялся:

— Отличная идея! Хорошо, я напишу приказ для лейтенанта, что он переходит под командование дона Себастьяна Альварес де Толедо. Остаётся обсудить, сколько людей и за какой срок вы способны поднять.

Анри задумался. Только на одном "Победоносце" служит сто пятьдесят солдат, большинство из которых не задумываясь согласятся принять участие в походе. Но стоит ли тянуть в непроходимые джунгли столько людей?

— Сколько людей будет в отряде сеньора Мигеля, ваше превосходительство?

— Я не могу дать более двадцати, — развёл руками губернатор.

— Ну что же, тогда я возьму с собой пятьдесят человек, но у меня нет столько лошадей, ваше превосходительство, а пешие будут задерживать отряд.

Губернатор задумался, что-то подсчитывая в уме, затем подошёл к висящей на стене карте Юкатана и жестом подозвал Анри и дона Себастьяна.

— Вот здесь, — длинный указательный палец губернатора, украшенный большим печатным перстнем, ткнул в один из трёх рядом расположенных маленьких красных треугольничков, — располагаются три индейские деревни. Вероятнее всего одно из этих племён на лодках приплыло к асьенде и напало на неё, а потом вернулись обратно. Полагаю, вам, сеньор Анри, нужно идти прямо сюда, — сеньор Альварес ещё раз ткнул карту пальцем.

Подойдя ближе к карте Анри внимательно всмотрелся в жёлтые земли полуострова с коричневыми изображениями возвышенностей и гор, чёрными извилистыми линиями рек и озёр. Его внимание привлекли дорисованные чёрными чернилами изображения разных деревьев, обозначающих места их произрастания. Рядом с одним из них был начертанный красными чернилами треугольник с надписью "Крас.". Карты побережья Юкатана у Анри были, и весьма подробные, дополненные им лично и служившими ему капитанами, но такую подробную карту суши он видел впервые и потому старался сохранить в памяти как можно больше её деталей. Особенно тщательно он занялся изучением расположения красных треугольников. Найдя на карте знакомый мыс с изображением крепостной башни, подписанной "Белиз", Анри увидел тонкую серую линию, ведущую на юго-запад. От неё отходило несколько ответвлений, первое из которых заканчивалось красным кругом с крестом внутри. Его украшала надпись "Св. Бонавентура". Остальные упирались в маленькие красные треугольники. Взгляд молодого человека остановился на треугольничке с надписью "ас. Буэн-Рекодо". Ещё южнее, над следующим треугольником, было написано "Кам. Верн". Далее линия дороги не вела, но юго-западней были те самые три треугольника, на которые указывал губернатор. Рядом с ними были названия индейских деревень: "Балам-Ха", "Печтун-Ха" и "Йаш". Все эти треугольники соединяла сильно виляющая чёрная линия реки Сибун. Круг был от реки на небольшом расстоянии, но, вероятно, к нему тоже можно было доплыть по реке.

https://a.radikal.ru/a11/1809/5d/a156427b0be8.gif

— Итак, куда вы намерены направиться в первую очередь? — прервал размышления Анри нетерпеливый голос губернатора.

— В Буэн-Рекодо, ваше превосходительство, — тут же последовал ответ.

— Почему? — искренне удивился сеньор Альварес. — Уж не думаете ли вы, что индейцы вернутся туда снова, да ещё и с захваченными женщинами?

— Потому, ваше превосходительство, что я хочу быть уверенным, что на асьенду действительно напали индейцы, а не пираты, например, — уверенный в своём решении ответил Анри.

— Пираты? Так далеко от моря? Уж не потеряли ли вы благоразумие, друг мой? — всплеснул руками сеньор Альварес.

— У меня было время для изучения индейцев. Они смирились с нами, приняли нашу веру и наши правила. Если они начали убивать, то для этого должна быть весомая причина, и я намерен её найти и приложить все усилия для её устранения. Разве нам сейчас нужна полномасштабная война с майя? — Анри сказал всё это спокойно, стараясь быть как можно более убедительным.

— Так вы собираетесь дружить с индейцами или спасать бедных испанок, попавших в рабство к дикарям? — в голосе губернатора опять появилось раздражение.

— Неужели ваше превосходительство считают, что одно возможно без другого? — упрямо стоял на своём Анри.

В поисках поддержки губернатор посмотрел на дона Себастьяна, но тот продолжал молчать, переводя взгляд с одного говорящего на другого.

— Вы тоже так считаете? — не выдержал сеньор Альварес и обратился к дону Себастьяну.

— Я слишком плохо знаю индейцев, чтобы судить их, но зато хорошо знаю сеньора Анри, чтобы довериться ему.

Губернатор пожал плечами:

— Ладно, чего вы ещё хотите от меня, кроме лошадей и приказа сеньору Мигелю?

— Я прошу у вашего превосходительства разрешения договариваться с индейцами от имени вашего превосходительства и обещания, что ваше превосходительство в случае успешных переговоров признают заключённый мною договор.

— Вы преувеличиваете мои полномочия, сеньор Анри, — на лице губернатора появилась доброжелательная улыбка.

— Я полагаюсь на ум вашего превосходительства...

Сеньор Альварес рассмеялся.

— ...И прошу ваше превосходительство повременить с отправкой письма их превосходительству Франсиско де Базан. Прошу ваше превосходительство дать мне время всё узнать, прежде чем информировать сеньора генерал-капитана.

— Почему вы так стремитесь к миру с майя, сеньор Анри? — задумчиво спросил губернатор и опять внимательно взглянул смотрящего в пол молодого человека.

— Ваше превосходительство вне всяких сомнений лучше меня понимают, что, если мы уничтожим даже не три, а всего лишь одну деревню индейцев, это непременно вызовет ответную реакцию там, где и без того уже тлеют угли недовольства, — стараясь быть как можно более убедительным, начал Анри. — Сейчас, когда Испания в войне с Англией, когда ещё нет мира с Португалией и когда испанские корабли топят пираты под флагами Англии, Франции, Голландии или без них — какие будут последствия, если поднимутся индейцы Юкатана?

Губернатор задумался, заложив руки за спину и перекатываясь с пятки на носок. Повисшую тишину нарушало лишь потрескивание восковых свечей.

— Не думаю, что индейцы способны стать серьёзной военной угрозой, но рациональное зерно в ваших словах, безусловно, есть. Даже такие мелкие инциденты подрывают наш авторитет и способны нанести вред экономике колоний. Ладно, я отзову посла в Мериду, но я не могу дать вам много времени. Тем более что речь идёт и о жизнях несчастных женщин!

— Благодарю ваше превосходительство! Моё время ограничено, я знаю. Но, если женщины с асьенды были действительно похищены индейцами, то их жизням ничего не угрожает.

— А честь?! — возмущённо повысил голос сеньор Альварес.

Анри, не раз спасавший женщин, побывавших в руках пиратов, лишь неопределённо пожал плечами:

— На всё воля божья, ваше превосходительство. Лишь ему известно, зачем каждому человеку предстоит пережить те или иные испытания.

Губернатор вздохнул и с грустью взглянул на Анри, но сказать ничего не успел — в дверь постучали.

02.

Получив разрешение, в кабинет вошёл пожилой мужчина с мальчиком лет восьми, державшим его за руку и крепко к нему прижимавшимся.

— Прошу прощения у вашего превосходительства, мне было велено прийти самому, но сеньор Алехандро не хотел меня отпускать, — виновато проговорил он, низко кланяясь.

Вместо ответа губернатор лишь мельком взглянул на вошедших и обратившись к Анри, дал ему позволение поговорить с ними.

— Кто ты и что случилось на асьенде? — начал расспрос Анри.

— Меня зовут Игнасио Камачо-Родригес, я — пеон сеньора Эухенио, а теперь уж сеньора Алехандро. Я служу кухарем. Я как раз готовил ужин, когда услышал шум и крики. Я послал Самуэля, мальчишку, что помогал мне на кухне, узнать, что случилось, но тот долго не возвращался, тогда я вышел сам и наткнулся на бежавшего по коридору сеньора Алехандро. Он чуть не сбил меня с ног! Он был страшно испуган и сказал, что в дом пробрались индейцы и всех убивают! Тогда я схватил его и потащил в кухню, а оттуда в подвал, где хранились корзины с овощами, — переминаясь с ноги на ногу и поглядывая то в пол, то на мальчика, рассказывал слуга. — Я посадил в одну из них сеньора Алехандро и попросил его сидеть тихо, как мышь, и засыпал его всего картофелем, а сам залез в другую, с чесноком, и засыпался сверху капустой. Я не знаю, как долго мы так сидели. Наверное, очень долго, потому как у меня сильно затекли ноги и ломило спину. Но я почуял запах гари. Тогда я вылез, вытащил сеньора Алехандро и стал осторожно пробираться наружу. Вокруг было темно и тихо, я не видел огня, только чувствовал дым. Когда мы вышли из дома, то я увидел, что всё вокруг горит: и бараки, и конюшня, и амбар, и господский дом. А во дворе были мёртвые тела, из которых торчали стрелы. Потом пошёл дождь, и мы вернулись в дом. А когда рассвело, я хотел пройтись по дому и посмотреть, не остался ли кто в живых, но сеньор Алехандро не хотел оставаться один, а я не хотел, чтобы он видел мертвецов, поэтому я не прошёл далеко по дому. Везде было тихо, и я понял, что кроме нас в нём живых никого нет. Потом мы вышли во двор. Там было много тел, но среди них не было ни одного женского. Всюду были лишь мужчины. Я узнал бедного сеньора Эухенио, — голос мужчины, который до этого был ровным, дрогнул. Он вытер лицо свободной рукой, вновь взглянул на прижавшегося к нему и продолжавшего держать его за руку мальчика и, снова опустив голову, продолжил: — Видимо, индейцы увели всех лошадей и мулов, но они не забрали всех ослов, и мне удалось поймать одного из них. Я вернулся в дом, набрал немного еды, взял воду, посадил сеньора Алехандро на осла, и мы пошли в Белиз.

— Сколько женщин было на асьенде? — спросил Анри, размышляя, какое количество индейцев могли совершить набег на такую большую асьенду, где было не менее двадцати мужчин, из которых как минимум треть умела обращаться с оружием. Он пару раз бывал в Буэн-Рекодо и знавал сеньора Эухенио лично.

— Ну, если не считать синьору Паулу, то в доме, кроме моей жены, была ещё служанка Ана и служанка Луиса, мать Самуэля, — стал загибать пальцы свободной руки Игнасио, — ну, Мария-Хулиана, жена Пабло, Хуанита, жена Карлоса, да и некоторые охранники тоже были женаты, так что всего на асьенде было много женщин. Пусть ваша милость, если они желают, чтобы я перечислил их всех, простят меня, — и без того согбенные плечи пеона опустились ещё ниже. — Я не знаю имён всех сеньор, живших на асьенде.

— Обращайся ко мне "сеньор" и мне не нужны их имена, Игнасио, я хочу знать сколько ... — начал было Анри, но внезапная догадка остановила его. — Ты не умеешь считать?

— Нет, сеньор, — покачал головой пеон.

— А свою жену ты не искал? — задал вдруг вопрос дон Себастьян.

Игнасио замялся, не зная, как обратиться к задавшему следующий вопрос, и Анри, поняв это, решил прийти ему на помощь:

— Дон Себастьян спрашивает тебя, отвечай.

— Искал, ваше превосходительство. Я звал её всё время, пока осматривал дом, но моя Мария не отзывалась. Если бы она была в доме, она бы непременно пришла ко мне, — мужчина вновь вытер навернувшиеся слёзы.

— У тебя есть дети? — как можно мягче постарался спросить Анри.

— Нет, сеньор. Бог не одарил нас с моей бедной Марией детьми.

Анри подошёл к мальчику и присел, чтобы видеть его лицо. В больших чёрных глазах ребёнка отражались пламя свечей и страх.

— Мужайтесь, сеньор Алехандро. Волей господа теперь вы — глава семьи Сегура. А я обещаю вам не жалеть ни сил, ни жизни, чтобы найти и вернуть вам вашу мать.

Впервые за всё время присутствия в кабинете маленький сеньор посмотрел на Анри и тихо сказал:

— Благодарю вас, сеньор! — губы его задрожали, но он попытался справится с собой и продолжил: — Да поможет вам бог!

Услышав это, Игнасио перекрестился:

— Это первые слова моего сеньора с тех пор, как я столкнулся с ним в коридоре!

Анри поднялся, положил руку на голову мальчика и сказал:

— Господь сохранил вам жизнь, сеньор Алехандро, так проживите её так, чтобы он не пожалел об этом! — и отошёл, давая понять, что у него больше нет вопросов.

Сеньор Альварес снова позвонил в колокольчик и приказал слуге отвести в комнату сеньора Алехандро и его слугу. Когда те ушли, повернулся к Анри:

— Ну что, вы узнали, что хотели?

— Да, ваше превосходительство. Теперь я знаю, что мне действительно надо побывать в Буэн-Рекодо. На рассвете я дам необходимые распоряжения, и, думаю, ещё до полудня мой отряд будет готов к отъезду, если ваше превосходительство предоставят мне лошадей.

— Я не смогу дать вам более тридцати, сеньор Анри, — устало ответил губернатор.

— Ну что же, тогда, с учётом того, что я не соберу более двенадцати, мне придётся соответственным образом скорректировать количество людей.

Губернатор задумался.

— Я могу добавить ещё пять из своей конюшни, но для большего количества мне бы пришлось проводить конфискацию у горожан, а это заберёт время.

— А время — это то, чего у нас ещё меньше, чем лошадей — продолжил его мысль Анри. — Ничего, ваше превосходительство, сорок семь человек — это уже немалый отряд.

Губернатор обошёл свой огромный стол и уселся на стул с высокой резной спинкой. Придвинув к себе лист бумаги, он вытащил из длинного серебряного пенала заточенное перо, отрыл отделанную серебром тяжёлую чернильницу из тёмного камня и стал писать. Закончив, сеньор Альварес посыпал лист песком из серебряной песочницы и, стряхнув песок на стол, подал его Анри:

— Вот приказ, подчиняющий лейтенанта Мигеля Контрераса дону Себастьяну Альварес де Толедо и Пименталь. Мои люди и лошади будут ожидать вас в форте Сан-Педро, — передавая Анри приказ, сказал сеньор Альварес и позвонил.

Взяв из рук губернатора бумагу, Анри поклонился и вышел из кабинета, сопровождаемый доном Себастьяном, не дожидаясь, пока губернатор отдаст распоряжения слуге. Сойдя вниз, в ожидании своих плащей и шляп сначала Анри, а потом Себастьян прочли написанное губернатором. После этого капитан-лейтенант свернул бумагу трубочкой и засунул её глубоко в сапог.

Обратно к дому Фернандо шли молча, в полной темноте, сопротивляясь налетевшему ветру и сильным косым струям тропического дождя. Как путеводная звезда им светил вывешенный над дверью и раскачиваемый ветром фонарь. В доме их ждали. На стук медного кольца дверь отворилась почти мгновенно, и промокших путников пустили в дохнувший теплом коридор. Забрав их мокрые плащи и шляпы, слуга повёл мужчин в гостиную комнату, оставляя на каменном полу мокрую дорожку. В гостевой комнате друзей уже ожидал одетый в длинный атласный халат поверх белой шёлковой рубашки Фернандо, потягивающий ликёр. Увидев вошедших, он вскочил и, пока слуга стаскивал с дона Себастьяна мокрый камзол, бросился помогать Анри. Потом, пригласив своих поздних гостей сесть в кресла, сам лично налил каждому по рюмке ликёра и стал ждать их рассказ.

Наслаждаясь разлившимся по телу теплом от спиртного, Анри устроился в кресле поудобнее и во всех подробностях рассказал коммодору услышанное у губернатора.

Фернандо слушал очень внимательно, иногда покачивая головой. Когда друг замолчал, он позвал слуг и приказал им сопроводить гостей в их комнаты и уложить спать. Сотоварищам же лишь пожелал спокойной ночи. Да и что он мог ещё им сказать? Отговаривать Анри от этой опасной затеи, зная его характер, было бессмысленно. Проситься идти с ними? Но тогда кто подготовит армаду к выходу в море? Вчера, вернее, уже позавчера, в пьяной драке ранили мастера одного из галеонов, и теперь надо было найти на "Сапсан" нового, так как по словам доктора "Альбатроса" Якопа Дженовезе, старый морской волк — гаванский креол Хулио Паэс, отдаст богу душу в ближайшие дни. Да и, наверное, прав был Анри, когда говорил, что Андрес нуждается в его отцовской любви, проявленной не только заботой. Фернандо вспомнил, как защемило его сердце, когда он увидел, как льнёт к Анри его сын. Вспомнил коммодор и то, как горели глаза мальчишки, когда он впервые по просьбе Анри взял его на "Победоносец", и с каким восторгом смотрел его сын на пусть крёстного, но всё же не родного, отца, когда тот водил мальчика по кораблю, рассказывая и показывая, терпеливо отвечая на многочисленные вопросы. "Надо будет взять завтра Андреса на "Альбатрос", — решил неожиданно для себя коммодор и, допив ликёр, отправился спать.

03.

Утренние лучи пробивались сквозь витражное окно и нежно гладили Анри по лицу. Сон был непродолжительным и тревожным, наполненным какими-то обрывками воспоминаний. Сев в постели, он потёр руками виски, пытаясь вспомнить, что же ему снилось, но ничего связного не припоминалось — сон ушёл, оставив после себя лишь беспокойство. Пока Анри умывался, пришёл слуга и принёс подсушенные за ночь вещи. Увы, кафтан был всё ещё влажный, поэтому, порывшись в своём огромном сундуке, Анри вытащил старый колет, шпоры и кожаный мешок, в который засунул несколько рубашек, пару чулок, панталоны и запасной плащ. Узнав от слуги, что дон Себастьян уже покинул дом, Анри подивился такой прыти капитан-лейтенанта и невольно ускорился. Одевшись, вместо шпаги прицепил на перевязь не раз испытанную в битвах саблю, заткнул за пояс кинжал, привычным движением руки спрятал в сапоге стилет и, стараясь не греметь шпорами, вышел из комнаты.

Внизу, в гостевой, мимо которой лежал путь к выходу из дома, его уже ждал хозяин. Мужчины обменялись рукопожатием, и Фернандо дал знак слуге. Тот тут же протянул гостю туго завязанный небольшой кожаный мешок, подобный тому, что висел на плече Анри.

— Это тебе немного припасов на обед. Ничего особенного, лишь хлеб, сыр да пара колбас. Губернатор вряд ли распорядится позаботится о вас, а твой управляющий раскошелится лишь на сухари, — Фернандо хлопнул Анри по плечу и улыбнулся. — Ну и бурдюк с португальским, чтобы было чем спасённых сеньор угостить.

Анри грустно покачал головой:

— Не думаю, что оно пригодиться. Если женщин увели индейцы, вряд ли они их будут держать в ближайшей деревне, а лезть в города ица у меня людей не хватит.

— Так на что же ты рассчитывал, когда мальчишке сеньора Эухениа обещал мать вернуть? — недоумённо посмотрел на друга коммодор.

— На переговоры. Думаю, у меня есть, что предложить индейцам за жизни женщин.

— Ну что же, тогда буду молиться, чтобы эти краснокожие дали тебе хотя бы возможность высказаться, — сдержанно и непривычно тихо сказал великан и обнял друга на прощанье.

Ещё свежее после ночного ливня утро дохнуло на Анри лёгким бризом. Немного подумав, он отправился в свою торговую контору, полагая что его вчерашний приказ собрать там небольшой отряд для поездки в Алтун-Ха никто не отменял. В какой-то мере Анри оказался прав, и его там действительно ждал один солдат и две лошади.

Не успел Эль Альмиранте поговорить с пехотинцем, как из дома, на ходу выкрикивая традиционные приветствия с упоминаниями всех святых, выскочил сеньор Хакоб. Он как раз закончил с приветствиями, когда Анри подошёл к нему, и, отдышавшись, сразу перешёл к делу:

— Ваш аристократический офицер уже был тут и передал ваши новые распоряжения, сеньор капитан. Я очень расстроен, но конюхи седлают всё, что у вас есть, а Фебе вместе со слугами собирает провизию. Я уже послал на второй склад за бочонками для воды телегу с волами, а ваш аристократический офицер забрал лошадь, четырёх солдат и ускакал. Он просил передать вам, что отправляется в форт Сан-Педро, а солдат отправил поднимать остальных, способных держаться на ногах, — управляющий перевёл дух и посмотрел на Анри глазами преданного пса, ожидавшего нового приказа.

— Сколько у нас верховых животных в наличии? — спросил Анри, приторачивая к седлу жеребца принесённые мешки.

— Всего двенадцать, сеньор капитан: четыре лошади и восемь мулов, — с готовностью ответил сеньор Финеесес.

— Вести с каменоломни есть? — спросил торговец, не выдавая тревоги.

— Нет, сеньор капитан. Вчера должна была прибыть телега с камнем, но не прибыла. Я хотел завтра послать туда человека, если и сегодня не приедут, но не посылать же мне его пешком, — жалостливым тоном закончил свой ответ старый марран и развёл руками.

— Не посылать. Я как раз туда... — конец фразы прилип к губам Анри, когда он увидел выходящего из дома Финеесесов доктора Эрнандеса, — ...собираюсь, — договорил он и посмотрел на сеньора Хакоба.

Проследив за взглядом работодателя, управляющий кивнул и, заискивающе улыбаясь, по-своему истолковав удивление Анри, посчитал необходимым объяснить появление доктора:

— Сеньора доктора разбудил ранний визит дона офицера. Услышав, что вы отправляетесь к индейцам, он изъявил желание присоединиться. Я не смог отговорить сеньора доктора от этой затеи, а ваш дон офицер даже и не пытался, сказав, что решать будете вы, сеньор капитан.

Выслушав старика, Анри лишь пожал плечами, ожидая, когда подойдёт доктор. Его не удивило, что, узнав о походе и даже не зная его причины, сеньор Антонио решил присоединиться к нему — доктор считал своим долгом быть всегда там, где рисковали жизнями люди с "Победоносца", ставшие — как неоднократно говаривал сам сеньор Антонио — его семьёй. Но в этот раз роль сыграла особая любовь доктора к индейцам — его, человека с учёной степенью университета Саламанки, восхищали познания майя в целебной силе окружающей их природы. Даже великий Парацельс не чурался изучать живую и неживую природу и их взаимодействия, потому как считал человека микрокосмом, в котором отражаются все элементы макрокосма. Так как же мог он — доктор медицины — упустить возможность дополнить труды великого немецкого учёного новыми познаниями? Однако Анри удивил сам факт присутствия доктора в доме Финеесесов ночью, учитывая, как тот пресекал все разговоры по поводу его отношений с Фебе. Но, дав себе однажды зарок не заговаривать с доктором на эту щекотливую тему, Анри лишь ответил на его приветствие, не задавая вопросов. Вопрос задал сам доктор:

— Вы позволите мне присоединиться к вам, сеньор Анри?

Прежде чем ответить, Анри повернулся к сеньору Хакобу и приказал принести кошелёк, набитый песо. Лишь когда недовольный подобным приказом, бурчавший себе что-то под нос явно по поводу денег управляющий удалился, Анри вернулся к доктору и его вопросу:

— Это будет не дружеский визит, сеньор Антонио. Губернатор посылает меня найти и наказать индейцев, убивших семью сеньора Эухенио и всех обитателей асьенды Буэн Рекодо.

Доктор побледнел:

— Неужели никто не выжил?

— Один из пеонов спрятался в овощах в подвале вместе с сыном сеньора Эухенио. Кроме того есть шанс, что ещё живы женщины с асьенды, включая сеньору Паулу. По словам пеона, индейцы не убили женщин, а забрали их с собой.

— Ну тогда тем более моё место с вами, сеньор Анри! Может понадобиться помощь — вдруг ещё кто-то жив, но ранен.

— Я не буду разубеждать вас, сеньор Антонио. Более того, я послал сеньора Хакоба за деньгами, чтобы купить вам мула. Как только соберётесь, приходите к форту Сан-Педро. Только не прощайтесь слишком долго, я хочу отправиться в Буэн Рекодо до полудня.

От Анри не ускользнуло, что доктор покраснел.

— Дайте мне пару минут взять свои вещи, и я отправлюсь с вами прямо сейчас, если Хосе уступит мне свою лошадь, — доктор повернулся к пехотинцу и пристально на него посмотрел.

Солдат смутился и, не смея отказать не раз латавшему его доктору, перекинул ответственность на хозяина:

— Только если альмиранте прикажет, сеньор доктор!

Когда управляющий принёс туго набитый кошелёк, доктор уже сидел в седле, к которому пехотинец Хосе приторачивал его мешок с вещами. Всё ещё возмущаясь по поводу бессмысленной траты денег направо и налево, сеньор Хакоб передал кошель Анри и поинтересовался, кто и когда придёт за мулами.

— Не волнуйтесь, я пришлю сюда людей, а пока вам поможет Хосе, — Анри кивком указал на солдата, — надеюсь, мне удастся приобрести ещё хотя бы пару мулов на каком-нибудь складе.

— Сеньор Кристиан Арройо недавно хвастал, что приобрёл отличных мулов для своей лесопилки, — сообщил сеньор Хакоб.

— Ладно, загляну и к сеньору Кристиану, — ответил Анри и, увидев, что мешок доктора прочно занял своё место, махнул рукой, одновременно давая сигнал доктору и прощаясь с управляющим.

* * *

Своих мулов сеньор Кристиан продать категорически отказался. Не смягчила его даже причина, ради которой Анри отправлялся в деревни индейцев. Зато случайно оказавшийся рядом местный торговец сеньор Мигель Кастельянос был так огорчён услышанной от Анри печальной новостью о асьенде сеньора Эухенио, что не только сам предложил предоставить на время похода сразу пять своих животных, но и отказался взять за них плату, предложив Анри считать их его взносом в спасение несчастных сеньор. Попросив сеньора Мигеля доставить обещанных им мулов в форт Сан-Педро как можно скорее, Анри и следующий за ним доктор направились туда же.

Возле казармы было весьма оживлённо. Среди множества одетых в тёмно-синие колеты людей Анри, чёрные колеты двадцати солдат губернатора были почти незаметны. Узнав у одного из них, где можно найти лейтенанта Мигеля Контрераса, Анри оставил доктора и лошадей с солдатами и направился в указанное место.

Лейтенант, временно расположившийся в кабинете интенданта, выслушивал донесения своих людей о процессе подготовки к походу. Там же, заняв место самого интенданта идальго Хосе Антонио Саласар Ньето, сидел дон Себастьян, не менее внимательно, чем сеньор Мигель, выслушивающий рапортующих. Увидев входящего в кабинет Анри, оба дворянина встали для приветствия. Обменявшись информацией о количестве людей, лошадей, запасов продовольствия и воды, Анри принял любезное предложение лейтенанта Контрераса выпить чашечку кофе и занял свободное место за столом секретаря интенданта, с которого, однако, было удобно наблюдать за прибывавшими солдатами в тёмно-синих колетах.

Почти сразу же после того, как колокол церкви святого Франциска призвал верующих на литургию третьего часа/113/, вошёл солдат и доложил, что к отправлению отряда всё готово.

Тревожные новости быстро разлетелись по городу, и потому карательный отряд провожали чуть ли не все его жители. Проезжая знакомыми улицами и площадями, Анри невольно всматривался в горожан, замиравших при виде кавалькады. Хмурые лица мужчин сменяли скорбные лики женщин.

Город затих.

04.

Лёгкий морской бриз, сопровождавший всадников в городе, остановился на границе тропических джунглей, обступивших вымощенную камнем дорогу. Влажный тяжёлый воздух, пропитанный запахами зелени и гнили, вместе с тучами летающих кровососущих тварей облепил людей и животных.

На неширокой дороге свободно могли двигаться рядом лишь двое всадников, поэтому отряд сам по себе разделился на пары и длинной сине-чёрной змеёй споро продвигался вперёд. Животные, которым мошкара досаждала не меньше, чем людям, сами перешли на рысь, надеясь как можно скорее покинуть этот лес, пугавший своей густотой и доносившимися из него звуками. Во главе колонны ехали Анри и дон Себастьян, а за ними — лейтенант Контрерас и доктор.

Анри, научившийся верховой езде у Фернандо, ловко управлял лошадью только ногами, придерживая поводья левой рукой у седла, а правой отгоняя норовившую влететь в глаза и нос мошкару. Погружённый в думы о том, что ждёт их на асьенде сеньора Эухения, он не мог не задуматься и о участи своего владения. Его каменоломня занимала довольно обширную территорию и давала работу многим батракам и бывшим солдатам. Первые жили в двух бараках, расположенных один — рядом с долом, другой — возле завода по резке камня. Вторые, будучи охранниками, жили отдельно. К тому же некоторые, имевшие семьи, поставили себе скромные деревянные жилища неподалёку от дома управляющего. Из-за тревоги о судьбах этих людей, их семей и семьи управляющего Анри не сразу заметил вышедшего из тени леса на дорогу крепкого коренастого индейца, державшего на руках безжизненное тело юноши. Эль Альмиранте резко остановил лошадь, поставив её на дыбы и оглянулся. Дон Себастьян, не перестававший внимательно следить за дорогой и по мере возможности за её околицей, остановился немного раньше и удивлённо смотрел на манёвры своего спутника. Подтянулись и остальные, постепенно заполняя пространство вокруг командиров и возникших, словно ниоткуда, индейцев. Услышав сзади звенящий звук вынимаемых из ножен клинков, Анри обратился к глядевшему на дона Себастьяна индейцу на языке майя:

— Маашеч?

Индеец был одет в штаны из грубой хлопковой ткани, подпоясанные широким красным поясом с вытканными оранжево-жёлтыми узорами с бахромой из перьев, и сандалии из хенекена/114/, привязанные к его щиколоткам тонкими кожаными ремнями. Он перевёл взгляд на говорившего и не спеша рассматривал Анри. Его изрезанное морщинами лицо и чёрные, как смола, длинные, заплетённые в косы и уложенные вокруг головы волосы с прожилками седины, говорили о многих десятках пережитых им сезонов дождей, а цепкий пытливый взгляд выдавал в нём человека, умудрённого жизнью. Время от времени индеец переводил взгляд с Анри на дона Себастьяна, явно сравнивая видавший и лучшие часы колет Анри с расшитым золотом тёмно-синим камзолом дона Себастьяна. Видимо, решив, что главный тот, что одет богаче, а тот, что заговорил с ним лишь переводит для своего сеньора, индеец снова упёр взгляд в дона Себастьяна и ответил на хорошем испанском:

— Я знаю твой язык, сеньор. Ты можешь говорить со мной без посредника.

— Сеньор, которому я служу, проявил уважение, обратившись к тебе на твоём языке, а ты оскорбляешь его, не ответив, — нахмурившись, гневно проговорил дон Себастьян.

Старик смутился и, виновато опустив голову, снова повернулся к Анри:

— Прости, сеньор. Я не желал тебя обидеть, приняв за толкователя. Я не встречал сеньоров, знающих майя.

— Ты всё ещё не ответил мне — кто ты, и я хочу знать, кого ты несёшь и куда держишь путь, — строго сказал Анри.

— Называй меня Хуан — это имя мне дали при крещении. Я жил в деревне Печтун-Ха, названной так потому, что там раньше был город из камня. Но сейчас моей деревни больше нет. Как нет и её жителей. Этот мальчик — мой внук. Он умирает. Но он знает то, что может остановить новую войну между майя и твоим народом, сеньор. Потому я несу его туда, где такие, как ты, смогли бы его услышать. Но я опоздал.

Услышав эти слова, Анри повернулся назад, зная, что там должен быть Антонио, но тот уже успел соскочить с коня и пытался отвязать свой мешок. Как только это ему удалось, он протиснулся сквозь плотный ряд солдат и подошёл к индейцу:

— Я доктор, я попробую помочь твоему внуку, если ты позволишь осмотреть его.

Старик осторожно уложил неподвижное тело на обочину дороги и отошёл на шаг назад. Анри тоже соскочил с лошади и подошёл к сеньору Антонио, склонившемуся над юношей. На его голом теле, прикрытом лишь красной вышитой маштлатль/115/, Анри не заметил ран, но бледное лицо, острые черты, впавшие глаза, синеватые губы и пальцы рук даже ему, человеку, далёкому от лекарских наук, но не раз видевшему смерть на поле боя, говорили о том, что мальчишка потерял много крови. Опытные руки хирурга быстро нашли под рёбрами юного индейца узкий, почти не заметный след, который могли оставить лишь шпага или стилет...

В этот момент юноша открыл глаза, обвёл склонившихся над ним мужчин мутным невидящим взглядом, и с его растрескавшихся губ сорвалось едва слышное:

— Тжа.

Доктор непонимающе оглянулся на Анри, но тот услышал слова умирающего и, повернувшись к солдатам, бросил:

— Воду!

И сразу же несколько человек кинулись к нему с небольшими анкерками на двенадцать картийо/116/. Приняв бочонок от первого из подбежавших, Анри вытащил деревянную затычку и подал его доктору. Тот, пока подоспевший дед поддерживал голову внука, осторожно тонкой прерывистой струйкой лил воду на губы юноши. Сделав несколько судорожных глотков, раненый вдруг резко дёрнулся, застонал и снова потерял сознание. Вернув бочонок солдату, сеньор Антонио приложил ухо к груди умирающего и замер. Спустя несколько минут он поднял голову и взглянул на старика, присевшего на корточки в изголовье внука и всё ещё поддерживавшего на ладонях его голову:

— Мне очень жаль, но уже слишком поздно. Я не могу спасти его. Всё, что я могу сделать — это облегчить его страдания с помощью лекарства, убирающего боль и приносящего умиротворяющий сон.

— Нет, — твёрдо сказал индеец, — когда духи наших предков придут за ним, он не должен быть одурманен!

— Увы, похоже, это будет очень скоро, и он уже не успеет сказать то важное, что должен, — в спокойном голосе Анри проскользнуло сострадание. Он видел очень много смертей и убивал сам. Он привык к костлявой старухе, как и все находившиеся тут мужчины, но смерть молодых, ещё не познавших жизнь, не оставляла его безучастным.

Оглядевшись, Анри подошёл к Себастьяну и тихо приказал тому устроить привал. И тут же громкий и сильный голос капитан-лейтенанта приказал всем спешиться. Вытащив даги и сабли, солдаты стали прорубать наступавшие на дорогу джунгли, чтобы сделать место для бивака.

Старый индеец молча и, казалось, равнодушно наблюдал за действиями испанцев. Перебравшись под молодое, но уже плотно овитое лианой дерево, он сидел, облокотившись о его ствол и положив голову внука на свои вытянутые ноги. Анри отвязал от седла собранный для него слугой Фернандо мешок с провиантом. Окрикнув доктора и дона Себастьяна, он махнул им рукой, приблизился к индейцам и, бросив под себя плащ, сел рядом. Когда подошли Антонио и Себастьян, Анри уже вытащил из мешка хлеб, сыр и кусок колбасы. Подошедший первым капитан-лейтенант тоже уселся на свой плащ рядом с другом и поставил на землю принесённый анкерок с водой. Доктору досталось место напротив Анри и Себастьяна.

Нарезав дагой хлеб, сыр и колбасу, Анри краткой молитвой поблагодарил бога за щедроты и равными долями разделил их на всех, не забыв и старого индейца. Однако, вовремя вспомнив рассказы встреченного им однажды в Алтун-Ха монаха-францисканца о нелёгких путях становления доверия между двумя народами, снял сыр/117/ и поделил его между Антонио и Себастьяном, предложив индейцу лишь хлеб и колбасу. Удивлённый такой невиданной щедростью, старик не сразу взял из рук испанского сеньора предложенную еду. Но по тому, как дрогнули его руки, принимавшие угощение, Анри предположил, что старик довольно долго голодал.

Ели молча, но неторопливо, время от времени запивая щедрость Фернандо из его же бурдюка с призовым португальским, пуская его по кругу, но минуя индейца. Вино провело в кожаном мешке не так уж и много времени, но и этого хватило, чтобы у отличного вина появился неприятный привкус.

Солнце ещё не добралось до зенита, но уже знатно припекало, немного уменьшив количество продолжавших наседать несносных насекомых. Влажный лесной воздух был неподвижным, тяжёлым и наполненным запахами разложения.

Закончив трапезу, по кругу пустили и анкерок с водой. В этот раз не забыли и старика. Оглядевшись, Анри видел, как еда и жара разморили людей, и они, утомлённые часовой тряской в седле и замученные проклятой мошкарой, буквально устлали своими телами очищенный от леса участок, стараясь использовать каждую минуту отдыха, выпавшего им таким неожиданным образом.

— Так что же такого важного твой внук должен был сообщить мне? — повернулся Анри к майя.

— Он видел, кто убил всех людей в нашей деревне, — сказал старик и положил ладонь на голову мальчишке, когда тот вдруг снова резко дёрнулся и слабо застонал.

— Ты знаешь? — не выдержав долгой паузы, поторопил Анри индейца.

— Нет. Но я знаю, что это не были испанцы. Они были одеты, как испанцы, у них было испанское оружие, но они говорили не на испанском.

— Это то, что рассказал тебе внук? — Анри напрягся, где-то внутри своего сознания чувствуя, что это действительно очень важная информация и что она может пролить свет на причины нападения индейцев на асьенду. Краем глаза Эль Альмиранте заметил, как замер дон Себастьян, внимательно вслушиваясь в слова старого майя.

— Расскажи всё, что знаешь! — приказал он индейцу.

— Я не был в деревне. Наш колдун... — старик вдруг замолк и покосился на Анри, опасаясь, что сказал лишнее, но, осознав, что теперь, когда в живых остался лишь он, это уже не имеет значения, и горько усмехнувшись, продолжил: — Послал меня в лес за особыми кореньями. Я искал их три дня, а когда вернулся, то увидел пепел на месте наших хижин. И всех людей нашего племени. Они были мертвы. Их тела уже начали разлагаться. Упав на колени над телом сына, я стал призывать духов наших предков отомстить тем, кто это сделал. Среди трупов я нашёл несколько солдат, одетых, как и вы. Я уверился, что это были испанцы, — старик повернул лицо к Анри и в пристально посмотрел ему в глаза. Я решил идти к ица в Эйшекиль, чтобы вместе с ними бороться против вас, пришельцев, которым мы покорились, приняли законы и веру, но кто пришёл и убил всех жителей деревни без всякого повода. Но когда я уже собрался уходить, я услышал, как кто-то зовёт меня. Вначале я даже подумал, что это духи пришли за мной, но потом я узнал очень слабый голос Быстроногого Оленя, — с этими словами суровый старик с невероятной нежностью глянул на внука и, положив вторую руку ему на лицо, прикрывая от мошкары, продолжил: — Он звал меня, укрываясь в кустах...

Старик снова умолк — в этот момент юноша забился в агонии. Доктор рукавом вытер на груди проступившую по всему телу умиравшего испарину и приложил ухо к сердцу. Через некоторое время он поднял голову и с сосредоточенным видом стал рыться в своём лекарском мешке. Выловив из его недр небольшую коробочку, доктор аккуратно открыл её и достал маленькое зеркальце в бронзовой оправе. Снова наклонившись над молодым индейцем, сеньор Антонио поднёс зеркальце к его посиневшим губам и долго рассматривал блестящую серебром поверхность. Старый индеец сидел, не двигаясь, лишь по тому, как каменело его лицо, можно было догадаться, какая боль всё сильнее и сильнее сжимала его сердце.

— Его душа покинула тело, — констатировал доктор, выпрямившись и пряча зеркальце обратно в коробочку, а затем в мешок.

— Если он был крещёным, назови нам его имя, и мы помолимся за его душу, — поднимаясь, сказал Анри, снял шляпу и перекрестился.

Доктор последовал его примеру, однако так же вставший дон Себастьян не спешил обнажать голову, но, поймав на себе удивлённый взгляд Анри, всё же снял шляпу, поспешно перекрестился и вернул её на место.

— При крещении единственный сын моего сына получил имя святого, в чей день его крестили. Так что помолитесь за Себастьяна. Падре Сальватор сказал, что мальчику повезло, потому что это очень сильный святой и что он обязательно защитит его, — старик криво усмехнулся.

— Падре не солгал тебе. Это очень сильный святой, но он защищает воинов, а не крестьян, — встал на защиту своего святого дон Себастьян.

— Нет, сеньор. Это ваши святые, потому они и не будут защищать нас, — старик поднялся и взял на руки тело внука.

— Тогда почему же вам не помогли духи предков? — спросил Анри, чувствующий досаду не столь от очередной задержки, как от пренебрежительного отношения старого майя к христианским святым.

— Потому что мы предали их, приняв вашу веру и перестав исполнять наши обряды.

Да, в словах старого индейца была железная логика, но у Анри было, что ему ответить:

— Думаю, ты прав, старик. Но лишь в том, что вы предали своих богов, а христианские святые не помогают вам потому, что вы их не считаете своими. Вы, как пчёлы, которых заставили покинуть дупло в лесу, но в предложенном им надёжном улье не остались, зависнув между старым, куда уже не вернуться, и новым, которое не приняли. Так что не оскорбляй недоверием тех, кого не познал. Лучше пошли, предадим тело упокоившегося слуги божьего Себастьяна земле, а его душу, по христианскому обычаю, богу.

Старик слушал внимательно, вникая в смысл сказанного. Его умные тёмные глаза оживились:

— Да, сеньор. Как пчёлы, потерявшие своё дупло и не научившиеся жить в улье. Но если вы отправите сейчас его душу, — старик прижал к себе тело юноши, — что будет он там делать один?

— Почему один? — удивился доктор.

— Разве нужны мёртвые пчёлы кому-нибудь, чтобы брать их в улей?

— Господь милосерден, он прощает своих детей неразумных, заблудших в ереси, — с непоколебимой уверенностью ответил доктор и, показав рукой на землю, строго продолжил: — Клади его тут, я подготовлю тело к погребению, а ты иди рыть могилу.

Казавшийся крепким, как скала, старик вдруг обмяк и безропотно уложил тело на указанное место. Став перед мёртвым юношей на колени, дед поцеловал его в лоб и беззвучно заплакал, закрыв лицо руками. В наступившей тишине, нарушаемой лишь редкими криками птиц и обезьян где-то в гуще джунглей, Анри услышал, как к нему подошло несколько солдат. Оглядевшись, он увидел, что солдаты в тёмно-синих колетах стоят, обнажив головы.

— Какие будут распоряжения, альмиранте, — спросил один из подошедших.

— Парень был католик, негоже оставлять его без креста.

Спросивший понимающе кивнул:

— Мы с ребятами сейчас этим займёмся, а Верзила и Педрито помогут копать могилу.

Анри молча похлопал своего старого боевого товарища Сезара Пласа по плечу в знак одобрения. Сезар пользовался всеобщим уважением на "Победоносце" за смелость, умелость быстро оценить ситуацию в бою и вовремя прийти на помощь товарищам, и, несмотря на отсутствие благородного происхождения, удостоился благосклонности дона Себастьяна, был им определён в помощники и с согласия Анри введён в чин капрала. Степенно насадив шляпу, зычным голосом Сезар стал называть имена солдат и раздавать им задания. Звук голоса старого вояки разнёсся над поляной, где-то захлопали крыльями испуганные птицы, невидимые в густых кронах, и ещё пару минут назад царившая над биваком ленивая тишина сменилась голосами перекрикивавшихся солдат и звуками рубивших дерево сабель.

Старый индеец тоже поднялся и побрёл вдоль дороги, постепенно углубляясь в лес, выбирая место для могилы. Анри приказал подошедшим Верзиле и Педрито следовать за ним и прежде, чем последовать в лес за индейцем, ещё успел услышать, как доктор потребовал у дона Себастьяна солдат в помощь.

Казалось, старик бесцельно брел по лесу, но он остановился, отломал у какого-то дерева крепкую ветвь, потом снова с согбенной спиной медленно двинулся дальше, пока на его пути не оказалась большая высокая сейба — священное дерево майя с серебристым толстым стволом, словно покрытым чешуёй, с высокой раскидистой огромной кроной, густо увенчанной тёмно-зелёными листьями, похожими на ладонь с пятью длинными пальцами.

Индеец некоторое время стоял, глядя на дерево, потом опустился на колени и стал рыть рыхлую влажную землю палкой. Анри понял, что место для могилы найдено, вытащил свою дагу и молча присоединился к старику в его скорбной работе. Солдаты последовали примеру своего альмиранте и всё четверо принялись молча разрыхлять землю, выгребать её руками, углубляясь все больше и больше.

Когда солнце перевалило зенит, могила была готова. Отправив солдат за телом, Анри вытер в очередной раз пот со лба грязным рукавом рубахи и, повернувшись к индейцу, заговорил:

— Ты не успел рассказать мне всё, что обещал. Если твой внук умер ради того, чтобы я мог узнать нечто важное, то ты не исполнил его волю до конца.

Жилистое тело старика, мокрое от пота, казалось отлитым из бронзы. Он стоял, выпрямив спину и высоко вскинув голову. Только сейчас Анри заметил, что этот седеющий всего лишь чуть больше часа назад казавшийся немощным и слабым индеец был на самом деле довольно высок, почти одного с ним роста и, несмотря на преклонный возраст, оказался ещё весьма крепок и силён. Майя повернулся к испанцу и пристально на него посмотрел. Некоторое время они так и стояли не моргая, глядя в глаза друг другу. Когда среди деревьев послышались приближавшиеся голоса, индеец, не отводя взгляд, заговорил:

— Себастьяна хотели оставить в живых, чтобы он пошёл от поселения к поселению и рассказывал всем, как испанцы уничтожили его деревню. Тот, кто говорил с ним, говорил на испанском, но он не был испанец. Как не были ими и те, другие.

— И твой внук, как настоящий мужчина, отказался? — высказал вслух свою догадку Анри.

Индеец кивнул:

— Он сказал этим людям, что они не испанцы, и что именно это он и будет рассказывать в деревнях. Тогда тот, что говорил на вашем языке, проткнул моего внука оружием, подобным тому, что висит по боку сеньора, которого я вначале принял за главного, — индеец указал рукой в сторону бивака, где оставался дон Себастьян.

— Ты поможешь мне остановить ненависть, посеянную чужаками? — Анри вновь пристально посмотрел в глаза старого индейца, казавшиеся чёрными в тени дерева.

— Разве я уже не помог тебе?

— Этого недостаточно. Твой народ напал на наши поселения. Убил мужчин и увёл женщин. Если мы не сумеем остановить это сейчас, будет ещё кровь, много крови. Испанцы будут мстить за своих убитых, а вы — за своих. А когда наши народы ослабеют, истекая кровью, придут те, кто убивал, выдавая себя за нас, чтобы забрать эти земли себе.

Старик молчал, глядя на подошедшую к ним траурную процессию. Верзила и Хуан несли завёрнутое в крупные листья и обвязанное тонкими ростками лиан, как зелёный кокон, тело молодого индейца с именем христианского святого. Анри поднял руку, призывая всех остановится и, повернувшись к застывшему с выражением глубокой скорби старику, продолжил:

— Так ты поможешь мне?

Индеец повернулся:

— Разве моему народу не всё равно, кто будет ему хозяином? Разве могут быть другие белые хуже, чем испанцы?

— Могут, — уверенно, не задумываясь, ответил Анри. — Те люди, что убили твою семью, скорее всего англичане, а они будут убивать вас не только потому, что вы краснокожие, но и потому, что вы — католики. А женщин и детей продадут в рабство. Не все белые одинаковые, как не все одинаковые и красные.

Индеец склонил голову, глубоко задумавшись.

— Ты не похож на простого крестьянина. Ты был воином? — продолжал наступать Анри.

— Нет, — поднял голову майя и обвёл взглядом солдат, державших тело его внука, затем солдат, несших большой крест из двух молодых стволов, крепко связанных лианой и, наконец, остановился на Анри. — Я был охотником. Хорошим охотником. Я никогда не приходил назад без добычи. Но сейчас я слишком стар, чтобы держать лук.

— И тем не менее ты готов был идти к ица, чтобы воевать с ними против нас, — не унимался Анри.

— Скажи, сеньор, это правда, что ваш бог создал белого человека подобным себе, а красных для того, чтобы мы служили белым людям? — вдруг сменил тему старик.

Не понимая, что задумал индеец, Анри решил, что, если Господь действительно послал этого майя ему в помощь, то вряд ли стоит пытаться угадать, какой ответ хочет услышать этот краснокожий, а ответить то, что подскажет сердце. Проблема была лишь в том, что сердце говорило не то же самое, что было в проповедях. Поэтому, немного поразмыслив, Анри решил проявить дипломатичность и уйти от прямого ответа:

— Так нас учит Святая Церковь, — голос почему-то прозвучал не очень уверенно.

— Ты очень умён, сеньор. И честен. Я чувствую это здесь, — индеец ударил себя кулаком в широкую грудь. — Скажи мне, ты сам тоже в это веришь?

Анри вдруг вспомнил величественные развалины каменных храмов в Алтун-Ха, испещрённые странными, таинственными знаками, страшные звериные оскалы забытых богов... Он уже тогда думал, что это наследие не могли оставить дикари, определённые духовными отцами на роль послушных слуг для тяжёлой и примитивной работы.

— Я думаю, что Господь всех нас любит, как детей своих — и белых, и красных, и жёлтых, и чёрных. И что он сделал нас такими разными, потому как и задачи у нас у всех разные. И что лишь объединившись и поняв друг друга, мы сумеем разгадать наивысшую загадку, загаданную нам Творцом. И тогда придёт на землю Царствие Небесное.

Индеец, внимательно вбиравший в себя каждое слово, вдруг подошёл к Анри вплотную, так, что тот ощущал на своём лице его дыхание, и тихо, чтобы не слышали другие, спросил:

— Ты не боишься?

— Чего? — так же тихо ответил Анри вопросом на вопрос.

— Что тебя твои же падре сожгут, потому что ты не такой, как все.

— На всё воля божья, — смиренно ответил Анри и опять задал свой вопрос, возвращая разговор в старое русло: — Ты поможешь мне?

— Да. Но обещай, что потом, когда ты узнаешь, что хотел, ты отпустишь меня.

— И куда ты пойдёшь? К ица?

Индеец отступил, ещё раз оглядел солдат, державших тело его внука, затем готовую его принять могилу и ответил, подняв глаза на Анри:

— Пока не знаю. Но я хочу знать, что я не твой пленник.

— Даю тебе слово, что, когда я узнаю, кто сеет вражду между майя и испанцами и верну похищенных женщин, ты сможешь идти, куда посмотрят твои глаза.

Вновь окаменевшее лицо индейца ни одним мускулом не выдало настрой старого охотника. Дослушав обещание, он лишь кивнул и приложил растопыренную ладонь правой руки к сердцу, показывая, что он считает договор между ними заключённым.

Отойдя в сторону, Анри приказал своим людям, чтобы они уложили тело в могилу, и, оставив их завершать обряд похорон, перекрестившись на мёртвое тело, направился в сторону бивака.

Дон Себастьян о чём-то спорил с лейтенантом Контрерасом, но, заметив Анри, тут же закончил разговор и направился к своей лошади, привязанной к дереву рядом с лошадью Анри. Когда Эль Альмиранте подошёл, он уже успел отвязать анкерок и сам лично стал наливать воду в ладони друга, пока тот смывал с себя грязь.

— Как только из леса выйдут остальные, командуйте в седло, — Анри глянул на яркое даже сквозь листву солнце, — мы и так слишком долго тут задержались, а я бы хотел добраться до Балам-Ха ещё засветло. Кто знает, какой приём нас там ждёт.

— Что с индейцем? — Себастьян ловко заткнул бочонок и вернул его на прежнее место.

— Он пойдёт с нами. Определите ему место позади доктора и лейтенанта и предупредите наших, чтобы не спускали с него глаз.

— Я скажу Сезару, чтобы он привязал его к своему седлу.

— Нет, я дал слово этому майя, что он не пленник.

Себастьян понимающе кивнул.

— Вам удалось узнать что-то о нападении на асьенду Буэн Рекодо?

— Пока нет, но, возможно, что я знаю причины нападения. И, вполне возможно, что это не были индейцы.

— А кто тогда? — нахмурился Себастьян.

— Английские приватиры, инсценировавшие нападение индейцев.

— Если это так, то, похоже, наша спасательная экспедиция потерпела крах уже сейчас, — задумчиво произнёс аристократ, мысленно содрогаясь от понимания того, какая жуткая участь выпала бедным сеньорам, если предположение Анри окажется правдой.

— Давайте верить в милость Господа, тем более что мы уже через час — если божьей волей не произойдёт ещё что-нибудь — будем иметь возможность своими глазами увидеть, что же произошло на асьенде.

Дон Себастьян кивнул и отправился отдавать распоряжения людям губернатора.

Когда из леса вышли участники похорон, всё уже было готово к отъезду. Пока Педрито и Верзила смывали землю с грязных лиц, Анри и Себастьян решали, где разместить нового пешего члена отряда. Поскольку Хуан, понимая, что определённое ему место было проявлением недоверия, укоризненно глянул на Анри и настойчиво просил разрешить ему бежать рядом с "сеньором", держась за стремя его лошади. Поскольку повода отказать ему так и не нашли, решили принять его предложение, после чего кавалькада быстрым шагом отправилась по каменной дороге дальше к своей цели.

05.

К немалому удивлению Анри, старый майя стоически удерживал темп. Он бежал рядом с жеребцом без видимых усилий, размеренно дыша, и ни разу не попросил ни остановиться, ни даже замедлить шаг лошадей. Менее чем через час кавалькада уже была на развилке, где от дороги, ведущей к каменоломне, отделялась очень древняя, вымощенная предками майя ещё в эпоху великих городов, каменная тропа. Она тянулась вдоль не менее древнего, местами сильно обмелевшего, а кое-где совсем пересохшего канала к берегу реки Сибун туда, где когда-то стоял майяский город, от которого остались лишь руины, каменная дорога и канал. Именно здесь, разбирая развалины, и брал камень сеньор Эухенио для строительства своего дома и некоторых хозяйственных построек.

От развилки до берега реки было не более ста пасо/118/, однако большая часть пути шла по открытой каменистой возвышенности, и раскалённая солнцем до звенящего жара дорога затрудняла движение. Но, вновь попав под спасительную тень высоких раскидистых деревьев, лошади сами прибавили шаг, и вскоре перед отрядом заблестела на солнце узкая лента реки. Дальше путь лежал вдоль небольшого безымянного прозрачного притока, лениво несшего жёлтые воды по чёрному дну в реку Сибун с нанизанными, словно бусины на ожерелье, маленькими озёрами и озёрцами, местами заросшими и превратившимися в болота. На протяжении этих последних ста двадцати пасо кавалькада спугнула семейство оленей, пришедших на водопой, и подняла в небо стаю больших попугаев. Полет этих прекрасных птиц невольно остановил отряд. Ну разве можно было не полюбоваться подаренным Провидением великолепным зрелищем? Большие ярко-красные птицы с длинными хвостами, громко крича и хлопая огромными красно-синими крыльями, взмыли в глубокое безоблачное небо, на несколько мгновений затмив мрачные мысли о жутком зрелище, ожидавшем всадников всего лишь через пару десятков шагов их лошадей.

Внезапно деревья расступились, и отряд оказался на песчаном берегу реки Сибун, сделавшей большую петлю. Каменная дорога, сменившись деревянным настилом, на берегу реки переходила в добротный мост. Несмотря на то, что это было не самое узкое место реки, её ширина здесь не превышала и пятнадцати пасо. Кроме того в сухой сезон река здесь настолько мелела, что её можно было спокойно переезжать на телеге, не боясь намочить груз. И сейчас, когда сезон дождей ещё только начинался, вода едва доставала лошадям под брюхо.

Асьенда сеньора Эухенио и сеньоры Паулы не зря называлась "Буэн Рекодо" — "Красивая излучина". Место, выбранное для дома, действительно было прекрасным. Река, делая очередную петлю, создала полуостров с открытым пространством вокруг большого озера. Не без помощи людей, кропотливо расчистивших заросшие буйной растительностью участки, полуостров превратился в земледельческий рай, где располагались и плодородные поля, и зелёные сочные пастбища, и большой фруктовый сад. Анри, не раз бывавший тут ранее, глядя на пустые глазницы окон большого, ещё совсем недавно уютного и гостеприимного дома, черневшего теперь языками копоти на каменных стенах, испытывал чувства горечи и гнева, вползших в сердце, как струйки дыма.

От тягостных мыслей его отвлёк дон Себастьян. Дав жестом приказ отряду остановиться, он указал на окна второго этажа господского дома и тихо сказал:

— Там кто-то есть, я видел силуэт в окне.

Анри напряг зрение, пытаясь разглядеть движение в мёртвом доме, но в этот момент из дома один за другим стали выбегать мужчины в чёрно-синих колетах с громкими и радостными криками на чистейшем испанском:

— Это же наши!

Вслед за ними появились и пятеро рабочих, одетых в простые хлопковые штаны и рубахи, испачканные землёй и глиной.

Среди подбежавших к нему мужчин Анри узнал охранников с каменоломни. Обруч неизвестности, сдавливающий сердце торговца, ослабил свои тиски, и из груди вырвался вздох облегчения: "Хоть кто-то жив!".

Спешившись, он обменялся приветствиями с охранниками и приступил к расспросам:

— На каменоломню было нападение? Есть жертвы?

— Нет, сеньор. Когда мы отправлялись сюда, там было всё спокойно, — ответил один из самых опытных солдат — бывший пикинёр-терций/119/ Эмилио Парра Чавес. Он не раз воевал в Европе во славу Испании, но из-за безденежья отправился искать службу в более богатых серебром и золотом колониях.

— А давно вы здесь? И почему? Что вы знаете о произошедшем на асьенде? — Анри нетерпеливо засыпал вопросами старого солдата.

— Мы здесь со вчерашнего утра, — степенно отвечал Эмилио. — Нас послал управляющий — сеньор Хайме. Сначала только нас, без них, — охранник указал рукой на стоявших под стенами дома батраков. — А когда мы вернулись и рассказали, что тут, кроме мёртвых, никого нет, сеньор Хайме приказал сопроводить рабочих, чтобы достойно предать земле сеньора Эухенио и его людей. Мы ещё долго ждали падре из монастыря святого Бонавентуры, за которым должен был послать сеньор управляющий, но он так и не появился, а ждать больше было нельзя. Так что мы сами помолились и похоронили всех вон там, — указал рукой Эмилио в сторону хозяйственных построек.

— А зачем же вас посылал сюда управляющий вчера утром? — уже немного успокоившись, продолжать выспрашивать Анри.

— Да потому что к утру к дому управляющего прибежал мальчишка с асьенды. Кажись, Самуэль. Он сказал, что его послал за помощью сеньор Эухенио, потому как на асьенду напала банда индейцев, да только когда мы пришли, всё уже давно было кончено, — сокрушённо развёл руками ветеран.

— Что же он так долго шёл? — вмешался в разговор до этого внимательно слушавший всё сказанное охранником лейтенант Контрерас.

— Так ведь боялся мальчонка, в окно из дома вылез и ползком через сад к реке, а там вдоль реки полз, место мелкое искал. Говорит, долго полз, пока до леса не добрался, там уж пригнувшись шёл. Всё боялся, что его индейцы заметят да стелами из него святого Себастьяна сделают! Ну а когда через реку-таки перебрался, напрямки через джунгли к нам и бежал. Да только, видать, далеко брод нашёл, вот и пришёл к нам аккурат к рассвету.

— Видать, сам Господь над ним руку охранную держал, раз его ни в воде, ни в лесу дикие твари не убили! — с чувством глубокого уважения к незнакомому мальчишке сказал Анри, снял шляпу и перекрестился. Стоящие рядом мужчины проделали то же самое. — А видел ли он нападавших индейцев? — с надеждой, что есть живой свидетель нападения, спросил Анри.

— Думаю, что нет. Да вы сами его и спросите, — пожал плечами охранник.

— Ну, а ты что скажешь? Ты же осматривал трупы?

— Осматривал. Стрелами они убиты были. Костяными. Да вот, гляньте-ка, — с этими словами Эмилио повернулся к одному из охранников:

— Эй, Адриан, а ну, где стрелы-то?

Адриан махнул рукой в сторону дома:

— Там. Сейчас принесу! — и, резво развернувшись, рванул к обугленному дверному проёму.

— Среди убитых женщины были? — продолжил вопрошать Анри в ожидании орудий убийства.

— Нет, сеньор Анри. Ни единой! — покрутил головой бывший терций.

— А вы-то как здесь? Верхом?

— Мы верхом, а вот их, — охранник кивнул в сторону рабочих, — на телеге привезли.

— А где же телега и лошади? — недоумённо покрутил головой дон Себастьян.

— Да где ж им быть-то? В хлев загнали, дабы не мозолили глаза, если кто чужой сюда пожалует. Да и мы рядом там были, хоронили убитых.

— А в дом попрятались, когда нас увидали? — съязвил лейтенант Контрерас.

— Да нет, — спокойно ответил охранник. — Мы закончили с делом и пошли в дом отдохнуть и съестное найти. Индейцы даже не всю скотину увели, так что была надежда, что и еда в доме осталась.

— Нашли? — не меняя тона, спросил лейтенант.

— Что? — не понял вопроса ветеран.

— Еду! — начал раздражаться идальго Контрерас.

— Кончено нашли! Там и на вас всех осталось! — всё таким же невозмутимым тоном отвечал Эмилио.

Беседу прервал вернувшийся Адриан. Протянув Анри целую охапку стрел, он деловито пояснил:

— Мы их специально собрали, правда, не все, только те, что не сломались, чтобы губернатору показать. Чтоб сомнений не было, кто тут смерть сеял.

Анри, взяв одну стрелу из рук солдата, стал внимательно её рассматривал. Длинная, тонкая, упругая и прочная, с пучком красных перьев, прилепленных с одной стороны чем-то вроде смолы. На её другом конце был надрез, в который, очевидно, вставлялся наконечник, видимо, оставшийся в тебе жертвы, но без него можно было увидеть, что стрела внутри полая, словно сделана она была из стебля какого-то растения. Заметив, что хозяин рассматривает пустой конец стрелы, охранник поднял выше левую ладонь:

— Вот наконечники тех стрел, что прошли насквозь.

Анри поднял голову и увидел несколько очень острых и длинных наконечников странной формы. И тут раздался голос индейца, про которого Анри совершенно забыл:

— Я знаю, чьи это стрелы. Это не стрелы ица. Ица имеют воинов, а это стрелы охотников.

Анри повернулся к Хуану:

— Говори!

— Когда я нашёл Быстро... Себастьяна раненым, я отправился с ним в соседнюю деревню Балам-Ха, надеясь, что их лекарь или колдун помогут ему. Но деревня была пуста. Она не была сожжена, как наша. Она была пуста. Возможно, кто-то из наших людей успел предупредить жителей Балам-Ха о нападении, и они покинули деревню.

— А Йаш?

— Не знаю, сеньор. Там я не был. Но, думаю, я знаю, куда могли уйти люди Балам-Ха.

— Ты отведёшь нас туда? — вмешался в разговор дон Себастьян.

Старый майя посмотрел на Анри, стараясь поймать его взгляд и ответил, глядя в глаза человека, которому дал своё слово:

— Я отведу вас туда, где ты сможешь встретиться с их касиком. Ты согласен, сеньор? Ты хочешь спасти своих женщин, а я не хочу, чтобы погибал мой народ.

— Хорошо. Но вначале мы посетим Балам-Ха и Йаш.

Индеец кивнул:

— Хорошо, сеньор. Я проведу тебя туда старой дорогой, чтобы вам не пришлось прорубать её сквозь джунгли. Но ты потеряешь день.

Лицо Анри, и без того серьёзное и решительное, стало ещё жёстче:

— Да. Но я должен знать, что случилось с людьми Йаша.

— Ну что же, путь лежит через Балам-Ха и мою деревню. Ты сможешь увидеть сам то, что я тебе говорил. Когда ты хочешь отправиться, сеньор? — покорно склонил голову индеец.

— Сейчас. Ты умеешь ездить верхом?

— Нет, сеньор. Но в этом нет нужды. Я не замедлю твоих людей.

Анри кивнул и повернулся к дону Себастьяну:

— Пусть люди пополнят запасы воды и съестного — боюсь, что в ближайшие три-четыре дня у нас не будет такой возможности, и через четверть часа отправляемся.

Дон Себастьян кивнул, и вот уже его сильный голос разнёсся над затихшей асьендой, раздавая команды.

Все сразу ожили, засуетились, отстёгивая свои мешки и бочонки для воды.

— А нам что делать? — спросил Эмилио Парра.

— Ну, раз вы здесь закончили, возвращайтесь обратно. И не забудь сказать управляющему, что мне в Белизе нужен камень. Много камня. И уведите скотину на каменоломню, чтобы её не подрали хищники. Что там осталось?

— Да, сеньор, — поклонился Эмилио, — А скотины немного, лишь пара ослов и мул, — договорил ветеран и, махнув рукой рабочим, отправился в сторону хлева.

— А с этим что? — охранник Адриан всё ещё держал в руках индейские стрелы и наконечники.

— Я возьму это, — сказал Анри, забирая из рук охранника немых свидетелей подлого убийства.

Войдя в дом, Анри отправился не на кухню, где уже копошились солдаты в поисках съестного, а в комнаты, чтобы найти кусок ткани, в которую можно было бы завернуть стрелы и наконечники, дабы те, острые, как итальянские стилеты, не порезали его запасную одежду.

Уверенный в том, что подходящий материал можно будет найти в служебных помещениях, Анри решил исследовать нижний этаж. Пройдя внутренний дворик, он направился к зиявшему обугленному дверному проёму первой из комнат, расположенной возле ведущей наверх почерневшей от копоти каменной лестницы. Это была полностью уничтоженная пожаром гостевая. Осматривая обуглившиеся остатки деревянных панелей на чёрных стенах, некогда покрытых тиснённой кожей, и сгоревшие доски потолка, Анри услышал доносившийся с внутреннего дворика строгий голос дона Себастьяна:

— Каждого, кого поймаю за грабежом, сам лично проткну своей шпагой, клянусь Пречистой Девой!

В комнате всё ещё воняло гарью и едким запахом сгоревшей кожи. Глядя на кучи пепла на местах, где некогда стояла изящная мебель, на зарытый в золу, оставшуюся от пристеночного столика, фигурный бронзовый канделябр, лежавший под почерневшей бронзовой рамой лопнувшего зеркала, Анри, помнивший эту комнату по своим визитам на асьенду, испытывал гнев к варварам, устроившим этот набег. Следующая комната хоть и была покрыта копотью и так же наполнена запахом гари, но за неимением деревянных панелей и кожи на стенах, видимо, не пустила бушевавшее в других помещениях пламя дальше. Пройдя сквозь тяжёлую махагоновую дверь в следующее помещение, Анри оказался в комнате для слуг. Подобрав на полу одно из полотенец, выброшенных вместе с другими вещами из большого сундука, молодой человек осторожно завернул в него индейские стрелы и наконечники и отправился в кухню, надеясь найти там что-нибудь съедобное.

Входя в кухню, Анри столкнулся с покидавшими её довольными солдатами, несшими в охапку куски сыра и головки чеснока.

— Здесь уже ничего стоящего не осталось, альмиранте, но мой капрал Пласа позаботился о нас с вами, взяв и на нашу долю сыр, чеснок и пару колбас, а Педрито уже пополнил запасы воды, — услышал он за спиной голос дона Себастьяна. — Полагаю, люди готовы ехать дальше.

— Отлично, капитан, — бодро ответил Анри, довольный тем, что можно незамедлительно покинуть это удручающее место.

Подойдя к своему жеребцу, он отвязал от седла мешок с вещами и осторожно вложил в него свёрток со стрелами.

— Меня не перестаёт тревожить один вопрос, который ты, Хуан, возможно, сможешь разрешить, — обратился он к майя, приторачивая мешок обратно.

— Какой вопрос мучает тебя, сеньор?

— Почему твои соплеменники напали на асьенду сеньора Эухенио, но пощадили мою каменоломню, ведь она была первой на их пути из Балам-Ха.

Майя задумался, склонив голову. Спустя некоторое время он снова взглянул на Анри и ответил:

— Они шли по старой дороге. Значит, они не видели нужды прятаться в лесу. Значит, они знали, что те, кто выдавал себя за испанцев, идут из Печтун-Ха. Даже если они вышли на тропу войны, они не стали бы нападать на твою каменоломню, сеньор, когда с ними шли женщины, дети и старики. Все знают, что там много воинов и мало животных. Если майя встают на тропу войны, нужны запасы еды. Народ майя не имеет больше воинов. Воинами будут охотники. Охотники уйдут воевать, и больше некому идти на охоту. Так же все майя знают, что тут, — старик указал рукой на землю рядом с собой, — много еды и мало воинов. Это место — лёгкая добыча даже для охотников майя.

— На асьенду напали в ночь со вторника на среду. Если ты тоже шёл из своей деревни в город по вашей старой дороге, ты мог их встретить, — Анри испытывающее посмотрел на Хуана.

— Нет, я не встретил их, но я был тут.

— Что? Ты был тут в ту ночь и промолчал? — взревел внимательно слушавший разговор дон Себастьян.

На его голос повернулись ожидающие приказа к отправке солдаты. Идальго Мигель Контрерас соскочил с лошади и подошёл к Хуану, встав у него за спиной.

— Да, — невозмутимо ответил индеец, — я был тут. Я знал, что не успею донести Себастьяна в город. Он был слишком слаб и уже слышал голоса предков, ожидавших его. Но он хотел говорить с испанским сеньором. Твоя каменоломня была первой на моём пути, но, когда я был близко, уже пала ночь. Я подумал, что воины не станут нас слушать, а сразу убьют. Поэтому я пошёл сюда. Я шёл вдоль реки и издали заметил огонь. Когда я нашёл брод вон там, — индеец указал рукой на запад полуострова, — я увидел там много свежих следов. Это были следы копыт. Именно поэтому я и сказал тебе, сеньор, что если это сделали люди из Балам-Ха, то я знаю, куда они ушли.

Теперь задумался Анри: "Возможно, не стоит терять время на обследование Балам-Ха и Печтун-Ха, приняв за правду слова Хуана о том, что одна деревня брошена, а другая уничтожена. Скорее всего нечто подобное произошло и с Йаш. Наверное, будет правильнее идти сразу же туда, куда могли уйти индейцы, а в Йаш можно будет послать небольшой отряд разведчиков с каменоломни".

Приняв решение, Анри послал Верзилу вдогонку уже покинувшим асьенду людям с каменоломни с приказом управляющему выделить ему лодку и охранников для разведки в Йаше. По пути Верзила должен был проверить заодно и деревни Балам-Ха и Печтун-Ха, а после вернуться в Белиз, захватив с собой мальчишку с асьенды.

— А теперь, — повернулся он к старому индейцу, — расскажи мне, куда ушли майя и куда ты собираешься вести нас.

Хуан огляделся и, резко повернувшись, с неожиданной прытью рванул с сторону дома и скрылся в дверном проёме. Опешившие офицеры и Анри недоумённо переглянулись, но не кинулись догонять индейца, понимая, что это не попытка побега, ибо, пожелай он сбежать, мог давно уйти незамеченным, предоставленный сам себе во время пополнения припасов.

Старик вернулся быстро, держа в руках большой кухонный нож. Присев на корточки, он стал чертить на утоптанной земле петляющую, как змея, линию.

— Это река Сибун. Она неглубока. Тут нет таких больших рыб, чтобы сделать из них наконечники. Такие наконечники мы выменивали за маис у майя из деревни Нахо-Баалам. Она находится здесь, на реке Белиз, — Хуан начертил рядом другую извилистую, но не такую петляющую, как первая, линию и соединил их между собой. — Из нашей деревни туда ведёт тропа, но она слишком узка для лошадей. Вам не пройти с ними через густые джунгли. Но я поведу вас отсюда путём, которым ушли майя. Если мы пойдём прямо сейчас, то, когда солнце коснётся леса, мы уже будем в месте встречи.

— Какое ещё место встречи? Ты что, не собираешься отвести нас в деревню убийц? — лейтенант Контрерас схватил поднявшегося Хуана за плечо и резко развернул к себе.

— Оставьте его, лейтенант! — прикрикнул на разгорячившегося идальго Анри.

— Смените тон, сеньор торговец! Вы говорите с дворянином, так что больше учтивости. И зарубите себе на носу — я не принимаю приказов от торговцев! — процедил лейтенант, схватив индейца за запястья. — К тому же вы слишком мягкотелы для командования такой операцией и слишком церемонитесь с этими краснокожими!

— Зато я подчиняюсь сеньору Анри и, как ваш командир, приказываю вам отпустить индейца и вернуться на своё место! — тихий, как обычно, голос дона Себастьяна, тем не менее произвёл эффект громового раската.

Лейтенант Контрерас отпустил старика и, разразившись проклятием в адрес торговца и прислуживающих плебеям аристократов, вернулся к своей лошади и с насупленным видом взгромоздился в седло.

— Несмотря на своё плебейское происхождение, я — человек чести, и всегда держу данное мною слово, — сдерживая раздражение и стараясь говорить, как можно спокойнее, ответил Анри. И, уже обращаясь к Хуану, добавил: — Веди, — и вскочил в седло.

Не дожидаясь приказа, солдаты, наблюдавшие за перепалкой офицеров, последовали его примеру, и старый индеец направился в сторону реки, обходя дом и хозяйственные постройки.

06.

Перейдя вброд Сибун, отряд, вытянувшись в колонну, направился вслед за Хуаном в брешь, пробитую в зелёной стене леса совсем недавно прошедшими здесь животными, угнанными с асьенды.

Лес постепенно редел, и уже через двести пасо кавалькада вышла на довольно широкое каменистое плоскогорье, почти лишённое растительности, но обрамлённое подростом, местами сменявшимся густыми джунглями.

Хуан занял своё место у стремени, давая понять, что лошади могут ускорить шаг. Время от времени индеец тянул за стремя, обращая внимание Анри на необходимость сменить направление. Таким образом отряд, то поднимаясь, то спускаясь по невысоким холмам, менее чем за час ушёл больше лиги и очутился на пороге сейбового леса.

Огромные, с толстыми серебристыми стволами деревья переплелись кронами высоко над головами всадников, создав едва пробиваемый солнечными лучами потолок, сделавший росшие в этой местности колючие кусты и невысокую траву ещё более редкими, чем на плоскогорье. Тень, созданная величественными сейбами, пробудила к жизни бесчисленное множество кровососущей мошкары, с остервенением накинувшейся на людей и животных. Тем не менее отряд, не снижая темпа, продолжал продвигаться вперёд. Проснувшиеся цикады громким треском предвещали скорый вечер.

Через четверть часа лес стал заметно редеть, и вскоре кавалькада, пройдя чуть более тысячи пасо, спустилась в небольшую зелёную долину.

На мгновение Хуан остановился, осматриваясь, но потом снова уверенно повёл отряд вперёд, то преодолевая казавшиеся безжизненными возвышенности, то вновь спускаясь в поросшим высокой зелёной травой и густым кустарником долины, минуя изредка встающие вдоль пути плотной стеной густые джунгли. Так преодолели ещё около тысячи пасо, оказавшись снова перед сейбовым лесом.

Глянув на блестевшие от пота лицо и торс старого майя, Анри потянул поводья, остановил лошадь и, повернувшись к остановившемуся дону Себастьяну, предложил дать людям время напиться. Соскочив с коня и отвязав анкерок, Анри напился сам и протянул бочонок Хуану. Тот принял воду с таким гордым видом, с каким, наверное, великие майяские императоры принимали дары от своих подданных. Видевшие эту сцену дон Себастьян и сеньор Антонио по-разному отреагировали: капитан-лейтенант нахмурился, а доктор хмыкнул. Анри, у которого напыщенный вид старого индейца вызвал улыбку, после реакции товарищей задумался, надо ли ему как-то комментировать ситуацию, но додумать не успел — майя, напившись, протянул ему анкерок, а когда Анри взяв бочонок, затыкал его, индеец церемониально наклонил голову, одновременно ударяя себя в грудь правой рукой, видимо, проявляя так свою глубочайшую благодарность. Молча приторочив анкерок на место, Анри вскочил в седло, и в тот же миг дон Себастьян дал команду отряду к отправлению.

Лес то становился гуще, то, наоборот, деревья расступались, давая возможность густевшим кустам подставиться солнцу, то исчезал совсем, лишь одинокими деревьями оживляя каменные возвышенности. Так проехали ещё почти две тысячи пасо. Когда до заката оставалось ещё не менее полутора часов, Хуан резко остановился в долине, не доходя и сорока пасо до зелёной стены джунглей, отпустил стремя и, указав на землю у своих ног, сказал:

— Здесь надо делать лагерь, сеньор, — и, вытащив засунутый за пояс нож, взятый им на кухне асьенды, пока Анри спешивался и давал распоряжения дону Себастьяну, тихо удалился в сторону леса и исчез в джунглях.

Анри как раз успел расседлать и стреножить жеребца, когда к нему подошёл дон Себастьян. Покосившись на доктора, безуспешно пытавшегося снять седло, капитан-лейтенант взял друга за локоть и отвёл подальше от чужих ушей:

— Если ваш краснокожий помощник вернётся с отрядом лучников, мы тут будем мишенями не хуже, чем люди сеньора Эухенио, — почти шёпотом высказал свои опасения Себастьян. — Если же у него всё же есть душа и он не предаст нас уж хотя бы из благодарности за ваше доброе к нему отношение, но и не вернётся, то как мы будем выбираться отсюда?

— Я верю, что он вернётся. Один, без охотников. Но если ваши опасения окажутся верными, то не волнуйтесь, я внимательно смотрел за солнцем — мы всё время шли ровно на запад. Я уверен, что найду дорогу назад.

Себастьян кивнул:

— Я верю в вашу удачу, Анри. И в руку Господа над вашей головой. Но караулы я расставил ближе к лесу.

— Надо бы за лейтенантом присматривать. Есть у меня на его счёт дурные предчувствия. Он слишком горяч, и я не исключаю возможности, что он может подбить своих людей отправиться в джунгли на поиски индейской деревни, — поглядывая на идальго Контрераса, говорившего с окружившими его солдатами, высказал свои мысли Анри.

— А вы за кого больше переживаете — за лейтенанта или за деревню? — с усмешкой спросил Себастьян.

— Вы бывали уже в таких джунглях, Себастьян? — Анри указал рукой в сторону недалёкой стены леса.

— Разве те, что мы уже прошли, были иные? — недоумённо спросил аристократ.

— А вы зайдите на три-четыре пасо и всё сразу поймёте! Без проводника я в такие не сунусь, Себастьян, а я не из трусливых — вы это знаете! — последовал возмущённый ответ.

— Не горячитесь, сеньор Анри, я поговорю с ним. Возможно, мы оба пойдём пройдёмся по лесу.

— Ну что же, идите, а я пока костром займусь, — успокоился Анри и отправился к доктору, всё ещё воевавшим с седлом.

Когда они с сеньором Антонио вернулись к месту, где оставили своих лошадей, неся в руках охапки ветвей и сухих пальмовых листьев, несколько костров уже горело. Солдаты сбили лошадей вместе, и по всему периметру лагеря были расставлены караулы.

Возясь с огнивом, Анри не сразу заметил подошедших дона Себастьяна и Хуана. В руках у обоих были охапки длинных тонких бамбуковых стволов.

— Гляньте-ка, адмирал, кого мы с лейтенантом встретили в лесу, — спокойным тихим голосом сообщил дон Себастьян.

Анри повернулся.

— Надо делать укрытие, ночью будет дождь, — сообщил индеец и, положив на землю стволы, принялся ножом разрыхлять землю.

Себастьян тоже бросил свою ношу и подсел к Анри, чтобы помочь тому разжечь костёр.

— Такого густого леса я ещё никогда не видел, — начал он свой рассказ. — Уже через пару шагов нам понадобились наши даги, чтобы прорубать себе путь, а воздух там такой густой, что им невозможно дышать!

— А где же вы нашли Хуана? — спросил Анри, подкинув в огонь веток, — надо бы ещё принести, чтобы до утра хватило, — добавил он, оглядываясь на индейца.

— Это он нас нашёл, — смущённо ответил Себастьян. — Боюсь, что там ни вы, ни Густав дороги обратно не нашли бы.

— Вот потому-то майя туда и ушли, — резонно подвёл черту Анри. — Даже если деревня отсюда и недалёко, пробиваться к ней нам бы пришлось очень долго. Да и лошадей тут пришлось бы оставить, а может, и на мясо пустить.

Глянув на сосредоточенного на своей работе индейца, капитан-лейтенант сокрушённо покачал головой:

— Да, вы правы, друг мой! Тут без обоза не обойтись, если что.

Анри хлопнул себя по коленям и поднялся:

— Пойду, поучусь укрытие для ночлега строить. Вдруг пригодится.

Хуан, похоже, уже добился нужной глубины ямки и, взяв обеими руками тонкий длинный ствол, стал сильными ударами вколачивать его в подготовленную землю. Предложившему свою помощь Анри он лишь кивнул, взял свой нож и начал делать на земле разметку, где следовало — как догадался Анри — копать ямки. Вскоре вырисовались три стороны квадрата длиной чуть больше двух пасо каждая. Но доделать свой квадрат Хуан не успел. К Анри подошли двое солдат, один из которых держал шляпу, полную очень ароматных жёлто-зелёных плодов, похожих на яблоки. Не успели солдаты похвастаться своей находкой, как индеец с жутким криком налетел на них и, сильным ударом обеих рук выбив плоды, стал ногами отшвыривать их в разные стороны.

https://b.radikal.ru/b01/1809/8f/2050115ad003.jpg

— Ах ты... — кинулся на старика один из солдат, пришедший в себя от неожиданной выходки индейца раньше товарища, но саблю вытащить не успел — Анри встал между испанцем и индейцем и развёл их руками.

— Говори, почему ты это сделал, — обратился он к майя.

— Это плоды дерева смерти! Их нельзя есть, они убивают! Под этим деревом нельзя даже стоять, оно как сам бог смерти! — крича и размахивая руками, старый индеец пытался донести до Анри всю глубину опасности, таящейся в этих ароматных и таких аппетитных на вид фруктах. — Если твои люди ели эти плоды, то тебе остаётся лишь молиться всем вашим святым за их спасение, сеньор!

Испанцы, услышав это, притихли.

— Вы уже ели эти яблоки? — обратился Анри к солдатам, решившим угостить своего дуэнё найденными фруктами.

— Ещё нет, альмиранте. Мы хотели показать их вам и взять ещё людей, чтобы собрать всё. Их там много, — бледный от мысли о том, что он чудом избежал жуткой смерти, вытирая выступивший пот, ответил пехотинец.

— Надо предупредить остальных, — обратился Анри к дону Себастьяну, — где вы нашли это дерево? — это уже снова было к солдатам.

— Там, — неопределённо махнул рукой один из них.

— Ладно, я займусь этим, — сказал дон Себастьян и повернулся к индейцу: — Что ты можешь ещё рассказать про это дерево?

— Я знаю от своего деда, что первые испанцы, испытав на себе его силу, назвали его "манцинелла де ла муэртэ".

— Маленькое яблоко смерти, — повторил за ним сеньор Антонио. — А как оно убивает? — поинтересовался доктор у старого майя.

— Внутри тебя всё начнёт гореть, причиняя страшную боль. Это уже от одного плода, но если их будет много, то эта боль закончится твоей смертью. Ты начнёшь истекать кровью отовсюду. Но, если на тебя попадёт сок с листьев этого дерева бога смерти, даже если его смоет дождь, ты покроешься ранами, разъедающими твою плоть. Все краснокожие знают про это дерево. Мои предки смазывали его соком наконечники копий и стрел, если хотели, чтобы испанцы умирали долго и в жестоких муках. Даже дым от костра, в котором горит хотя бы одна его ветвь, убивает/120/!

Дослушав сказанное, дон Себастьян махнул рукой пехотинцам, и они вместе отправились к большому костру, вокруг которого устраивались на ночлег солдаты. Громкая команда "Всем ко мне!" полетела над биваком.

— А лошадей оно тоже убивает? — спросил доктор, указывая рукой на свою кобылу, подобравшую с земли одно из этих плодов.

Увидев это, Хуан кинулся к лошади, схватил её за морду и попытался разжать ей зубы. Подоспевший сеньор Антонио, обернув руку плащом, стал выгребать из её глотки зеленоватую массу.

Анри кинулся поднимать раскиданные "яблоки смерти" и закидывать их в сторону джунглей в надежде, что уже никому — ни человеку, ни животному — не захочется испробовать эти соблазнительные, но такие опасные плоды.

Когда вернулся Себастьян, Анри и Антонио были заняты копанием ямок, а Хуан вбивал в них бамбуковые стволы. Не говоря ни слова, капитан-лейтенант вытащил из-за спины свою дагу и присоединился к друзьям.

Солнце ещё не закатилось, когда над костром появился навес из пальмовых листьев, а рядом с ним вырос маленький домик. Между вбитыми кольями индеец искусно переплёл лианы, создавая пол, устланный пальмовыми листьями и возвышавшийся над землёй на две ладони. Менее плотно, лишь для того, чтобы удерживались листья, Хуан натянул гибкие ветви лиан между столбами из бамбука, создавая стены. Так же было сделано и сверху — для крыши. Вот только листьев туда пришлось всем носить намного больше, чем для пола. Зато в таком укрытии можно было вполне уютно переночевать вчетвером, не боясь тропического ливня. Когда скрывшееся за густым лесом солнце позволило тьме поглотить все окружающее пространство, трое друзей и старый индеец поужинали колбасой с чесноком и сухарями и, глядя на ярко пылающие языки пламени костра, прикрытого от потоков воды навесом, прислушиваясь к шороху тропического ливня и далёким раскатам грома, лакомились принесёнными Хуаном из леса сладкими плодами папайи.

Ночь прошла спокойно. Но лишь те, кто успел поставить хотя бы небольшой навес над костром, выглядели более-менее отдохнувшими. Да и понятно — выспишься ли с головой на седле, укутавшись плащом и натянув на голову широкополую шляпу под проливным тропическим дождём?! Промокшие насквозь солдаты подсаживались к сохранившим костёр товарищам сушить вещи.

07.

С первым лучом солнца, разорвавшим тучи, Хуан разбудил Анри, дёрнув его за ногу.

— Я ухожу в деревню, сеньор. К заходу солнца я вернусь и сообщу тебе решение касика.

— Подожди, я пойду с тобой! — Анри, моментально проснувшись, стараясь не разбудить друзей, выполз из хижины.

— Нет, сеньор! Ты сильно задержишь меня. К тому же я не знаю, как примут тебя в деревне.

— И далеко ты пойдёшь?

— Если я уйду прямо сейчас, то буду в деревне раньше, чем солнце будет над головой, — едва слышно сказал индеец, взглянув на спящего Себастьяна.

— Ну что же, иди! Я верю тебе, Хуан и буду ждать обратно с касиком сегодня вечером, — так же тихо ответил Анри.

— Я уверен, что вождь не будет говорить с тобой в лагере солдат. Ты должен быть один.

— А разве вождь придёт один? — не без сарказма, но всё так же тихо, чтобы не разбудить Себастьяна, спросил Анри.

Старик внимательно посмотрел на собеседника, ловя его взгляд. Его ответ прозвучал столь же тихо и степенно, как и прежние:

— Думаю, касик не будет один. Но он не будет говорить с тобой, сеньор, в присутствии солдат. Если ты хочешь добиться его доверия, ты должен быть один.

Анри кивнул и оглядел окрестности, непроизвольно уже подыскивая подходящее место.

— Иди туда, — махнул рукой Хуан в сторону джунглей, обрамляющих лагерь с севера. — Иди вдоль леса. С той стороны есть такое же открытое место, как и это. Это рядом, но солдаты тебя там не увидят, а ты их.

— Хорошо, что ещё я должен сделать? — сменил тон на деловой Анри.

— Ждать, — ответил индеец и, развернувшись, быстро скрылся в густых зарослях.

— Я не отпущу вас туда одного! — услышал Анри за своей спиной голос Себастьяна.

— Ну, раз вы всё слышали, мне не придётся объяснять, куда и зачем я собираюсь. Я сразу скажу вам, почему вы останетесь в лагере, — ответил Анри, разворачиваясь.

— Что случилось? — раздался сонный голос доктора, — разбуженный разговором, он сел и непонимающе посматривал то на одного, то на другого.

— Наш адмирал собирается углубиться в джунгли, чтобы там один на один встретиться с касиком индейцев, напавших на асьенду сеньора Еухенио! — голос капитан-лейтенанта был, как всегда, тихий, но с явными нотками недовольства.

— Если он так решил, вам не переубедить его, дон Себастьян, — резонно заметил Антонио.

— Послушайтесь мудрого человека и лучше проследите за тем, чтобы люди не разбредались. Я вернусь на закате, — поставил точку в разговоре Анри и стал приторачивать к седлу свои мешки.

Себастьян вылез из укрытия и принялся молча помогать другу. И лишь когда тот поставил ногу в стремя, проговорил:

— Вы так и не сказали мне, сеньор Анри, почему я должен оставаться в лагере.

Анри вскочил в седло и посмотрел на друга.

— Потому что я совершенно уверен в том, что пока вы командуете этим отрядом, ни один человек не сдвинется с места, пока я не вернусь.

Себастьян кивнул:

— Да, адмирал. Мы будем ждать вас тут до тех пор, пока вы не вернётесь, даже если нам придётся есть лошадей!

Анри улыбнулся.

— Я уверен, что до этого не дойдёт, — сказал он и направил жеребца рысью в сторону леса.

Обогнув джунгли, мысом разделившие две прогалины, Анри окинул взглядом открытое пространство. Почти в середине прогалины росла большая одинокая сейба. Решив, что лучшего места для привала ему не найти, он пришпорил коня и уже через пару мгновений, соскочив с седла, привязал коня к дереву и отправился в джунгли за бамбуком для постройки укрытия.

Когда солнце легло на джунгли, словно апельсин, упавший на зелёную траву, под сейбой уже стоял небольшой навес, крытый пальмовыми и банановыми листьями, а под его частью, выходящей за пределы помоста, языки пламени лениво облизывали ветки растущего повсюду на прогалине невысокого кустарника, тонкие стволы нескольких молодых деревьев и большую охапку листьев. Сизый дым, клубясь, окутывал мужчину, разгоняя чёрные облака несносных кровопийц и, поднимаясь вверх, обтекал навес и растворялся в синем небе.

Анри сидел возле костра, подставившись дыму, и жарил на тонкой ветке семена рамона, когда в лесу резко закричала испуганная обезьяна и захлопали крыльями слетевшие с деревьев птицы. Поднявшись, он вытащил из ножен свою саблю, демонстративно воткнул её в землю и снова сел на помост, продолжив как ни в чём не бывало жарить семена.

Прошло несколько минут, показавшихся Анри вечностью. Наконец, полог леса раздвинулся, и на прогалину вышел касик. О том, что это именно он, можно было догадался по головному убору, украшенному пучком длинных зелёных перьев и тканой шиколье, переднюю часть которой покрывали разноцветные перья. Из шикольи, напоминавшей жилет, выглядывали рукава белой рубахи, а поверх белых же штанов была повязана маштлатль, украшенная вытканными зелёными узорами на красном фоне с искусно вплетёнными в неё перьями, похожая на небольшой фартук. Пучком перьев был украшен и её длинный конец, свисавший спереди. Касик, не раздумывая, направился к костру и невозмутимо уселся напротив Анри на скрещённые ноги.

Привыкший видеть индейцев одетыми в одежды, навязанные им когда-то братьями-францисканцами вместе с верой в Христа, Анри подивился такому своеобразному объединению традиций и правил, но не подав виду, продолжил обжаривать свой ужин.

Некоторое время оба молчали. Решив, что на правах хозяина начинать диалог должен он, Анри наклонился и поднял лежавшую рядом вторую длинную ветвь с нанизанными на неё семенами рамона. Подняв её в направлении гостя, спросил на языке майя:

— Желаешь это?

На немолодом лице касика, испещрённом глубокими морщинами, не дрогнула ни единая мышца. В его тёмных, как ночь, глазах бликами отражались языки пламени костра. Он молча поднял вверх руки с раскрытыми ладонями, что было хозяином расценено как согласие. Приподнявшись и взяв ветку двумя руками, Анри кинул её через костёр индейцу. Угощение точно легло в руки гостя, после чего тот со всё таким же невозмутимым видом, не проронив ни слова, тоже принялся его поджаривать.

Так прошло ещё несколько томительных минут, во время которых тишину нарушало лишь потрескивание дров в костре. Неожиданно из леса вышел ещё один индеец. Приглядевшись, Анри узнал Хуана. Он явно не терял в деревне время зря: на его бёдрах поверх штанов вместо старого узкого пояса появилась настоящая маштлатль, но без узоров и лишь с небольшим пучком перьев на длинном её конце, а из-за спины выглядывал высокий тканый колчан, из которого торчали уже хорошо знакомые Анри длинные и тонкие тростниковые стрелы с красными перьями. В одной руке старый индеец держал мёртвую обезьяну, а другой тащил несколько банановых листьев. Подойдя к костру, он бросил рядом листья, сел справа от Анри, кивнув ему в знак приветствия и принялся молча разделывать свою добычу. Когда от семян рамона пошёл аппетитный аромат, Анри вытащил ветку из огня, но снять с неё семя не успел:

— Ты смелый муж, испанский сеньор! Старый Змей правдиво описал тебя, — неожиданно заговорил на хорошем испанском касик. — Назови мне, как я должен обращаться к тебе, сеньор!

— Ты можешь называть меня так же, как и мои люди — Альмиранте. А как я должен обращаться к тебе, мудрый касик? — как можно почтительнее, но не теряя достоинства, ответил Анри.

— Называй меня Кукумель Йаш или, если хочешь, по-вашему — Зелёное Перо, — довольно доброжелательно предложил касик, — а что значит твоё имя? Я никогда не слыхал такого. Или ты не испанец?

Анри улыбнулся и отложил на землю свою ветку с семенами, разумно предположив, что ужинать ему придётся не скоро.

— Я испанец, но альмиранте — это не имя. Это... — Анри задумался: "Стоит ли говорить касику, что это прозвище? Поймёт ли он?". Неожиданное озарение подарило ему идею, и он продолжил: — Это слово не испанское, а пришло к нам из другого языка. Оно досталось испанцам от народа, который очень давно, в те времена, когда майя ещё жили в больших каменных городах, захватил часть нашей земли. Уже тогда строил тот народ из дерева большие лодки и покорял на них моря. Того, кто командовал такими лодками, называли "алльмиранте", что на испанском значит "Повелитель моря".

На лице касика впервые появилась заинтересованность:

— Значит, ты тоже командуешь большими лодками?

Анри кивнул.

— Мой отец, который был касиком до меня, слышал от своего отца — тоже касика, что до того, как сюда пришли испанцы, наш народ тоже умел строить большие лодки. Мы называли их "чем". И у нас тоже были адмиралы, которые покорили Большую Воду. Но наши чемы не смогли долго противостоять тем большим лодкам, на которых приплыли испанцы. Теперь у нас нет ни чемов, ни адмиралов, ни Большой Воды. Нам осталась только река и маленькие каноэ, — касик замолчал, разглядывая молодого испанца. Молчал и Анри, понимая, что вскоре последует продолжение. И оно не заставило себя долго ждать: — Что привело тебя сюда, альмиранте, в места, где вода есть только в небе?

Анри невольно посмотрел поверх головы касика в даль, видимую из-под навеса, где освещённые последними лучами уже ушедшего за быстро потемневший лес солнца оранжево-багровые тучи постепенно затягивали черневшее небо.

— Я пришёл сюда, чтобы спасти много жизней, — ответил он, взглянув в лицо старого вождя, в отблесках костра казавшееся отлитым из бронзы.

На какое-то мгновение Анри залюбовался увиденным — уж очень мистической показалось ему эта картина, но очарование момента нарушил поднявшийся Хуан.

— Я принесу ещё веток, — ответил он на немой вопрос повернувшегося к нему испанца.

— Как ты хочешь спасать живых, если мёртвых не вернуть из Подземного Мира? — голос касика вернул к нему внимание хозяина костра.

— Почему твои люди напали на асьенду? — задал Анри встречный вопрос.

Касик опустил голову и задумался, глядя на огонь.

— Несколько ночей назад, когда Луна ещё была похожа на каноэ, в нашу деревню пришёл белый муж. Он был слаб, а его одежда изорвана. Он плохо говорил на испанском. Мы долго не могли понять его. Но то, что он рассказал, потрясло нас, — касик снова замолчал и посмотрел на Анри, явно желая понять, какое впечатление производит его рассказ. Анри, уже догадавшись о том, кто был этот "белый муж" и что он мог сказать, ждал продолжения, сохраняя сосредоточенный вид. — Его рассказ начинался ещё раньше, чем мой. Он сказал, что много дней назад плыл на своём корабле к поселению лесорубов и рыбаков, что было на берегу реки Сибун, там, где она становится частью Большой Воды. Но, наверное, он был плохой альмиранте. Его лодку сильно повредили вода и ветер, и он попал в плен к испанцам. Они убили всех его людей, но оставили его, потому что он обещал им золото за свою жизнь, — касик снова замолчал и снял с ветки одно из обжаренных семян и разломил его.

До Анри долетел запах печёного картофеля, и голод, притуплённый появлением индейцев, снова дал о себе знать. Тогда он по примеру гостя поднял свою ветку, снял с неё уже остывшее семя, разломил его и съел сладковатую мякоть. Касик подождал, пока альмиранте доес и продолжил свой рассказ:

— Когда испанцы напали на деревню Йаш, они взяли его с собой. Они убили всех мужчин, женщин и даже детей, а потом сожгли их дома, — касик многозначительно помолчал, возможно, ожидая реакции Анри, но тот сидел со всё таким же сосредоточенным видом, и вождь, скорбно вздохнув, продолжил: — Потом они дождались утра и пошли в Печтун-Ха, чтобы совершить там такие же убийства, как и в Йаш. Этому бледнолицему, назвавшему себя Торговец, пока испанцы убивали, удалось бежать. Он сказал, что испанцы говорили между собой, что потом пойдут дальше, в Балам-Ха. Поэтому он решил найти нас, испытывая надежду, что мы будем благодарны ему за ту весть и отведём его в посёлок его соплеменников. Он обещал наградить того, кто вернёт его домой, — снова глянув на Анри, касик понял, что тот решил дождаться конца рассказа, и потому в этот раз пауза была краткой. — Я послал с ним двух охотников, чтобы они отвели его туда, где река Сибун соединяется с Большой Водой, которую этот Торговец назвал заливом, и сказал им, чтобы они потом искали нас в Нахо-Баалам. Потом я собрал свой народ и сказал, что мы должны уходить. Мы взяли лишь то, что могли унести, и покинули нашу деревню, — старик снова скорбно вздохнул и уставился на огонь. Его лицо, освещённое костром, стало ещё больше похоже на бронзовую маску. Но уже через мгновение он поднял глаза на Анри и продолжил: — Когда мы вышли на старую дорогу, которая соединяла Балам-Ха и Нахо-Баалам, когда они ещё были городами, колдун напомнил нам, что невдалеке есть два поселения испанцев. Ещё он сказал, что духи наших предков не простят нас, если мы не отомстим испанцам за пролитую кровь. Потом он сказал, что в одном из них есть много еды, волов и лошадей — больших и малых, которые могли бы нести на себе наши вещи и детей, и что там очень мало воинов. Много наших самых сильных мужчин и все охотники, даже старики, хотели идти на испанцев, и я повёл их. Мы убили всех мужчин, которых там нашли и забрали скот. Потом мы думали, что делать с женщинами, — при этих словах касика Анри напрягся, что не осталось незамеченным. Индеец замолчал, ожидая вопроса, но того не последовало, и он продолжил: — Некоторые хотели их убить, говоря, что испанцы убили женщин майя и их детей. Другие говорили, что майя не убивают женщин даже на войне и что мы должны оставить их тут, чтобы они могли рассказать испанским солдатам, что майя лучше испанцев. Но потом заговорил колдун. Он сказал, что испанцы будут искать нас, чтобы отомстить. Но если они узнают, что у нас есть их женщины, они захотят их выкупить. Если ты пришёл за ними, то скажи, что ты можешь мне предложить, — закончил касик торжествующе.

— Я здесь не только ради них. Я здесь также ради тебя и твоего народа.

Касик беззвучно засмеялся. Анри смотрел, как трясётся гейзер перьев над головой индейца, и его охватывал гнев.

— Ты очень веришь в силу своих солдат, альмиранте. Но тут нет моря. Тут есть джунгли, где ты даже не сможешь найти дорогу ни к нам, ни в свой город! Твоих солдат, которых не убьют мои охотники, спрятанные в лесу, убьёт лес. Как ты хочешь спасти жизни многих, если ты не имеешь что предложить мне? — голос касика стал надменным.

Анри, понимая, как важно сейчас не показать ни гнев, ни опасения за жизни своих людей, мысленно попросил помощи у Девы Марии. Почти сразу же он почувствовал прилив уверенности в своей правоте, вытеснивший гнев и раздражение, и уже совершенно спокойно ответил смотрящему на него индейцу:

— Ты прав — лес мне не дом, но эта земля стала мне домом, как и многим другим испанцам. И мы не уйдём отсюда. И ты это знаешь. У испанцев когда-то было намного меньше земли, чем у майя. Но мы не только вернули то, что у нас отнял народ, имеющий альмиранте. Мы научились строить большие лодки и покорили все моря. Теперь у нас есть столько земли, что солнце никогда не заходит над ней. И мы научились защищать то, что считаем своим. И ты знаешь это, иначе бы ты не пришёл сюда. А ещё ты знаешь, что не испанцы убили майя в Йаш и Печтун-Ха.

Чем дольше говорил Анри, тем ниже опускалась голова касика. Но когда альмиранте замолчал, ожидая реакции индейца, тот снова поднял голову и, глядя в глаза испанца, голосом, уже лишённым надменности, спросил:

— И как ты намерен спасать сейчас своих людей?

— Я предлагаю сохранить жизни твоим людям. И не только в Нахо-Баалам. Если я не вернусь, Испания пошлёт новых солдат. И их будет намного больше, чем нас. Они пройдут ураганом по всему Юкатану и не будут никого жалеть: ни мужчин, ни женщин, ни стариков. Они будут прорубать себе дорогу в джунглях и вам не спрятаться уже нигде. Они найдут вас.

— Тогда майя будут умирать сами и забирать с собой в мир духов и много испанцев. Народ ица поддержит майя, а у ица есть воины. Много воинов, — касик горделиво посмотрел на Анри, но в его голосе уже читалось сомнение.

— Да, нас умрёт много, но ещё больше умрёт майя и ица. В итоге останутся лишь те из вас, кто будет воевать на нашей стороне. А такие будут. Обязательно будут, — со всё большей уверенностью говорил Анри.

— И ты думаешь, что можешь это остановить? — с нотками недоверия спросил индеец.

— Да. Потому я и пришёл.

— Хорошо, говори, — касик высунул голову из-под навеса и посмотрел на затянутое тучами небо.

"Наверное, представил, каково сейчас его людям, спрятанным в джунглях. Скоро ведь хлынет "вода с неба", а они там не могут даже разжечь огонь!", — с сочувствием подумал Анри о индейцах, которые ещё совсем недавно могли забрать жизни у его людей.

— Я тоже начну издалека. Ты мудрый человек, Кукумель Йаш. Ты ведь уже знаешь от Уачбен Кано, что не испанцы убивали несколько ночей назад.

Касик кивнул.

— А догадался ли уже ты, Кукумель Йаш, что тот торговец, который пришёл к вам, был как раз один из убийц? — Анри пристально посмотрел на касика, стараясь угадать направление его мыслей.

Индеец попытался сохранить невозмутимость, но ненадолго приподнявшиеся брови выдали его удивление. Он задумался. В это время бесшумная тень выплыла к огню из темноты.

08.

Вернувшийся Хуан, видимо, получивший своё индейское имя за умение бесшумно передвигаться, подошёл к костру, держа в руках большую охапку веток. Подкинув часть из них в костёр, он принялся заворачивать разделанные куски обезьяньей туши в листья и аккуратно закапывать зелёные свёртки в золу. От наблюдения за кулинарным таинством Старого Змея Анри отвлёк голос касика:

— Почему ты так уверен в том, что говоришь?

— Потому, что я точно знаю, что в Печтун-Ха были англичане, выдававшие себя за испанцев. И понимаю, что убийства в Йаш и Печтун-Ха были ими задуманы для того, чтобы ваш праведный гнев обрушился на нас. Но Быстроногий Олень отказался выкупить свою жизнь ложью, и тогда один из тех, кто убивал, пришёл к вам сам, назвавшись торговцем.

— Ты мудрее меня, альмиранте, — с искренним уважением сказал касик. — Но теперь я хочу знать, зачем этим людям нужно было убивать майя и говорить нам, что это сделали испанцы.

— Для того, чтобы разжечь между нами ненависть и кровавую войну, в которой должны будут погибнуть много индейцев и много испанцев, — терпеливо объяснил Анри, немного удивлённый тем, что такие очевидные вещи непонятны старому вождю.

— А почему они сами не воюют с вами? — не унимался касик.

— Они воюют, но проигрывают, потому и ищут способы ослабить нас. Если начнётся война между нашими народами, они придут сюда чтобы предложить майя союз.

— И тогда майя вместе с этими англичанами изгнали бы испанцев со своей земли и вернули бы себе старую веру и могущество! — глаза касика блеснули.

— Ваша радость была бы недолгой, — остудил его пыл Анри, — англичане, став хозяевами Юкатана, закуют вас в цепи и отправят работать на каменоломни и плантации, а тех, кто воспротивится, не желая стать их рабами, убьют.

— Откуда тебе это знать, альмиранте? Разве ты жрец или колдун, чтобы видеть будущее? — повысил голос касик.

— Нет, я не вижу будущего, но я знаю прошлое и настоящее, и я знаю, что именно так поступают англичане со всеми покорёнными ими народами, будь то белые, красные или чёрные.

— Но ты же сам сказал, что они предложили бы нам союз! — возмутился касик, решивший, что поймал собеседника на лжи.

— Англичане коварны, их обещания фальшивы. Им не нужны союзники. Они обманули всех, кто им верил, обманут и вас, — невозмутимо продолжил Анри. — Им нужны эти земли и рабы, которые будут работать на них.

— Ты говорил мне, что когда-то очень давно на ваши земли пришли чужаки и покорили вас. Но вы изгнали их со своей земли.

— Да, говорил, — понимая, куда клонит касик, Анри задумался, подыскивая новые аргументы для ответа.

— Тогда почему ты не думаешь о том, что и мы однажды сможем изгнать вас?

— Возможно, когда-нибудь так и будет. Но не сейчас.

— Потому что сейчас некоторые народы опять будут сражаться на стороне испанцев? — саркастически усмехнулся касик. — А если все индейцы объединятся? И майя, и ица, и чоли, и лакандоны, и чонтали, и чухи, и цельтали, и цоцили, и тотики, и хакальтеки, и хаустеки, и покомчи и остальные? Нас будет много, очень много! Так много не будет испанцев, даже если ваши женщины начнут воевать!

Анри грустно улыбнулся:

— Почему майя, умевшие когда-то строить большие города из камня, сейчас живут возле их развалин в лачугах? Разве не бесконечные войны между народами, которые ты перечислил, погубили их? Ваши народы враждуют между собой с самого начала времён! Возможно, когда-нибудь они и перестанут враждовать, но сколько раз ещё солнце успеет обойти небо?..

Касик не ответил. Опустив голову, он смотрел на пламя. Обождав некоторое время, Анри продолжил:

— ...Испанцы пришли сюда и подчинили вас так же, как когда-то майя подчинили себе другие народы. Я знаю о том, что во время конкисты было много жестокости с обеих сторон. И что покорённые индейцы были рабами. Но разве Испания не отменила рабство? Разве наши миссионеры не принесли вам новую веру, дарящую душам, принявшим её, бессмертие? Разве мы не научились жить в мире?

Касик вдруг ожил:

— Нам не нужна была ваша вера! У нас были свои боги!

— Да, были, — согласился Анри, — но к чему они вас привели? К братоубийственной войне, к рекам крови и вырванным сердцам! Разве ваши боги тоже учили вас милосердию? И где они были, когда вы гибли под ударами наших шпаг и пик?

Касик взглянул на Анри и вновь опустил голову. Немного помолчав, он ответил:

— Да, альмиранте, наши боги стали слабы и потому пали. Мы приняли вашего бога. Он стал нашим богом, и майя перестали умирать на вершинах храмов и в войнах. Мы приняли ваши законы, но мы не стали равны вам. И вы не доверяете нам. Вы запрещаете майя носить оружие и даже ездить на животных. Вы боитесь нас?

— Ты прав, мудрый касик, мы до сих пор не доверяем многим из вас. И это справедливо! Разве на дорогах на повозки не нападают индейские разбойники? Разве не вы напали на асьенду? Даже если вы искренне верили, что на поселения напали испанцы, почему вы не искали правосудия в Белизе или даже в Мериде? Почему вы сразу же поверили в то, что эти нападения совершили испанцы? Не потому ли, что вы знаете повод для такого нападения?

— Ты задаёшь правильные вопросы, альмиранте. Но если у наших народов до сих пор нет доверия, почему я должен сейчас поверить тебе? — лицо касика было задумчивым, а голос усталым.

— Потому что пришло время начать верить друг другу. Я уверен, что наши народы могут жить в мире и делить между собой то лучшее, что есть в наших культурах. Если мы с тобой начнём доверять друг другу прямо сейчас, нашим детям уже не надо будет бояться друг друга. А что касается неравенства — разве у майя нет своей знати, у которой больше прав? Вы вошли в уже существующую иерархию, и нет ничего удивительного, что оказались в самом низу. Все мы стоим на этой лестнице — кто-то ниже, кто-то выше. Даже над королём есть ступени. А что касается ваших прав — всё может измениться. Жизнь меняет королей, а короли меняют законы. Но кое-что изменить и в наших силах. Так давай же откроем пути для новых отношений между испанцами и майя, касик!

Старый вождь погрузился в глубокие раздумья. Анри решил, что вернуться к своим до утра он уже не успеет, тем более что разрезавшие небо молнии и далёкие раскаты грома предвещали начало ночного ливня. Поэтому он снова взял ветку с оставшимися на ней семенами и не спеша доел их. Касик то ли долго думал, то ли решил дать время своему собеседнику поесть, но пока Анри не съел последнее семя, не проронил ни слова и лишь тогда, когда тот бросил в огонь последнюю кожуру, спросил:

— И для этого достаточно, чтобы мы вернули ваших женщин, альмиранте?

Анри кивнул.

— Как много значит твоё слово, альмиранте?

— Если бы я не был уверен, что моё слово будет иметь силу, я бы не принял от губернатора эту миссию и сейчас бы уже горели деревни майя.

Анри сказал это с такой убеждённостью, глядя прямо в чёрные глаза старого вождя, что тот невольно заразился этой уверенностью и кивнул:

— Хорошо. Я тебе верю, альмиранте. Но я не могу вернуть тебе всех женщин.

— Почему?

— Потому что одна из них нашла себе в Нахо-Баалам мужа, а другая больна.

Анри нахмурился. Немного подумав, сказал тоном, не терпящим возражений:

— Все, унесённые вами испанки — католички. Ни одна из них не взяла бы в мужья язычника, тем более что все они овдовели вашими руками.

— Среди моих людей нет язычников. Испанские падре уже давно заставили нас забыть веру предков. Они забирают наших детей в свои обители и обучают их там своей речи, вере и правилам. Лишь старики ещё помнят некоторые традиции предков и то лишь по рассказам своих дедов. Мы ушли в Нахо-Баалам в надежде вернуться к своим корням, но новая вера так глубоко вросла в сердца моего народа, что люди начали роптать оттого, что сюда никогда не придут братья-монахи. Ту женщину никто не принуждал, она сама приняла такое решение.

— В таком случае, когда я поговорю с ней и с тем, кого она выбрала себе в мужья, и она подтвердит мне твои слова, касик, я сам позабочусь о том, чтобы они были обвенчаны в церкви по всем правилам, а потом, если она захочет покинуть город вместе с мужем, я лично прослежу за тем, чтобы им не чинили препятствий!

Выслушав адмирала, касик опять скорбно вздохнул.

— А что за болезнь приключилась у другой женщины? — спросил Анри.

— Вы, испанцы, называете её чёрной рвотой. Она не способна передвигаться. Наш колдун заботится о ней, но, когда я видел её, ей было худо.

— У нас есть лекарь, он позаботится о ней, как только мы доберёмся до неё.

— Неужели ты думаешь, альмиранте, что я покажу тебе дорогу в деревню? — искренне удивился касик, и снова его перья затряслись от беззвучного смеха.

— Вам всё равно не пройти с отрядом через джунгли, — вдруг вмешался Хуан. — Доверьтесь касику, он не англичанин, он вас не обманет, сеньор!

Анри дождался, когда перья над головой индейца перестанут трястись и, уже успокоившись, спросил:

— Где и когда мне ждать всех испанских женщин? — сделал он ударение на слове "всех".

— На реке Белиз есть большая крепость, где живут братья-монахи. Они называли её "миссия". Мы доставим женщин туда на каноэ. Уже через два дня ты сможешь прийти туда и забрать их. Но не забудь, что ты дал слово той, что нашла себе мужа в деревне, позволить стать его женой.

— Миссия на реке Белиз? — переспросил Анри, пытаясь мысленно представить карту Юкатана, виденную им в кабинете губернатора.

— Ты не знаешь такое? — удивился касик.

— Нет, но я найду её.

Касик поднялся.

— Подожди, я ещё не узнал всё, что хотел! — остановил его Анри.

Удивлённый вождь медленно развернулся:

— Что ещё хочет знать альмиранте? — холодно спросил он.

— Я хочу знать, где находится поселение англичан. Ведь твои люди, отводившие туда "торговца", уже вернулись, не так ли?

— Вернулись. Но я не скажу тебе, где поселение. Если действительно это они убили майя из Йаша и Печтун-Ха, мы должны убедиться в этом и отомстить за погибших. Это дело чести!

— Хорошо, — вдруг согласился испанец, — тогда скажи мне, какие подарки получили твои охотники за то, что отвели торговца домой.

Касик задумался, решая, стоит ли отвечать.

— Он дал им палку, которая плюёт железом.

Теперь задумался Анри, пытаясь понять, что бы это могло быть. "Мушкет, не иначе!" — догадался он и улыбнулся.

Его улыбка не ускользнула от глаз касика:

— Ты не считаешь его подарок достойным? — удивлённо спросил он.

— Я считаю его подарок доказательством своих слов, — спокойно ответил Анри.

Касик снова сел:

— Объясни!

— Как много раз уже твои охотники выстрелили из этой палки? — лицо Анри стало сосредоточенно серьёзным, но голос оставался спокойным.

Касик показал два пальца:

— Они стреляли из неё, когда он учил их и когда показывали это мне.

— И ты взял эту палку с собой?

Индеец кивнул и, глядя в лицо испанца, надменно ответил:

— Она нацелена на тебя, альмиранте. Стоит мне отойти и дать сигнал — она плюнет в тебя железом.

Анри пожал плечами, придав лицу безразличное выражение.

— А хочешь знать, почему у моих солдат нет с собой таких палок?

Касик снова кивнул.

— Потому что они не стреляют в джунглях. То, чем стреляют эти палки, которые мы называем мушкетами, боится воды. И твой торговец тоже это знает. Потому он и дал её вам.

— Я не верю тебе, альмиранте! Я сам видел, как она стреляет!

Анри поднялся:

— Это легко проверить. Дай сигнал своему охотнику и пусть он покажет, что умеет.

Краем глаза Анри заметил, как напрягся Хуан.

Касик некоторое время думал, потом снова встал и сказал:

— Ты не дал мне повода убить тебя, альмиранте. Я уважаю твою смелость и вижу, что ты веришь тому, что говоришь. Я найду другую цель, чтобы проверить твои слова. Если они будут правдивы, ты получишь голову этого торговца.

— Я бы предпочёл получить его целиком, ещё живого. У меня к нему есть много вопросов.

— Этого я тебе не обещаю, — задумчиво сказал касик и поднял руку в прощальном жесте.

— Погоди, мы с тобой не обсудили ещё один вопрос. Последний.

— Какой? — не скрывая неудовольствия спросил индеец.

— Мне нужен ваш колдун!

— Зачем? — опешил касик.

— Ты сам сказал мне, мудрый Кукумель Йаш, что это он предложил убить обитателей асьенды. Я должен доставить его на суд в Белиз. Души убитых вами испанцев тоже требуют возмездия, но ещё больше его требуют живые. Виновник должен ответить за смерть невинных! — строго сказал Анри. Его глаза сверкали отблесками огня, придавая ему грозный вид.

— Ты же обещал остановить войну и убийства! — воскликнул поражённый касик.

— Да, обещал. Именно поэтому я требую отдать мне того, кто подбил вас на это гнусное злодеяние. И заметь, мудрый Кукумель Йаш, я не требую его смерти, я лишь хочу поставить его перед судом! Обещаю тебе, что суд будет справедливым. Ты сам можешь прийти туда и свидетельствовать. Или же послать одного из своих людей, чтобы он потом сказал тебе, был ли суд праведным.

На лице индейца появилось выражение глубокой печали. Он сокрушённо покачал головой:

— В памяти моего народа ещё хранятся воспоминания об испанском суде. Если я отдам тебе колдуна, он будет обречён на смерть, а мы останемся без целителя и предсказателя.

— Если ты не отдашь его, от меня будут требовать наказать виновных, но у меня не будет ни англичан, обманом жестоким подбивших твоих людей на убийство испанцев, ни того, кто настоял на том, чтобы вы пошли убивать. Я внимательно слушал тебя, касик. В твоём рассказе было, что вы хотели просто уйти, но именно колдун заставил вас напасть на асьенду, чтобы завладеть мулами и волами. Отдай мне его, и я клянусь тебе своей честью, что никого из твоего народа больше не тронут!

Касик задумался.

— В том, что ты сейчас сказал, есть много правды. Но такое решение я не могу принять сам. Я должен услышать мнение всех. Если мужчины нашей деревни согласятся с твоим требованием, то ты найдёшь колдуна в миссии братьев вместе с женщинами.

— А если не согласятся, ты понимаешь, что за виновником всё равно к вам придут, но уже не я?

— Ты очень мудр, альмиранте и умеешь находить правильные слова, проникающие в сердце. Я верю, что ты сделаешь всё, чтобы не началась война между майя и испанцами. Раз ты сумел убедить меня, неужели ты не сумеешь убедить испанцев? — касик хитро прищурился и защёлкал языком.

Анри невольно улыбнулся и покачал головой:

— Мне стоило немалых усилий убедить губернатора Белиза не отправлять карательный отряд, а дать мне возможность решить это миром. Как долго мне удастся удержать его от этого снова, если я не смогу наказать виноватых?

— Но ведь ты вернёшься с женщинами! — настаивал касик на своём.

— Мне придётся держать отчёт перед губернатором. И я скажу ему всё, что узнал. И он непременно потребует доставил в город того, чья чёрная душа пробудила в жителях Балам-Ха желание убивать. Загляни в своё сердце, мудрый Кукумель Йаш, и ответь мне, неужели это требование моего губернатора, испанского касика, будет несправедливым?

Старый вождь задумался, представляя себя на месте испанского касика. По тому, как каменело его лицо, можно было догадаться, какие ответы он находил в своём сердце. Когда касик снова посмотрел на Анри, отпечаток тягостных дум скорбью лежал на нём.

— Моё сердце говорит, что ты прав, альмиранте! На совете я буду настаивать на том, чтобы отдать жизнь колдуна в твои руки. Но я не могу решать за всех.

— Разве авторитет касика не заставит остальных прислушаться к твоим словам? — голос Анри снова стал спокойным и уважительным.

— Так было раньше, но если люди поддержат моё решение, ты можешь обещать мне, что нашего колдуна не убьют сразу, как только он окажется в вашем городе?

— Обещаю. Я поручу его охрану своим людям, и никто не посягнёт на его жизнь, пока суд не вынесет своего решения.

— Хорошо. Я верю тебе, альмиранте, — сказал касик задумчиво.

Анри почувствовал, что голову старого индейца посетила какая-то идея. Предчувствия не обманули его. Лицо касика просветлело от новой мысли, и с надеждой в голосе он спросил:

— А если мы на ваш суд доставим того торговца, ты согласишься обменять жизнь нашего колдуна на его?

— Это решение будет принимать суд, а не я. Но я могу обсудить это с губернатором и если вы доставите в Белиз этого "торговца" до суда, то, я думаю, это возможно.

— Но сможешь ли ты гарантировать безопасность тем из нас, кто придёт в ваш город?

Анри задумался, вспоминая последний разговор с губернатором. Наконец, поднял глаза на касика и ответил:

— Я поручусь за вас своей жизнью, потому что я верю тебе, касик, а ты веришь мне!

Касик удовлетворённо кивнул.

— Когда будет этот суд?

Не раньше, чем через два дня после того, как я доставлю женщин и колдуна в Белиз.

— Хорошо. Я буду в этот день в твоём городе! — заверил касик, поднял руку в прощальном жесте и исчез в темноте за пеленой дождя.

09.

Из густой черноты тропической ночи со стороны джунглей донёсся резкий крик обезьяны. Ей никто не ответил. Тишину нарушали лишь треск огня и глухие удары тяжёлых дождевых капель по пальмовым листьям. Некоторое время Анри вслушивался в тишину, потом разделся догола и вышел из-под навеса.

Закрыв глаза и подставив под упругие прохладные струи лицо, опухшее и зудящее от бесчисленных укусов летающих насекомых, он раскинул руки и позволил плотной стене падающей с неба воды обнять его тело. Вода обволакивала и, лаская, стекала, смывая с него не только пот и грязь, но и напряжение, принося облегчение воспалённому лицу и натруженным мышцам. Она словно стала проводником, соединившим человека с небом и землёй. Анри вдруг ощутил единение своего "Я" с этой стихией, словно она растворила его в себе. Ему даже показалось, что его коснулось и сознание планеты, но проанализировать свои ощущения он не успел — голос Хуана вернул его обратно в реальный мир:

— Мясо готово, сеньор!

— Иду, — ответил Анри, запуская руки в свою густую шевелюру, чтобы дать возможность воде проникнуть к самым корням, и вспомнил лавандовый аромат кастильского мыла, подумав о том, как кстати бы оно пришлось сейчас.

Вернувшись под навес, Анри взял свою рубаху, чтобы утереться ею, но в последний момент заметил на кружевном воротнике нечто тёмное, длинное и явно живое. Подойдя ближе к огню, он узнал в этой мерзкой, растянувшейся почти под самую горловину, твари довольно крупную, кажущуюся бронзовой в отблесках пламени, пиявку. Хуан, не поднимаясь с места, вытянул шею и, увидев, что рассматривает адмирал, невозмутимо продолжая вытаскивать из золы почерневшие свёртки с мясом, пояснил:

— Это пиявка, сеньор. Если бы она добралась до твоей шеи, она бы сейчас наливалась твоей кровью. Их много в джунглях, они сидят на листьях и ждут свою жертву. Посмотри свою одежду, сеньор, в джунглях много тварей. Есть такие, что очень малы, но очень опасны. Они могут убить или забрать силу даже у великого воина.

Анри брезгливо стряхнул находку в огонь и, более тщательно осмотрев рубашку, вытерся. Затем, достав из мешка чистое бельё, с наслаждением оделся, мысленно похвалив себя за предусмотрительность. Укладывая в мешок грязные вещи, он внимательно осматривал их в красно-жёлтом свете костра, но больше ничего не обнаружил. И лишь натягивая сапоги заметил на одном из них почти под самой манжетой ещё одного "гостя". В этот раз Хуан проявил больше интереса и подошёл ближе.

— Это клещ, сеньор. Он тоже пьёт кровь. Многие люди из нашей деревни, у которых он пил кровь, тяжело болели, и только хороший целитель или колдун могли излечить их. Не тронь его руками, я сам! — с этими словами он вытащил уже знакомый Анри нож и осторожно, чтобы не прорезать мягкую кордовскую кожу, подобрал это маленькое, но такое опасное существо и ещё более осторожно поднёс его к костру и стряхнул в огонь.

После этого Хуан вернулся к Анри и, порывшись в кожаной сумке, спрятанной на поясе под маштлатлей, достал маленький горшочек из необожжённой глины, закрытый крышкой с ушком, через которое проходил кожаный шнурок, привязанный к таким же ушкам на боках горшочка.

— Вот, сеньор, возьми это и намажь своё лицо и шею, — сказал он, протягивая Анри горшочек, предварительно сняв с него крышку.

Взяв предложенное, Анри принюхался к тёмному густому снадобью. Резкий незнакомый запах ударил в нос. Поморщившись, он хотел уже было вернуть это хозяину, но свободная рука сама собой дотронулась до опухшего лица. Это придало Анри решительности, и он, зачерпнув пальцем красноватую маслянистую тягучую массу, вернул сосуд Хуану и стал обеими руками втирать в кожу это сильно пахнущее средство. Странная мазь приятно холодила, изгоняя зуд. Но не успел Анри закончить, как изначально приятный холодящий эффект сменился слабым жжением, которое постепенно усиливалось.

— Ты что мне дал? — накинулся он на старого охотника.

— Лекарство, — спокойно ответил тот, подавая Анри развёрнутый банановый лист с аппетитно выглядевшими кусками мяса.

Несмотря на усиливающееся жжение, поддавшись уверенному тону индейца, Анри вдруг успокоился, сел и, взяв угощение, отправил в рот первый кусок. Мясо было мягким и сочным, но совершенно несолёным, и от того показалось Анри безвкусным.

— Сейчас тебе будет хорошо, — сказал вдруг Хуан, глянув на лицо Анри. — Наши женщины мажут этим маслом детей и свои лица. Оно отгоняет кровопийц. Мужчины редко используют его. Мы обмазываем себя глиной. Я взял это для тебя у колдуна в Нахо-Балаам. Я видел твоё лицо, сеньор. Ты был добр ко мне. Я хотел быть добр к тебе, — закончил старик и отправил в рот кусок мяса, предварительно посыпав его золой.

— Погоди, — остановил индейца Анри, когда тот потянулся за следующим куском.

Притянув к себе один из своих мешков, он недолго поискал в нём и вытащил завёрнутые в ткань сухари и баночку. Тоже небольшую, но стеклянную и заткнутую пробкой. Положив сухари между собой и Хуаном, Анри открыл баночку и пальцами взял щепотку мелких сероватых кристалликов. Посолив своё мясо, он протянул соль индейцу:

— Бери, так будет вкуснее.

Глаза старика радостно заблестели, но баночку с солью он принял с таким выражением на лице, как будто опасался, что его лишь дразнят. Анри невольно улыбнулся и в этот момент понял, что ему стало легче улыбаться — отёк отступил, лицо больше не жгло и укусы не зудели.

Впервые за два дня наевшись досыта, Анри вспомнил про свой анкерок, на дне которого ещё оставалось немного воды. Сделав пару глотков, он протянул бочонок Хуану. Допив воду, тот вернул его Анри, поднялся и, вытащив из-за пояса нож, шагнул в темноту, под монотонно барабанящий по навесу дождь.

Высунувшись, Анри выставил анкерок под тяжёлые струи, надеясь, что до утра хоть что-то попадёт через неширокое отверстие вовнутрь. Увидев лошадь, жадно ловящую языком "небесную воду", мысленно выругал себя за то, что, понадеявшись вернуться в лагерь до ночного ливня, не позаботился сделать из банановых листьев корыто для сбора дождевой воды. Затем, даже не успев подивиться внезапному уходу индейца, устроив голову на одном из мешков и, закутавшись в плащ, крепко уснул.

Чехия, Прага, июнь 2011 года.

Три последних недели были для Агаты самыми невероятными в её жизни. Всё это время она, затаившись в сознании Анри, лишь тихо наблюдала его глазами жизнь в далёком Карибском море эпохи испанской колонизации. Дело это оказалось не таким простым, как думалось раньше — Анри и Агату разделяли не только триста пятьдесят один год и девять тысяч триста девяносто километров, но и созданная расстоянием семичасовая разница во времени. Ну, в самом деле — как наблюдать за человеком, если вы уже сели завтракать, а он ещё только идёт спать? С одной стороны, это было удобно, потому что ночью у Анри, обычно, ничего особенного не происходило, а у Агаты в это время были в разгаре рабочие будни. Но, с другой стороны, когда на Карибах начинала кипеть жизнь, Агата уже валилась с ног — сезон отпусков ещё не был в полном разгаре и пациентов было много, да и домашние дела требовали времени и сил.

Рассказать кому-нибудь о приключившемся с ней Агата боялась — проработав почти двадцать лет психологом, она понимала, какой могла бы быть реакция тех, кому она открыла бы свою тайну. Да и рассказывать пока особо было нечего — в течении этих недель ничего особенного не происходило, если не считать несколько морских боёв армады Анри с пиратами. Тем более что бои, учитывая большое преимущество армады Анри в количестве кораблей, в обоих случаях закончились быстро. Однако зажимать уши от грохота пушек ей с непривычки таки пришлось, да ещё и при пациентах. Благо стояла жуткая жара и можно было сослаться на боль в ушах из-за воспаления, спровоцированное вентилятором. А вот к вони припортового города и корабля, обмазанного какой-то едко пахнущей белой пастой, с пропитанными вонючим жиром парусами и обмазанными смолой канатами она привыкла быстро. Хуже дело обстояло с вездесущим запахом немытых потных тел и чеснока. К счастью, ароматические палочки и масла, с помощью которых она создавала располагающую к задушевной беседе атмосферу, хорошо переключали на себя обоняние.

Тем не менее Ярослав заметил изменившиеся интересы жены. Министерство, которое заключило с ним контракт на обеспечение и обслуживание компьютерной техникой, расширялось, и его и без того ненормированный рабочий день растягивался иногда допоздна. Но, когда бы он не вернулся домой, он заставал Агату не у телевизора, а у компьютера, читающей не о новинках медицины, а то дневники конкистадоров, то биографии испанских дворян, то историю Испании и её колоний.

Агата действительно пыталась узнать о эпохе, в которую попала, как можно больше. Вначале ею двигало желание доказать самой себе что видимое частью её сознания не галлюцинация. Потому она стала искать в сети морские термины, которые слышала чаще всего и оказалось, что все те неслыханные ранее слова, как "рангоут", "нактоуз", "бейдевинд" и подобные — не плод больного воображения. Подобным образом дело обстояло и с именами. Нашла она в сети и графа Альменара, и отца Фернандо — графа Алькаудете, и отца Себастьяна — дона Фернандо Альварес де Толедо и Мендоса, шестого герцога Альба. Страницы истории семнадцатого века оживали перед её глазами, хотя она и смотрела на неё глазами Анри.

Всё более убеждаясь в реальности происходящего, Агата задумалась о причинах и реализации переноса части её "я" не просто в чужое тело, а ещё и отделённое тремя с половиной столетиями. Увы, ни медитации, ни поиски в интернете подобных историй ничего не дали. Исходя из твёрдой веры в то, что случайностей не бывает, а подлинный смысл переноса, как и то, кто и как это сделал, ей пока были неизвестны, она отважилась "выйти из тени". Чтобы лучше понимать мотивацию поступков человека, с которым ей теперь пришлось делить тело, Агата решила действовать по хорошо отработанной схеме и "просмотреть" прошлое Анри. Но не только это было причиной её любопытства — была в этом мужчине какая-то затаённая в душе грусть. Она читалась и в его глазах, когда, заставив Анри задержаться у зеркала чуть дольше, Агата впервые смогла рассмотреть его. Однако осторожное копание в памяти "сожителя" ничего не дало — слишком глубоко он прятал воспоминания о своём детстве и юношестве, сопротивляясь даже во сне. Пока Агата "выкапывала" из самой глубины его памяти образы родителей, она ощущала передающиеся от Анри обволакивающие душу тепло и любовь, но чем выше она поднималась, тем замытее становились картинки, а сознание заливала печаль. Поняв, что Анри специально прячет в глубину подсознания какую-то сильную душевную боль, Агата решила попробовать разговорить его.

Хотя сказать, что прошедшее время было бесполезным, было бы нечестно. Слушая мысли Анри, она была приятно удивлена, поняв, что тот тоже составляет психологические портреты своего окружения и даже систематизирует их. Людей он подразделял на три категории: те, кому можно полностью довериться, те, кто словно флюгеры — держат нос по ветру выгоды, но, если уж дал слово, то сдержит его, и те, что во всём ищут лишь свою выгоду и обманут, даже поклявшись, если получат более выгодное предложение. К первой Анри относил всех своих друзей и Себастьяна. Из второй Агата пока знала лишь губернатора Белиза, а вот в третьей, похоже, расположилась жена Фернандо. Такое мнение Эль Альмиранте о жене друга Агате показалось необоснованным, тем более что в памяти Анри ей не удалось найти аргументов для такого размещения. Заинтригованная она, посетовав, что не может перепрыгивать из одной головы в другую, решила что ответ может быть спрятан где-то в глубине подсознания Анри и надеялась со временем разгадать эту загадку.

Пользуясь тем, что в пятницу приём начинался во второй половине дня, она решила предшествующую ночь посвятить более активным действиям. Дождавшись, когда муж уснул, она тихо вышла из спальни и не зажигая свечи, села на ковёр в сукхасану и полностью переключилась на Анри. Тот в это время сидел в церкви, благоговейно распевая псалмы. Агата не была атеисткой. Как и многие в тяжёлые жизненные моменты она искала бога, но встретившиеся на её пути попы вызвали отторжение к христианству и толкнули на поиски альтернативы. Начитавшись древних и современных философов и мистиков, она создала себе свою собственную картину Вселенной и её законов. И они отличались от тех, которые проповедовала церковь. Поэтому, когда Анри погрузился в свои мысли, задавая богу вопросы, на которые вряд ли получил бы ответ Небес, Агата на очередное "Почему?" ответила сама фразой, которая звучала в ней ещё со школьной скамьи: "Потому что религия — опиум для народа!". Нельзя сказать, что Анри испугался. Вначале он даже не понял, что чужой голос, заговоривший с ним, у него в голове, и стал оглядываться. Осознав, что никто из сидевших рядом не обращался к нему, он растерялся. А Агата, решив заявить о себе и установить контакт, продолжала свою антирелигиозную проповедь. И только тогда, когда почувствовала нарастающий в сознании Анри страх, осознала, какую сделала глупость. Человек из XVII века, особенно испанец, уверенный в незыблемость католичества и никогда не слышавший даже слова "телепатия", первым делом подумал, что это сам дьявол искушает его, проверяя силу веры. Лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации, Агата невольно втянулась в дискуссию, пытаясь выдать себя за "голос подсознания". Вышло не очень убедительно, потому она продолжила следить за Анри, стараясь сгладить последствия "контакта". Да и события начали стремительно развиваться. Ошарашенная не менее Анри вначале недвусмысленным признание дочери губернатора в чувствах к нему, а затем присягой дона Себастьяна, Агата забыла про сон. Краешком сознания наблюдая за ужином в доме Фернандо и испытывая лёгкое опьянение от выпитого Анри алкоголя, она наслаждалась вкусом испанской кухни и размышляла над мотивами, побудившими испанского гранда принести, по сути, вассальскую присягу плебею. Мотивы Исабель тоже были не очень понятны — чтобы она там ни говорила, но Агате не очень верилось, что дочь графа хотела бы стать женой пусть даже богатого и красивого, но простолюдина. Но ещё менее она верила словам Себастьяна. "Зачем ему это нужно?" — задавалась она вопросом. В отличие от Анри, поверившего в искренность клятвы, Агата, как человек современный, верила в бескорыстие так же, как и в инопланетян — и то, и другое наверняка существует, но где-то очень далеко.

Когда зазвенел будильник Ярослава, поднимавший его на работу, Агата, в полной уверенности, что уже ничего интересного в Белизе не произойдёт, отправилась готовить завтрак. Но не успела она допить свой кофе, как губернатор срочно вызвал к себе Анри. Пропустить такое и лечь спать хотя бы на пару часов перед работой? Вот ещё! Агата, несколько рассеяно поддерживая разговор с дочерью о делах, внимательно слушала разговоры во дворце губернатора.

Когда Анри заявил о своём намерении отправится в поход против индейцев, Агата поняла, что она не может позволить себе упустить возможность увидеть настоящих майя. К тому же мысль о том, что вряд ли индейцы, напавшие на какое-то поместье, дадут ему время высказаться о желании урегулировать ситуацию без насилия, и на этом походе может закончится её путешествие в прошлое, заставило Агату действовать. Первым делом надо было отменить пациентов, чтобы не только успеть хоть немного отдохнуть, но и поразмышлять над тем, чем она могла бы быть полезна Анри в этой экспедиции. Как бы ни было тяжело жить двойной жизнью — за себя и "за того парня", женщина уже успела привязаться к этому симпатичному и близкому ей по обострённому чувству справедливости, мужчине. Гибель Анри для неё теперь уже была бы не просто смерть героя приключенческого фильма, а потеря близкого человека. Выпроводив дочь в институт, а мужа на работу, Агата, недолго думая, наставила будильник на полдень и отправилась спать.

Когда "Одинокий пастух" Джеймса Ласта вырвал её из объятий Морфея, она позвонила в регистратуру и взволнованным голосом сообщила о лопнувшей трубе. На основании того, что она ликвидирует потоп и ждёт аварийку, попросила медсестру перезаписать пациентов на иные дни.

Укорив себя за ложь, она тут же нашла себе оправдания в том, что жизнь испанца, который, сам того не зная, стал её подопечным, находится в опасности, в отличие от запутавшихся в самих себе чехах. Вооружившись планшетом, поставила на журнальный столик термос с чаем и вазочку с печеньем, залезла с ногами на диван, устроилась поудобнее, и отправилась в юкатанские джунгли верхом на лошади, чего никогда ранее не делала.

* * *

Время в обеих реальностях летело быстро.

Когда домой вернулся с работы Ярослав, Анри с затаённой тревогой приближался к поместью "Красивая излучина". Готовя ужин, Агата внимала разговоры мужа с дочерью менее внимательно, чем Анри с его солдатами. Когда Ярослав опять ушёл спать один, обиженный невниманием жены и отказом рассказать о проблемах, не дающих ей спать, о существовании которых, обеспокоенный поведением Агаты он не сомневался, Анри ехал под сенью огромных серебристых деревьев к месту встречи с вождём племени майя, напавшего на испанское поместье.

Валясь с ног от усталости, женщина отправилась в постель, съедаемая тревогой за человека, волею каких-то неизвестных сил ставшего ей близким. И лишь поздним утром, пробравшись из глубокого сна без сновидений, за чашкой кофе, заботливо поданного мужем в постель, она узнала, что Анри добрался до прогалины в джунглях и крепко спит в укрытии, построенном из бамбука старым майя, встреченным им по пути в поместье...

Когда Агата объясняла мужу свою рассеянность мыслями о тяжёлом случае, она не кривила душой. Вот только то, что этот случай — она сама, она упустила из своего рассказа.

Во время обеда ситуация в Белизе достигла пика напряжённости — Анри отправился один навстречу неизвестности. Пока он строил себе новый укрыт, Агата лихорадочно искала в сети информации о опасностях, подстерегающих в джунглях.

...И в эту ночь угрюмый от беспокойства муж опять ушёл в спальню сам. Агата же, напившись крепкого кофе, села на своё любимое медитативное место и стала ждать появление майяского вождя...

"Ну вот я и увидела настоящих индейцев майя!" — сказала она себе, когда украшенная перьями фигура вышла из джунглей и приблизилась к костру. "Если бы не этот касик, я бы, наверное, была разочарована — ничего похожего на те картинки, что можно найти в интернете. Да и величественных пирамид мы не встретили" — прислушиваясь к разговору Анри с индейцем, "шёпотом" думала Агата. Когда договор между этими двумя был заключён, уже светало. "Ну, похоже, жизни Анри ничего не угрожает. Во всяком случае от индейцев", — рассудила женщина, допивая пятую чашку кофе и, пока Анри купался под тропическим ливнем и ужинал жареным обезьяньим мясом, отправилась делать проснувшимся мужу и дочери оладушки на субботний завтрак.

Пообщавшись во время завтрака с семьёй, обсудив с ними проблемы вырубки тропических лесов и дождавшись, пока Анри крепко уснёт, Агата под предлогом усталости удалилась в спальню и принялась внушать Анри всё, что узнала о опасностях тропиков. "Странно, что я никогда об этом раньше не задумывалась, — в перерывах между внушениями мелькнула у неё мысль, — хотя чего странного-то — я же в джунглях никогда не была и не собиралась, по крайней мере в этой инкарнации. А сейчас, когда я начиталась столько всяких ужасов о разных тропических болезнях, разносимых москитами и клещами, о ядовитых пауках и змеях — меня туда уж точно никто не заманит!" — потрогав ещё совсем недавно зудящее лицо от укусов мошкары, полученных Анри, Агата подумала, что надо будет в следующий раз заготовить чего-нибудь антигистаминное и обезболивающее. "Если у меня так зудят укусы, полученные не мною, и болят мышцы, хотя не я рубила бамбук саблей, интересно, что будет со мной, если вдруг Анри будет ранен или умрёт?" — — эта мысль, которая почему-то не приходила раньше, враз отогнала сонливость. Агата задумалась. Логика подсказывала ей, что все ощущения дискомфорта, которые испытывал Анри, проявляются у неё лишь эмпатически, и если она примет таблетку ксизала, например, чтобы унять зуд, это поможет ей лишь потому, что она знает, что это за препарат, но Анри, скорее всего, облегчения не почувствует. Та же логика подсказывала, что в случае смерти испанца её двойная жизнь, с наибольшей правдоподобности, прекратится. К своему удивлению, дойдя до этого вывода, Агата вдруг поняла, что она не хотела бы этого. И не только потому, что не желала смерти Анри — он был ей очень симпатичен своей порядочностью, честностью и, несмотря на то что не колеблясь прикажет открыть огонь по вражескому кораблю или же в битве будет безжалостно рубить врагов, она чувствовала в нём уважение к жизни. Пусть это было продиктовано его религиозностью, но убеждение, что только бог, даровавший жизнь, имеет право забрать её — ей импонировало. Но и потому, что для неё закрылся бы новый мир, который она только начала познавать.

"Ну ладно, про пауков и змей я его предупредила, хотя, вероятно, это ещё сделает старый индеец, — вернулась Агата к своей "работе". — Вот уж, кстати, подарок небес! Надо же, как он вовремя появился — прямо как специально его кто-то навёл на нас! Да, надо ещё будет Анри намекнуть, когда проснётся, что если баночку с мазью Хуан взял у колдуна для него, то неплохо было бы чтобы она у него и осталась. Мало ли где она ещё может пригодиться. Некоторые вирусы, переносимые москитами, даже сегодня ещё не умеют лечить. И, похоже, что если индейцы правильно поставили диагноз заболевшей женщине, то это как раз тот случай", — вздохнула женщина, вспоминая то, что недавно читала про болезнь, которую испанцы называли "чёрной рвотой", а сейчас её знают как "жёлтую лихорадку". Не зря её сравнивали с чумой — она опустошала целые города в Карибском бассейне, пока в конце XIX века кубинский врач не выяснил, что это заболевание переносят комары и в XX веке не началась борьба с комарами. "Кстати, надо бы заодно заставить Анри заняться поисками хинного дерева для профилактики малярии, а то её тоже можно от комаров подхватить. Да, чуть про клещей не забыла! Они тоже столько гадости разносят, которую даже сейчас, в эпоху антибиотиков, не всю лечат, а тогда так и говорить нечего! Хорошо ещё, что испанцы даже в такую жуткую жару не отказываются от своих привычных нарядов, не оставляющих клещам много лазеек. Так, а что же такого потом придумать, чтобы отправить Анри на поиски хинного дерева в Южную Америку? Он же собирается на Ямайку," — передав спящему мужчине всё о переносимых насекомыми болезнях, задумалась Агата. — Ну что же, что могла — я сделала. Теперь осталось лишь надеяться, что он всему тому, что ему сейчас снилось, поверил. А я, на всякий случай, в его следующую ночь сеанс продублирую", — и с чувством выполненного долга женщина, наконец-то, спокойно уснула...

10.

Анри спал сном праведника — крепко и спокойно. Ему снилось ласковое, залитое солнцем море, на которое он почему-то смотрел не со шканцев "Победоносца", а с балкона губернаторского дворца. Рядом стояла улыбающаяся контесса Исабель, а на её руке сидел большой красный попугай с длинным синим хвостом. Исабель подняла свободную руку и нежно погладила Анри по щеке. Её красивые, манящие губы были так близко, что он невольно поддался искушению и потянулся к девушке, но в этот момент на её лицо пала тень и послышался шорох со стороны дверей. Радостное выражение Исабель сменилось недоумением. Она повернулась на шум. Анри проследил за ней взглядом и в дверях увидел леди Энн Хэмптон. Девушка, которая уже долго будоражила его мысли, медленно двигалась к нему, протягивая руки и шурша белым платьем. Вдруг попугай на руке контессы Исабель захлопал крыльями, пронзительно закричал и полетел к леди Энн. Лицо любимой исказила гримаса злости. Анри попытался ухватить попугая за длинный ярко-синий хвост, но тот вырвался из его рук и продолжал угрожающе лететь к леди Энн. Тогда Анри привычным движением руки нащупал рукоять заткнутой за спину даги, рванулся к англичанке на помощь и...

Проснулся.

Ласковое утреннее солнце дотянулось до его лица, нежно касаясь щеки. Где-то далеко в лесу перекрикивались обезьяны, а небольшое облако мошкары уже кружило над лицом, не решаясь, однако, испробовать его на вкус. "Пожалуй, надо бы у Хуана выпросить это его вонючее снадобье", — пришла в голову первая связная мысль, окончательно вернув его из мира грёз.

Вспомнив, что старик ушёл в ночь, Анри поднялся и сразу же увидел Хуана, сидевшего на корточках перед костром. Рядом с ним прислонённые к навесу стояли длинные бамбуковые стволы, а напротив растянутые на воткнутых в землю палках сушились шёлковая рубашка и колет. Увидев, что испанец проснулся, старик показал рукой на бамбук:

— Я принёс воду, сеньор!

Анри подошёл к индейцу и, присев рядом, заговорил:

— Твоё снадобье принесло мне облегчение. Я бы хотел купить его у тебя.

Старый охотник, сушивший свою маштлатль на вытянутых к огню руках, покачал головой:

— Я брал его для тебя, сеньор. Оно твоё, — с этими словами майя отложил на помост дымившуюся ткань и, вытащив из поясной сумки глиняный горшочек, протянул его Анри.

Взяв такой полезный подарок, Анри, подчиняясь порыву благодарности за заботу, проявленную индейцем, укладывая чудесное средство в мешок, вытащил из него баночку с солью и протянул её Хуану:

— Вот, возьми. Мне кажется, она для тебя значит намного больше, чем для меня.

Удивлённый такой невиданной щедростью, старик снова отложил свою маштлатль и с благоговением взял подарок.

— Когда я найду женщин, наш договор потеряет силу, — начал Анри разговор.

Старик кивнул.

— Ты уже решил, куда пойдёшь — к майя или ица? — продолжал Анри.

— Нет, сеньор. Духи моих предков пока не навели меня на новый путь.

— Может, это потому, что тебе незачем уходить?

Хуан внимательно посмотрел на Анри, стараясь понять, куда он клонит.

— Ты заслужил моё уважение, и я хочу предложить тебе работу.

— Нет, сеньор, я благодарен тебе, но когда ты найдёшь своих женщин, я уйду, — решительно сказал старик и поднялся. — Надо возвращаться. Нас ждёт ещё далёкий путь.

— Ты знаешь, где миссия, в которую повезут испанок? — спросил Анри, тоже вставая.

— Нет, но я помогу тебе найти правильный путь в любом направлении, которое ты укажешь.

— Ну что же, тогда для начала вернёмся в Белиз. Собирайся.

— Да, сеньор, но сначала мы должны наполнить твой деревянный сосуд водой, — с этими словами Хуан потянулся к бамбуковым стволам: — Прошу тебя, сеньор, руби здесь, — указал он место на бамбуке и крепко ухватил его руками.

Вытащив из земли свою саблю, Анри с размаху ударил клинком по указанному месту. Свиснув, сталь прошла сквозь ствол, почти не встретив сопротивления.

Откинув отрубленное, индеец наклонил оставшуюся часть ствола над анкерком и в бочонок потекла прозрачная желтоватая жидкость. Не прошло и получаса, как анкерок был заполнен.

Одев колет, Анри уложил почти высохшую рубашку в мешок, оседлал жеребца, с помощью Хуана приторочил мешки и бочонок, надел шляпу и, взяв лошадь под уздцы, направился к мысу джунглей, разрезающему две прогалины.

Когда, обогнув лес, он увидел лагерь, там царило ленивое спокойствие. Первым его приближение заметил один из часовых.

— Эль альмиранте вернулся! — понеслось над прогалиной, распугивая птиц.

Когда Анри подошёл к укрытию, там уже его ожидали дон Себастьян, Антонио и лейтенант Контрерас.

— Рад вас видеть живого и во здравии, сеньор Анри, — поприветствовал друга капитан-лейтенант. — Надеюсь, вы принесли нам приятные вести.

Анри кивнул:

— Да, капитан. Командуйте сборы, мы идём домой.

— И что же приятного в этой новости? — раздался язвительный голос лейтенанта. — Наше задание не выполнено!

— Вы знаете, где на реке Белиз находится старая миссия? — вместо ответа спросил его Анри.

— Нет, — ответил идальго Контрерас, — а вы что, желаете исповедаться?

— Я намереваюсь забрать оттуда сеньору Паулу и остальных женщин, — не реагируя на язвительность молодого дворянина, спокойно сказал Анри.

— Женщины там? — тихий голос дона Себастьяна помешал лейтенанту снова проявить остроумие.

— Ещё нет, но будут через два дня. Кстати, доктор, — повернулся Анри к сеньору Антонио, — по словам касика одна из них больна чёрной рвотой.

Услышав это, доктор побледнел.

— Это очень опасно? — обеспокоился Анри, увидев реакцию доктора.

— Очень, друг мой, — взволновано ответил тот. — Похоже, у нас тоже есть заболевший. Пока что я не уверен, если это действительно чёрная рвота — признаки появились лишь вчера вечером и пока рано судить, но если мои опасения подтвердятся, то нам нельзя в город. Лишь один Господь знает, сколько из нас ещё заболеет, но, если мы принесём эту лихорадку в Белиз, он будет обречён!

Анри ещё никогда не видел Антонио таким удручённым.

— Но мы так же не можем оставаться здесь и ждать смерти! — в голосе Анри смешалось отчаяние и возмущение.

— Это не все плохие новости, сеньор Анри, — в голосе сеньора Антонию появилась какая-то обречённость. Анри ждал продолжения, как судебного приговора. — Одного из наших солдат укусила змея, и ему очень худо, а один из солдат губернатора наелся тех ядовитых яблок и корчился в муках. Мне пришлось дать ему опиум.

Анри в отчаянии снял шляпу и кинул её оземь.

— Где эти люди? — вдруг вмешался Хуан.

— Ты умеешь лечить? — недоверчиво проворчал доктор.

— Нет, — спокойно ответил индеец, но я могу сказать тебе, кто из этих двоих останется жить, сеньор.

— Хорошо, пойдём, — махнул рукой доктор Антонио и вдруг замер, взглянув на Анри: — Что у вас с лицом, сеньор Анри?

Анри недоуменно провёл по лицу рукой, только после возгласа доктора обратив внимание на удивлённые взгляды офицеров и непонимающе взглянул на сеньора Антонио.

— Я сейчас, подождите, — бросил тот на бегу, скрываясь в хибаре, построенной для них Хуаном.

Спустя несколько минут он вернулся и протянул Анри маленькое зеркальце в скромной бронзовой раме. Всматриваясь в серебристую гладь, Анри увидел, что его загорелое лицо стало ещё более тёмным и приобрело красноватый оттенок.

— Кажется, я знаю, отчего майя такие краснокожие, — улыбнувшись, он вернул зеркало и взглянул на индейца. Тот по-прежнему терпеливо ждал доктора, обещавшего показать ему пострадавших солдат.

— Это от мази, которую подарил мне Хуан, — принялся объяснять Анри необычный цвет своего лица.

— Какой ещё мази? — недовольно поинтересовался доктор.

— Мази, которая спасла меня от зуда и новых укусов летающих бестий. Они и ваши лица сделали не только красными, но и распухшими, — с этими словами Анри полез в один из мешков, куда он накануне бережно уложил подарок старого индейца.

Больше всех снадобьем заинтересовался доктор. Он первый протянул руку, когда увидел маленький сосуд.

Резкий запах заставил его поморщится.

— Нанесите это на лицо и разотрите, — посоветовал ему Анри.

Взяв на палец немного снадобья, доктор стал недоверчиво разминать его, время от времени принюхиваясь.

— Вы позволите, адмирал? — тихий голос дона Себастьяна прервал анализ сеньора Антонио. После кивка Анри тот недовольно передал сосуд капитан-лейтенанту.

— Не пугайтесь, когда поначалу почувствуете жжение. Оно уйдёт вместе с зудом, — вспомнив свои первые ощущения, предупредил друга Анри.

Глядя на дона Себастьяна, доктор стал размазывать по лицу индейское снадобье. Закончив, он снова махнул рукой старику, и они ушли в сторону большого костра, вокруг которого за прошлый день появилось немало навесов.

— Не желаете тоже попользоваться, ваша милость? — обратился Анри к лейтенанту Контрерасу, но тот лишь брезгливо поморщился и отправился вслед за доктором.

11.

Оставшись наедине с Себастьяном, Анри увлёк его под навес поближе к костру и рассказал другу всё, что узнал от касика, не забыв упомянуть и о заключённом с майя договоре.

— Что вы намерены предпринять в сложившихся обстоятельствах, Анри? — задумчиво спросил аристократ.

— Нам надо идти, — уверенно ответил Анри. — Надо продумать, как мы понесём больных — я не оставлю их тут умирать.

— С теми, что отравлены, я согласен, но как быть с опасениями доктора? Мы не смеем подвергнуть город риску эпидемии!

— А я и не намеревался этого делать, — спокойно ответил Анри. — На нашем пути, примерно в шести лигах от Белиза и пол лиги южнее дороги есть монастырь францисканцев. Я намерен доставить больных туда, а заодно и расспросить монахов о миссии на реке Белиз. Если же они не знают, где она, мы узнаем это в Белизе. К тому же, если под сенью святого Бонавентуры у нас появятся ещё больные, мы и их поручим опеке братьев. Разве может быть более пригодное место для страдающих, чем святая обитель ордена, взявшего на себя обет заботиться о больных?

Подумав, Себастьян кивнул:

— Пожалуй, это самое мудрое решение, которое можно было найти. Осталось доставить больных к братьям-францисканцам.

Мужчины поднялись и направились к солдатам, сидевшим вокруг огня без привычных грубых солдатских шуток, сдобренных громким хохотом.

Разглядев среди навесов Хуана, резко выделявшегося среди одинаково одетых испанцев, Анри устремился к нему. Лейтенант Контрерас, увидев дона Себастьяна, оттолкнул что-то говорившего ему доктора и шагнул навстречу, гневно крикнув:

— Всё, с меня хватит! Я забираю своих людей и возвращаюсь в Белиз!

— Вы, идальго, кажется, забыли, что находитесь под моим командованием, — не повышая голоса, ответил ему дон Себастьян.

— Под вашим командованием мы тут все передохнем! — всё более возбуждаясь, продолжал лейтенант.

— Если вы немедленно не прекратите истерику, я прикажу арестовать вас! — голос дона Себастьяна стал твёрже.

Не обращая внимания на слова капитан-лейтенанта, идальго повернулся к одному из своих солдат:

— Капрал, командуйте нашим людям сбор! Мы уходим!

— Да, сеньор лейтенант! — глухо ответил немолодой капрал, виновато глянул на Анри и махнул рукой в сторону одного из костров:

— Отряд, седлать лошадей! — затем кашлянул, собираясь с духом, и несмело спросил: — А как быть с Масиасом, ваша милость? Ему совсем худо, он не то что в седло, он и на земле сесть не сможет!

Лейтенант Контрерас уже повернулся было спиной к Анри и дону Себастьяну, собираясь уйти, но вопрос капрала остановил его.

— Пусть об этом идиоте позаботятся дон Себастьян со своим плебейским сеньором! — презрительно бросил идальго и направился к одному из навесов.

— Стойте, лейтенант! — вдруг окрикнул его Анри, задержав рукой рванувшегося за идальго Контрерасом капитан-лейтенанта. — Если вы сделаете ещё шаг, мой стилет остановит вас навсегда.

Молодой дворянин повернулся на голос. Его лицо исказила кривая усмешка:

— Человек, боящийся проливать кровь, угрожает мне смертью?

Вместо ответа Анри неспешно опустил руку в голенище, нащупывая спрятанный там стилет. Солдаты, привлечённые спором командиров, стали медленно окружать их. Раздался звук вынимаемых из ножен клинков. Лицо идальго побледнело.

— Вы не посмеете, — прошипел он, — вас за это повесят!

— За свои поступки я готов отвечать и перед людьми, и перед Богом, ваша милость, — спокойно парировал Анри, перехватывая тонкое лезвие стилета пальцами. — А вы готовы держать ответ перед Всевышним за свои деяния?

— Вы заплатите мне за это, я клянусь! — выкрикнул лейтенант Контрерас.

— Сначала будете расплачиваться вы. За бунт, — спокойно сказал дон Себастьян и, подойдя ближе, протянул руку: — Вашу шпагу, лейтенант! Вы арестованы за неповиновение и попытку дезертирства.

Оглянувшись на своих людей, которые застыли на местах и явно не горели желанием умереть за него, идальго отстегнул шпагу и швырнул её под ноги дону Себастьяну. Сразу же несколько солдат в тёмно-синих колетах окружили лейтенанта, а один из них поднял с земли оружие и с почтением подал его капитан-лейтенанту.

— Свяжите его и оставьте под одним из навесов, — приказал солдатам дон Себастьян.

— Сезар, командуй сбор, — обратился он к подошедшему помощнику.

— Да, сеньор капитан, — привычно ответил старый солдат.

Не успел его зычный голос напугать притихшие джунгли, как лагерь ожил.

— Что так разгневало лейтенанта, доктор, что он так резко изменил свои намерения и вместо того, чтобы отправиться на поиски деревни майя, решил сбежать в Белиз? — обратился Анри к до сих пор молчавшему сеньору Антонио.

— У нас есть ещё один заболевший, — доктор указал рукой на недалёкий навес.

— А какие шансы у отравленного и укушенного? — продолжил расспрашивать Анри, взглянув на Хуана.

Но вместо индейца снова ответил доктор:

— Наш краснокожий друг уверил меня, что Лоренсо выживет, ибо змея, его укусившая, была ещё слишком мала, но двигать рукой сможет очень нескоро. Да и в седле ему не удержаться. Он опять потерял сознание, и у него сильный жар. Что же касается отравившегося, то, по словам Хуана, сок яблок смерти проник в его кровь, и теперь беднягу ждёт жуткая смерть. Всё, что мы можем сделать для него — это избавить от мучений ударом милосердия.

Анри нахмурился.

— Чем ты можешь подкрепить свою уверенность? — обратился он к индейцу.

— У человека, которого укусила змея, две чёрные точки на синем пятне — вот здесь, — Хуан показал пальцем место у самого запястья, — это укус сурукуку. Эта змея может быть очень большой. Но та, что укусила твоего человека, ещё не выросла. У большой сурукуку большие зубы. От них был бы большой след. Если бы его укусила большая змея — он бы умер. От молодой сурукуку он будет долго болеть. Очень долго, но не умрёт. Другой человек ел маленькие яблоки смерти. Я не знаю, сколько он их съел, но я знаю, что их сок попал в его кровь. Его глаза плачут кровью. Жуткий огонь пылает в его внутренностях и растекается по жилам. Сок злого дерева уже пожирает его изнутри. Он будет умирать в муках, истекая кровью из всех отверстий.

— Если всё так, как ты говоришь, почему же я не слышу его стенаний? Никто не снесёт такой боли молча, — недоверчиво покачал головой Анри.

— Я дал ему опиум. Он визжал от боли и извивался, как змея на углях, — вмешался доктор.

— Как долго ему осталось жить? — спросил дон Себастьян у старого майя.

— Думаю, он умрёт до заката. Или ночью. Но восход он уже не увидит — в этом я уверен.

Мужчины переглянулись.

— Должен ли я окончить его мучения, сеньор Анри? — тихо спросил капитан-лейтенант.

Анри задумался: "Взять на душу грех и ускорить кончину бедняги или дать ему умереть в муках, как задумал Господь? Если положиться на волю божью, то что лучше — ждать здесь ещё одного утра, подвергая опасности остальных, отправляя их в поисках еды в негостеприимные, полные ядовитых тварей джунгли, или же отправляться в путь, надеясь, что Господь за перенесённые страдания даст ему возможность умереть не в пути, а под молитвы монахов?" Когда Анри поднял голову и взглянул на индейца, друзья догадались — адмирал принял решение.

— Ты поможешь нам сделать носилки для больных? — обратился он к индейцу.

— Если ты объяснишь мне, что это, — смиренно ответил тот.

Анри начертил стилетом на земле две прямые линии и соединил их зигзагом.

— Что вы задумали, сеньор Анри? — вмешался доктор.

— Я хочу уложить больных на носилки, прикрепив их к сёдлам мулов и ещё засветло достичь монастыря святого Бонавентуры. Прошу вас, сеньор Антонио, позаботьтесь умерить боль несчастных, когда они очнутся, и не забудьте собрать свои вещи. Надеюсь, мы покинем это место ещё до полудня. Да, дон Себастьян, — Анри повернулся к аристократу, — предупредите людей, чтобы они тщательно осмотрели свои вещи и себя. В этих лесах полно всякой ядовитой и кровососущей дряни, что едва заметна оку, но не менее опасна, чем эта таинственная сурукуку.

12.

Когда солнце прошло половину пути от вершин деревьев до зенита, больные уже лежали на сплетённых умелыми руками старого индейца четырёх носилках, прикреплённых между мулами.

Отряд выстроился попарно, разместив в центре колоны солдат городского гарнизона. Возглавлял его Хуан, показывавший дорогу. За индейцем, задавая темп всем остальным, шли цепью солдаты, ведущие мулов с носилками. Доктор пристроился к последнему из них, чтобы наблюдать за своими пациентами. Следом ехали Анри и дон Себастьян. За их спинами, время от времени осыпая проклятиями плебейское отродье, двигался идальго Мигель Контрерас и не спускающий с него глаз Сезар Пласа. Связанными руками лейтенант держался за седло, а поводья его лошади висели на правой руке старого вояки.

Когда жаркое юкатанское солнце, слегка спустившись к земле, удлинило тени, неспешно двигавшаяся кавалькада наконец-то вышла на хорошо знакомую Анри каменную дорогу всего лишь в полусотне пасо от развилки, ведущей к асьенде.

Узнал это место и лейтенант Контрерас:

— Дон Себастьян, прикажите своему человеку развязать меня и верните мне мою шпагу, — его повелительный тон диссонансом вмешался в пение цикад.

Ответа не последовало. Капитан-лейтенант продолжил движение, даже не оглянувшись. Идальго Контрерас пришпорил лошадь, видимо желая приблизиться к дону Себастьяну, но недремлющий Сезар натянул поводья его жеребца:

— Не балуйте, ваша милость, а то скинет вас лошадь невзначай, а мне отвечай!

Оглянувшись, Анри видел, как бессильная злоба перекосила лицо идальго.

Сплюнув и тихо выругавшись после непродолжительной борьбы с самим собой, он вдруг сменил тон на примирительный и обратился к Анри:

— Сеньор Анри, предлагаю вам компромисс — я готов забыть ваши угрозы взамен на свободу и шпагу. Если бы вы сразу же сказали мне, что не намерены оставаться в тех проклятых джунглях, конфликта бы не было. Как человек, отвечающий за своих людей, я должен был увести их оттуда, чтобы не допустить новых потерь.

— Не я назначен губернатором командовать экспедицией и не я принимал решение о вашем аресте, ваша милость, — спокойно ответил Анри, постаравшись придать голосу нотки смирения.

— Не прикидывайтесь агнцем, сеньор Анри! — с нескрываемым раздражением выговорил идальго. — Все знают, кто тут имеет власть. Но Белиз — не джунгли, а губернатор — не генерал, капитан. Вы не думали о том, что могут найтись влиятельные люди, пожелавшие проверить ваши торговые лицензии?

— А ваша милость, стало быть, за освобождение и— под ареста готова подтвердить их подлинность перед этими влиятельными людьми? — с нескрываемым сарказмом спросил Анри, обернувшись.

— Вашими стараниями я подвергаюсь унижению, но я готов простить вас и забыть и о вас, и о ваших делишках.

— Ради ущемлённого самолюбия вашей милости я не буду умалять авторитет дона Себастьяна и в последний раз довожу до вашей милости сведения, что не я командую отрядом и не мне решать в каком качестве ваша милость въедет в Белиз.

Идальго снова сплюнул и громко выругался.

— Да простят вас святые угодники, и да не услышит вас Пресвятая Дева! — раздался вдруг возмущённый незнакомый голос.

От неожиданности Анри остановил лошадь и повернулся на звук. Его спутники сделали то же самое.

Из тени придорожных кустов, словно большой серый гриб, вырос круглый клобук, потом показалась высокая худощавая фигура, одетая в тёмно-коричневую рясу, подпоясанную верёвкой. Вслед за первым из кустов поднялись ещё двое монахов.

— Негоже католику сотрясать воздух такими недостойными словами, брат! — обратился подошедший к ним францисканец.

— Простите, брат, — смиренно склонив голову и перекрестившись связанными руками, сказал лейтенант.

— Я вижу, на вас лежит не только вина сквернословия, сеньор! — с печалью в голосе произнёс священник и, не дожидаясь ответа, повернулся к дону Себастьяну: — Полагаю, ваш путь лежит в Белиз?

— Нет, брат, — ответил дон Себастьян, соскочил с коня и подошёл к монаху. — Мы направляемся к Святому Бонавентуре. А как вы оказались здесь, и куда направляет вас Господь?

— Похоже, нам сейчас по пути, брат. Мы возвращаемся в монастырь из недалёкой асьенды. Нам сообщили о нападении на её обитателей, и мы шли предать земле невинно убиенных, однако ни живых, ни мёртвых там не было. К счастью, брат Варфоломей нашёл свежие могилы, и мы провели над ними обряд поминовения. А что вас ведёт в нашу скромную обитель, сеньоры?

— Мы хотим поручить вашим заботам наших больных, — вступил в разговор Анри, спешившись. — А погибших на асьенде похоронили мои люди ещё в четверг. Они ждали вас, пока это было возможно, но...

— Увы, не мы распоряжаемся своим временем, а Господь. Он привёл нас туда вчера, и мы потратили немало времени в поисках тел. Благородство ваших людей, сеньор, достойно похвалы, но им не стоило торопиться с погребением. Католическая традиция предавать земле усопших на третий день должна быть соблюдена при любых условиях. Лишь на поле боя не позволительно нарушать её, — назидательно, но мягко пожурил францисканец торговца.

— Простите их, брат. Они не хотели, чтобы тело сеньора Эухенио и его людей обглодали дикие звери. Надеюсь, их души, уже нашедшие упокоение, простили нас за самовольство, — сняв шляпу и склонив голову, смиренно попросил Анри.

— Господь милосерден, брат. Я помолюсь за тебя и твоих слуг. Нынче же, думаю, мы можем продолжить путь в обитель совместно. Не зря же Господь привёл сюда вас, когда, направляясь обратно в монастырь, мы присели для отдыха. А чем больны ваши солдаты, брат? — закончил вопросом францисканец.

— Думаю, что у них чёрная рвота, — вмешался доктор.

Лица францисканцев заметно побледнели. Тот, что беседовал с Анри, видимо, будучи старшим, повернулся к одному из стоявших рядом братьев и кивнул в сторону носилок. Выбранный монах поклонился и отправился осматривать больных.

Над кавалькадой повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь беззаботным треском цикад. Закончив осмотр, монах вернулся к пославшему его.

— Я видел лишь двоих с пожелтевшими глазами, брат Максимилиан! — разрезал тишину его сиплый голос. — Что с остальными — не могу сказать, но не вижу у них боевых ран.

— Что с ними? — обратился брат Максимилиан к подошедшему сеньору Антонио.

— Одного укусила змея, а другой отравлен ядовитыми плодами, — с готовностью пояснил тот.

Францисканец склонил голову, молитвенно сложил руки и на некоторое время затих. Затем перекрестился и, глядя в глаза дону Себастьяну, произнёс голосом, наполненным грустью и смирением:

— Вы приняли правильное решение, сеньоры, избрав для своих больных солдат сень нашего монастыря. Но не было бы благоразумней доставить их в госпиталь Белиза под попечительство лекарей? Чем мы, монахи, можем помочь им, кроме молитв?

От неожиданности ни Анри, ни доктор не нашлись, что ответить на такой завуалированный отказ. Но дон Себастьян, увидев выражения лиц своих спутников, учтиво склонив перед францисканцем обнажённую голову, как всегда тихо, даже, как показалось Анри, ласково, сказал:

— Что может быть более целительным для больного, чем молитва благочестивых братьев Ордена святого Франциска Ассизского, передавшего своим верным францисканцам не только завет заботиться о душах и телах паствы, но и умение исцелять искренней молитвой? Или я не прав, брат?

Монах снова опустил голову, но на этот раз чтобы скрыть эмоции.

— Вы правы, брат! Раз Господь надоумил вас отправиться под кров Святого Бонавентуры, значит, братья позаботятся о вас и ваших людях. Пойдём же, не будем терять время! — с этими словами брат Максимилиан махнул рукой монахам и все трое ушли вперёд, опираясь на посохи.

Несмотря на то, что вторую половину пути отряд продвигался по каменной дороге, она забрала больше времени, чем первая. Монахи шли медленно, делая привалы каждых пол лиги. Тем не менее во двор монастыря кавалькада вошла ещё засветло.

Братья, недолго посовещавшись, забрали куда-то больных и умирающего, распределили места для ночлега и пригласили гостей по заходу солнца разделить с ними скромную трапезу нищенствующего Ордена.

Лишь четверых гостей францисканцы уважили возможностью отдохнуть на постели и в уединении — дона Себастьяна, Анри, Антонио и лейтенанта Контрераса. Идальго был удостоен не только отдельной кельей, но и караулом. Всем остальным пришлось спать на соломе в дормитории/121/, подложив под головы сёдла.

До заката ещё оставалось время, и Анри решил пройтись. Длинный коридор завёл его в крытую арочную галерею, обрамлявшую небольшой внутренний дворик, поросший травой и украшенный заботливо высаженными цветущими кустами. В центре его находился каменный колодец, а в углах росли "Жезлы Марии". Под одним из деревьев он увидел ораву разновозрастных индейских мальчишек, окруживших знакомую краснокожую фигуру. Дети внимательно слушали, что рассказывал им Хуан, но до Анри его слова не долетали.

— Надеюсь, мы не разгневали вас, брат, разрешив вашему слуге пообщаться с детьми его соплеменников? — раздался за спиной тихий голос.

— Нет, брат, — ответил Анри, повернувшись.

Седой, пригнутый к земле годами монах перебирал руками привязанные к верёвочному поясу деревянные чётки и ласково улыбался, глядя в глаза молодого человека.

— Откуда у вас индейские дети, да ещё так много? — спросил удивлённо Анри.

— Наша обитель была создана более ста лет назад для того, чтобы мы несли свет и учение господа нашего Иисуса Христа в эти дикие места. Наш монастырь ещё с тех пор забирает на обучение индейских отпрысков, дабы отцы их не впали снова в ересь.

— И откуда вы их приводите, брат?

— Раньше недалеко отсюда, ближе к реке, было несколько поселений индейцев, но болезни и переставшая родить земля заставили их покинуть обжитые места и искать новые. Они ушли, а мы остались. Теперь нашим братьям, чтобы четырежды в год навещать все индейские деревни, где поселились те, кого всегда опекал наш монастырь, приходится идти туда целых пять дней. Но мы продолжаем исполнять свой долг и наставляем на путь веры новые поколения этих детей божьих, забирая их для обучения в нашу обитель.

— Стало быть, вы ещё не знаете, что, как минимум двух поселений уже не существует?

— Нет, брат, — голос францисканца стал озабоченным, а с лица исчезла ласковая улыбка.

— Возможно, у большинства этих детей уже нет ни родных, ни дома.

— Это очень печально, брат! — удручённо покачал головой монах. — Но на всё воля божья. Он решает, кому и какие испытания предстоит пройти.

— Что будет с этими мальчиками, когда они окончат обучение? — сочувственно поинтересовался Анри.

— Им придётся самим искать своё место в этом мире. Они будут не первые отроки, которым будет нелегко, но я надеюсь, что вера в истинного бога поведёт их правильным путём.

Снова взглянув на притихших детей, Анри вспомнил себя, и перед глазами замелькали лица людей, врезанные в его память судьбой, как цитаты из Писания на сталь клинка роперы резцом мастера. На глаза невольно навернулись слёзы. Анри опустил голову, развернулся и быстрым шагом отправился в свою келью.

Монастырский колокол вначале призвал всех к молитве, а затем известил начало трапезы. Ужин был весьма скромным: хлеб, сыр, томаты, чеснок и прохладная колодезная вода.

Вернувшись в свою келью, Анри зажёг сальную свечу в глиняной плошке на грубо сколоченном прикроватном столике, разделся и сладостно растянулся на жёсткой постели, но в дверь постучали. Несколько раздосадованный, он сел и пригласил ночного гостя войти. Небольшая дверь скрипнула, пропуская в комнатушку Хуана.

— Прости, сеньор, что побеспокоил тебя. Но мне надо говорить с тобой.

— Ну так говори. Я слушаю тебя.

Старый майя подошёл ближе к освещённому слабым пламенем свечи испанцу и, пытаясь разглядеть его лицо, спросил:

— Сеньор, ты уже знаешь, как попасть туда, где тебя будут ждать ваши женщины?

— Нет ещё, — насторожился Анри.

Индеец помялся.

— Разве эти падре не знают, как туда идти?

— Я ещё не имел возможности их спросить об этом.

Хуан потоптался на месте, как застоявшаяся лошадь, и опустил голову.

— Я дал слово помогать тебе, сеньор, пока ты не найдёшь своих женщин. Но я думаю, что моя помощь тебе больше не нужна.

— Никто из нас не может заглядывать вперёд. Меня, скорее всего, ждёт новый длинный переход через джунгли. Я рассчитываю на тебя.

Майя тяжело вздохнул:

— Я встретил тут несколько детей из нашей деревни, а ещё из Йаша и Балам-Ха. Скоро их отправят домой, но куда они пойдут?

— Постой, ты сказал, что тут есть дети из Балам-Ха? Ты думаешь, что их семьи остались в деревне и ждут возвращения своих детей?

— Нет, сеньор. Я уверен, что все жители Балам-Ха ушли. Если это они напали на испанцев, то они не будут ждать испанских солдат в своей деревне. Но они придут сюда забрать своих сыновей. И снова уйдут. Они оставили здесь детей потому, что знали, что тут им ничего не грозит.

— Вот как, — задумчиво сказал Анри. — И что ты хочешь делать?

— Я хочу отвести их в Йаш. Если там их никто не ждёт, мы найдём новое место для деревни. Я буду учить их жить, пока духи предков не призовут меня к себе.

— Но ведь касик сказал, что деревня Йаш сожжена, а её люди убиты. Почему ты не отведёшь их в Нахо-Баалам?

— Человек, который рассказывал жителям Балам-Ха про то, что мою деревню уничтожили испанцы, лгал. Возможно, он лгал и про Йаш. Только побывав там, я узнаю правду. А люди из Нахо-Баалам больше не примут меня. Я привёл к ним тебя. Ты забираешь у них женщин и колдуна. Они не простят мне этого.

— Но детей-то они могли бы принять?

— Да, сеньор. И однажды это случится. Потом, когда племя примирится с испанцами. Я не хочу, чтобы сердца этих молодых майя отравляла ненависть.

Анри задумался.

— Ты мне ещё будешь нужен. Я не освобожу тебя от твоего обещания. Но я поговорю с гвардианом/122/ и попрошу его задержать отход детей до твоего возвращения. Кроме того, если я верну женщин и приведу в Белиз колдуна, я мог бы рассчитывать на благосклонность губернатора. Я попрошу у него для вас землю для новой деревни.

— Нет, сеньор! — тряхнул головой старый охотник. — Эта земля и так наша. Мы уйдём туда, где нас будет трудно найти.

Анри пожал плечами.

— Как знаешь. Но жизнь в изоляции имеет свои тёмные стороны. Подумай об этом снова, Хуан. У тебя ещё есть время, — сказав это, он снова лёг, давая понять, что разговор окончен.

Индеец ещё немного потоптался на месте, потом развернулся и ушёл, тихо прикрыв за собой дверь. Задув свечу, Анри прикрылся грубым полотняным одеялом и заснул.

13.

Против обыкновения в это утро Анри разбудили не лучи восходящего солнца, а монастырский колокол, призывающий братьев к заутренней молитве. Утренний свет слабо проникал в узкое маленькое оконце кельи, выхватывая из темноты лишь едва заметные очертания немногочисленных предметов. Пошарив рукой на грубой деревянной тумбе, Анри нащупал огниво и зажёг свечу. Её жёлтое колеблющееся пламя сначала выхватило у тьмы небольшое распятие и лишь потом постель и вещи. Одеваясь, Анри услышал приближавшиеся гулкие шаги. "Не иначе Себастьян по мне соскучился за ночь", — мысленно усмехнулся Анри и, не дожидаясь стука, крикнул в сторону двери:

— Входите, капитан!

Дверь тут же отворилась, и в келью, позвякивая шпорами, вошёл дон Себастьян.

— Вы умеете видеть сквозь стены, Анри? — едва заметно улыбнувшись, спросил он вместо приветствия.

— Нет, Себастьян, — улыбнулся в ответ Эль Альмиранте, — я не умею видеть сквозь стены, но вашу поступь я не мог не узнать. Что привело вас ко мне в такую рань? Полагаю, вы пришли не для того, чтобы пожелать мне доброго утра?

Аристократ кивнул и посмотрел на Анри:

— Вы правы лишь отчасти, друг мой. Зная вашу привычку вставать с рассветом, я намеревался не только пожелать вам доброго утра, но и присоединиться к вашему утреннему ритуалу. А заодно, полагая, что обязан вас обо всём информировать, хочу сообщить вам, Анри, что лейтенант Контрерас пожелал исповедаться. Я не посмел ему отказать и уже отправил солдата сообщить гвардиану о желании идальго.

— Вы поступили правильно, друг мой. Даже если это лишь часть какого-то коварного плана сеньора Мигеля, мы не вправе отказать ему в исповеди, тем более под сенью святой обители. Ну что же, давайте отдадимся в руки Господа и перейдём к утреннему ритуалу, — с этими словами Анри задул свечу и вышел за доном Себастьяном из кельи.

В атриуме уже собралось десятка два солдат, ожидавших своего альмиранте. Просыпавшееся солнце золотило высокие каменные стены, окружившие двор. Ещё прохладный после ночного ливня воздух был тяжёл и неподвижен, и шедшим по золотисто-розовым каменным плитам мужчинам казалось, что он приглушал звуки их шагов. Лишь голос монаха, поющего псалмы в одной из угловых капелл/123/ разносился по всему атриуму.

— Командуйте сбор через полчаса, капитан, — обратился Анри к дону Себастьяну, закончив свои утренние упражнения, и отправился в свою келью.

Собрав вещи и довершив экипировку, Анри отправился на хозяйственное подворье. Там уже бегали солдаты, наполнявшие анкерки свежей колодезной водой и седлавшие лошадей. Поискав глазами своего белого жеребца, Анри заметил дона Себастьяна, отдающего распоряжения и направился к нему.

— Вашу лошадь сейчас приведут, сеньор Анри, — встретил его капитан-лейтенант докладом. — Монахи были столь щедры, что поделились с нами чесноком и хлебом. Так что людям будет чем перекусить во время привала.

— Хорошая новость, капитан. А про наших больных вы что-нибудь знаете? — поинтересовался Анри.

— Нет, но уверен, что доктор нам представит полную картину, когда соизволит объявиться.

Заметив солдата, ведущего на поводу двух лошадей с прикреплёнными к сёдлам анкерками, дон Себастьян забрал у него поводья и приказал приготовить коня и для идальго Контрераса.

— Капитан, пошлите кого-нибудь узнать, закончилась ли уже исповедь. Мы не можем уйти, пока я не поговорю с гвардианом.

— Да, адмирал, — ответил дон Себастьян, передал Анри его жеребца и, подозвав солдата, отправил его узнать, освободился ли уже брат гвардиан.

Приторачивая свои вещи к седлу, Анри заметил одного из монахов, внимательно рассматривавшего солдат. Видимо, не справляясь с поисками, он остановил одного из них. Отвечая, солдат указал рукой на Анри. Монах кивнул и быстрым шагом направился к цели.

— Вы сеньор Анри Верн? — раздался хриплый голос францисканца.

— Да, брат.

— Брат Диего. Наш гвардиан желает говорить с вами. Он ожидает в своей келье. Прошу, следуйте за мной, я доведу вас.

Следуя за монахом крытой галереей, обогнув Райский сад, Анри оказался в длинном коридоре, заканчивающимся крепкой резной дверью.

Постучав, монах отошёл в сторону, пропуская Анри вперёд. Услышав "Войдите!", молодой человек толкнул тяжёлую дверь и, почтительно сняв шляпу, шагнул в полумрак.

Келья гвардиана была гораздо больше, чем та, в которой ночевал Анри. Утренний свет, проникавший в комнату через два узких окна, открывал взору скромное убранство, состовшее из большого стола с несколькими простыми стульями, книжных полок, заполненных книгами, кровати, прикрытой точно таким же полотняным одеялом, как и в гостевой келье, и серебряным распятием на чёрном деревянном кресте, висевшем на стене над деревянной подставкой для коленопреклонённой молитвы. Перед распятием стоял пожилой сухощавый человек, одетый в традиционную для францисканцев тёмно-коричневую рясу, подпоясанную верёвкой, и кожаные сандалии. Его редкие краткие седые волосы, непокорно торчащие в разные стороны, пронизанные светом, казались ореолом святого. Перебирая пальцами деревянные чётки, привязанные к поясу, гвардиан повернулся к вошедшему с ласковой улыбкой:

— Приветствую вас, сеньор Анри, — сказал он и указал рукой на стул, — прошу, присаживайтесь. Разговор нам предстоит долгий, а в ногах правды нет.

— Благодарю вас, брат гвардиан, — поклонившись, почтительно ответил Анри. — Но вначале позвольте мне выразить вам и всем братьям благодарность за ваше гостеприимство и заботу о нас.

— Благодарность принадлежит не нам, а нашему Господу Иисусу Христу, ибо ему мы служим, и предоставлять кров и заботу путникам есть наша обязанность, — голос у брата Диего был мягкий, обволакивающий.

Анри дождался, когда сядет гвардиан, и лишь потом уселся на предложенное место.

— Скажите, сеньор Анри, меня верно информировали, что весь этот большой отряд и командующий им дворянин подчиняются вам?

— Да, брат гвардиан, ваш информатор весьма осведомлён.

Священник, не переставая улыбаться, прищурился:

— Всегда полезно иметь при себе человека, обладающего нужной информацией и умеющего ею вовремя воспользоваться.

Анри не пришлось долго раздумывать над словами францисканца — память услужливо вернула его в момент, когда встреченные его отрядом братья попытались отговорить их везти больных в монастырь. "Надо же, даже монолог Себастьяна ему информатор доложил!" — невольно восхитился Анри, но вслух сказал то, что его волновало гораздо больше, чем личность информатора:

— Увы, мой информатор не так расторопен, как ваш, брат гвардиан, и я пока ничего не знаю о своих людях, вверенных заботе братьев. Надеюсь, вы сможете развеять мои волнения?

— Сожалею, сеньор Анри, но мои известия не обрадуют вас. Сразу по полуночи один из ваших солдат покинул этот грешный мир. Братья сейчас отпевают его в капелле святой Анны. Если вы не желаете доставить его тело родным в Белиз, мы похороним его на нашем кладбище. Как вы решите, брат? — брат гвардиан по-отечески ласково взглянул на собеседника.

— Думаю, будет благоразумнее оставить его тело здесь. Что может быть почётнее, чем покоится в монастырской земле? Но если же у него осталась в Белизе семья, она будет извещена о гибели своего родственника и, если пожелает, они успеют перевезти его тело в город, — ответил Анри и попросил отца Диего рассказать об остальных солдатах, вверенных братьям.

— Что же касается остальных — их состояние не ухудшилось, и это вселяет надежду, — почему-то печально произнёс брат гвардиан. Сердце Анри сжало неприятное предчувствие. — Однако болезнь проявилась у ещё одного из ваших людей. Полагаю, вы захотите и его предоставить нашим заботам, — продолжил информировать гостя падре.

— Кто это? — сдавленным от волнения голосом спросил Анри. По его спине побежала струйка холодного пота.

— Это один из ваших офицеров — идальго Мигель Контрерас.

— Кто? — не веря услышанному переспросил Анри. Комок, сдавивший горло предчувствием, что будет названо имя доктора, постепенно исчезал.

— Ваш арестант, сеньор Анри, вне всяких сомнений, болен чёрной рвотой, — брат Диего пристально взглянул на собеседника, словно пытаясь прочитать его мысли. — Почуяв себя неважно, он понял, что болен и пожелал исповедаться.

— Да-да, конечно, — рассеяно пробормотал Анри. — Надеюсь, вы позаботитесь о нём, пока он не поправится?

— Конечно, сеньор Анри. И если Господь услышит наши молитвы и исцелит его, что вы намерены делать с ним дальше?

Анри пожал плечами:

— Это не от меня зависит, брат гвардиан. Его судьбу будет решать трибунал.

Священник покачал своей седой головой:

— Разве вы не подтвердили мне, сеньор Анри, что именно вашему решению подчиняется эта экспедиция?

— Да, но я не военный, я всего лишь торговец, который не остался равнодушным к судьбе испанок, попавших в плен к индейцам. Я возглавил эту миссию лишь для того, чтобы разрешить конфликт мирным путём. Но военные вопросы губернатор Белиза поручил решать дону Себастьяну.

— Я знаю это, сеньор Анри. Но знаю и то, что дон Себастьян послушен вам, — доверительно, ласково и голосом, полным умиротворения, парировал францисканец.

— Почему вас так волнует судьба идальго Контрераса, падре? — голос Анри стал подозрительным.

— Не его судьба меня волнует, брат, а ваша! Прощать оступившихся — это богоугодное дело. Но простив целой деревне индейцев убийство испанцев, вы являете твёрдость своему соотечественнику, допустившему всего лишь минутную слабость. Проявляя милосердие к одним, нельзя его лишать других! Будьте последовательным в своих богоугодных деяниях, брат Анри, и Господь не оставит вас без своего внимания! — гвардиан сокрушённо покачал головой и ласково взглянул на Анри. — Вы давно были на исповеди, брат? — этот вопрос застал молодого человека врасплох.

— Не более трёх месяцев назад, брат гвардиан!

— Что же гнетёт вашу душу сейчас, брат Анри? — францисканец участливо наклонился к сидящему рядом мужчине.

Анри задумался. Он всегда остерегался открываться незнакомым людям, даже если они облачены в рясу. Однако ласковый взгляд глаз голубых, как вода Гондурасского залива, проникновенный голос и сияющий в солнечных лучах белый ореол над головой священника располагали к откровенности.

— Кровь на моих руках, брат Диего, — тихо сказал Анри и посмотрел на свои руки.

— Чья кровь жжёт вас, брат Анри? — всё так же участливо продолжал расспрашивать монах.

— Людская, брат гвардиан. Кровь моих врагов, убитых мною и теми, кого я вёл. И кровь моих друзей и соратников, убитых моими врагами. А теперь на них и кровь того солдата, что умер ночью, потому что я привёл его туда, где он нашёл свою погибель, — Анри посмотрел в чистые глаза старого священника: — Простит ли меня Господь, если я до конца дней своих намерен убивать?

— Кто ваши враги, брат Анри? — улыбка исчезла с лица францисканца, но голос его был по-прежнему спокойным и ласковым.

— Мои враги — это враги Испании. Но даже если вдруг Испания завершит все войны, ими останутся отбросы рода человеческого, занявшиеся морским разбоем, — сжав кулаки и повысив голос, Анри выплёскивал на гвардиана свою боль.

— Убивать врагов своей страны — это не грех, брат Анри, это доблесть! Что же касается идущих на смерть за вами — они умирают за благое дело и предстают перед Господом чистыми, аки младенцы! Не стоит винить себя за их гибель. Ибо только Господь определяет, когда и кого призвать к себе, — горячая сухая рука францисканца легла на кулак Анри. — Да, кстати, брат Анри, что было причиной жуткой кончины вашего человека этой ночью?

— Не смотря на строгий наказ он наелся ядовитых яблок, — ответил Анри, вдруг почувствовавший себя опустошённым.

— Маленьких яблок смерти? — задумчиво переспросил гвардиан.

— Да, маленьких зелёных яблок с дерева смерти, — повторил Анри.

— Я не раз слыхал истории о жутких болезнях и смертях, вызванных плодами и соком манцинеллового дерева, но впервые вижу какую страшную смерть оно несёт! Видать, этот солдат допустил не один тяжкий грех, раз Господь послал ему такую мучительную смерть! Возможно, напрасно ваш доктор облегчал его страдания опиумом, — брат Диего перекрестился. — А что за змея укусила другого солдата? — в голосе отца гвардиана благоговейный ужас вдруг сменился любопытством.

— Старый майя, что пришёл с нами, назвал её сурукуку.

— Похоже, что Всевышний был к этому солдату более милостив. Нам приходилось отпевать укушенных ею колонистов. Его же жизнь уже вне опасности. Если, конечно, Господь не пошлёт ему новое испытание в виде чёрной рвоты.

— Эта болезнь разносится комарами и москитами, напившихся крови больных обезьян, — неожиданно для себя сказал Анри. Опустошённость вдруг наполнилась удивлением, а потом добавился страх.

— Откуда вам это известно, брат Анри? — внезапно оживился францисканец.

— Не знаю, брат гвардиан, — честно ответил Анри. — Но я точно знаю, что это так. Не позвольте летающим кровопийцам кусать вас, и эта болезнь не коснётся братьев.

— К счастью, вокруг обители леса были вырублены давно, а река не близко, так что москиты редкие гости в монастыре. А тех, что навещают нас, братья научились выкуривать, — Анри не мог не заметить, как повеселел голос гвардиана.

— Значит, Господь знал, почему направил нас сюда, под сень святого Бонавентуры, — улыбнулся Анри, которому передалось воодушевление брата Диего.

— Господь всегда знает, что делает, — закивал головой францисканец и поднялся. Встал и Анри, понимая, что разговор закончен. Священник обошёл стол и, дождавшись, когда тоже самое сделает и его посетитель, взял Анри за локоть. — Надеюсь, вы прислушаетесь к своему милосердному сердцу и примите правильное решение относительно вашего арестанта.

— Да, брат гвардиан, я прислушаюсь к вашему совету и своему сердцу, — покорно склонив голову, ответил Анри.

— Вот и славно, брат Анри! — священник положил руку на склонённую тёмно-русую голову и произнёс: — Пусть всемилостивый Господь наш дарует вам долгую жизнь, брат Анри, держа над вами свою охранную руку! — после этого он осенил Анри крестным знамением и протянул ему руку для поцелуя.

Отвесив священнику низкий поклон и приложившись губами к руке гвардиана, Анри направился было к двери, но вдруг резко остановился:

— Брат гвардиан, позвольте мне одну смиренную просьбу.

— Да, брат Анри, что я ещё могу сделать для вас?

— Я видел вчера майяских мальчишек, проходящих в монастыре обучение. Мне было речено, что вскоре они отправятся домой. Но дома у них больше нет, брат гвардиан, — закончив тираду, Анри внимательно посмотрел на францисканца.

— Да, я уже знаю, брат Анри, о нападении на индейские деревни. Но чего вы хотите от меня?

— Я прошу вас, брат гвардиан, не отправлять детей из монастыря, пока за ними не придёт этот старый майя Хуан.

— И как долго он будет идти, брат Анри? Вы же видели, как скудна наша пища и мы не можем позволить себе долго кормить лишние рты, — из голоса священника исчезли ласковость и мягкость. Он стал вдруг по-старчески ворчливым.

— Это не заберёт много времени. До трёх недель он будет снова здесь.

— Хорошо, брат Анри, я буду вам примером милосердия и оставлю майяских отроков на неделю дольше, — улыбнувшись, ласково сказал гвардиан после недолгого раздумья.

Поняв намёк, Анри тоже улыбнулся и кивнул:

— Я последую вашему примеру, брат гвардиан! Позвольте мне задать вам ещё один вопрос.

— Я слушаю вас, брат Анри, — голос францисканца был по-прежнему ласковый, но улыбка исчезла с его лица.

— Много ли миссий на реке Белиз?

— Зачем вам это знать, брат Анри? — удивился гвардиан.

— В какую-то миссию на реке Белиз индейцы обещали мне доставить похищенных ими с асьенды Буэн Рекодо женщин. Я должен забрать их оттуда и доставить в Белиз.

Немного подумав, брат Диего покачал головой:

— Увы, брат Анри, я не в силах помочь вам. Раньше на этой земле было много францисканских монастырей и миссий, но некоторые были разрушены во время смуты, а некоторые закрыты, ибо им больше некого было наставлять на путь веры, когда индейцы покинули близлежащие деревни и ушли далеко на запад, вглубь полуострова. Лишь брат Энрике, провинциал Ордена, знает сколько на Юкатане наших обителей и где они расположены. Вы найдёте его в Мериде, в монастыре святого Франциска, известного также как Ла Меджорада.

Анри покачал головой:

— Похоже, мне придётся идти вверх по реке в поисках этой миссии. Надеюсь, она будет недалеко от воды. К сожалению, я не могу терять время на посещение Мериды.

14.

Выйдя из кельи гвардиана Анри сразу же заметил в конце коридора ожидавших его доктора Антонио и дона Себастьяна.

— Похоже, разговор с гвардианом был не из приятных? — спросил Себастьян, когда Анри приблизился.

— Более чем, — подтвердил Анри. — Где миссия на реке Белиз брат Диего не знает, так что нам придётся плыть туда наугад, да к тому же у нас есть ещё один заболевший чёрной рвотой.

Заметив, что доктор кивнул, Анри повернулся к нему:

— Вы знали об этом, Антонио?

— Мне сообщили это монахи, когда я осматривал наших больных.

— Стало быть, вы уже знаете, кто это? — Анри посмотрел на друзей.

— Да, — ответил за обоих капитан-лейтенант, — доктор разыскивал вас, чтобы сообщить эту новость и то, что идальго желает видеть вас. Я же тут, чтобы получить от вас распоряжения, как мне следует поступить с арестованным. В город его везти нельзя.

— Я уже обсудил этот вопрос с гвардианом. Идальго останется под опекой братьев.

Себастьян кивнул.

— Вы соизволите говорить с ним, адмирал? — спросил он.

— Да. Желаете присоединиться?

— Не рискуйте зря, Анри, — вмешался доктор. — Я осмотрел его — лейтенант действительно болен.

— Сеньор Антонио, а вы знаете, что чёрная рвота переносится с больных обезьян на людей москитами, напившимися больной крови?

— Что? — на лице доктора отразилось безмерное удивление. — Кто вам это сказал? Самые великие умы, светила медицинской науки, уже почти сто лет бьются над тем, как передаётся эта болезнь, но до сих пор никто даже близко не подошёл к разгадке!

— До этой минуты я был уверен, что знаю это от вас, — задумчиво ответ Анри.

— Может, вы услышали это от Хуана? — предположил доктор. — Хотя откуда ему это знать?

— Всё возможно, — пожал плечами Анри. — Может, и он, а может, мне это приснилось. Но я почему-то уверен, что это правда.

— Видимо, он потому и дал вам эту смердящую мазь, дабы защитить вас, — выдвинул своё предположение дон Себастьян.

— Много ли у вас её осталось, сеньор Анри? — оживился доктор.

— Не знаю, я больше не пользовался ею. Кроме того, её на весь отряд не хватило бы и до этого.

— Прикажите индейцу принести ещё, — предложил дон Себастьян.

— Он просил её у колдуна, которого майя должны доставить мне вместе с женщинами. Кроме того, Хуан говорил, что мужчины ею не пользуются, у них есть свой метод защиты от кусающих насекомых.

— Тогда пусть он научит нас этому! — возбуждённо заявил доктор.

— Вот вы этим и займитесь, пока я узнаю, что от меня хотел идальго, — разделил обязанности Анри.

— Этим займётся доктор, это по его части, а я пойду с вами, — запротестовал Себастьян.

— Вы боитесь, что идальго будет для меня угрозой, капитан? — не без ехидцы спросил друга Анри.

— Нет, адмирал, я всего лишь честно исполняю свои обязанности, — не реагируя на язвительность, ответил аристократ.

Зная настойчивость друга Анри лишь пожал плечами:

— Ну что же, пойдёмте, капитан.

Подбитые железом каблуки испанских сапог заполнили высокие своды каменного коридора гулким эхом.

Спустя несколько минут отпустив часового, Анри и дон Себастьян вошли в келью идальго. Тот лежал на постели одетый, но его колет был расстёгнут. Увидев вошедших, он вскочил и дрожащими руками стал застёгивать колет. Его красное лицо блестело от пота, крупные капли которого выступали на лбу и скатывались вниз. Растрёпанные длинные светлые волосы мокрыми прядями падали на припухшие веки, мешая стремлению лейтенанта выглядеть согласно этикету.

Мотнув головой, желая откинуть непослушные волосы, идальго пошатнулся. Анри кинулся к нему и, схватив лейтенанта за руку, помог ему устоять.

— Вам надлежит быть в постели, ваша милость, — сказал он и отпустил руку.

— Лучше не подходите ко мне, сеньор Анри, — каким-то незнакомым, глухим голосом ответил лейтенант и отступил назад. — Вы здоровы?

— Да, — ответил Анри, — чего не скажешь о вашей милости. Вы хотели меня видеть? — Анри старался говорить спокойно, но, слыша, как тяжело дышит ещё вчера цветущий, полный жизни молодой дворянин, почувствовал прилив сочувствия.

Идальго нервно рассмеялся.

— Похоже, вы грешили намного меньше меня, сеньор Анри, и заслужили благоволение Господа. А вот мне сегодня ночью Господь недвусмысленно дал понять, что я был несправедлив к вам и дону Себастьяну, — лейтенант Контрерас попытался вытереть потное лицо мокрым рукавом.

— Вам лучше лечь, идальго, — воспользовавшись паузой, сказал капитан-лейтенант.

— Нет, — возразил тот, заскрипел зубами и сжал руками виски, — пока я не скажу всё, что должен.

— Тогда хотя бы присядьте, чтобы мне не пришлось снова ловить вашу милость, — настаивал Анри.

Сеньор Мигель поднял на него мутные глаза и внимательно посмотрел в лицо. Увидев во взгляде Анри искреннее сочувствие, он оглянулся на постель, как будто оценивая расстояние до неё и, отступив пол шага назад, сел.

— Несмотря на то, что вы неблагородного происхождения, сеньор Анри, я хочу апеллировать к вашей чести. Возможно, Господь скоро призовёт меня, и я уже не смогу очистить своё имя. Прошу вас, сеньор Анри, не пятнайте его рапортом губернатору о том досадном недоразумении, что произошло между нами! Заклинаю вас именами моих славных предков, служивших Испании со времён Реконкисты! — тяжёлое дыхание лейтенанта Контрераса участилось, и было видно, с каким трудом даются ему слова.

Анри подошёл к прикроватной тумбе из грубо сколоченных досок, на которой стоял глиняный кувшин и небольшая чаша. Налив воды, он подал её идальго.

— Выпейте, ваша милость. Не стоит тратить сейчас силы на разговоры, мы поговорим об этом позже, когда ваша милость поправится.

Идальго отчаянно оттолкнул руку с чашей, выплеснув на пол часть воды, и попытался встать. Свободной рукой Анри схватил его за плечо и силой усадил обратно.

— Пейте! — приказным тоном сказал он.

На этот раз лейтенант подчинился.

— Ваша милость останется в монастыре до выздоровления, что же касается просьбы вашей милости, то пока что я могу обещать лишь то, что попрошу дона Себастьяна не давать ход рапорту до возвращения вашей милости в Белиз. Вы согласитесь со мной, капитан? — последнее было сказано в сторону дона Себастьяна.

— Нет, сеньор Анри, — последовал жёсткий ответ. — Недостойное поведение нельзя простить даже низкому сословию — батракам и пеонам, но особый спрос с дворянина. Я готов был терпеть оскорбления идальго Мигеля Контрераса лишь до тех пор, пока он был частью экспедиции, планируя вызвать его на дуэль по её окончании. Но когда он поднял бунт, я отказался от возмездия, поскольку вина офицера, не подчинившегося приказу, имеет большую силу, чем оскорбление. Я согласен с тем, что пока идальго болен, он не может отвечать ни за первое, ни за второе. Но предупреждаю вас, сеньор Анри, что если вы пожелаете забыть вину офицера Контрераса, то я буду требовать сатисфакции от идальго Контрераса за его оскорбления.

— Правильно ли я вас понял, дон Себастьян, что от обвинений в бунте мою честь может спасти лишь моя смерть? — идальго снова попытался встать, но Анри опять удержал его.

— Да, лейтенант, — в привычной ему манере ответил Себастьян.

— Ну что же, верните мне мою шпагу, и вы сможете получить свою сатисфакцию прямо сейчас!

— Хватит! — вмешался Анри. — Дон Себастьян человек чести, а не убийца! Горячность вашей милости я приписываю лихорадке. Я готов простить вашей милости все оскорбления в мой адрес, полагая, что Господь уже наказал вашу милость за них, но я не могу решать вопросы чести за дона Себастьяна. Даже если мне удастся уговорить его не рапортовать о бунте губернатору, дуэли вашей милости, похоже, не избежать. Так что лечитесь, набирайтесь сил, чтобы зрители успели увидеть хотя бы один выпад вашей милости.

— Вы намерены уговорить меня забыть о инциденте, сеньор Анри? — в голосе капитан-лейтенанта послышалось лёгкое удивление.

— Да, капитан, но только в том случае, если идальго Контрерас поклянётся честью своей и своих славных предков что подаст рапорт на увольнение из гарнизона, — Анри посмотрел на лейтенанта: — Вы хорошо слышали меня, ваша милость?

— Да, сеньор Анри. Я, идальго Мигель Контрерас и Эрреро, даю вам слово дворянина и клянусь памятью предков, что покину службу в гарнизоне и покину Белиз, если Господь явит мне своё милосердие и дон Себастьян не убьёт меня на дуэли.

— Я призываю в свидетели дона Себастьяна и Господа и принимаю клятву вашей милости.

Анри забрал из рук идальго чашу и снова наполнил её водой.

— Выпейте, ваша милость, а потом прилягте. Полагаю, наш разговор закончен.

— Нет, не закончен, — больной схватил Анри за руку. Только сейчас, почувствовав горячее прикосновение, Анри осознал, насколько силён жар у идальго.

— Чего вы ещё хотите, ваша милость?

— Я выполнил ваше условие, сеньор Анри, теперь ваша очередь, — пошатываясь, заплетающимся языком проговорил сеньор Мигель.

— Справедливо, — ответил ему Анри. — Я клянусь вашей милости, идальго Мигель Контрерас, своей честью и памятью отца, что ни от меня, ни от дона Себастьяна, губернатор не узнает о неповиновении вашей милости приказам командира, — положив правую руку на сердце произнёс слова клятвы Анри. — Теперь моя честь в ваших руках, капитан, — повернулся он к дону Себастьяну.

— Я присоединяюсь к вашей клятве, сеньор Анри, — с лёгким поклоном ответил дон Себастьян.

— А теперь верните мне мою шпагу, — потребовал идальго.

— Я передам её на сохранение братьям, — пообещал аристократ.

Удовлетворённый идальго отпустил руку Анри и со стоном упал на постель.

— Благодарю вас, сеньоры, за проявленное великодушие, — глухо произнёс он и снова схватился за голову.

Уже в дверях Анри вдруг остановился и повернулся к больному:

— Какие отношение у вашей милости с отцом гвардианом?

Лейтенант застонал и повернулся на бок, сжимая руками голову и поджимая колени. Анри не уходил, ожидая ответа.

— Он двоюродный брат моего отца, — наконец, ответил идальго и вдруг содрогнулся. С усилием он приподнялся на руках и крикнув: — Уходите! — свесил голову с постели. Его рвало.

Перекрестившись, Анри насадил шляпу и вышел в коридор к ожидающему его дону Себастьяну.

15.

В атриуме солдаты, сбившиеся небольшими кучками, гудели, как пчелиный рой, изредка прерывая гул громким хохотом. В центре самой большой группы Хуан что-то месил в корыте, наделяя этим обступивших его людей.

Доктор перебегал от одной группы к другой и что-то объяснял, сильно жестикулируя. Заметив появление во дворе Анри и Себастьяна, кинулся к ним.

Увидев лицо подошедшего ближе доктора, друзья не смогли сдержать улыбки.

— Да-а, будучи кровососущей тварью я бы умер от страха, увидев вас, сеньор Антонио! — пошутил Анри, рассматривая плотную коричневую глиняную маску на лице и шее доктора.

— Зря зубоскалите, сеньоры! Там и на вас хватит, Хуан обо всех позаботился, — огрызнулся доктор и махнул рукой, облепленной глиной, как перчаткой, в сторону индейца. — Кстати, сеньор Анри, он ничего не знает о том, как передаётся чёрная рвота.

Улыбка сошла с лица Анри.

— Возможно, вы узнали это от касика? — предположил Себастьян.

— Нет, — покачал головой задумавшийся Анри. — Я хорошо помню разговор с ним. Этой темы мы не касались.

— Так вам что, всё это приснилось, и мы напрасно делаем из себя посмешища? — возмутился доктор, настроение которого теперь можно было отгадывать лишь по голосу.

— Даже если мне это приснилось, это было весьма убедительным. Кроме того избавить себя от этих докучавших тварей стоит такой экипировки.

— Если святой Бонавентура явил вам во сне своё откровение, раскрыв тайну этой колониальной чумы, то хотел бы я знать, почему он не открыл её благочестивым братьям в проклятом тысяча шестьсот сорок восьмом, когда эта болезнь гуляла по Юкатану, опустошая его, убивая и белых, и красных, не щадя в Мериде ни бедных, ни богатых, выбив более половины её обитателей? — доктор Антонио говорил непривычно тихо, но в его голосе было столько боли и горечи, что Анри похолодел.

— Вы были в то время в Мериде, доктор? — спросил он, удерживая за рукав порывающегося уйти сеньора Антонио.

— Был, — глухо ответил тот, не поворачиваясь.

— Думаю, пришло время немного рассказать о себе, сеньор Антонио. Или же вы не считаете меня своим другом, достойным вашего доверия? — Анри ещё крепче сжал руку доктора.

Вздохнув, тот повернулся к Анри:

— Вы хороший друг, сеньор Анри, но есть боль, которую человек должен нести сам.

— Вы не верите в знамения божьи, доктор? — заговорил вдруг дон Себастьян. — Разве это боголюбое место и вопрос сеньора Анри не являются знаком свыше, что пришло время облегчить тяжёлую ношу? Прислушайтесь к моему совету и доверьтесь человеку, которого вы только что назвали хорошим другом! — с этими словами дон Себастьян дотронулся до плеча доктора и, откланявшись, предоставил старых знакомых самим себе.

Опустив голову, сеньор Антонио некоторое время обдумывал услышанное, затем, посмотрев на Анри, сказал:

— Возможно, дон Себастьян прав. В своей печали я перестал видеть знаки, являющие нам волю Господа. Я думал, что, если не ворошить старые раны — они не будут болеть. Но я ошибался, — оглядевшись, доктор взглядом поискал укромное место, где можно было бы спокойно поговорить наедине.

В атриум потихоньку стягивались монахи, с нескрываемым любопытством наблюдавшие за происходящим. Отгадав намерение сеньора Антонио, Анри предложил укрыться в одной из угловых капелл. Пройдя узорчатой аркой с надписью, гласившей, что это капелла Успения Пресвятой Девы Марии, мужчины оказались под высоким сводом, украшенным фресками эпизодов из жизни святого Иоанна Крестителя и сценами прощания с почившей Богородицей. Посередине за алтарём стояла каменная Богоматерь с молитвенно сложенными руками. Подойдя к алтарю, мужчины сняли шляпы и перекрестились. Опустив голову, доктор некоторое время мял края шляпы, как бы набираясь решимости, но, наконец, заговорил:

— Раз уж вы назвались моим другом, сеньор Анри, я принимаю вашу дружбу с радостью, и в знак взаимного уважения предлагаю перейти на менее формальное обращение. Если вы согласны, предлагаю скрепить начало нашей дружбы рукопожатием, — с этими словами сеньор Антонио протянул руку Анри. Тот кивнул и крепко стиснул руку новому другу. — Ну что же, тогда я начну свой рассказ, который будет долгим и печальным, — доктор взглянул на Анри и, тяжело вздохнув, продолжил: — Я был рекомендован Лекарской Академией Саламанки на должность управляющего лекаря госпиталя Сан-Сервандо в Мериде в тысяча шестьсот сорок шестом году от Рождества Христова. Через год я смог вызвать к себе жену с нашими двумя дочерьми, — голос Антонио задрожал. Справившись с волнением, он продолжил: — Мы были там счастливы, Анри, — взглянув на друга, глухо сказал Антонио. — А потом стали приходить отовсюду тревожные вести о разгулявшейся по полуострову чёрной рвоте. Когда и в Мериде появились первые больные, я запретил жене и детям покидать дом. Но это не помогло. Сначала заболела наша младшая — Патрисия. Затем старшая Мария-Исабель. Патрисия умерла на следующий же день... — доктор снова замолчал, опустив голову.

Когда он снова взглянул на Анри, на засохшей глиняной маске были две мокрых линии. Анри слушал молча, но по его глазам было видно, что боль друга не оставила его равнодушным.

— ...После того, как мы похоронили старшую дочь, заболела Мерседес. Она выжила, но наш сын, которого она носила, родился мёртвым. Эта проклятая болезнь подломила не только здоровье моей жены, но и затронула её разум. Я решил покинуть Мериду и вернуться в Испанию. Мы добрались до Веракрус, но до того, как прибыли галеоны, состояние моей дорогой Мерседес ухудшилось настолько, что мне пришлось вверить заботу о ней монахиням-кармелиткам, так что моя бедная жена до сих пор находится под их присмотром в монастыре Сан-Хосе-и-Санта-Тереза-де-лас-Монхас в Пуэбла-де-лос-Анхелес. Когда деньги, вырученные продажей нашего дома в Мериде иссякли, я был вынужден вновь приступить к лекарской практике. Из Пуэблы мне пришлось вернуться в Веракрус, а там я получил назначение на место доктора в госпитале Коро. Ну а как окончилось это моё путешествие, вы уже знаете, — закончил свой рассказ доктор и посмотрел на Анри.

Тот положил руку на плечо друга и крепко сжал его:

— Потеря близких, наверное, самое трудное испытание, посылаемое нам Господом. Мне было всего двенадцать, когда я лишился в один день всей своей семьи. Я не могу ответить, откуда и почему мне стали известны причины этой жуткой болезни, но, возможно, я лишь посредник для того, чтобы вы, друг мой, могли теперь спасать от неё других?

— А не сказал ли вам святой Бонавентура заодно и как лечить её? — с лёгким сарказмом спросил Антонио.

— Сказал.

Доктор напрягся и пристально взглянул в глаза друга:

— Как? — от сарказма в его голосе не осталось и следа.

— Для этой болезни нет специального лекарства. Больным нужен покой, хорошая еда, чистая вода и влажные компрессы, снижающие жар. Тем, кому суждено жить, это ускорит выздоровление.

— И всё? — удивился доктор. — Если не считать того, что мы снижали жар кровопусканием, всё остальное не ново.

— Увы, это всё, что я знаю, — вздохнул Анри.

— Раньше я не замечал за вами познаний в медицине. Признаюсь, вы настолько сейчас удивили меня, что я готов поверить в то, что какой-то святой нашептал вам в ночи эти ведения, — задумчиво покачал головой доктор.

— Признаюсь, Антонио, я удивлён не меньше вашего.

— Ну что же, возможно, моя обида на бога закрыла меня от его посланий, и потому он выбрал вас, ибо вы единственный, кому я готов верить, — Антонио снова внимательно вгляделся в лицо Анри, словно пытался проникнуть в его мысли. — Надеюсь, вы поделитесь со мной, если какой-нибудь святой научит вас ещё чему-нибудь, что могло бы помочь моей лекарской практике?

— Обещаю, но, даже если такое вновь произойдёт когда-нибудь, то вряд ли это будет скоро, — Антонио кивнул и собрался было вернуться к своей лошади, но Анри остановил его: — Друг мой, а как сейчас ваша жена?

Доктор снова погрустнел и опустил голову.

— Время от времени я посылаю пожертвования монастырю кармелиток, и получаю от них короткие сообщения. Увы, состояние моей бедной Мерседес не меняется. Она по-прежнему никого не узнает и целыми днями сидит, убаюкивая тряпичный свёрток, полагая, что это наш сын.

— А как же Фебе? — совсем тихо спросил Анри.

— Она знает, что я несвободен, — так же тихо ответил доктор.

— И что вы намерены делать дальше? Отец хотел бы выдать её замуж.

— Я знаю, — печально ответил Антонио. — Я говорил этой милой девушке, чтобы она не губила свою молодость. Я доктор, Анри, и я понимаю, что рассудок моей бедной Мерседес не вернётся, но я по-прежнему люблю её, даже такую, — Антонио снова взглянул на друга и тот увидел, как заблестели его глаза.

Анри тяжело вздохнул:

— Фебе любит вас, Антонио. Она не отступится.

Антонио сокрушённо махнул рукой:

— Пойдёмте, Анри, нас ждут.

Подойдя к Хуану, Анри тщательно заправил кружевные воротник и манжеты рубашки под колет и подставил руки под тёмно-коричневую густую жижу. Когда под одобрительный гомон солдат он закончил размазывать эту кашицу по лицу и шее, дон Себастьян уже заставил Хуана влезть на одну из лошадей. Смыв глину с рук, Анри натянул перчатки и вскочил в седло. Как только сильный голос капитан-лейтенанта покрыл атриум командой "В седло!", Анри первым покинул монастырский двор.

16.

Выехав на каменную дорогу, кавалькада лёгкой рысью приближалась к Белизу. Когда до западных городских ворот оставалось меньше лиги, Анри почувствовал запах гари. По мере продвижения вперёд запах усиливался, лошади беспокойно запрядали ушами. Дон Себастьян приказал отряду остановиться.

— Впереди горит лес? — предположил он, всматриваясь в небольшое белесоватое облако над лесом на фоне чистого голубого неба.

— Боюсь, что это горит лесопилка сеньора Арройо, — ответил Анри и направился дальше. Через некоторое время он уверенно повернул вправо на едва заметную узкую тропинку, вившуюся среди деревьев, увлекая за собой отряд.

Запах гари был всё сильнее, вскоре глаза стал застилать дым, с каждым пасо становившийся всё гуще. Внезапно кавалькада выехала на большое открытое пространство. Бараки рабочих и охранников были охвачены огнём. Полыхали лесопилка и хозяйственные постройки, а ненасытный огонь постепенно подбирался к складам древесины. То тут, то там лежали в лужах крови батраки и охранники. Внезапно сеньор Антонио слез с лошади и кинулся к одному из них.

— Этот ещё жив! — воскликнул он, склонившись над телом.

— Всем спешиться и осмотреться. Ищите живых! — приказал дон Себастьян и вместе с Анри подошёл к доктору. Тот уже срывал одежду с раненого. Анри бросился помогать ему. Человек застонал и открыл глаза. Внезапно он вскрикнул, а его лицо перекосила гримаса ужаса. Раненый из последних сил оттолкнул доктора и закричал:

— Уйди от меня, Нечистый!

— Да успокойтесь, вы не в аду. Пока что. Но если будете мешать мне вас осматривать и перевязывать, то скоро там будете! — прикрикнул на него доктор, разрывая снятую с бедняги рубаху на полосы.

— Кто вы? — слабым голосом, дрожащим то ли от слабости, то ли от страха, спросил охранник.

— Я торговец из Белиза сеньор Анри Верн, а это мои люди. Что здесь случилось?

— Сеньор Анри? — неверующим голосом переспросил раненый.

— Что, не похож? — попытался усмехнуться Эль Альмиранте, но засохшая глиняная маска не позволила ему это сделать. Только сейчас он понял, что так испугало охранника.

— Нет, — ответил тот, уже успокоившись.

Пока доктор перевязывал раненого, солдаты нашли ещё троих, а Анри и дон Себастьян успели узнать, что на лесопилку напал большой отряд пиратов.

— Скорее всего они высадились сегодня утром в бухте Сибун и по просекам добрались сюда. Перебив всех, они набрали досок и сколотили себе несколько больших охранных щитов, из чего я могу предположить, что они отправились штурмовать город, — закончил свой рассказ охранник.

— Сколько их было? — спросил его дон Себастьян.

— Не знаю, сеньор, — ответил раненый. — У меня не было времени их считать, но человек сто, если не больше.

— Ваше решение, адмирал? — дон Себастьян посмотрел на Анри.

— Хуан! — позвал тот старого майя. — Ты останешься тут с доктором и поможешь ему перевязывать раненых. А мы помешаем пиратам войти в город, — это уже было дону Себастьяну.

— Их намного больше, сеньор Анри. Не лучше бы было попытаться проникнуть в город и присоединиться к его защитникам?

— Возможно, их больше, но они не ждут нападения с тыла, — резонно возразил Анри.

— Да, адмирал! — ответил дон Себастьян и закричал: — В седло! Оружие к бою!

И вот уже кавалькада неслась по широкой деревянной дороге к видневшемуся вдали могучему частоколу из заострённых стволов деревьев, окружавшему Белиз.

Ещё издали Анри увидел два отряда пиратов, под прикрытием щитов медленно подбиравшихся к крепким деревянным воротам. Часть их сотоварищей, спрятавшись в лесном подросте, прикрывала диверсантов мушкетной стрельбой по испанцам, безуспешно пытавшимся с галереи на внутренней стороне частокола расстрелять подрывников.

Остановив отряд, Анри приказал семерым солдатам следовать за ним, а остальные с доном Себастьяном должны были заняться стрелками и абордажниками, прижавшимися к лесу.

Отряд бандитов, часть которых держали сколоченные из досок щиты над головами и с боку, защищаясь ими от пуль мушкетёров, подобрался к левой створке ворот и укладывал под неё гранаты. Под правой створкой орудовала вторая такая же группа.

Отделив из своего отряда четырёх солдат, Анри жестом указал им на одну из диверсионных групп, а сам повёл оставшихся с ним на вторую. Диверсанты, услышав за спинами крики и топот копыт, успели лишь обернуться, но не успели они сопроводить гримасы ужаса криками, как сабля Анри и полупики его солдат уже нашла свои цели. Спешившись, альмиранте вместе с пехотинцами кромсал опешивших подрывников под радостные крики испанцев на галерее.

Вновь вскочив в седло, Анри направил лошадь туда, где были слышны крики и звон стали. Заметив бегущих вдоль частокола пиратов, он пришпорил жеребца и, догнав одного из них, взмахнул саблей. Блеснув на солнце, сталь рассекла тело до пояса. Разрубив следующего, Анри услышал позади пение толедской стали, отбирающей у врагов жизни. Внезапно его конь вздыбился. Один из убегавших вдруг остановился, отшвырнул свою абордажную саблю, пал на колени почти под ноги лошади и закрыл лицо руками с криком: "Devils! They are devils!"

Анри соскочил с седла и ударом ноги повалил англичанина на землю.

— Что это он бормочет? — раздался за его спиной голос дона Себастьяна.

— Он говорит, что мы слуги Преисподней, — перевёл Анри другу, который за два года службы так и не удосужился изучить английский язык.

Дон Себастьян спешился и подошёл ближе.

— Вы хотите сохранить ему жизнь, адмирал? — спросил он, наступив на лежащего ниц приватира.

— Нам пригодятся пленные. Да и расспросить бы его не мешало, — ответил Анри.

Дон Себастьян махнул рукой одному из солдат и приказал связать пленного.

— Похоже, это индейское средство от москитов так же хорошо и против пиратов, — попытался усмехнуться аристократ. — Они бегут от нас, практически не оказывая сопротивления. Пожалуй, уже лишь ради этого стоило обмазаться глиной! — заключил дон Себастьян. — Однако я бы многое сейчас отдал за возможность умыться.

— Боюсь, это будет не скоро, — ответил Анри, прислушиваясь. Со стороны моря донёсся грохот канонады.

Оставив отряд и пленных на попечение капитан-лейтенанта, Анри вскочил в седло и направился к воротам. Их массивные створки уже были распахнуты. Солдаты городского гарнизона вытащили взрывные заряды, закопали дыры под частоколом и вдохновлённо конвоировали пленных в город.

Отыскав глазами офицера, Анри поспешил к нему. Увидев человека, спасшего городские ворота от пролома, офицер пошёл ему навстречу, но, приблизившись и увидев лицо Анри, отшатнулся. Однако немолодой дворянин быстро взял себя в руки и заговорил первым:

— Кто вы, сеньор и откуда явились?

— Я Анри Верн, местный торговец, ваша милость. Несколько дней назад я был отправлен его превосходительством сеньором губернатором на спасение женщин, похищенных с асьенды Буэн Рекодо.

— Я лейтенант Пабло Фелипе Монтойо и Кинтера, идальго. Командую городской стражей. Надеюсь, вы нашли несчастных, сеньор Анри?

— Не совсем, ваша милость. Я знаю, где они будут находятся завтра, но, боюсь, им придётся подождать некоторое время, прежде чем я приду за ними. Ваша милость могла бы просветить меня по поводу происходящего?

— Проклятые англичане сегодня утром явились большой армадой и начали обстреливать крепость Сан-Хуан-де-ла-Крус и форт Сан-Педро. Последнее, что я знаю, что эти вероотступники высадили десант и начали штурм крепости. Человек губернатора привёз мне приказ выделить половину моих людей для помощи осаждаемой крепости. Так что когда это продажное пиратское отродье попыталось прорваться в город через частокол, у меня было так мало людей, что мы не смогли бы оказать им достойного сопротивления, проломи они дыру в наших воротах! Вас послало к нам само Провидение, сеньор! Но позвольте мне поинтересоваться — почему вы выглядите так... — офицер замялся, подбирая слово, — необычно, — закончил он фразу и посмотрел на Анри не без смущения.

— Это долгая история, ваша милость. Но ничего не происходит без воли Господа. То, что должно было спасти нас от москитов, спасло город от жестокости приватиров, — услышав это, лейтенант Монтойо перекрестился и благочестиво вознёс благодарность небесам.

— Полагаю, ваш путь сейчас лежит во дворец, сеньор Анри? — спросил он с неподдельным уважением.

— Я непременно отправлюсь туда, ваша милость, но вначале я должен увидеть свои корабли и привести себя в порядок. Могу я попросить вашу милость, изыскать возможность отправить обоз на лесопилку сеньора Арройо? На неё было совершено нападение, и там есть раненые. Мой хирург уже оказывает им помощь, но они не могут там оставаться, их надлежит доставить в городской госпиталь.

— Я позабочусь об этом, сеньор.

— Благодарю вашу милость, — поклонился Анри и, пришпорив лошадь, отправился на пристань.

Глава 2 — Пояснения.

/112/ Пеон — зависимый крестьянин, батрак, (с испанского переводится как "пеший", "не имеющий лошади"), человек без имущества, обычно нанимавшийся за подённую оплату на сельскохозяйственные работы. Очень часто пеонами становились пожизненно из-за невозможности выплатить долг. Иногда эта зависимость переходила и на последующие поколения.

/113/ Литургия третьего часа проводится в 9 часов.

/114/ Хенекен — вид травянистых растений из рода Агава, До сегодняшнего дня культивируется, в основном, в Восточной Мексике и на Кубе ради грубого белого волокна, получаемого из листьев.

/115/ Маштлатль — набедренная повязка, представлявшая собой длинную тканую ленту, проходившую между ног, опоясывавшую живот и закрывавшую половые органы, при этом два длинных конца, украшенных перьями, свисали спереди и сзади.

/116/ 12 картильо — 6 литров.

/117/ Имеется ввиду реальное событии, случившееся в XVI веке. После сильного урагана, последствия которого устраняли вместе испанцы и майя, испанцы устроили угощение индейцам, где, кроме иного, были молочные продукты и, прежде всего, гордость колонистов — сыры местного производства. На следующий день индейцы переживали сильное отравление, для многих из них окончившееся смертью. Индейцы обвинили испанских колонистов в подлой попытке избавиться от них раз и навсегда. Дело уладили монахи, съев на глазах индейцев не малое количество того сыра, что был среди даров на пиршественном столе и таким образом доказали индейцам что их отравление было непреднамеренным. Вот так выяснилось, что привычный для европейцев продукт не воспринимается организмом индейцев, после чего был принят эдикт генерал-капитаном Юкатана запрещающий под любым видом предлагать индейцам этот продукт наряду с алкоголем. И лишь в XX веке наука выяснила, что 100% населения Мезоамерики не переносит лактозу.

/118/ Пасо — старинная испанская мера длины, равная 1,93 м.

/119/ Испанская терция — элитная профессиональная испанская армия, построенная из трёх родов войск в особое боевое построение — терцию. Наиболее сильным родом войск были тяжёлые пикинёры, облачённые в полу-доспех (в этом случае совсем без защиты остаются только ноги) и вооружённые пиками длиной 5,2 м, мечом (т.е. шпагой, так как на испанском "шпага" и означает меч) и дагой.

/120/ Манцинелловое дерево — на испанском "Manzanilla-де-ла-Muerte", что означает "маленькое яблоко смерти". Его научное название "Hippomane mancinella", которое переводится как "маленькое яблоко, которое сводит лошадей с ума". Манцинелловое дерево вошло в книгу рекордов Гиннеса как самое ядовитое растение на планете.

/121/ Дормиторий — спальное помещение монахов в католическом монастыре. Начиная со Средних веков все монахи спали в общем спальном зале на полу, покрытом соломой и только каноники имели отдельные кельи. Позднее отдельные спальные помещения получили и монахи. На отдельные спальные места — кельи — дормитории разгораживали с помощью занавеса или деревянными стенами. С этого времени дормиторием стали называть ту часть монастыря, где находились кельи.

/122/ Гвардиан — настоятель монастыря у Ордена францисканцев.

/123/ Капелла — отдельное помещение в католических монастырях или же интерьере больших храмов, имеющее собственное посвящение какому-либо святому, церковному празднику, чтимой иконе и др. и обычно не предназначенном для общественных богослужений (за исключением монастырей некоторых орденов. Например, у францисканцев именно в них проводились богослужения для индейцев. Это было связано сразу с несколькими причинами: в начале христианизации индейцам было привычнее участвовать в обрядах, проводимых на открытом пространстве. Позднее монахи не перенесли богослужения в храмы, т.к. они не могли вместить в себя всё количество верующих, да и климатические условия во времена отсутствия кондиционеров сыграли не последнюю роль.