Повелитель моря. Глава 2

Мотнув головой, желая откинуть непослушные волосы, идальго пошатнулся. Анри кинулся к нему и, схватив лейтенанта за руку, помог ему устоять.

— Вам надлежит быть в постели, ваша милость, — сказал он и отпустил руку.

— Лучше не подходите ко мне, сеньор Анри, — каким-то незнакомым, глухим голосом ответил лейтенант и отступил назад. — Вы здоровы?

— Да, — ответил Анри, — чего не скажешь о вашей милости. Вы хотели меня видеть? — Анри старался говорить спокойно, но, слыша, как тяжело дышит ещё вчера цветущий, полный жизни молодой дворянин, почувствовал прилив сочувствия.

Идальго нервно рассмеялся.

— Похоже, вы грешили намного меньше меня, сеньор Анри, и заслужили благоволение Господа. А вот мне сегодня ночью Господь недвусмысленно дал понять, что я был несправедлив к вам и дону Себастьяну, — лейтенант Контрерас попытался вытереть потное лицо мокрым рукавом.

— Вам лучше лечь, идальго, — воспользовавшись паузой, сказал капитан-лейтенант.

— Нет, — возразил тот, заскрипел зубами и сжал руками виски, — пока я не скажу всё, что должен.

— Тогда хотя бы присядьте, чтобы мне не пришлось снова ловить вашу милость, — настаивал Анри.

Сеньор Мигель поднял на него мутные глаза и внимательно посмотрел в лицо. Увидев во взгляде Анри искреннее сочувствие, он оглянулся на постель, как будто оценивая расстояние до неё и, отступив пол шага назад, сел.

— Несмотря на то, что вы неблагородного происхождения, сеньор Анри, я хочу апеллировать к вашей чести. Возможно, Господь скоро призовёт меня, и я уже не смогу очистить своё имя. Прошу вас, сеньор Анри, не пятнайте его рапортом губернатору о том досадном недоразумении, что произошло между нами! Заклинаю вас именами моих славных предков, служивших Испании со времён Реконкисты! — тяжёлое дыхание лейтенанта Контрераса участилось, и было видно, с каким трудом даются ему слова.

Анри подошёл к прикроватной тумбе из грубо сколоченных досок, на которой стоял глиняный кувшин и небольшая чаша. Налив воды, он подал её идальго.

— Выпейте, ваша милость. Не стоит тратить сейчас силы на разговоры, мы поговорим об этом позже, когда ваша милость поправится.

Идальго отчаянно оттолкнул руку с чашей, выплеснув на пол часть воды, и попытался встать. Свободной рукой Анри схватил его за плечо и силой усадил обратно.

— Пейте! — приказным тоном сказал он.

На этот раз лейтенант подчинился.

— Ваша милость останется в монастыре до выздоровления, что же касается просьбы вашей милости, то пока что я могу обещать лишь то, что попрошу дона Себастьяна не давать ход рапорту до возвращения вашей милости в Белиз. Вы согласитесь со мной, капитан? — последнее было сказано в сторону дона Себастьяна.

— Нет, сеньор Анри, — последовал жёсткий ответ. — Недостойное поведение нельзя простить даже низкому сословию — батракам и пеонам, но особый спрос с дворянина. Я готов был терпеть оскорбления идальго Мигеля Контрераса лишь до тех пор, пока он был частью экспедиции, планируя вызвать его на дуэль по её окончании. Но когда он поднял бунт, я отказался от возмездия, поскольку вина офицера, не подчинившегося приказу, имеет большую силу, чем оскорбление. Я согласен с тем, что пока идальго болен, он не может отвечать ни за первое, ни за второе. Но предупреждаю вас, сеньор Анри, что если вы пожелаете забыть вину офицера Контрераса, то я буду требовать сатисфакции от идальго Контрераса за его оскорбления.

— Правильно ли я вас понял, дон Себастьян, что от обвинений в бунте мою честь может спасти лишь моя смерть? — идальго снова попытался встать, но Анри опять удержал его.

— Да, лейтенант, — в привычной ему манере ответил Себастьян.

— Ну что же, верните мне мою шпагу, и вы сможете получить свою сатисфакцию прямо сейчас!

— Хватит! — вмешался Анри. — Дон Себастьян человек чести, а не убийца! Горячность вашей милости я приписываю лихорадке. Я готов простить вашей милости все оскорбления в мой адрес, полагая, что Господь уже наказал вашу милость за них, но я не могу решать вопросы чести за дона Себастьяна. Даже если мне удастся уговорить его не рапортовать о бунте губернатору, дуэли вашей милости, похоже, не избежать. Так что лечитесь, набирайтесь сил, чтобы зрители успели увидеть хотя бы один выпад вашей милости.

— Вы намерены уговорить меня забыть о инциденте, сеньор Анри? — в голосе капитан-лейтенанта послышалось лёгкое удивление.

— Да, капитан, но только в том случае, если идальго Контрерас поклянётся честью своей и своих славных предков что подаст рапорт на увольнение из гарнизона, — Анри посмотрел на лейтенанта: — Вы хорошо слышали меня, ваша милость?

— Да, сеньор Анри. Я, идальго Мигель Контрерас и Эрреро, даю вам слово дворянина и клянусь памятью предков, что покину службу в гарнизоне и покину Белиз, если Господь явит мне своё милосердие и дон Себастьян не убьёт меня на дуэли.

— Я призываю в свидетели дона Себастьяна и Господа и принимаю клятву вашей милости.

Анри забрал из рук идальго чашу и снова наполнил её водой.

— Выпейте, ваша милость, а потом прилягте. Полагаю, наш разговор закончен.

— Нет, не закончен, — больной схватил Анри за руку. Только сейчас, почувствовав горячее прикосновение, Анри осознал, насколько силён жар у идальго.

— Чего вы ещё хотите, ваша милость?

— Я выполнил ваше условие, сеньор Анри, теперь ваша очередь, — пошатываясь, заплетающимся языком проговорил сеньор Мигель.

— Справедливо, — ответил ему Анри. — Я клянусь вашей милости, идальго Мигель Контрерас, своей честью и памятью отца, что ни от меня, ни от дона Себастьяна, губернатор не узнает о неповиновении вашей милости приказам командира, — положив правую руку на сердце произнёс слова клятвы Анри. — Теперь моя честь в ваших руках, капитан, — повернулся он к дону Себастьяну.

— Я присоединяюсь к вашей клятве, сеньор Анри, — с лёгким поклоном ответил дон Себастьян.

— А теперь верните мне мою шпагу, — потребовал идальго.

— Я передам её на сохранение братьям, — пообещал аристократ.

Удовлетворённый идальго отпустил руку Анри и со стоном упал на постель.

— Благодарю вас, сеньоры, за проявленное великодушие, — глухо произнёс он и снова схватился за голову.

Уже в дверях Анри вдруг остановился и повернулся к больному:

— Какие отношение у вашей милости с отцом гвардианом?

Лейтенант застонал и повернулся на бок, сжимая руками голову и поджимая колени. Анри не уходил, ожидая ответа.

— Он двоюродный брат моего отца, — наконец, ответил идальго и вдруг содрогнулся. С усилием он приподнялся на руках и крикнув: — Уходите! — свесил голову с постели. Его рвало.

Перекрестившись, Анри насадил шляпу и вышел в коридор к ожидающему его дону Себастьяну.

15.

В атриуме солдаты, сбившиеся небольшими кучками, гудели, как пчелиный рой, изредка прерывая гул громким хохотом. В центре самой большой группы Хуан что-то месил в корыте, наделяя этим обступивших его людей.

Доктор перебегал от одной группы к другой и что-то объяснял, сильно жестикулируя. Заметив появление во дворе Анри и Себастьяна, кинулся к ним.

Увидев лицо подошедшего ближе доктора, друзья не смогли сдержать улыбки.

— Да-а, будучи кровососущей тварью я бы умер от страха, увидев вас, сеньор Антонио! — пошутил Анри, рассматривая плотную коричневую глиняную маску на лице и шее доктора.

— Зря зубоскалите, сеньоры! Там и на вас хватит, Хуан обо всех позаботился, — огрызнулся доктор и махнул рукой, облепленной глиной, как перчаткой, в сторону индейца. — Кстати, сеньор Анри, он ничего не знает о том, как передаётся чёрная рвота.

Улыбка сошла с лица Анри.

— Возможно, вы узнали это от касика? — предположил Себастьян.

— Нет, — покачал головой задумавшийся Анри. — Я хорошо помню разговор с ним. Этой темы мы не касались.

— Так вам что, всё это приснилось, и мы напрасно делаем из себя посмешища? — возмутился доктор, настроение которого теперь можно было отгадывать лишь по голосу.

— Даже если мне это приснилось, это было весьма убедительным. Кроме того избавить себя от этих докучавших тварей стоит такой экипировки.

— Если святой Бонавентура явил вам во сне своё откровение, раскрыв тайну этой колониальной чумы, то хотел бы я знать, почему он не открыл её благочестивым братьям в проклятом тысяча шестьсот сорок восьмом, когда эта болезнь гуляла по Юкатану, опустошая его, убивая и белых, и красных, не щадя в Мериде ни бедных, ни богатых, выбив более половины её обитателей? — доктор Антонио говорил непривычно тихо, но в его голосе было столько боли и горечи, что Анри похолодел.

— Вы были в то время в Мериде, доктор? — спросил он, удерживая за рукав порывающегося уйти сеньора Антонио.

— Был, — глухо ответил тот, не поворачиваясь.

— Думаю, пришло время немного рассказать о себе, сеньор Антонио. Или же вы не считаете меня своим другом, достойным вашего доверия? — Анри ещё крепче сжал руку доктора.

Вздохнув, тот повернулся к Анри:

— Вы хороший друг, сеньор Анри, но есть боль, которую человек должен нести сам.

— Вы не верите в знамения божьи, доктор? — заговорил вдруг дон Себастьян. — Разве это боголюбое место и вопрос сеньора Анри не являются знаком свыше, что пришло время облегчить тяжёлую ношу? Прислушайтесь к моему совету и доверьтесь человеку, которого вы только что назвали хорошим другом! — с этими словами дон Себастьян дотронулся до плеча доктора и, откланявшись, предоставил старых знакомых самим себе.

Опустив голову, сеньор Антонио некоторое время обдумывал услышанное, затем, посмотрев на Анри, сказал:

— Возможно, дон Себастьян прав. В своей печали я перестал видеть знаки, являющие нам волю Господа. Я думал, что, если не ворошить старые раны — они не будут болеть. Но я ошибался, — оглядевшись, доктор взглядом поискал укромное место, где можно было бы спокойно поговорить наедине.

В атриум потихоньку стягивались монахи, с нескрываемым любопытством наблюдавшие за происходящим. Отгадав намерение сеньора Антонио, Анри предложил укрыться в одной из угловых капелл. Пройдя узорчатой аркой с надписью, гласившей, что это капелла Успения Пресвятой Девы Марии, мужчины оказались под высоким сводом, украшенным фресками эпизодов из жизни святого Иоанна Крестителя и сценами прощания с почившей Богородицей. Посередине за алтарём стояла каменная Богоматерь с молитвенно сложенными руками. Подойдя к алтарю, мужчины сняли шляпы и перекрестились. Опустив голову, доктор некоторое время мял края шляпы, как бы набираясь решимости, но, наконец, заговорил:

— Раз уж вы назвались моим другом, сеньор Анри, я принимаю вашу дружбу с радостью, и в знак взаимного уважения предлагаю перейти на менее формальное обращение. Если вы согласны, предлагаю скрепить начало нашей дружбы рукопожатием, — с этими словами сеньор Антонио протянул руку Анри. Тот кивнул и крепко стиснул руку новому другу. — Ну что же, тогда я начну свой рассказ, который будет долгим и печальным, — доктор взглянул на Анри и, тяжело вздохнув, продолжил: — Я был рекомендован Лекарской Академией Саламанки на должность управляющего лекаря госпиталя Сан-Сервандо в Мериде в тысяча шестьсот сорок шестом году от Рождества Христова. Через год я смог вызвать к себе жену с нашими двумя дочерьми, — голос Антонио задрожал. Справившись с волнением, он продолжил: — Мы были там счастливы, Анри, — взглянув на друга, глухо сказал Антонио. — А потом стали приходить отовсюду тревожные вести о разгулявшейся по полуострову чёрной рвоте. Когда и в Мериде появились первые больные, я запретил жене и детям покидать дом. Но это не помогло. Сначала заболела наша младшая — Патрисия. Затем старшая Мария-Исабель. Патрисия умерла на следующий же день... — доктор снова замолчал, опустив голову.

Когда он снова взглянул на Анри, на засохшей глиняной маске были две мокрых линии. Анри слушал молча, но по его глазам было видно, что боль друга не оставила его равнодушным.

— ...После того, как мы похоронили старшую дочь, заболела Мерседес. Она выжила, но наш сын, которого она носила, родился мёртвым. Эта проклятая болезнь подломила не только здоровье моей жены, но и затронула её разум. Я решил покинуть Мериду и вернуться в Испанию. Мы добрались до Веракрус, но до того, как прибыли галеоны, состояние моей дорогой Мерседес ухудшилось настолько, что мне пришлось вверить заботу о ней монахиням-кармелиткам, так что моя бедная жена до сих пор находится под их присмотром в монастыре Сан-Хосе-и-Санта-Тереза-де-лас-Монхас в Пуэбла-де-лос-Анхелес. Когда деньги, вырученные продажей нашего дома в Мериде иссякли, я был вынужден вновь приступить к лекарской практике. Из Пуэблы мне пришлось вернуться в Веракрус, а там я получил назначение на место доктора в госпитале Коро. Ну а как окончилось это моё путешествие, вы уже знаете, — закончил свой рассказ доктор и посмотрел на Анри.

Тот положил руку на плечо друга и крепко сжал его:

— Потеря близких, наверное, самое трудное испытание, посылаемое нам Господом. Мне было всего двенадцать, когда я лишился в один день всей своей семьи. Я не могу ответить, откуда и почему мне стали известны причины этой жуткой болезни, но, возможно, я лишь посредник для того, чтобы вы, друг мой, могли теперь спасать от неё других?

— А не сказал ли вам святой Бонавентура заодно и как лечить её? — с лёгким сарказмом спросил Антонио.

— Сказал.

Доктор напрягся и пристально взглянул в глаза друга:

— Как? — от сарказма в его голосе не осталось и следа.

— Для этой болезни нет специального лекарства. Больным нужен покой, хорошая еда, чистая вода и влажные компрессы, снижающие жар. Тем, кому суждено жить, это ускорит выздоровление.

— И всё? — удивился доктор. — Если не считать того, что мы снижали жар кровопусканием, всё остальное не ново.

— Увы, это всё, что я знаю, — вздохнул Анри.

— Раньше я не замечал за вами познаний в медицине. Признаюсь, вы настолько сейчас удивили меня, что я готов поверить в то, что какой-то святой нашептал вам в ночи эти ведения, — задумчиво покачал головой доктор.

— Признаюсь, Антонио, я удивлён не меньше вашего.

— Ну что же, возможно, моя обида на бога закрыла меня от его посланий, и потому он выбрал вас, ибо вы единственный, кому я готов верить, — Антонио снова внимательно вгляделся в лицо Анри, словно пытался проникнуть в его мысли. — Надеюсь, вы поделитесь со мной, если какой-нибудь святой научит вас ещё чему-нибудь, что могло бы помочь моей лекарской практике?

— Обещаю, но, даже если такое вновь произойдёт когда-нибудь, то вряд ли это будет скоро, — Антонио кивнул и собрался было вернуться к своей лошади, но Анри остановил его: — Друг мой, а как сейчас ваша жена?

Доктор снова погрустнел и опустил голову.

— Время от времени я посылаю пожертвования монастырю кармелиток, и получаю от них короткие сообщения. Увы, состояние моей бедной Мерседес не меняется. Она по-прежнему никого не узнает и целыми днями сидит, убаюкивая тряпичный свёрток, полагая, что это наш сын.