Кстати, пора выпить снадобье, открывающее мои глубинные возможности. Второй раз за две недели? Ох, боюсь, тяжко будет. Но всегда остаётся надежда, что мне не придётся потянуть спусковой крючок и я просто траванусь настоем, не вынуждая себя вновь открывать Другого.
Откопав в куртке нужную бутылочку, потягиваю крышку, с гулким щелчком оторвавшуюся от горлышка, и вливаю в себя содержимое, морщась от остро-противного вкуса. Быстро залакировав послевкусие кофе, остававшимся на дне чашки. Минут через десять моё подсознание начнёт бунтовать, и я смогу вызвать то самое состояние, которого так опасаюсь. Если захочу. Или если меня спровоцируют. Это одно и тоже, разве нет?
Из моих знакомых здесь была только добравшаяся Артамонова, ощутимо фонившая сдержанной злобой. Да Елисей, практически всё время молчавший и не принимавший участия в обсуждении. Ещё бы, при ближайшем рассмотрении, даже без энергетического зрения, видно что с ним происходит. Он умирает. Хотя нет, он уже практически мёртв телесно. Личность Ели держится ещё за остатки исчезающего живого бытия, постепенно уступая место мёртвому хладнокровию, пополам с безумием живого мертвеца, насильно удерживаемого некромантским перстнем в подобии жизни. И, при этом всём, ещё и с постепенно просыпающимися чертами Ивана, чья личность, искажённая посмертием, давит на сознание человека, сидящего напротив меня. Интересно, что же это такое получится? Неужели легендарный лич? Безумная нежить-колдун, сохраняющая черты своей настоящей личности и питающаяся... неважно, впрочем, чем питающаяся, не будем вызывать новые приступы тошноты. И так зелье уже начинает насиловать мой желудок своими компонентами. Пока же тот, кто сидит напротив меня, вполне готов следовать моим командам. Ведь тому, что остаётся от Ели — всё равно. Нежитью же просто манипулировать. Проявляющиеся же, даже внешне, кусочки, если можно так выразиться, Ивана — хотят мести. Так что всё нормально, он поможет, как сможет, конечно.
Аркадий скользнул взглядом по своим наручным часам, тихо промолвив лишь одно слово: 'Пора'. И, швырнув на стол пачку купюр, на сумму явно большую, нежели они все должны бару за напитки, поднялся на ноги.
Я поднялся вслед за ним, на секунду прикрыв глаза — меня ощутимо повело и в глазах вспыхнули яркие пятна — снадобье начало действовать, выкручивая моё нутро. Все присутствовавшие начали быстро вставать. Артамонова поправила рубашку на плече, нервно расправив пальцами несуществующую складку. Елисей, если его ещё можно так называть, обвёл мутным взглядом окружающее, уловил мой подстёгивающий мысленный посыл, и поднялся последним.
Один за другим мы вышли из дверей бара. За прошедшие полчаса на улице, где до того ярко светило весеннее солнце, собрались тучи и поднялся пронизывающий ветер, носящий по тротуару мусор. Поморщившись, поднимаю воротник куртки, кутаясь в неё поплотнее. И так у меня начался и не проходит этот противный озноб, идущий изнутри тела, в ответ на корёжащий организм 'наркотик'.
Нагнав Аркадия, идущего впереди, я прикоснулся пальцами к его плечу. Он быстро обернулся, вопросительно глядя на меня.
— Единственный вопрос. Кто нас прикроет потом от внимания Механизма? Будет шумно, однако.
— Это будет интересовать выживших. — Как-то безрадостно усмехнулся он в ответ. — Я уже об этом позаботился. Чешский Обряд был оповещен о ситуации предельного уровня. Он, исполняя договор о Братстве, безвозмездно перевел на нужные счета ощутимые средства. Механизм закроет глаза на всё что произойдёт сегодня с нашим участием. Заметь — совсем-совсем закроет своё недреманное око. Так что 'скорая' тоже не приедет.
— 'Скорая' меня интересует в последнюю очередь... Всё ясно.
Отстав от него, я проверил, как висит на поясе кинжал и быстро ли я могу выхватить его из ножен. Удовлетворившись полученным результатом, пожимаю плечами самому себе и натягиваю на голову капюшон толстовки, одетой под куртку. Ветер, да и капли дождя уже начали срываться с мокро-серого неба. Не выношу такую погоду. И весь этот день мне совсем не нравится! Даже когда мы ехали в подземелье за головами трухлявых сектантов — всё было веселее. Был настрой на победу, а не это уныние, которое захватывает даже меня, мешая сосредоточиться на гневе и прочих эмоциях, которые придают мне сил в таких ситуациях.
Повернув за угол, я увидел смутно знакомое здание. Ах, это же и есть секретный 'ресторан' Клана. Давно я его не видел, много лет. С тех пор, как моих родственников окончательно изгнали и я сопровождал их домой после ушата злобы, вылитой всеми на отвергнутых неудачников. Конечно, никто не хотел выражать сочувствие тем, кто стал париями. Можно же случайно 'замазаться' самим — стадный инстинкт пауков в банке. Надо обливать грязью 'отступников' не менее активно, чем Хозяин Клана, чтобы на тебя не стали смотреть косо.
Прислушавшись к своим ощущениям, накидываю на себя полог защиты. Не той банальной, что обычно покрывает моё энергетическое тело, а туманной. Смазаться, перестать быть видимой, зримой целью. 'Под покровом тумана' — пафосное, но чрезвычайно точно отражающее её эффект древнее название. Дочитываю про себя последние строчки заклинания, чувствуя, как вокруг меня рассыпаются незримые потёки дымки. Не попадут магией, если не будут бить в упор, держа руками. А в таком случае проще выстрелить из пистолета, что доказывает случай с Кормато.
* * *
Клинок со всхлипом вырывается из живота охранника. Его серые глаза ещё несколько мгновений сохраняют осмысленное выражение, ровно до тех пор, пока я вновь не всаживаю в его переносицу кинжал. Оттолкнув от себя падающее тело, подчиняюсь инстинкту и подсознанию, бешено сканирующему коридор вокруг меня, падаю на окровавленное тело, из которого выходит жизнь. Две короткие очереди пуль проносятся над моей головой. В распахнувшихся дверях, завершающих задрапированный зелеными тканями коридор, стоит ещё один охранник.
Понимаю, что следующие выстрелы будут точнее, и шепчу самому себе:
— Выпускаю то, что было скрыто...
Время ненадолго притормаживает свой бег, пока во мне вскипает яростная муть, поднявшаяся из самых глубин подсознания. Так легко и просто, после архонтова зелья...
Вскакиваю на ноги, оскальзываясь в крови, выпростав вперёд руку. Охранник раскидывает руки, роняя оружие, пока я вырываю его трахею. Как и всегда когда я выпускаю истинную суть, единство пространства-времени рассыпается на калейдоскоп последовательных картинок.
...Пробегаю по коридору, припадая к телу человека. Его горло разорвано, из него толчками струится горячая алая кровь. Запускаю ладони в его грудь, разрывая рёбра. Осколки крошки и требухи разлетаются в стороны, пока я вырываю его сердце. Ещё бьющийся орган оказывается в моих ладонях и я рычу нечто невоспроизводимое, на древнем языке даймони.
Из зала ко мне бежит некто. Это не человек-охранник, а клановец. Его лицо удлиняется, черные волосы размётываются по плечам, на скрюченных пальцах блестят когти. Швыряю заклятое сердце в него, поднимаясь на ноги.
Потомок эллэх-эхэ вскидывает руки, пытаясь притормозить и защититься, но ещё бьющийся орган врезается в его живот, и клановца оплетает кровавый туман. Ускоряясь, прыгаю под огромный стол, укрытый тяжелой зеленой скатертью. Позади меня появляется человек из штурмовой группы...
...Артамонова падает на колени, судорожно хватая ногтями расходящуюся рваную рану, проскользнувшую по её шее. Старый Бор-тэ, Видящий Клана, наносит новый удар своим жезлом, распарывая щёку колдуньи.
Рвусь ей навстречу через конференц-зал, раскидывая ненавистное зеленое тряпьё, метнув в Видящего свой клинок. Тот мгновенно падает навзничь, хватая дёргающуюся Артамонову за плечи, загораживая себя. Клинок всаживается точно между лопаток женщины, вызвав неестественный фонтан крови, хлынувший вокруг, окрашивающий тёмно-зелёное в ярко-красное.
Смех Бор-тэ стоит в моих ушах даже тогда, когда я отшвыриваю тело Артамоновой и утыкаюсь лицом в жезл Видящего. Тот медленно встаёт, продолжая издавать булькающие звуки. Зря он думает, что можно расслабиться, если жезл у моего лица.
Выпрастываю руку, хватая его за колено, и разрывая старую кость. Ведь он слишком стар для обычного человека, лишь магия держит его здоровым. Прикосновение и по его телу расползается очень ускоренное старение, заставляя его выронить жезл и завыть. Второй рукой хватаю его за плечо, удерживая в захвате. Его магия блокируется мной до того момента, пока с его тела, из-под одежды, не начинает шлёпаться на пол, выложенный шахматной плиткой, куски вонючей плоти. Жалко, но не удаётся довести дело до конца.
...С другого конца зала раскрывается одна из дверей и появляется новый 'официант', стреляющий в меня от бедра. Где эти архонтовы людишки из штурмовиков? Почему я сражаюсь один?
В гневе отшвыриваю от себя тело Бор-тэ, и прыгаю под стол, скользя по ошмёткам гниющего мяса и кускам кожи, сползших с Видящего. Выскакиваю из-под стола, уже собрав энергию в два мутных шара у меня в ладонях. Два удара и охранник сползает по стене, бессмысленно выпуская в потолок весь магазин своего 'узи'.
Один взгляд — Бор-тэ ещё шевелится, пытаясь ползти к своему жезлу, опираясь на руки, с которых сползла вся кожа и часть мяса. Вскакиваю на стол и, примерившись, прыгаю вниз, прямо на его ладони. Дикий вопль звучит до тех пор, пока его голова не отделяется от тела. Вытираю клинок о его одежды, засовывая его в ножны. Судя по нитям жизни — в этой части здания больше нет никого живого. Надо идти дальше, где в агонии бьются многочисленные ауры, прямо в зал совещаний...
...Распятое тело Аркадия пришпилено тремя кинжалами прямо к дверям, за которыми находится зал, где выносились все решения Клана в Столице. По его застывшему, искаженному мукой лицу, ещё стекают потёки крови. Вся одежда изорвана. Под дверями в свёртывающейся крови валяется вырванный язык и несколько пальцев. Он знал свою судьбу. А я знаю, что там, в зале, меня ждёт Хозяйка Клана. Ещё я знаю о том, что времени в этом прекрасном, всеразрушительном, истинном обличье, у меня остаётся всё меньше. Не более десяти минут. Потом — мучительное возвращение, переход в Ярта — и не более. Если задержаться, быть восхитительно целостным, самим собой, дольше — я начну рваться, терять жизнь и тело, оно не сможет выдержать такое насилие. Со всем, что отмерено моей мирской грани, не больше. Боевиков и клановцев слишком много, коридоры и переходы слишком длинны. И где-то там, уже совсем недалеко, ждёт таинственный враг.
От осознания этой подставы, издаю дикий возмущенный рык, от которого с петель слетают двери, и Аркадий уносится в свой последний полёт вместе с кусками древесины куда-то внутрь огромного помещения.
Захожу вслед, трясясь от злобы, исходящей от меня пульсациями игл, вырывающимися из моего тела. Плитка крошится под моими ногами, зеленая драпировка рвётся и разлетается вокруг меня, как праздничный салют.
Фиксирую взглядом Её...
...Двоюродная бабушка Ярта стоит посреди зала, уперев руки в бока. Рядом с ней сидит на одиноко стоящем, посреди пустого помещения, кресле тётушка Ярта, держа гигантскими раздутыми руками кухонный нож. Его лезвие касается шеи связанной, лежащей под её пудовыми ногами, девочки. Дочери Александра. Моё внутреннее ощущение подсказывает, что по всему зданию идут жестокие смертоубийства. Но здесь — око бури. Только мы. Пока что...
— Ну что, родственничек? — Сиплый прокуренный голос сидящей колдуньи. — Или ты был изгнан справедливо, вместе со своими ублюдками? И ты не наш родственничек? А мерзкий перерождённый? Как тебя звать на самом деле, а?
Сидящая на кресле ведьма начинает хихикать, колыхаясь всем необъятным телом. Нож дрожит в её руках, царапая шею жертвы, даже не пытающейся сопротивляться. Ах, да. Девочка без сознания — логично.
Хозяйка Клана молчит, скользя по мне оценивающим взглядом. Когда она разлепляет свои плотные губы, тётушка Ярта мгновенно замолкает.
— Конечно, он перерождённый. Ты, дура, должна была бы узнать это давным-давно. Но лучше узнать поздно, чем никогда. Порченая кровь в его ветви. Сам Мори был в их предках. Одержимость...
Не желая терять драгоценное время и слушать их бред, прерываю старуху:
— К чему этот балаган? С девочкой? Вы думаете, что меня может остановить гибель этой смертной? — Рычу я, приближаясь к ним.
— Нет, такую тварь как ты — не остановит. Но один человек готов пожертвовать собой, чтобы спасти несчастную малышку. — Заливается хохотом старуха.
Резко оборачиваюсь, чувствуя угрозу. Конечно же, как я мог упустить... Откидывая драпировку на стене, из ниши появляется Константин, поводя стволом 'узи', направленного куда-то в мой живот.
— Не знаю, могут ли перерождённые ускользать от пуль, как в фильмах? Надо проверить... — Хихикает тётушка.
— Они могут больше, чем вы думаете, потомки эллэх-эхэ. — Замечаю я, собирая внутри себя силы. — И вы пообещали этому дураку, что отпустите её?
— Он не дурак, а умный мальчик. — Откликается, давясь каркающим смехом, тётушка. — И он знает, что нам нельзя верить. Поэтому мы даже поклялись Архонтом в этом.
Ярость внутри меня достигает пика, также как и скопленная энергия. Вскинув руки, выкрикиваю: 'Властью Архонта!'. И серые иглы вырываются из моего тела, причиняя слабой физической оболочке, в которой я живу, отвратительные мучения, оставляя кровавые дыры на боках и плечах.
Лампы вспыхивают и гаснут, погружая помещение во тьму. Узкие стилеты энергий находят цели, опрокидывая тётушку на пол, вместе с креслом. Хозяйка, вскрикнув, валится на плитку, запутавшись в подоле юбки. Константина впечатывает в стену, выбивая из его рук оружие.
В два прыжка оказываюсь рядом с опрокинутым креслом, вырывая из ножен клинок, одновременно наливая его силой. Моя плоть стонет от боли. Не больше пяти минут — или смерть от истощения каналов и чакр.
— Я убью эту занозу сам! — И, размахнувшись кинжалом по широкой дуге, сношу с плеч голову как раз удачно вскочившей под него тётушке.
Перехватываю длинный нож в другую руку и заношу его над лежащей на полу девчонкой. Пора решать вопрос окончательно. Внутри меня бьётся чёрная ярость, требующая убить всех присутствующих в этой зале как можно скорее, пока есть возможность. Тем более всплеск силы, возникший после усечения главы тётушки — наполняет помещение, и меня лично, радостными всплесками желанной некротической мощи, пьянящей, как наркотик.
Всё смешало появление в тёмной пещере ворона. Как будто вынырнув из ниоткуда, он вцепился в мой клинок, оплетя когтями рукоять, и вырвав из моей ладони орудие гнева.
Вскрикнув, отступаю, вскидывая мутировавшие пальцы, швыряя в птицу черное пламя, высвобождающейся бескрайней ярости. Но поздно, тварь взлетает под потолок. И огонь пожирает уцелевшую драпировку ковров, развешенных повсюду.
Мгновенно наклонившись, подхватываю кинжал, нацеливая его вновь на маленькое тело, но поздно. Ощущение опасности заставляет меня упасть на колени, чтобы нечто пронеслось по кругу над моей головой.
Вскакивая, вижу налитый багровым пламенем клинок Хозяйки. Она сосредоточена, по её дряблому лицу, в отблесках неестественного света от её оружия, скользит видение полной решимости.
