Сказка о дьяволе

Он пожал плечами. Они люди. Да, у них теперь — сила, возможности, и всё же — они люди. А потому... посмотрим.

Они направились вверх, к стоянкам аэрокаров. Далее был полет... полет долгий, не менее часа. И можно было удивиться, когда внизу начали разворачиваться сады Ватикана — здешней столицы.

Аэрокар медленно опустился на посадочную площадку, и женщина-гвардеец жестом пригласила Мелькора выйти.

Сад. Изумительной красоты, многоярусный, цветущий... этот сад мог бы поспорить по красоте с садами Йаванны в Валиноре. Вместе с тем Мелькор видел, что сад этот накрыт невидимой, но непроницаемой завесой.

Они вошли в одно из неприметных маленьких зданий, располагавшихся здесь же. Путь вниз в крохотной кабине... словно когда-то — в подъемниках Твердыни, что вели на мили вглубь земли.

Коридор, освещенный бледным светом. Деревянная темная дверь в его конце, простая, старая... такая же, какие были и у эльдар, и в самой Твердыне.

— Идите, — произнесла женщина. — Вас ожидают.

Он пошёл вперёд. Что-то будет. Зачем его хотят видеть? Чужие законы, витающее в воздухе чувство близкой опасности, лжи, всё это — где-то рядом... или ему уже кажется, из-за того, что пришлось пройти...

Дверь отворилась сама.

Полумрак.

Небольшая комната. Каменные стены.

В глубине — алтарь с изображением Девы Марии и младенца Христа: Мелькор уже знал здешнюю веру. Глаза Девы были словно живыми: они смотрели на него с любовью, печалью и укором. Это изображение было создано много сотен лет назад — понял Мелькор.

Огонь свечей.

Перед алтарем на коленях стоял человек в белой мантии. Мелькор не видел его лица — но ощутил сразу: человек погружен в молитву.

Он не хотел мешать.

Он слышал эти чувства, — устремлённость в Вечность. Туда — к тому, в кого верили эти люди, о ком думали, на кого надеялись как на высшую справедливость.

Он чувствовал, что хотел бы поверить в существование ЭТОГО и сам. Ему хотелось расспросить этих людей, но что-то мешало, — как будто этими расспросами он мог бы коснуться чего-то очень личного, совершить какое-то кощунство.

И потому — он просто стоял и ждал.

Еще несколько минут тишины, нарушаемой лишь еле слышным шепотом на незнакомом языке.

Потом человек поднялся — и повернулся к Мелькору.

Это лицо Мелькор уже много раз видел на экранах. Это был ни кто иной, как Его Святейшество, Папа Урбан Шестнадцатый. Только сейчас лицо его было живым, а в глазах стояла непроницаемая тьма... этот человек знал, КТО перед ним — и не хотел, чтобы в его мысли проникли.

Мелькор чуть склонил голову — в знак приветствия.

-Добрый день, Ваше Святейшество. Вы хотели меня видеть.

Массивный перстень на руке Папы сверкнул темно-алым — словно кровь. Сколько лет этому человеку, Верховному Понтифику, главе Империи?.. Судя по официальным сведениям — больше четырехсот; несколько смертей и воскрешений... Выглядел он немолодым и уставшим.

— Ты все же явился, — в голосе была обреченность. — Откуда пришел ты?.. Зачем?.. Что привело тебя к нам?.. Или воистину — приходит час последних искуплений?..

Мелькор удивлённо взглянул на Папу.

-"Всё же"? Простите, я не совсем понимаю, о чём вы.

— Не нужно, — Папа приподнял руку. — Я знаю, кто ты.

Он медленно прошел несколько шагов и опустился на скамью у стены.

— На мне много тяжких грехов, — проговорил он. — Не удивлюсь, если ты явился по мою душу.

Мелькор понял, что голова у него идёт кругом. Кого сделали из памяти о нём прошедшие века, кого видит в нём этот человек?..

-Твоя душа не нужна мне, — медленно сказал он. — Зачем ты хотел меня видеть?

— Зачем ты явился в наш мир?.. Не скрывай от меня правду. Я знаю, что ты пришел из бездны времен, так же, как демон Шрайк явился из будущего, как Энея, нечестивое дитя, живет в настоящем. Теперь — вас трое. Трое, несущих человечеству гибель...

Странным было его лицо. Лицо фанатика веры? или человека, повидавшего на своем веку столь многое, что демоны легенд для него обрели плоть?..

Мелькор покачал головой.

-Зачем... Я пришёл сюда не по своей воле. Наши войны... сейчас это в прошлом. Я не хочу гибели миру, людям. Ты можешь в это не верить, — он горько усмехнулся.

— Не хочешь гибели людям, — повторил Папа. — Прародитель Зла и Лжи не хочет людям гибели... О чем ты говорил с Исодзаки?.. Впрочем, разве ты скажешь правду...

Мелькор обречённо улыбнулся. Прародитель Зла. Вряд ли за то, что Анна и Исодзаки общались с ним, этот наследник Валинора будет награждать их свободой и спокойной жизнью...

-Меня долго не было в мире, — сказал он. — Я говорил с ним о том, что сейчас происходит здесь. Время не повернуть вспять, и мне не вернуться туда, где я хотел бы быть сейчас, а потому — чтобы жить в изменившемся мире, надо понять его.

— Мир вновь стоит на краю гибели. Возможно, человечество доживает свои последние годы... Иногда мне кажется, что у нас слишком много врагов, и если не один, то другой добьется своего. Мы зовем искинов исчадиями Ада, но сами стали их рабами, — он прикоснулся к груди — напротив крестоформа. — Энея, это нечестивое дитя Техно-Центра, несет свой вирус уже и мирам Империи, и нам нечего ей противопоставить: демон Шрайк защищает ее. Мутанты-Бродяги угрожают извне, изменяя саму сущность человека с помощью их богомерзких наномашин... И тут являешься ты.

Мелькор кивнул.

-Да, всё выкладывается довольно убедительно. Внести хаос, прислать своих... "демонов", потом явиться на уже почти готовое. Притвориться человеком, притвориться, что ничего не знаешь и не умеешь, — чтобы вкрасться в доверие к людям. Всё выкладывается.

Он резко отвернулся.

— Мне не дано проникнуть в замыслы даже тех, с кем я живу бок о бок уже несколько сот лет, — в голосе понтифика усталость и горечь. — Что же говорить о твоих.

-Словами ничего не докажешь, — спокойно сказал Мелькор. — Что бы я сейчас ни сказал, — ты не поверишь мне. Если ты расскажешь, что ты хочешь сделать в отношении меня, я буду тебе благодарен.

— Выслушать я могу. Начни ты.

Ленар Хойт — Мелькор знал подлинное имя Урбана Шестнадцатого — закрыл глаза. Губы его медленно шевелились — должно быть, он читал молитву.

-Я не хочу войны... никогда не хотел, — Мелькор оперся о стену. — Обелять себя я не буду, но скажу лишь — правда не на той стороне, которая стремится насильно навязать свою волю, не желая понять, не желая слышать. Я был побеждён, и мне грозило вечное заточение... меня спасли, отправили в Эа... сюда.

— Спасли? — Ленар Хойт приоткрыл глаза. — Кто?

-Я не знаю его имени, — прозвучало с острой тоской и болью. — Я не успел спросить.

— Но _кто_ он? — Ленар Хойт подчеркнул слово "кто", давая понять, что он имеет в виду не имя, а суть того, кто помог Мелькору бежать.

В сознании Его Святейшества сейчас сплетались нити предположений. "Кто может быть способен на это?.. Высший Разум не знает преград пространства и времени... Не может быть случайным. Шрайк-Энея-этот, будущее-настоящее-прошлое... Альбедо лжет, он всегда лжет — Техно-Центр стал нашим подлинным богом, все мы ходим под ним... со всех сторон — огонь. Сердце болит... я не выдержу долго, они не позволят мне воскреснуть вновь..."

Мелькор непонимающе пожал плечами.

-Один из майар. Это младшие айнур... духи, такие же, как и я. Майа Намо.

Его взгляд помрачнел.

-Боюсь, его судьба была тяжкой.

— Тот, второй... кого ты ищешь, за кем хочешь вернуться. Кто он?

От Мелькора не укрылось, что Его Святейшество дышит тяжело, что каждый вздох причиняет ему боль, но он привычно загоняет ее в глубь себя, не позволяя, чтобы хоть кто-то о ней догадался.

Мелькор прикрыл глаза. Помочь себе он не позволит.

-Если бы вы сравнивали нас с людьми... вы бы сказали, что это мой сын. Это не совсем так... но близко.

— Сын? — всплеск изумления в чувствах. — У тебя — у ТЕБЯ может быть сын?!

-Это близко... почти так, — в голосе Мелькора была еле сдерживаемая боль. — Я помог ему обрести плоть... В невоплощённом состоянии мы знали друг друга и раньше. А отношение... да, очень близко. Очень.

Ленар Хойт поднялся. Он хотел было что-то произнести — но вдруг все краски разом сошли с его лица, и он рухнул к подножию алтаря, задев пару свечей — те погасли, пролившись воском на белую мантию. А Мелькор ощущал, как от крестоформа, впивающегося человеку в грудь, по телу расползаются волны боли.

Он рванулся к человеку, — рука легла на грудь.

Забрать боль.

Забрать — на себя. Он выдержит. Он сможет. И — ледяная волна, освежающая, как морской ветер, как сама жизнь...

Тот пытался приподняться — не получалось. С губ срывался один только хрип. Человек задыхался, сердце его то замирало, то пускалось вскачь в бешеном ритме. А Мелькор чувствовал, как под его рукой пульсирует, расползаясь волокнами по всему телу, впиваясь в каждую его клетку, крестообразный паразит.

Боль вспыхнула — и впилась в тело уже самого Мелькора, яростная, неутихающая, выворачивающая все жилы.

Он задохнулся от боли, потом яростно скрутил рвущийся крик.

И решился. Хуже — не будет, уже некуда... Крестоформ отнимается только при отлучении от Церкви, да... но вы и есть — Церковь, Ваше Святейшество. И мелькнула мысль: слишком вовремя. Похоже, через крестоформ Папу просто пытаются убить.

_Иным_ зрением увидеть эту странную, жуткую вещь... неживое и живое одновременно, сродни Ангайнор... изменённый металл... И _силой_ очертить все щупальца этого "спрута", отгородить их от живой плоти... перекрыть. Защитить.

И — рвануть крест прочь.

Как живую, жуткую тварь.

Ленар Хойт закричал — и крик его оборвался. Белая мантия на груди стремительно пропитывалась кровью, а лицо его бледнело все больше, становилось похожим на лицо мертвеца... Потом он вдруг обмяк — и замер.

В сердце едва теплилась жизнь. И Мелькор внезапно ощутил, что перед ним просто очень старый человек... давно предавший самого себя, утративший всякий подлинный смысл жизни, ставший фигурой на игровой доске... фигурой, которую двигают чужие пальцы.

Он быстрым привычным движением остановил кровь. Снять боль... Самому ему стало легче, — но он всё ещё тяжело дышал.

Осторожно коснулся висков Хойта.

"Очнись. Твоей жизни ничто не угрожает. По крайней мере, пока."

Человек дышал все еще с трудом, однако его сердечный ритм медленно, но верно восстанавливался. Постепенно выравнивалось дыхание, возвращался нормальный цвет лица. Но прошло не меньше пятнадцати минут напряженного ожидания, прежде чем Ленар Хойт приоткрыл глаза, в которых еще жила тень боли — и страх перед новой.

Взгляд его через пару секунд стал осмысленным. Он судорожно прижал ладонь к груди — и глаза его расширились. В мыслях билось только одно: невозможно, это невозможно... Он поднес окровавленную ладонь к глазам — в мыслях пронесся целый шлейф ассоциаций, не сказавших Мелькору ничего толком — и рука его обреченно упала.

— Ты убил меня, — еле слышно произнес он. — Где крестоформ?..

Мелькор поднялся. Отвернулся.

-По-моему, ты жив, — сказал немного резко. — Впрочем, я могу и заблуждаться.

Он стоял спиной к понтифику, — стройная фигура, гордая посадка головы. Рука его разжалась, и в тишине эхо разнесло звон: _изменённый_ металл на мраморных плитах.

Отошёл к окну.

Ленар Хойт с трудом поднялся — белая мантия на груди была сплошь залита кровью.

Нагнувшись — ему это тоже далось с видимым усилием, как любому пожилому человеку — он подобрал крестоформ и вгляделся в него. Тот пульсировал красным светом, постепенно угасая, но от прикосновения к плоти вновь ожил и замерцал. Понтифик брезгливо разжал ладонь — и крестоформ снова упал на пол.

— Как тебе удалось это сделать?..

Мелькор, не поворачиваясь, пожал плечами.

-Тебе что-то ещё хочется узнать от меня?

Папа опустился в стоявшее рядом деревянное кресло. Кровь, залившая пол и его одеяние, выглядела зловеще в тусклом свете теплящейся перед иконой лампады и нескольких свечей; Ленар Хойту хотелось сбросить окровавленное, влажное облачение, ощупать грудь руками, увидеть... но в присутствии Мелькора он сделать это не мог.

— То, что ты сделал — невозможно, — проговорил он. — Шрайк вырывал крестоформы из тел — но убивая при этом людей. Энея причащает людей своей крови, и крестоформ отпадает сам... Третьего не дано. Не было дано... — он помолчал. — Техноцентр убьет меня.

Мелькор развернулся. Против света не было видно его глаз.

-Почему обязательно убьёт?

Ленар Хойт усмехнулся.

— Орудие, вышедшее из повиновения, должно уничтожить.

-Знакомо, — Мелькор против воли горько усмехнулся. — А как же ваша власть, ваше могущество? Получается, это ровным счётом ничего не значит?

— Вот, — он указал на крестоформ, валяющийся на камне пола, — вот — власть. Власть над христианским миром в руках у того, кто владеет ЭТИМ. Техноцентр убьет меня... что ж. Я не буду принимать другой крестоформ: видимо, то, что случилось — знак Господа, что мне пора наконец предстать пред Его судом... — Ленар Хойт с тоской тяжело вздохнул, но в голосе его угадывалось облегчение, словно впервые он почувствовал себя свободным. — А ты... Возьми мой крестоформ. Верни к жизни Поля Дюре...

Мелькор молча протянул руку — взять так нежданно доставшееся главное орудие управление людьми этого огромного мира. Поклонился — уважение к тому, кто решился принять _такую_ свободу... Взгляд его был мрачен.

-Я сделаю. Прости.

— Ему нужна плоть, — Ленар Хойт проговорил это и тяжело закашлялся. Совладав с голосом, он продолжил: — Найди биомассу... создай сам... тебе виднее. Вложи в нее крестоформ. Он вернет Поля Дюре к жизни. И тогда скажи ему: единственное, что я хочу — чтобы он простил меня... хотя простить и нельзя. Но все же, может, груз моих грехов станет немного легче, когда я предстану перед Господом... Я бы завещал ему Римский Престол, но это безнадежно: он не примет креста, а если бы и принял, он не продержался бы здесь долго...

-Я сам... — Мелькор подался навстречу... остановился. — Для таких, как я, это просто: создать тело. Вот душа... давно ли она ушла?

— Он ждет.

Понтифик снова молчал целую минуту: справлялся с приступом сердцебиения. Продолжил:

— Он ждет, я знаю это. Сколько лет я вижу во сне его глаза... словно сам причастился крови Энеи... — он поднял на Мелькора глаза. — Ты ведь все равно явишься к ней, верно?

-Пока незачем, — честно сказал Мелькор. — И, правду сказать, я пока не очень понял, что она представляет из себя.

— Она — это смерть для человечества, — прошептал Папа. — Она учит людей, что душа смертна... и они верят ей. Она причащает их своей крови... дитя Техноцентра... нановирусы в ней. Крестоформ отпадает от крови, ставшей ядом, и люди теряют бессмертие, и живут, веря, что со смертью тела их души растворятся в небытии. А сама эта кровь может отравлять всех тех, кто прикоснется к ней. Энея — это зараза... это погибель.

Глаза Мелькора расширились.

-Душа смертна? — ошеломлённо переспросил он. — Она сошла с ума... или же ей выгодно распространять эту жуткую ложь.