Гессенская волчица-3

— Ваше Высокопревосходительство, — обратился старик к Ше­реме­теву, — финские законы считают преступником любого, кто посягнёт на работу Сейма и кто попытается воспрепятствовать депутатам в их работе.

— Полноте Вам, барон! Финские законы? Нет больше никаких фин­ских законов. Хватит уже прятаться за установления швед­ского ко­роля! Давно пора привыкнуть к тому, что Финляндия — неотъемлемая часть Российской Империи! И вы будете жить по российским законам.

— Но как же те обещания о неприкосновенности финских за­конов, которые были даны в своё время Блаженной Памяти Им­ператором Александром? — спросил сенатор Нюберг.

— Карл Августович! С той поры много воды утекло. А ежели Вам так хочется поиграть в воспоминания, то я снова напомню, что осо­бенных финских законов никогда и не существо­вало. Это были швед­ские за­коны, — довольно ответил Шереме­тев, по­прав­ляя свои роскош­ные усы. — Или Вы хотите уверить меня, что "Sveriges Rikes Allmanna Lag" было принято не шведским рик­сдагом?

— Но если депутаты Сейма не подчинятся требованиям Ва­шего Высокопревосходительства? Что тогда Вы намерены де­лать?

— Это не мои требования, Карл Августович! Это Высочайший при­каз! Ни я, ни Вы, никто не смеет его обсуждать. Завтра ровно в восемь утра я прикажу разогнать это сборище.

— Вы готовы применить насилие, Ваше Высокопревосходи­тельство? — спросил Тудер.

— Да, Карл Иванович, насилие. У меня не остаётся иного вы­хода, если благоразумие не возьмёт верх. Я обязан исполнить Высочайший приказ. Слава Богу, я никогда не был ослушником Высочайшей воли!

Генерал Ернефельт, хмурый бородач, ведавший в Сенате делами войскового управления, тихо сказал:

— Депутаты Сейма призовут на помощь народ, чтобы защи­тить свои законные права. Не будут же солдаты стрелять в безо­ружных...

— Бунт будет подавлен, в случае его возникновения, любыми средст­вами! — так же тихо, но твёрдо ответил Шереметев. — Вам напомнить про расстрел студенческих беспорядков в Петер­бурге?

— Да что же это такое! — вскочил со своего кресла барон фон Тройль. — Я хочу напомнить всем, господа, что мы в Финлян­дии, а не в России! Здесь не Кавказ и не Туркестан, где вы могли сжигать селения и убивать мирных обывателей! Здесь — Европа! И единственное, что нас связывает с Россией, это то, что русские цари занимают престол Великого Княжества!

Фон Тройль был готов говорить долго, не выбирая выраже­ний, но страстную речь сенатора прервал помощник генерал-губернатора генерал Гончаров. Старый кавказский служака грох­нул кулаком по столу, да так, что пузатый графин с водой мелко за­дрожал.

— Это я хочу Вам напомнить, барон, что Россия там, куда сту­пил сапог русского солдата! — сказал он. — Вы напомнили про Кавказ? Да, русский солдат победил Шамиля. А ещё Бонапарта и Фридриха Вели­кого, и короля шведского! И я никому не со­ве­тую тут, в Финляндии, устраивать возмущения. А если гос­пода сенаторы не желают испол­нять Высочайшие повеления, то в России имеется и Си­бирь. Все лица, которые будут препятст­во­вать действиям законной власти, будут в административном по­рядке высланы за пределы Вели­кого Княжества.

— Но это немыслимо, — дрожащим голосом сказал барон Пальмен. — Нет никаких законных оснований для таких шагов. Я хочу за­метить, что закрытие финляндских газет — это уже пре­вышение вла­сти... И всякое нарушение финских законов вызо­вет крайнее возму­щение на­рода...

— Вы ошибаетесь, барон. Сегодня Государыня утвердила по­ложение Комитета министров о введении на территории Вели­кого Княжества Финляндского положения чрезвычайной ох­раны. И поэтому возмути­тели спокойствия будут предаваться военному суду, — постучал Шере­метев по столу двумя согну­тыми пальцами. — С лишением всех чинов и наград... Говорят, что канцлер граф Игнатьев планирует заселять Си­бирь... Мне бы очень не хотелось, господа, чтобы переселение нача­лось с фин­ляндцев.

В кабинете воцарилась тишина. Тихо вошедший чиновник передал Тудеру какую-то записку. Прочитав её, сенатор встал и заявил:

— Господа! Как мне стало известно, из Петербурга в Финлян­дию выступили гвардейские полки. Они идут подавлять наши права и свободу. Поэтому дальнейшее сотрудничество с канце­лярией генерал-губернатора я считаю невозможным. Я призы­ваю сенаторов немед­ленно отбыть в Сенат.

Тудер стремительно вышел из кабинета. Вслед за ним орга­низо­ванно вышли все финлянд­ские сенаторы.

* * *

Утром 23-го января на Ридар-гатан стал собираться народ. Красное кирпичное здание Рыцарского дома, в котором обосно­вались депутаты самозваного Сейма, было оцеплено стрелками 1-го Финляндского полка. Полковник Алексеев приказал солда­там никого не допускать в здание.

Ближе к восьми часам к зданию подошло два десятка кон­стеблей — чинов фин­ской полиции. Одетые в двубортные тёмно­синие пальто, в касках с белой звездой, на которой отчеканен городской герб Гель­сингфорса, они напоминали своим ви­дом лондонских "бобби". Воз­главлявший констеблей комис­сар, вы­делявшийся погонами из сереб­ряного плетёного жгута, подошёл к полковнику Алексееву. Небрежно откозыряв и неразборчиво назвав свою фамилию, комиссар на­чал что-то быстро говорить по-фински.

— Да говорите же по-русски, чёрт бы вас побрал! — возмутился пол­ковник. — Вы подданный русской царицы, а не шведского короля!

Финн запнулся, покраснел от злобы, но затем нехотя пере­шёл на ломанный русский:

— По приказанию сенатора Энеберга я взять Сейм под ох­рана! Прошу допуск моих людей в здание!

— По приказу Его Высокопревосходительства генерал-губер­натора вся полиция Гельсингфорса подчинена временному ко­менданту го­рода, а не сенатору Энебергу. У меня нет никаких приказаний по ва­шему поводу, — спокойно ответил Алексеев. — Извините!

Комиссар, видя непреклонность русского полковника, тихо выру­гался на финском и отошёл в сторону.

Гулкий цокот копыт по мостовой известил о прибытии жан­дарм­ского эскадрона. Жандармы в длиннополых шинелях, в мерлушковым драгун­ках с белыми волосяными султанами, при­были под ко­мандой под­пол­ковника Орлова.

Спешившись, Орлов подошёл к коман­диру стрелков, доло­жил о прибытии и поинтересовался, что здесь де­лает финская полиция. Алексеев не успел ответить. Его внима­ние привлёк важный господин в чёрном пальто и цилиндре, кото­рый вышел из подъ­ехавшей кареты и быстрыми шагами направ­лялся к пол­ковнику.

— Я сенатор Финляндского Сената Энеберг! По какому праву Вы не допускаете в здание финскую полицию? — надменно обра­тился важ­ный господин к Алексееву.

— Во-первых, господин сенатор, воспитанные люди, прежде всего, здороваются. Во-вторых, у меня есть приказ взять здание под охрану и никого туда не допускать. Я достаточно ясно вы­ражаюсь?

— Это произвол, полковник! Вы ответите за это! Я начальник Граж­данской экспедиции, а это всё равно, что министр внутрен­них дел в России!

— Я выполняю приказ моего начальства, господин сенатор, — твёрдо ответил Алексеев. — Вам прекрасно известно о Высочай­шем повеле­нии, так зачем же устраивать представление?

— Вы не имеете права препятствовать действиям финской по­лиции! Вы находитесь на территории Великого Княжества Фин­ляндского и ваша царица не имеет права... Она узурпировала власть в России, но здесь она не вольна...

Договорить Энеберг не успел. Стоявший рядом Орлов схва­тил се­натора за лацкан пальто и притянул к себе.

— Послушай, ты, чухна белоглазая! — злобно процедил он сквозь зубы. — Ты находишься на территории Российской Импе­рии! И ты бу­дешь отвечать по русским законам! Я сейчас просто пристрелю тебя на месте за оскорбление Высочайшего Имени! Вы мне ещё за смерть Государя ответите, мерзавцы!

Рослый стройный красавец с обаятельной светской улыб­кой и никогда не смеющимися ледяными глазами одним своим ви­дом вну­шал финнам ужас. Красивое матовое лицо Орлова иска­зилось от гнева. Его рука потянулась к крышке кобуры, пальцы уже царапали кнопку. Но потом подполковник опомнился.

— Вахмистр! — крикнул Орлов в сторону. — Возьми троих лю­дей и отвези этого пархатого субчика к коменданту! Головой за него отвеча­ешь!

Два подоспевших жандарма ловко подхватили под руки по­блед­невшего Энеберга и уволокли его. Орлов нервно закурил папиросу.

— Извините, Константин Михайлович, — обратился он к Алек­сееву. — Не сдержался.

— Да полноте, Александр Афиногенович! Сенатор чуть штаны не намочил от страха... Поделом ему, чухонцу этакому. Вы хо­рошо знали Государя? — тихо спросил Алексеев после не­боль­шой паузы.

— Мы вместе служили в Лейб-Гвардии Гусарском полку... Мы тогда относились к нему не как к Цесаревичу, а как к полковому товарищу. И он отвечал нам тем же. А эти сволочи его убили... По­койный Ваня Воронцов-Дашков тоже был моим товарищем. И теперь этот вонючий чухонец смеет мне что-то говорить про Го­суда­рыню! Я потому и со­гласился в жандармы перейти, чтобы да­вить всю эту не­русскую ре­волюционную сволочь... Вы ведь не думаете, что я стал жандармом ради флигель-адъю­тантских аксельбан­тов...

— Мне понятна Ваша мотивация, Александр Афиногенович. И я ис­кренне уважаю Ваш выбор, — ответил полковник. — Но уже восемь ча­сов, пора начинать.

— Слушаюсь, господин полковник! — козырнул Орлов и подал про­тяжную команду. — Первый полуэскадрон! Спешиться!

Зазвенели стремена. Жандармы спешивались, передавая ло­шадей коноводам, и строились перед крыльцом. Орлов ещё раз проинструк­тировал их, что и как следует делать. А напоследок сказал:

— В помещении могут быть лица, одетые в русскую военную форму. Никому не тушеваться, выбросить всех из здания, невзи­рая на лица и чины! А если кто будет артачиться — разрешаю хо­рошенько дать в рыло им, по-русски! Даже если он будет в гене­ральском мундире! Го­сударыня всё простит! Там засели бун­товщики и наш долг — поскорее их разогнать!

Жандармы ответили раскатистым смехом, после чего двину­лись к дверям Рыцарского дома. Через несколько минут они на­чали выводить на улицу холёных господ во фраках и пиджач­ных парах. Эксцессов не было. Но вот два дюжих жандарма вы­волокли на улицу человека в во­енном сюртуке с серебряным ак­сельбантом. На левом плече был виден генеральский погон, на правом погон был оборван и висел на чест­ном слове.

Полковник Алексеев, узнав в задержанном генерала Шаумана, приказал накинуть на него шинель, но того уже перехва­тили финские констебли и бережно повели к карете. В это время на крыльце появи­лись жандармы, которые на руках вы­носили почтенного субъекта с клинообразной седой бородой и усами. Обыва­тели узнали Леопольда Мехелина и стали кричать:

— HДvetkДД! HДvetkДД!

Под эти возмущённые крики незадачливый ландмаршал по­летел в снег.

Буквально через двадцать минут здание Рыцарского дома было очищено и взято под охрану. Никого задерживать не стали, оказав­шиеся на холодной улице депутаты, чьи пальто и шубы остались в здании, спешили поскорее убраться.

К вечеру в Гельсингфорс стали прибывать эшелоны с час­тями 1-й Гвардей­ской пехот­ной дивизии. Семёновский полк вы­грузился в сто­лице. Гвардейские егеря поехали дальше, в Улеа­борг. Измайлов­ский полк отправился в Николайстад. Пре­обра­женский полк двумя ба—

тальонами должен был занять Або, а двумя — Тавастгус.

37-я пехотная дивизия также была переброшена по желез­ной до­-роге из Петербурга, заняв Куопио, Санкт-Михель, Вы­борг и Вильман­странд. Гвардейские стрелки выдвинулись сле­дом.

Из Петер­бурга спешно вышли в конном строю в поход на Финлян­дию Лейб-Гвардии Каза­чий и Лейб-Гвардии Атаманский полки.

Глава 26

Утром следующего дня на Сенатской площади Гельсинг­форса со­бралась огромная толпа. Более двух тысяч человек, среди ко­торых было довольно много студентов и чиновников. Среди ци­вильных пальто и шуб густо мелькала форма фин­ской полиции. Над манифе­стантами развевались десятки флагов, бело-синие финские и сине-жёл­тые шведские. Некоторые де­монстранты держали в руках наспех из­готов­ленные транспа­ранты с надпи­сями "VenДjДn sika! Tule Moskova!" и "Kei-sarinna Alexandra! Seuraavan pommi — sinulle!"

Вышедшие к демонстрантам мятежные сенаторы призвали "всех сво­бодных финнов" до конца сопротивляться посягатель­ству на фин­ляндскую конституцию. Генерал Ернефельт привёл на пло­щадь своего зятя, композитора Яна Сибелиуса, который пытался что-то играть на скрипке, но крики возбуждённой толпы заглушили его музыку.

На Сенатскую площадь был направлен жандармский диви­зион. Туда же выехал начальник штаба Финляндского военного округа ге­нерал барон Каульбарс. Он обратился к ми­тин­гую­щим и предло­жил прекратить нарушать закон и разойтись. В от­вет разда­лись ос­корбле­ния и свист. В жан­дармов полетели камни и пустые бутылки. Барон Каульбарс приказал командиру дивизиона приступить к раз­гону толпы.

Орлов не стал мешкать, и конные жан­дармы двинулись рысью на толпу. Финны, многие из кото­рых были пьяны, оказали яро­стное сопротивле­ние. Они пы­тались стащить жан­дармов с лошадей, чтобы в толпе распра­виться с ними. В ход пошли древки зна­мён и транс­паран­тов, ножи и трости. Неожиданно на площади прогремело несколько револь­верных выстрелов. Флигель-адъютант Орлов, ране­ный в грудь и лицо, упал с коня. Ещё два жандарма были убиты.

2-й эскадрон Финляндского дивизиона был набран из добро­вольцев гвардейской кавалерии, которым не так давно пришлось усмирять сту­денческие беспорядки в Петербурге. Увидев, что финны начали стрельбу, кто-то из жандармов 2-го эскадрона крикнул: "Они с писто­лями! Руби их, ре­бята!" Не­сколько минут на Сенатской площади шло побоище. Жандармы безжалостно рубили демонстрантов, стараясь достать тех, в чьих руках были транспаранты или флаги. На площади осталось несколько десят­ков трупов. Среди них труп сенатора гене­рала Ернефельта и его зятя Яна Сибелиуса. Остальные бунтовщики бежали, давя друг друга, пытаясь избежать копыт жандармских коней.

О произошедшем генерал-губернатор Шереметев незамедли­тельно теле­графировал Импе­рат­рице и графу Иг­натьеву. Здание Финлянд­ского Сената было взято под охрану. Занятия в Импе­раторском Алек­сандровском университете в Гельсингфорсе пре­кращались.