↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Глава 21
Вести из Москвы о жестоком разгоне студентов быстро достигли Петербурга и уже на следующий день с утра в Румянцевском саду стали собираться студенты университета и Технологического института. Постепенно к обелиску фельдмаршалу Румянцеву-Задунайскому подходили студенты иных петербургских институтов и просто зеваки. Собравшиеся люди оживлённо обсуждали вчерашний разгон студентов в Москве, вспоминали недобрыми словами графа Игнатьева и Императрицу Александру. Всё чаще то тут, то там, звучали слова "диктатор", "сатрапы", "революция". Никто из собравшихся не мог толком сказать, зачем он сюда пришёл, но в основном говорили друг другу, что невозможно больше терпеть крепостнические порядки и полицейское угнетение.
Ближе к полудню собралось более трёх тысяч студентов. Больше всего было студентов университета и Технологического института, но немало было и представителей историко-филологического и Археологического институтов. Изредка мелькали бархатные околыши фуражек Института инженеров путей сообщения, жёлтые канты Электротехнического института, и даже чёрные "николаевские" шинели Императорского Александровского лицея. Здесь было шумно, весело, пьяно и революционно. Спорили математики и химики, народники и марксисты, уже исключённые и пока ещё оставшиеся вне проскрипционных списков. Неизвестно откуда принесли краски, которыми стали рисовать плакаты и транспаранты.
Прямо к обелиску притащили садовую скамейку, на которую взгромоздился некий расхристанный субъект в чёрной тужурке с бархатными контрпогонами с вензелями Императора Александра Первого, который громким простуженным голосом призвал всех собравшихся почтить память "московских товарищей, погибших вчера под копытами жандармских коней". Начался стихийный митинг, в ходе которого было решено объявить бессрочную забастовку во всех учебных заведениях России, пока не будут удовлетворены все требования, выдвинутые студентами правительству. Какой-то малый в потёртом коричневом пальто и университетской фуражке вызвался быть секретарём собрания и карандашом писал список выдвинутых требований, используя вместо подставки спину наклонившегося сотоварища. Список получился длинным: отмена новых уставов и правил, возвращение Университетского устава 1863 года, предоставление автономии всем высшим учебным заведениям, возвращение в университеты всех отчисленных, гарантия физической неприкосновенности личности, публикация инструкции полиции в отношении студентов, право обжалования незаконных действий полиции обычным судебным порядком...
На скамейку грузно забрался неопределённого возраста длинноволосый брюнет в котиковой шубе, надетой поверх чёрного бархатного пиджака, с галстуком, завязанным пышным бантом, держа в руке шляпу-котелок. Вытер пот со лба, откашлялся и хорошо поставленным голосом начал речь.
— Друзья! Вчера царские сатрапы убили наших товарищей, которые не пожелали больше терпеть угнетение и тиранию! Проклятые опричники обагрили русской кровью русскую землю! Царица-немка из захудалого Гессена и выживший из ума диктатор Игнатьев тащат Россию в дремучее средневековье, они угнетают не только пролетариат, но и передовой отряд русской революции — студентов! Но мы готовы умереть на баррикадах...
Договорить ему не дали. Громкий свист и крики "Долой!" согнали незадачливого оратора с импровизированной трибуны. Где-то сзади вдруг раздался восторженный крик: "Короленко приехал! И Бальмонт с ним! Ур-ра-а-а!"
Толпа расступилась, давая проход прибывшим литературным знаменитостям. Они шли рядом, скромно-тусклый Владимир Галатионович Короленко, усталый бородатый человек с пронзительным взглядом глубоких и ясных глаз, и 28-летний шантеклер Константин Бальмонт, слегка рыжеватый, с живыми быстрыми глазами, усами и козлиной бородкой "а-ля Наполеон III", с высоко поднятой головой, которую как будто поддерживал прямой накрахмаленный воротничок. Раздались восторженные овации, громкие приветствия, одобрительный свист...
Бальмонт легко вскочил на скамейку, отказавшись от любезно предложенной помощи. Его речь была задорно-революционной. Он как будто не выступал на антиправительственном митинге, а читал свои стихи. Высокомерный голос с особым "бальмонтовским" акцентом вещал о необходимости всеобщего счастья и что, если хорошо лишь немногим, это так безобразно... Выступавший после него Короленко не мог так зажечь своих слушателей, как его молодой коллега. Он долго и чувственно говорил о гуманизме, о ценности каждой человеческой жизни, а в конце своей несвязной речи высказал надежду, что верховная власть опомнится и непременно вернётся к человеколюбию.
Стоявший рядом Бальмонт после этих слов взмахнул тростью, указывая направление в сторону Невы, и закричал: "Так чего мы тут ждём? Пошли к Зимнему!" Любитель эпатажа и театральных эффектов, он сразу же направился своей лёгкой, чуть прихрамывающей походкой на Университетскую набережную, а за ним стала стихийно формироваться колонна студентов. Неорганизованная толпа на глазах превращалась в подобие живого организма, главной целью которого стал поход к Зимнему дворцу и передача Императрице составленных студенческих требований. За время митинга в Румянцевский сад прибыло ещё более тысячи студентов и сочувствующих им зевак. Полиция почему-то абсолютно свободно пропускала всех желающих, и вот теперь вся эта многотысячная махина медленно поплыла на набережную.
Стоявшие на Университетской набережной одинокие городовые, завидев многотысячную студенческую колонну, мгновенно покинули свои посты, разбегаясь, кто куда. Студенты мерно двигались в сторону Дворцового моста под звуки неизвестно откуда появившейся гармони, неся плакаты и транспаранты. Пройдя мимо здания манежа 1-го кадетского корпуса, увидели стоящих в Филологическом переулке конных жандармов. Два десятка студентов отделились от общей колонны и, сделав снежки, стали кидать их в жандармов, а остальные двигались дальше, хотя ясно видели, что около нового здания Зоологического музея стоят шеренги солдат Измайловского полка, а за ними застыли в конном строю сотни лейб-казаков.
От измайловцев к надвигающейся студенческой колонне рысью выехал конный жандармский офицер. Осадив гнедого коня примерно в десяти шагах от колонны, офицер высоким голосом прокричал требование остановиться и разойтись по домам. В противном случае, сказал он, войска имеют приказ Великого Князя Сергея Александровича — стрелять по бунтовщикам. Остановившиеся было студенты освистали жандарма, а какой-то явно подпитый детина в фуражке Технологического института, несший в руках плакат, подбежал и ткнул жандармскую лошадь древком в морду, отчего та испугалась, встала на дыбы и чуть не выбросила всадника. Жандарм повернул лошадь и поскакал прочь, сопровождаемый громким смехом и радостным улюлюканьем студентов.
Великий Князь Сергей Александрович, наблюдавший происходящее издалека из седла, подозвал к себе командующего Измайловским полком полковника Брилевича.
— Полковник, по моим прикидкам в этой толпе не менее четырёх тысяч человек. Многие из них пьяны, им сейчас и море по колено. Ваши солдаты способны будут их остановить? Я знаю, что Вы всего две недели командуете полком, но я всегда знал Вас, как дельного офицера...
— Ваше Императорское Высочество, я уверен, что там не меньше пяти-шести тысяч, и остановить их можно только огнём на поражение, — ответил полковник, стараясь говорить так, чтобы его не услышали солдаты. — Но погибнет масса людей, Ваше Высочество. Не лучше ли просто развести мосты, чтобы преградить путь к Зимнему?
— Вы думаете, Александр Васильевич, что у меня так много желания пролить сегодня русскую кровь? Мне жалко каждого русского человека, пусть это будет даже самый отчаянный смутьян... — Голос Великого Князя звучал в морозной тишине ясно и чётко. — Если развести мосты, эта толпа станет пытаться перебраться через Неву по льду. Там ведь полно пьяных, которым плевать на воду и мороз. Нет, полковник, придётся стрелять... Первый залп — поверх голов. Но, ежели не послушают — придётся стрелять по толпе. Нам придётся преподать им этот кровавый урок... С Богом!
— Слушаюсь, Ваше Высочество, — козырнул Брилевич. — Измайловцы исполнят свой долг!
Он развернул своего гнедого коня, пришпорил, и тот пошёл размашистой рысью, вынеся полковника перед фронтом застывших солдат.
1-я рота Лейб-Гвардии Измайловского полка, цвет русской гвардии, стояла с винтовками "к ноге"... Красивые брюнеты с бород—
ками, все ростом — не ниже 43 вершков, с вензелями покойного Императора на алых погонах, в лихо заломленных бескозырках с белыми околышами.
Колонна демонстрантов подходила всё ближе. Брилевич приподнялся на стременах и зычным голосом обратился к измайловцам:
— Не подведите, братцы! Помните о присяге Государыне и Отечеству! Пальба — рот-той! Вверх!
Чётко, как на учении, солдаты взяли винтовки на изготовку. Дружно заклацали затворы. Сотня тупоголовых трёхлинейных патронов вошла в патронники. Толпа как будто не желала видеть этих приготовлений и двигалась вперёд.
Брилевич выдержал небольшую паузу и протяжно скомандовал, как будто пропел молитву:
— Рота-а-а, пли!
Сотня винтовок выпалила вверх. Грохот выстрелов, расколовший тишину, остановил демонстрантов. Толпа замешкалась, но через несколько минут от неё отделилось два человека.
Первым шёл Бальмонт, который, как бы бравируя, нацепил свою широкополую шляпу на трость и нёс её высоко над головой. Чуть сзади шёл длинноволосый молодой человек в пенсне, одетый в роскошную шубу из выдры и бобровую шапку. Подойдя вплотную к Брилевичу, они остановились.
— Господин полковник, — обладатель роскошной шубы протянул Брилевичу несколько листов бумаги, — я приват-доцент Пётр Струве, а мой коллега — поэт Константин Бальмонт. Мы хотим передать Императрице петицию петербургских студентов, в которой изложены требования, принятые на собрании...
— Что ещё за требования? Вы совсем спятили, господин приват-доцент! — резким движением руки Брилевич оттолкнул протянутые ему бумаги. — Мерзавец ты, а не приват-доцент! Немедленно возвращайтесь назад и передайте, что ежели через пять минут толпа не разойдётся, то следующий залп будет по бунтовщикам! И пеняйте тогда на себя!
— Это не бунтовщики, полковник, — вклинился Бальмонт. — Это обычные русские люди, которые пришли за милостью. Царица...
— Молчать! Вон отсюда! — голос Брилевича сорвался на крик. Полковник взял коня в шенкеля и отъехал в тыл измайловцев, приготовившись командовать.
Видя, что полковник не пожелал взять петицию, и что переговорщики возвращаются назад ни с чем, наиболее дерзкие, точнее те, кто уже успел принять дозу спиртного посолиднее, пошли на солдат, пытаясь добросить булыжники и пустые бутылки. В толпе студентов раздавались выкрики, что солдаты стрелять не будут...
Великий Князь Сергей Александрович, видя успешное наступление студентов, досадливо воскликнул:
— Ну чего же Брилевич медлит!!! Эти сволочи же сейчас сомнут измайловцев!!!
И в этот момент раздалось протяжное:
— Пальба — рот-той! Прям-ма-а по толпе! Рота-а — пли!
Множество выстрелов сливаются в один... Десятки мёртвых и раненых валятся на мостовую. Пьяные наглецы, ближе всех подошедшие к солдатам, все сражены. Среди трупов виднеется тело в роскошной шубе из выдры. Залитые кровью бумаги разлетелись... Рядом упал раненый в обе ноги, истекающий кровью Бальмонт. Вереща от боли, как заяц-подранок, он попытался ползти. Подбежавший к раненому поэту Короленко упал на колени, и закричал, воздев руки к небу:
— Убийцы-ы! Опричники! Будьте вы прокляты!
Истошный, напоминающий бабий, голос Короленко слышен далеко. Но вот снова раздалась протяжная команда:
— Рота-а — пли!
Второй залп измайловцев снёс передние шеренги демонстрантов... Рёв ужаса. Студенты стали бежать в беспорядке, некоторые стали на колени, умоляя о пощаде. В то время, когда передние стали разворачиваться бежать, толпа напирает сзади. Началась давка. После третьего залпа демонстранты рванулись в направлении Николаевского моста. Видя это, Брилевич скомандовал:
— Прям-ма по бегущим! Пальба пачками!
Солдаты открыли беспорядочный беглый огонь, и многие студенты, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, падали под выстрелами.
Николаевский мост со стороны Английской набережной был перекрыт 2-м батальоном Измайловского полка, переходить Неву по льду никто не решился, и потому студенты стали разбегаться в примыкающие улицы. Там их уже ждали конно-гренадеры и всадники Санкт-Петербургского жандармского дивизиона, которые задерживали бегущих и передавали их в руки городовых. Пытаясь прорваться, студенты попадали под копыта коней. Стрельба прекратилась, и по сигналу трубы лейб-казаки бросились преследовать убегающих студентов, беспощадно избивая нагайками любого, кому не повезло в этот день быть в студенческой фуражке, пальто или тужурке.
Вслед за казаками шли городовые, которые осматривали ле-жащие на мостовой тела, выявляя раненых, которых грузили на подъехавшие телеги. Легкораненых сразу же отправляли в Дом предварительного заключения, тяжёлых увозили под охраной полиции в Мариинскую больницу.
Уже к вечеру начались беспорядки в Военно-медицинской академии. Вызванные туда кавалергарды и конногвардейцы жестоко разогнали студентов-медиков буквально за час.
В Петербурге воцарилось тревожное спокойствие. Власти ждали возможных новых выступлений, а студенты затаились, ошарашенные и испуганные жестокой расправой.
В Императорской Военно-медицинской академии, Петербургском и Московском университетах после произведённых арестов осталось не более тридцати процентов студентов. Петербургские и московские тюрьмы были переполнены арестованными, а жандармские офицеры работали день и ночь, ведя дознание, чтобы выяснить зачинщиков и организаторов беспорядков.
* * *
Часть студентов Военно-медицинской академии была отдана под суд, часть по приказу военного министра — отправлена в дисциплинарный батальон. Оставшиеся в академии студенты-медики были переведены на казарменное положение, под строгий надзор курсовых офицеров.
Похороны затоптанного казаками студента юридического факультета Сергея Дягилева, на которые пришли сотни людей, чуть не спровоцировали новые беспорядки. Питерские извозчики, узнав, что хоронят "скубента", который "бунтовал против царя", попытались при помощи кнутов и своих крепких кулаков разогнать похоронную процессию. Лишь своевременное вмешательство полиции и военного патруля предотвратило кровавую развязку.
Жандармы и полиция провели новые аресты, после чего ряд либерально настроенных профессоров в знак протеста подали в отставку. Среди них был троюродный брат убитого бунтовщика Короленко — приват-доцент кафедры минералогии Московского университета Владимир Иванович Вернадский.
Александринскую Россию покинули именитые философы, вдруг ставшие ненужными в родном Отечестве. Владимир Сергеевич Соловьёв, Николай Яковлевич Грот, Лев Михайлович Лопатин, Георгий Иванович Челпанов, князь Сергей Николаевич Трубецкой, Дмитрий Сергеевич Мережковский, Николай Фёдорович Фёдоров.
Демонстративно подал в отставку ректор столичного университета академик Никитин, а следом за ним — несколько десятков преподавателей других высших учебных заведений, пожелавших выразить свой протест против жестокой расправы над студентами.
Отставки были приняты незамедлительно, а на дальнейшей карьере этих господ был поставлен жирный крест, ибо Императрица восприняла произошедшее, как неприкрытый вызов лично ей и её самодержавной власти. Желаете, господа учёные, фрондировать дальше и открыто поддерживать бунтовщиков? Тогда не обижайтесь и получите Высочайшее повеление о лишении всех чинов.
Наступал новый, 1896 год. Для одних это был год предстоящих великих изменений, для других — год утраченных надежд, год реакции и отступления.
Глава 22
Новый год принёс Аликс многочисленные заботы. Императорский двор был в трауре, сама Императрица, измотанная и уставшая, из-за обострения болезни с трудом вставала с кресла, но министр двора Рихтер, трепетно относившийся к дворцовым церемониалам, настоял на проведении традиционных Высочайших выходов.
Александра Фёдоровна очень тяжело переносила всякого рода дворцовые действа. Все эти многочасовые, пышные и тягучие церемонии причиняли ей физические и моральные страдания, но теперь она была не просто женой царя, и даже не регентом... Она была самодержавным монархом, представлявшим своею особою более чем 120-миллионную Империю.
1-го января во время Высочайшего выхода Аликс пришлось мужественно выстоять обедню, а затем выйти в Тронный Георгиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус.
После обхода дипломатов Александра Фёдоровна больше часа принимала поздравления baise-main от дам, Государственного Совета, Сената, двора и Свиты.
Присутствующие на выходе заметили, как разительно отличались две царицы внешне. Мария Федоровна, хотя и была в траурном кашемировом платье, с чёрными перчатками и веером, блистала колье из громадных бриллиантов и бриллиантовой диадемой в виде лучей. Голубая Андреевская лента очень красиво выделялась на её наряде. Царица-мать была небольшого роста, но движения её были так спокойны и величественны, полные грации и изящества, и она казалась выше, чем на самом деле. Здороваясь, она как-то особенно красиво наклоняла голову, буквально очаровывая собеседников своим щебечущим голосом.
Императрица Александра вышла в Георгиевский зал без единого украшения, в обыкновенном чёрном фланелевом платье с траурными плерезами и с чёрным шлейфом. Русоволосая красавица, величественная и одновременно необычайно изящная, она сохраняла на лице мраморное спокойствие, лишь изредка сменявшееся на грустную улыбку. Любезная, но очень сдержанная и немногословная, Аликс подчёркнуто мало общалась с дамами и подолгу беседовала с генералами и офицерами, проявляя недюжинные познания относительно мест расквартирования частей и полковых традиций.
Всё своё свободное время, остававшееся после государственных забот и ухода за дочерью, Императрица посвящала изучению русского языка, и теперь она довольно свободно изъяснялась, не боясь попасть впросак. Говорила она всегда в одной тональности, практически не повышая голоса и не выражая эмоций. Бесстрастный голос Аликс, отдававший холодком, в сочетании с мрачным траурным одеянием, многими воспринимался как признак высокомерия и постоянного недовольства, а её поведение во время торжеств заставило придворных пережить немало неприятных минут.
Ровно год назад, 1-го января 1895 года, на первом Высочайшем выходе придворные видели в Аликс всего лишь застенчивую гессенскую принцессу, счастливую новобрачную, пребывающую на вторых ролях в тени царствующего мужа и его энергичной матери. Сегодня они увидели Императрицу, которая обходится без бриллиантов и готова пренебречь придворным этикетом. И у некоторых вольно или невольно появились мысли о том, что так может поступать только очень сильный правитель.
* * *
Второй январский день был ознаменован получением по телеграфу депеши от наместника Дальнего Востока, в которой Великий Князь Владимир Александрович весьма встревожено описывал обстановку, сложившуюся после блистательной победы Японии и ужасающего поражения Китая.
Хотя совместными дипломатическими усилиями России, Германии и Франции удалось частично изменить условия Симоносекского договора и вернуть Китаю Ляодунский полуостров, Япония чрезвычайно усилилась в Корее. Ещё начала войны Япония фактически начала брать под свой контроль корейскую администрацию. В июле 1894 года японцы захватили королевский дворец в Сеуле, после чего сформировали новое правительство Кореи — Управление по военным и государственным делам, на которое возложили задачу проведения широкомасштабных реформ по японскому образцу, получивших название "реформ года кабо". Уже в октябре 1894 года японцы окончательно подавили вторую волну крестьянского восстания "тонхак" и в 1895 году навязали ослабленной и беззащитной Корее ряд кабальных договоров. Корейское правительство от имени короля поручило японским компаниям строительство железных дорог на корейской территории, открыло для японской торговли ещё один морского порта и взяло обязательствах по созданию условий для передвижения японской армии и снабжению её продовольствием.
Официальная позиция правительства России оставалась сугубо нейтральной. Неоднократные просьбы прислать военных инструкторов и советников в правительство, которые корейский ван И-Хянг высказывал российскому представителю Веберу, Петербург игнорировал, не желая получить осложнения на Дальнем Востоке.
Корейская королева из семьи Мин, которая имела большое влияние на мужа, сумела добиться того, что летом 1895 года прояпонские министры были уволены, а в Объединённый кабинет были назначены сановники прорусской ориентации. Ранним утром 26-го сентября японский посланник генерал Миура Горо с отрядом японских жандармов, при поддержке обученных японцами корейских солдат, ворвался в королевский дворец. Несчастная королева была зарублена, а король И-Хянг попал в плен.
Владимир Александрович, изучив положение дел, буквально запаниковал, ибо прекрасно понимал, что имеющихся у него войск совершенно недостаточно для того, чтобы было возможно диктовать свою волю зарвавшейся Японии.
Тонкий ценитель балета и живописи, завсегдатай петербургских
клубов, большой любитель охоты, исключительный знаток еды, коллекционирующий меню с собственноручными заметками, сделанными непосредственно после трапезы в самых различных ресторанах, Великий Князь оставался боевым генералом. Во время последней русско-турецкой войны он успешно командовал 12-м армейским корпусом, за что вполне заслуженно получил орден Святого Владимира 2-й степени с мечами, орден Святого Георгия 3-й степени и золотую саблю с бриллиантами и надписью "За 14 и 30 ноября 1877 г." Боевого опыта ему было не занимать.
* * *
Уже с утра просторный кабинет канцлера, несмотря на праздник Крещения Господнего, был наполнен людьми в генеральских мундирах.
Блистающий новенькими генерал-адъютантскими погонами военный министр Пузыревский прибыл в сопровождении нового начальника Главного штаба Лобко и заведующего Азиатской частью Проценко за пятнадцать минут до назначенного времени. Генералы заняли место за столом по левую руку от канцлера, разложив свои бумаги.
Сергей Александрович зашёл в кабинет вместе с Николаем Николаевичем ровно в десять, как и было назначено. Моряки почему-то запаздывали.
После взаимных приветствий граф Игнатьев пригласил великих князей к столу, но они предпочли кожаный диван, на котором можно было удобно развалиться.
— Мы все собрались, господа, — начал канцлер, — по приказу Государыни, чтобы обсудить положение, сложившееся на Дальнем Востоке. Августейший наместник, Его Императорское Высочество Владимир Александрович, весьма встревожен необычайным усилением Японской Империи, но ещё больше он встревожен нашей военной слабостью на Дальнем Востоке. Мы ведь понимаем, что одним фельдмаршальским жезлом, даже с алмазами, вражескую армию не оста-новишь, пусть это и азиатская армия.
Николай Николаевич одобрительно хмыкнул и слегка улыбнулся. Он что-то хотел сказать, но ему помешал вошедший Великий Князь Алексей Александрович, следом за которым шли адмиралы.
Генерал-адмирал извинился за опоздание, после чего по-хозяйски переставил кресло в торец стола и уселся против канцлера. Пришедшие с ним адмиралы Чихачёв и Кремер заняли кресла по правую руку графа Игнатьева, а командовавший на Балтике адмирал Казнаков долго не мог найти себе место, пока не сел на диване.
Генерал-адмирал выглядел явно недовольным, хмурил брови и изображал непонятную гримасу на холёном породистом лице. Всем своим видом он показывал, что не считает совещание чем-то важным.
Канцлера это не смутило. Выдержав небольшую паузу, он обратился к Алексею Александровичу:
— Вы позволите нам продолжить, Ваше Императорское Высочество? Мы уже начали обсуждение...
Сказано это было не то, чтобы ехидно, но таким елейно-преданным голосом, что ни у кого из присутствующих не возникло сомнения в том, что Игнатьев желал уколоть Великого Князя за опоздание. Лицо генерал-адмирала налилось кровью, он кивнул и что-то невразумительно пробурчал.
— Итак, господа, я продолжу, — голос канцлера стал строгим и деловым. — Александр Казимирович! Есть ли у Вас данные, сколько войск сумели выставить японцы во время войны с Китаем?
— Японцы сумели выставить более двухсот пятидесяти тысяч солдат,
— живо ответил Пузыревский. — Это при том, что в мирное время Япония имела армию приблизительно семьдесят пять тысяч. Наш военный агент в Токио подполковник Вогак докладывает, что теперь в мирное время численность армии уже перевалила за сто тысяч, а при мобилизации японцы в состоянии выставить более трёхсот тысяч. Даже если на островах они оставят треть, то в Корею можно ожидать армию, большую, чем двести тысяч солдат. Вследствие принятия территориальной системы и незначительности расстояний, на которые приходится передвигать запасных, срок окончания мобилизации для японской армии не более четырёх дней, а для продовольственных и эвакуационных колонн — от семи до десяти дней.
— Что же мы можем противопоставить японцам?
— Мне даже не нужно заглядывать в бумаги, — ответил Пузыревский, — ибо численность войск Приамурского округа весьма незначительна. В мирное время там расположены 10 Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в составе двух бригад, 10 линейных батальонов, Сретенский резервный батальон, два казачьих батальона, всего 23 батальона пехоты весьма слабого состава. Кавалерии — 18 сотен. Артиллерии — 10 пеших батарей, две мортирные и две казачьи. Восточно-Сибирский сапёрный батальон и Уссурийский железнодорожный, занятый на постройке дороги.
— Александр Казимирович, — отозвался с дивана Николай Николаевич, — а каковы мобилизационные возможности Приамурского округа?
— В военное время Сретенский резервный батальон разворачивается в пять отдельных батальонов, со льготы призывается четыре Забайкальских казачьих батальона. К этому нужно добавить два льготных Забайкальских конных полка и 3-ю конную батарею, полк и дивизион амурских казаков, плюс Уссурийский казачий дивизион. И всего мы получаем чуть больше тридцати тысяч солдат и сто десять орудий.
Генерал-адмирал удовлетворённо хмыкнул, потом довольно посмотрел на канцлера:
— Ну вот, Николай Павлович, я не могу понять, из-за чего брат паникует. У него там больше тридцати тысяч прекрасных русских солдат, а он опасается каких-то островных макак, которые только научились стрелять из ружей. Да пусть только сунутся, отведают нашего штыка и
убегут, несолоно хлебавши.
— А что, Александр Казимирович, может, действительно не стоит паниковать, раз нам угрожают обычные макаки, — спросил канцлер, глядя на Пузыревского.
— Уж ежели некоторые наши генералы так боятся макак, может стоит им заглянуть в зоологический сад господина Роста? Глядишь, и страх то весь пройдёт, — оживился генерал-адмирал, считая, что поставил военного министра в тупик своим остроумием. Он относился к Пузыревскому, как к выскочке, называя в кругу приближённых "первоапрельским сюрпризом", о чём было известно присутствующим.
Пузыревский встал с кресла, обвёл взглядом присутствующих. Налил из графина воды в стакан, немного выпил, после чего заговорил, глядя прямо на Великого Князя Алексея Александровича:
— Я хотел бы напомнить Его Императорскому Высочеству события двухсотлетней давности, когда шведский король Карл именовал русских "варварами" и тешился тем, что приказал отчеканить медаль после нашего поражения под Нарвой. Но ведь после этого была Полтава...
В кабинете нависла тишина. Военный министр откашлялся и продолжил. Он призвал не обольщаться предполагаемым наличием 30 тысяч войск, ибо нужно учитывать, что для обороны Владивостока нужно оставить не менее пяти линейных батальонов, для наблюдения за побережьем — два линейных батальона, и для охраны устья Амура — хотя бы один линейный батальон.
Опыт мобилизации 1895 года показал, что мы можем выставить для активных действий не более 23 батальонов, 26 конных сотен и 70 орудий. В связи с этим в июне 1895 года помощник Августейшего наместника генерал Духовской обращался к начальнику Главного штаба с соображениями по поводу усиления войск Дальнего Востока.
Прежде всего, он полагал необходимым усилить саму крепость Владивосток и её гарнизон (переформировать три линейных батальона в крепостные двухбатальонные полки), учредить крепостную сапёрную роту и усилить крепостную артиллерию.
Для усиления активного элемента полевых войск предлагалось переформировать стрелковые и оставшиеся линейные батальоны в двухбатальонные стрелковые полки с образованием из них трёх стрелковых бригад по четыре полка. Переместить в Забайкальскую область два
резервных батальона из Иркутского или Омского округа.
Духовской просил увеличить полевую артиллерию, переформировать две имеющиеся горные полубатареи в батареи, а для усиления конницы преобразовать все пешие батальоны Забайкальского казачьего войска в конные полки и распространить воинскую повинность на всё население Приамурского края, в том числе на бурят, тунгусов и иных инородцев.
Граф Игнатьев внимательно слушал, делая заметки карандашом, затем перебил военного министра:
— Александр Казимирович! Нужно отдать должное генералу Духовскому, но его предложения требуют пересмотра существующего порядка, а также приведут к значительным финансовым затратам.
— Николай Павлович, — отозвался Великий Князь Николай Николаевич, — я поддержу мнение генерала Духовского относительно формирования туземных полков из бурятов. Это природные всадники, и при отсутствии регулярной кавалерии в Сибири они могут стать весомым подспорьем.
— Спасибо, Ваше Высочество, — продолжал Пузыревский. — Да, Николай Павлович, армия всегда требовала и будет требовать денег. Ведь обстоятельства непременно вынуждают нас не только усилить Дальний Восток солдатами и орудиями, но требуется усилить офицерский состав как в управлениях, так и в строю. Непременно нужно увеличить запасы в округе, заблаговременно подготовить организацию обозов, парков, инженерной, интендантской и госпитальной частей, с хранением запасов в помещениях, вполне обеспеченных от суровых условий местного климата и природы. Николаевск и Сахалин нуждаются в укреплении, а для обороны Амура необходимо учредить речную казачью флотилию.
— Деньги, проклятые деньги, — тяжело вздохнул канцлер. — Они мне уже по ночам снятся. Все просят, со всех сторон, не только ведь армия, но и школы нужны, институты новые думаем открывать, инженеров учить, врачей... Министр финансов сегодня болен, он бы много сказал... Да Вы присаживайтесь, Александр Казимирович... На какие силы мы можем рассчитывать из Иркутского и Омского округов?
Пузыревский поправил пенсне, сел в кресло, устроился поудобнее и продолжил:
— В Иркутском округе имеется лишь два резервных батальона, в
Омском — четыре резервных и семь линейных. Если принять во внимание, что все эти части несут напряженную службу уже в мирное время, охраняя порядок, неся массу караулов по гражданскому ведомству, то отправить в Приамурский округ возможно только шесть полков, развёрнутых из резервных батальонов. Рассчитывать же на войска из Европейской России не приходится. Железной дороги пока нет, передвижение резервов затянется на долгие месяцы, а японцы за это время вполне смогут перебросить на материк до двухсот тысяч войск, и занять не только всю Корею, но и вторгнуться в Приморскую область, осадить Владивосток.
— Вы пугаете нас, Александр Казимирович, — вклинился адмирал Чихачёв. — Неужели Вы считаете, что наш флот будет спокойно смотреть, как япошки станут перевозить свою армию? Наши крейсера перетопят их.
— Я не уверен, Николай Матвеевич, — ответил военный министр, — что японцы так же бестолковы, как обезьянки в зоосаде господина Роста или в цирке господина Чинизелли, как то думает Его Высочество...
— Вы забываетесь, Ваше Высокопревосходительство! — неожиданно громыхнул кулаком по крышке дубового стола генерал-адмирал. — Ваши шутки неуместны! Я не только принадлежу к Императорской Фамилии, но и ношу чин, равный фельдмаршальскому, — нервно сказал Алексей Александрович и постучал двумя пальцами по погону, украшенному тремя вышитыми чёрными орлами и скрещенными маршальскими жезлами под вензелем.
Пузыревского это мало смутило, как и покрасневшее лицо Великого Князя.
— Я не хотел никого обидеть, Ваше Императорское Высочество, — сказал он. — Я лишь выразил сомнение, что потопление японских транспортов является таким лёгким делом. Я осведомлён, что японцы запустили большую программу по усилению флота.
— Господа, вернёмся к делу, — стал успокаивать присутствующих граф Игнатьев.
— Павел Львович, — обратился он к генералу Лобко, — что Вы скажете о необходимости усилить войска на Дальнем Востоке?
— Ваше Высокопревосходительство, мало просто механически уве-личить число солдат. Важно, прежде всего, усилить внутренние ре—
сурсы этого пустынного края с помощью усиленной колонизации, поднятием его производительных сил и наискорейшей постройки железной дороги. А пока что подготовлено "Примерное соображение о порядке усиления войск Приамурского военного округа", принятое Военным Советом.
Далее начальник Главного штаба пояснил, что его предшественник, генерал-адъютант Обручев, был категорически против того, чтобы новые батальоны для Приамурского округа формировались в Европейской России и прибыли к месту уже готовыми. Меры по усилению войск округа он предполагал осуществить в течение четырёх лет путём высылки ежегодно увеличенного числа новобранцев. Сам же Лобко считал, что затягивание на четыре года совершенно неоправданно, а пополнение войск лишь новобранцами приведёт к тому, что качество их будет низким.
Более часа начальник Главного штаба излагал соображения по усилению Дальнего Востока. Предлагалось следующее.
Усилить полевую и резервную пехоту Приамурского военного округа переформированием всех десяти Восточно-Сибирских стрелковых батальонов в двухбатальонные полки, сформированием Владивостокского крепостного пехотного полка, сформированием Читинского резервного батальона и доведением 6-го Восточно-Сибирского линейного батальона, а также и переведенных в округ 4-го и 8-го Западно-Сибирских линейных батальонов до штатов военного времени. Кроме того предложено образовать из находящихся в Южно-Уссурийском крае четырёх батальонов новую 2-ю Восточно-Сибирскую линейную бригаду.
Усилить кавалерию переформированием Приморского конного дивизиона в драгунский полк, а обоих пеших Забайкальских батальонов — в конные полки.
Усилить артиллерийское вооружение крепости Владивосток путём замены старых бомбических орудий в устье Амура, образованием двух береговых батарей в заливе Посьет. Сформировать две Владивостокские крепостные артиллерийские роты и Посьетскую крепостную артиллерийскую команду, сформировать во Владивостоке вылазочную батарею, переформировать две горные полубатареи в батареи, сформировать вновь льготную батарею Забайкальского казачьего войска и две резервные батареи в Омском округе.
Усилить инженерную оборону крепости Владивосток с моря и с сухого пути, сформировать Владивостокскую крепостную сапёрную роту, а для минной обороны устьев Амура и Посьетского залива — две минные роты малого состава.
Приспособить штаб Приамурского округа для руководства войсками в военное время в качестве штаба армии.
Добавить к резервным батальонам Иркутского и Омского военных округов кадры запасных батальонов, переформировать Барнаульскую местную команду в резервный батальон, и вновь сформировать два резервных батальона для Омского округа.
По словам генерала Лобко с осуществлением этих мероприятий в Приамурском округе получалась сила в 47 батальонов, 90 эскадронов и сотен и 19 батарей (140 орудий).
Обсуждение предложений Главного штаба затянулось на три часа. Адмиралы большей частью отмалчивались, по примеру Великого Князя Алексея Александровича делая вид, что обсуждение "сухопутных" вопросов им не интересно. Генералы же злились, задетые таким откровенным пренебрежением. С большим трудом удалось придти к общему мнению, что необходимо переработать соображения Главного штаба с учётом депеши наместника.
Глава 23
Утром следующего воскресного дня граф Игнатьев долго раздумывал, прежде чем телефонировать Великому Князю Сергею Александровичу. Приняв решение, канцлер телефонировал и попросил Великого Князя приехать к нему для важной беседы.
Дверь кабинета открылась, вошла графиня Игнатьева, принёсшая мужу чай. В свои 54 года Екатерина Леонидовна была так же красива и восхитительно, как и тридцать лет назад. В Константинополе, увидев её на балу у персидского посланника, куда были приглашены и граф Игнатьев с супругой, один из дипломатов сказал совсем тихо то, о чём думал каждый, но не смел признаться вслух: "Эта женщина может покорить Стамбул одним только словом, одной улыбкой — всю Азию".
Поставив поднос на стол, она внимательно посмотрела на мужа и произнесла:
— Ну что случилось? На тебе лица нет, как тогда, после отставки...
— Ты права, Катя, — тихо ответил канцлер, аккуратно беря чашку. — Сегодня мне придётся снова идти ва-банк. Я жду Великого Князя Сергея, с Невского до Миллионной ехать не долго.
— Для чего ты его пригласил? Прикажешь сервировать стол?
— Нет, спасибо, но сегодня нам не до застолий будет. Сегодня будет решаться не моя судьба, а судьба России...
— Да что случилось, — всполошилась графиня. — Не пугай меня, поделись со мною своими тревогами, может я что тебе посоветую.
Канцлер отхлебнул из кружки, после чего медленно заговорил:
— Вчера я понял, что пока у руля России будут стоять сановники, подобные нашему генерал-адмиралу, надеяться на перемены не приходится. Я не могу что-то планировать, если не знаю, что может взбрести в воспалённый ум Великого Князя, который не желает считаться с интересами государственными, ставя впереди всего свои личные. Потому мне нужны союзники, чтобы идти к царице, и таковым союзником я хочу видеть Сергея Александровича.
В кабинет вошёл Великий Князь. Поцеловав руку графини, он поздоровался с канцлером и уселся в предложенное ему кресло. Екатерина Леонидовна дипломатично удалилась.
— Николай Павлович, я понимаю, что Ваше приглашение вызвано обстоятельствами экстраординарными, — начал разговор Великий Князь. — Но я, право, теряюсь в догадках...
Канцлер встал из-за стола.
— Ваше Императорское Высочество! Вы рекомендовали меня Государыне на этот пост. Могу я говорить откровенно и надеяться на понимание?
— Николай Павлович! По-моему, мы полностью понимаем друг друга и можем доверять друг другу. — Голос Сергея Александровича был искренним и дружелюбным. — И потому я не понимаю Ваших восточных церемоний, они совершенно излишни.
— Спасибо, Ваше Императорское Высочество! Вчера Вы были свидетелем того, как трудно находить общий язык с представителями морского ведомства, начиная с Вашего Августейшего брата. Но государство не может существовать, ежели в нём существует удельная система правления, а флот наш — это такое удельное ведомство, которое долгие годы живёт по своим правилам. Великий Князь Алексей Александрович и адмирал Чихачёв настроены на то, чтобы основное внимание уделять Балтийскому морю, а политика требует сосредоточить наши усилия на Тихом океане.
Игнатьев мягко расхаживал по кабинету, устланному роскошным бухарским ковром. Затем остановился.
— Покойный Государь Николай Александрович незадолго до трагической гибели просил Кази представить записку о состоянии флота. Недавно Кази передал мне эту записку. Я ознакомился и понял, что необходимо ограничиться на Балтике флотом оборонительным, при дополнении Черноморского флота минными, посыльными и разведывательными судами, а всё внимание перенести на Дальний Восток. Именно на Тихом океане нам следует иметь мощный флот, превосходящий японцев.
— Так чего Вы хотите от меня, Николай Павлович? — нетерпеливо спросил Великий Князь.
— Я хочу, чтобы Вы со мною пошли к Государыне для решительного разговора относительно флота и морского ведомства. Ежели мы уж вбухиваем в строительство кораблей миллионы, которые отрываем от армии, то Россия должна получать отдачу. Или генерал-адмирал будет поддерживать единую политику государства, либо... — замолк канцлер, многозначительно посмотрев на собеседника.
— Но ведь на Тихом океане имеется наша сильная эскадра, разве этого мало?
— Мало, Ваше Высочество, совершенно мало! — горячо заговорил Игнатьев. — Ну что такое эта наша эскадра? Это всего лишь сборная кораблей и матросов, присланных с Балтики. Они на Дальнем Востоке — временные гости, пришли-ушли. А нам нужен флот, который будет базироваться не в Кронштадте, а во Владивостоке, или в каком-либо корейском порту. Чтобы и казармы были там, и всякие доки и верфи, мастерские, и жёны офицерские чтобы на берегу ожидали... Не пришлая эскадра, и не Сибирская флотилия с её несколькими канонерками, а флот Тихого океана с самыми новыми броненосцами и крейсерами.
— Да, Николай Павлович, не зря в Константинополе Вас за глаза именовали le vice-Sultan, — усмехнулся Великий Князь. — С Вашими
аппетитами...
— А к чему мелочиться, Ваше Императорское Высочество? Неужто мы мелочные торгаши? Нет, если уж делать, то делать так, как делал Пётр Великий! Но чтобы Россия завела сильный флот на Тихом океане, нужно сосредоточить в едином органе рассмотрение всех наиболее важных в военном отношении вопросов и дачи по ним заключений.
— То есть Вы хотите изъять у адмиралов принятие решений по флоту? Они Вам этого не простят. И первым будет мой дражайший брат, генерал-адмирал!
— Россия нам всем не простит, Ваше Высочество, ежели мы будем держаться каждый за свои личные или ведомственные интересы. Флот — для России, а не Россия — для флота. Потому я предлагаю обратиться к Государыне. Было бы полезным, чтобы она также выслушала Великого Князя Александра Михайловича и своего флаг-капитана Ломена. Мне известно, что они выступают за сосредоточение наших усилий на Тихом океане.
— Николай Павлович, весь Петербург знает, что Сандро мечтает о должности генерал-адмирала. Великий Князь Алексей Александрович — мой родной брат. Но я... Я пойду с Вами к Государыне...
В Зимний дворец ехали в великокняжеской карете, храня молчание. Эскорт состоял из взвода Атаманского полка, хотя и Императрица и канцлер неоднократно настаивали на том, чтобы Сергей Александрович не выезжал без надлежащего сопровождения.
Дежурный флигель-адъютант, узнав о неожиданном прибытии канцлера и Великого Князя, со всех ног бросился докладывать Императрице.
Обрадованная неожиданным наступлением оттепели, Аликс была в прекрасном расположении духа. Она встретила гостей в угловом рабочем кабинете, окна которого выходили на Адмиралтейство и Собственный садик. Комфорт здесь первенствовал над роскошью. Обычный Г-образный письменный стол, освещаемый лампой под матерчатым абажуром, и арочная дверь, украшенная кованными прорезными петлями, создавали уют.
— Я не ждала вас сегодня, но я всегда рада видеть моих верных дру—
зей и главных помощников, — дружелюбно сказала Императрица, предлагая гостям занять места в креслах.
Великий Князь, поинтересовавшись, как спала Цесаревна Ольга, перешёл к делу.
— Ваше Императорское Величество! Наш визит вызван неотложными государственными заботами, — голос Сергея Александровича звучал официально и даже сухо. — Я позволил себе пригласить также Великого Князя Александра Михайловича и адмирала Ломена, чтобы они могли высказать свои мнения относительно возникших вопросов.
— Что случилось? К чему такая спешка, — встревожено спросила Аликс.
— Я думаю, что Николай Павлович лучше изложит суть проблемы.
Граф Игнатьев встал с кресла.
— Позвольте, Ваше Императорское Величество? — И, получив в ответ кивок, продолжил. — Последние события на Дальнем Востоке, убийство японцами королевы Кореи и их скрытое вторжение в эту страну, заставляют русское правительство принять незамедлительные ответные меры. Вашему Величеству известно о депеше Августейшего наместника Дальнего Востока, в которой он жалуется на нашу военную слабость. Вчера прошло совещание относительно тех мер, кои необходимо будет предпринять. Военное министерство должно через десять дней представить окончательный вариант соображений на утверждение Вашего Величества. Что же касается морского ведомства, Государыня, вследствие известной самостоятельности, к которой за последние годы привык Августейший генерал-адмирал...
— Вы поскандалили с Великим Князем Алексеем Александровичем? Он снова требовал денег для флота? — спросила Императрица.
— Нет, Ваше Величество, скандала не было, хотя Его Высочество и вспылил на генерала Пузыревского... Я хочу сказать, что правительство в своей политике всегда опиралось и будет опираться на возможность использования военной силы. Примером может служить ситуация с Кореей сегодня, но такие ситуации будут возникать и в последующем. Армия же и флот находятся в ведении совершенно независимых начальников, каждый из которых имеет отдельный доклад у Вашего Величества, и эти начальники действуют по отдельности, что весьма пагубно сказывается на работе правительства.
— Я не совсем Вас понимаю, Николай Павлович...
— Ваше Императорское Величество! Приведу простой пример. Как мне стало известно, до настоящего времени не существует единого плана обороны побережья Балтийского моря, ибо армия имеет свои расчёты, а флот — свои расчёты. Как же можно вести победоносную войну, ежели в мирное время Военное министерство не знает, что планирует Морское министерство? Правая рука не ведает, что творит левая. Именно потому я вижу необходимость создания высшего комитета, как для объединения управления армией и флотом, так и для согласования всех ведомств, сопряжённых с работой по госу-дарственной обороне, в который должны войти не только генералы и адмиралы, но и министр финансов и министр иностранных дел.
— Значит, Николай Павлович, это должен быть совет, который будет принимать важнейшие решения?
— Да, Ваше Императорское Величество, это должен быть именно совет или комитет, который будет обсуждать важнейшие дела государственной обороны, согласовывать начинания и позиции различных ведомств. Но... — Игнатьев сделал многозначительную паузу. — Комитет будет лишь обсуждать важнейшие дела и давать заключения, но решения может принять только Ваше Императорское Величество.
— А кто будет стоять во главе этого комитета? — осторожно поинтересовалась Императрица. — Я уже уверена, Николай Павлович, что Вы пришли ко мне, имея подходящую кандидатуру в кармане...
— Ваше Императорское Величество! В существующей ситуации я вижу только одного человека во главе такого высшего комитета. Это Его Императорское Высочество Великий Князь Сергей Александрович...
— А Вы коварный человек, Николай Павлович! — встрепенулся Сергей Александрович. — У нас не было такого уговора, я лишь обещался поддержать Вас перед Государыней. Длительное пребывание в Константинополе научило Вас восточной хитрости...
Граф Игнатьев с довольным видом разгладил свои роскошные усы, в его глазах промелькнула искорка.
— Наверное, потому, Ваше Высочество, кому-то пришла в голову мысль после назначения меня канцлером называть меня за глаза не иначе, как "Паша?". Не знаете, кто бы это мог быть, Ваше Высочество? — спросил он.
Вошедший дежурный флигель-адъютант доложил Императрице, что
прибыли Великий Князь Александр Михайлович и контр-адмирал Ломен. После того, как вошедшие поцеловали руку Императрицы и заняли указанные им кресла, канцлер взял инициативу в свои руки.
— Ваше Высочество, — обратился он к Александру Михайловичу, — не могли бы Вы вкратце изложить всем нам мысли, изложенные в той записке, которую передали мне?
Великий Князь немного смутился, но потом взял себя в руки. Он сослался на проведённые им исследования относительно развития японского военного флота, которые показали, что уже к 1903 году Япония будет иметь на Тихом океане достаточные силы для того, чтобы на равных противостоять России. В таком случае не возникает сомнений, что японцы захватят всю Корею, после чего Японское море станет для России вторым Босфором.
Задачи на Балтийском море значительно сузились, отметил Великий Князь. Какими бы силами на море Россия ни обладала против Германии, участь войны этих государств всегда будет решена только на суше. Русский флот на Балтийском море может играть только вспомогательную роль относительно армии. Главной его задачей явится недопущение неприятельского десанта, для чего необходимо иметь флот, по крайней мере, равный германскому и шведскому флотам, вместе взятым, или ограничиться минным флотом, опирающимся на шхеры и малодоступные места. Создавая равносильный Германии флот, России придётся отказаться от Черноморского и Тихоокеанского флотов. Между тем постройка минного флота с соответствующим количеством минных крейсеров и истребителей и укрепление важнейших пунктов Балтийского побережья обеспечит его от попытки высадить десант, так как дело это будет сопряжено с большим риском, который будет тем больше, чем больше посланный десант.
С одной стороны, для России необходимо владеть Тихим океаном и Японским морем, а достигнуть этой цели можно только океанским флотом. С другой стороны, оставить берега Балтийского моря беззащитными невозможно, и потому единственное решение — это признать, что задачи Балтийского флота есть исключительно оборонительные и достигаются в полной мере минным флотом, имеющим по всему побережью вполне организованные разного рода станции. Что же касается броненосцев береговой обороны, для усиления артиллерии приморских крепостей, то таких судов строить вовсе нежелательно, ибо, имея многочисленный минный флот, возможно с успехом справиться со своей задачей и без наличия броненосцев береговой обороны, стоимость которых могла бы с большим результатом пойти на тот же минный флот.
— Крайне необходимо немедленно встать твёрдой ногой в Тихом океане. Для чего держать флот в Балтийском море, когда он всё равно не посмеет вступить в бой даже с немцами? — патетически закончил свою мысль Великий Князь.
Аликс как бы заново увидела Александра Михайловича, который говорил так увлечённо, с глубоким знанием дела, очень непохожий на того Сандро, к которому она привыкла.
Канцлер спросил Ломена, что тот думает относительно необходимости усиления нашего флота на Дальнем Востоке и о создании там постоянной эскадры. Адмирал был известен, как человек исключительно требовательный, а в гневе и весьма резкий, но при этом выдающийся и мыслящий.
— Ваше Высокопревосходительство, я могу лишь поддержать мысли, высказанные Его Высочеством, — коротко ответил Ломен. Я уже подавал записку, в которой указал о необходимости сосредоточить главные наши силы на Тихом океане.
Аликс встала, подошла к окну.
— Николай Николаевич, — обратилась она к адмиралу, — граф Николай Павлович предлагает создать особый комитет по обороне государства, который будет объединять различные ведомства. Что Вы скажете?
— Ваше Императорское Величество! Предложение Его Высокопревосходительства при его претворении в жизнь может существенно улучшить оборону России. Армия и флот — две руки государства, и надлежит этими руками управлять одной голове, каковой должен стать предлагаемый комитет.
— Ну, вот и замечательно! Могли бы Вы подготовить проект о создании такого комитета?
— Если Ваше Императорское Величество прикажет, то я готов исполнить и подготовить такой проект. В такой комитет можно было бы привлечь выдающихся адмиралов и генералов, которые ныне пребывают не у дел.
— Я готов принять участие в составлении такого проекта в меру сво—
их сил, — вклинился в разговор Великий Князь Александр Михайлович.
— У меня имеется ряд предложений, которые могут существенно усилить наш флот.
— В таком случае с завтрашнего дня приступайте, Николай Николаевич, — сказала Императрица Ломену. — Председателем нового комитета будет Его Высочество Сергей Александрович. Великий Князь Александр Михайлович будет его помощником. Кстати, господа, как всё-таки будет именоваться этот комитет?
— Предлагаю именовать этот новый комитет — Комитет Государственной Обороны, — ответил Сергей Александрович. — Будут иные предложения?
Возражений не поступило. Сергей Александрович обратился к Ломену:
— Николай Николаевич, кто, по-вашему, из наших адмиралов является наиболее способным? Прошу не стесняться в оценках, не сочтите это за нарушение дисциплины...
— Ваше Императорское Высочество! Мне не совсем удобно давать оценку высшим чинам морского ведомства... Я бы выделил нашего морского агента в Берлине, Фёдора Васильевича Дубасова. Это и практик, честно воевавший с турками, и выдающийся знаток и теоретик минного дела. Его лекция о миноносной войне почти сразу была переиздана морскими ведомствами Англии и Франции. И я особо хочу отметить вице-адмирала Лихачёва. Он хоть и в отставке уже более десяти лет, и живёт большей частью в Париже, его мысли о службе Генерального штаба на флоте представляют большую ценность.
— Способен ли Дубасов возглавить Главный Морской штаб?
— Уверен в этом, Ваше Высочество!
— Спасибо, Николай Николаевич. Ваше Величество, позвольте адмиралу покинуть нас?
Получив разрешение Императрицы, Ломен удалился. Александр
Михайлович обвёл всех взглядом и тихо произнёс:
— Адмирал Ломен — один из лучших наших адмиралов.
— Вот такого адмирала я бы не против видеть во главе морского ведомства, — усмехнулся в усы граф Игнатьев.
В кабинете воцарилась тишина. Александра Фёдоровна вернулась за стол. Присев, она пристально посмотрела на канцлера:
— Вы хотите вовлечь меня в заговор против генерал-адмирала, Николай Павлович? Ваши слова относительно адмирала Ломена я принимаю, как просьбу ко мне...
— Государыня! Я привык прямо выражать свои мысли. Ломен трезво мыслит и смотрит на существующую ситуацию. Ежели будет воля Вашего Величества, то я бы хотел видеть его управляющим Морским министерством вместо адмирала Чихачёва. В будущем Комитете Государственной Обороны я хотел бы слышать здравые голоса, а не залихватские прибаутки про макак, которых мы шапками закидаем.
— Шапками закидаем? — удивлённо спросила Императрица.
— Прошу прощения, Государыня, это такое русское высказывание, когда человек недооценивает врага и хвастается своими силами.
— Спасибо, граф, благодаря Вам я узнала ещё одно русское странное выражение. Я не против того, чтобы назначить Ломена вместо Чихачёва, но как будет реагировать Великий Князь Алексей Александрович?
— Алексей будет в ярости, — ответил Сергей Александрович. — Но возможно ли дальше ничего не менять? Если я буду возглавлять Комитет обороны, то я бы хотел иметь дело с Ломеном, а не с Чихачёвым, который не имеет своего мнения, а лишь озвучивает чужие пожелания.
— Но если генерал-адмирал будет угрожать отставкой? — осторожно спросила Императрица. — Что делать мне в таком случае, я даже не знаю.
Сергей Александрович не успел ничего ответить, а Александр Михайлович отреагировал мгновенно:
— Тогда будет повод принять его отставку и полностью поменять руководство морского ведомства и флота! Разве нет у нас достойных и способных?
Все присутствующие обратили свои взоры на Великого Князя, который так неосторожно высказал своё сокровенное желание. Сандро немного смутило такое внимание, он нервно стал поправлять флигель-адъютантский аксельбант, в душе упрекая себя за несдержанность. На его щеках появились яркие пунцовые пятна. Сергей Александрович с трудом удержался от улыбки...
Стремление Александра Михайловича возглавить флот не было ни для кого секретом. Великий Князь не скрывал своих амбиций, неоднократно повторяя, что Алексей Александрович стал Главным начальником флота и морского ведомства в возрасте тридцати одного года, а ему самому уже исполнилось двадцать девять.
Давнее неукротимое желание Сандро стать генерал-адмиралом воспринималось раньше как нечто смешное и несбыточное, но теперь, после смерти Николая Второго и после стремительным кадровых перестановок, у многих имелись серьёзные основания полагать, что под этим желанием есть крепкая основа.
* * *
8-го января 1896 года были обнародованы Высочайшие указы, объявлявшие о создании Комитета Государственной Обороны и новых назначениях.
Великий Князь Сергей Александрович назначался председателем Комитета Государственной Обороны и ему поручалось выработать Положение о Комитете.
Великий Князь Александр Михайлович производился в чин капитана 1 ранга и назначался товарищем председателя Комитета Государственной Обороны по морской части.
Контр-адмирал Ломен жаловался чином вице-адмирала и званием генерал-адъютанта с назначением управляющим Морским министерством.
Контр-адмирал Дубасов назначался начальником Морского Главного штаба.
Адмирал Чихачёв был определён в Государственный Совет, получив Всемилостивейший рескрипт, а Кремер отчислен в Свиту с производством в полные адмиралы...
Великий Князь Алексей Александрович, для которого все эти назначения стали неприятным сюрпризом, на сей раз промолчал. Промолчал и затаился, ожидая удобного повода, чтобы выступить позже. Будучи от природы весьма неглупым человеком, он прекрасно понимал, что эти несогласованные с ним назначения — лишь первый шаг по отстранению его от управления русским флотом. Слишком высоки были ставки для генерал-адмирала в этой незримой борьбе с "гессенской волчицей".
Глава 24
Девять месяцев после смерти Императора Николая Второго Финляндия продолжала жить, как ни в чём не бывало. Великое Княжество пользовалось автономией, жило по своим особым законам, которые принимали, опять же, депутаты своего финского Сейма. Влияние Петербурга на повседневную жизнь Финляндии было весьма и весьма условным, и сами финны считали Россию чем-то далёким и эфемерным.
Новый финляндский генерал-губернатор генерал-адъютант Шереметев, человек культурный и милый, за полгода ещё не успел освоиться на своей должности, управлял тихо, удивляя финнов лишь своей кавказской черкеской с серебряными газырями и лохматой папахой.
Но Императрица не могла забыть того, что её мужа убил человек, имевший финляндский паспорт. Её приводила в ярость мысль, что люди, которые выдали паспорт цареубийце, недосягаемы для русской полиции, что в пределах Российской Империи существует фактически независимое княжество. Поэтому практически ежедневно Александра Фёдоровна напоминала канцлеру или министру внутренних дел о финляндской проблеме.
Великий Князь Сергей Александрович был склонен действовать быстро и жёстко, и графу Игнатьеву стоило немалых усилий убедить его, что первоначально нужно тщательно подготовиться, а уж потом показать этим чухонцам, кто в России хозяин.
Граф Воронцов-Дашков поддержал канцлера, он вообще высказывал сомнения, возможно ли действовать односторонне, без согласия с финляндским Сеймом, опасаясь возмущения финнов. Своё мнение он изменил лишь после того, как получил доклад генерала Новицкого о состоянии дел в Финляндии, составленный на основании агентурных донесений. Министр внутренних дел сам поручил Новицкому направить в Финляндию надёжных людей, которые могли бы выяснить не только тамошние настроения, но и определить тех должностных лиц, которые могут быть опорой престола.
Результаты были неутешительным. Настроения среди финнов были антирусские, а убийство Императора Николая вызвало неприкрытую радость не только среди обывателей и интеллигенции, но и среди финских чиновников и офицеров. Бывший финский сенатор Мехелин, отправленный в отставку в 1890 году за свою антирусскую деятельность, уже в апреле 1895 года разразился целым рядом статей, в которых прямо писал, что убийство Николая Второго должно послужить наглядным уроком и предупреждением для всех тех, кто лелеет мысли посягнуть на автономию Финляндии.
Для министра внутренних дел, потерявшего сына, такая позиция финнов была не просто личной обидой, но вызовом всей Империи.
Хотя с 1808 года Великое Княжество Финляндское было присоединено к Российской Империи, его внутреннее устройство, законодательство и управление, разительно отличались.
Финский Сейм, представлявший четыре сословия, продолжал принимать законы и утверждать налоги, ориентируясь только на шведский Закон о форме правления, изданный ещё в далёком 1772 году, и шведский же Закон о союзе и защите 1789 года, также сохранившийся при присоединении к России, порой игнорируя российские интересы.
Финский Сенат и все иные учреждения использовали в делопроизводстве исключительно финский язык, а официальные документы даже не переводились на русский.
Принятыми на государственную службу могли быть исключительно граждане Великого Княжества, что ставило иных русских подданных в неравные условия.
Великое Княжество Финляндское имело свою, не подчинённую министру внутренних дел, полицию, свою валюту и свою таможню...
Финская армия имела в своём составе один гвардейский и восемь армейских стрелковых батальонов и драгунский полк. Эта миниатюрная армия имела совершенно особую систему комплектования, огра—
ниченную численность и свои особые привилегии.
Даже уголовное законодательство у финнов было собственным. При
этом финляндское Уголовное уложение 1894 года различало две категории лиц для действия уголовного закона, финляндцев и нефинляндцев. Финляндские граждане не подлежали выдаче за пределы Великого Княжества, что позволяло весьма вольготно себя чувствовать не только революционерам, но даже банальным уголовникам, скрывавшимся от российского правосудия.
А ещё Великое Княжество было рассадником различных политиканов. Совершенно открыто и официально существовали и действовали политические партии, выражавшие интересы различных слоёв общества. Либеральная партия, Старофинская партия, Младофинская партия, Шведская партия... Всё это было примером глупого подражания для российских либералов, мечтавших перенести опыт финнов на Рязанщину или Тамбовщину путём создания российского парламента.
* * *
15-го января 1896 года Императрица издала Манифест "О порядке издания общих государственных законов и об уравнении в правах с финляндскими гражданами других русских подданных".
Отныне на всей территории Империи действовало единое законодательство, как гражданское, так и уголовное. Таким образом, Великое Княжество Финляндское, Царство Польское и Остзейские губернии были приравнены к остальным местностям Империи.
Коренным образом ограничивались права и компетенция финляндского Сейма, фактически превратившемся из законодательного органа в совещательный. Утверждение бюджета Великого Княжества, раскладка повинностей, обложение населения сборами и повинностями на местные нужды (строительство и обустройство школ, медицинская помощь, устройство дорог и мостов), вот и всё, чем отныне ведали финские депутаты. При этом все решения Сейма подлежали непременному утверждению генерал-губернатором, а Императрица, как Великая Княгиня Финляндская, могла издавать законы относительно Финляндии, без согласования с Сеймом.
Русский язык объявлялся единственным государственным, и всё делопроизводство должно было вестись только на нём. Шведский язык полностью исключался из делопроизводства и образования. Все акты
Сейма и постановления Сената должны были издаваться на русском языке и подлежали публикации в новой газете "Финляндские ведомо-сти", издававшейся канцелярией генерал-губернатора.
Финляндские граждане и иные подданные Российской Империи были полностью уравнены в правах, и теперь финны не имели никаких преимуществ при поступлении на государственную службу в Финляндии, а правом голоса при выборах депутатов Сейма обладали все лица, имевшие постоянное место жительства на территории Великого Княжества.
Что касается финских войск, то они были полностью подчинены Военному министерству через штаб Финляндского военного округа. Финские стрелковые батальоны и драгунский полк подлежали комплектованию уроженцами Великого Княжества, а те же призывники, для которых не хватало вакансий, отныне на общих основаниях призывались в русскую армию и могли уехать и в Туркестан и на Дальний Восток.
Финская полиция отныне подчинялась Министерству внутренних дел Империи, а в пределах Финляндии размещались войска Отдельного корпуса пограничной стражи для охраны границы со Швецией. Финляндское жандармское управление ликвидировалось, а вместо него в каждой из восьми губерний создавалось губернское жандармское управление, как на всей иной российской территории.
Деятельность каких-либо финских политических партий запрещалась, а в Гельсингфорсе учреждалось охранное отделение.
Генерал-губернатор получил право высылать в административном порядке за пределы Великого Княжества лиц, пребывание которых может привести к нарушению общественного порядка и спокойствия.
Учебные заведения Финляндии были поставлены под бдительный контроль жандармов, а все неблагонадёжные преподаватели подлежали увольнению. Отменено существовавшее положение, что преподавателями истории могли быть только лица лютеранского исповедания.
Но не эти драконовские меры больше всего возмутили финнов. Манифест лишал Финляндию собственной валюты и таможенных границ.
Тем самым "Январский манифест" посягнул на самое святое, что было у финнов... Он положил конец той таможенной "вилке", благодаря которой сырьё, закупаемое в Империи по "внутренним" ценам, перепродавалось в Западную Европу по ценам европейским, естественно, безо всяких пошлин в имперскую казну. А 80% финляндского экспорта было ориентировано именно на Западную Европу. Фактически Финляндия была той огромной дырой, сквозь которую мимо русской казны уходили миллионы рублей.
Войдя в состав Российской Империи, Финляндия получила право на самостоятельное ведение торгово-таможенной политики, которое реализовывалось учреждением особых таможенных тарифов в торговле с зарубежными странами. Как правило, таможенные пошлины по финляндскому тарифу существенно отличались об общерусских, а в некоторых случаях Финляндия осуществляла абсолютно беспошлинный ввоз из-за границы необходимого сырья, материалов и орудий производства.
Именно вот эта маржа и обеспечивала Финляндии экономический рост и благосостояние граждан. Обеспечивала Финляндию в ущерб всей Российской Империи. И вот теперь всё рухнуло.
Буквально через два дня, 17-го апреля, в Гельсингфорсе стихийным образом был созван Сейм Великого Княжества Финляндского. Хотя, согласно существовавшим законоположениям, Сейм мог созываться только российским монархом, на сей раз инициаторами были бывший финский сенатор Мехелин и вазаский губернатор генерал-майор Ша-уман.
Самозваный Сейм начал заседать в Рыцарском доме на Ридар-гатан, принимая многочисленные резолюции, в которых монотонно рассуждалось о "маленькой культурной Финляндии, насильственно вырванной варварами из дружной семьи европейских народов".
Генерал-губернатор Шереметев был растерян и не знал, что нужно предпринимать в сложившейся ситуации.
Лео Мехелин, которого избрали ландмаршалом Сейма, призвал к сбору подписей к Императрице Александре против положений "tammikuun manifesti".
Финские газеты пестрели статьями и статейками о "русских свиньях, не читавших даже Калевалу".
* * *
Заседание Комитета Государственной Обороны началось в библиотеке Зимнего дворца 18-го января с утра, ровно в 8 часов.
Председатель Комитета Великий Князь Сергей Александрович и Великий Князь Александр Михайлович, председатель Комитета министров граф Игнатьев и генерал-адмирал Великий Князь Алексей Александрович, председатель Государственного Совета генерал-фельдцейхмейстер Великий Князь Михаил Николаевич и министр внутренних дел граф Воронцов-Дашков, генерал-инспектор кавалерии Великий Князь Николай Николаевич и министр финансов Плеске, военный министр Пузыревский и начальник Главного штаба Лобко, управляющий Морским министерством Ломен и начальник Морского Главного штаба Дубасов.
Двенадцать высших сановников в самых разных мундирах, сверкающих орденами, погонами и эполетами, все они собрались в ожидании Императрицы. Александра Фёдоровна вошла в библиотеку, поздоровалась на ходу и предложила всем присаживаться.
Усевшись в кресло, Александра Фёдоровна выдержала небольшую паузу и обратилась к присутствующим:
— Господа! Все вы знаете, что вчера произошло в Гельсингфорсе. Наши финляндские подданные встали на путь открытого неповиновения и мятежа. Прискорбно осознавать, что среди бунтовщиков оказались не только представители простонародья, но и лица, обличённые нашим Высочайшим доверием. В связи с этим прошу высказать мнения, как следует поступить с теми, кто посмел выступить против существующих устоев и самодержавной власти.
Генерал-адмирал ответил первым:
— Ваше Величество! Законоположения относительно Финляндии создавались не за один день. Такое решительное их разрушение, которое было сделано Манифестом пятнадцатого января, не могло не вызвать протестов и возмущений. На протяжении почти девяноста лет мы мирно жили с финнами, и если бы не такие поспешные перемены...
— Ваше Императорское Высочество, — вклинился граф Игнатьев, — работа по созданию общего законодательства для Империи и Великого Княжества была начата ещё в 1891 году Особым совещанием под председательством покойного Бунге. И события последнего года показали, что эти начинания были абсолютно верными. Мы не можем
больше терпеть ситуацию, когда русская полиция лишена возможно-сти арестовать злоумышленников на финляндской территории.
— Николай Павлович, Вы снова надеетесь на силу штыка и пули? — язвительно спросил Алексей Александрович.
— Я, Ваше Высочество, привык полагаться на силу разума... Но ежели кому-то трудно понять очевидное, тогда да, наступает время штыка и пули...
— Я прошу всех вернуться к проблемам Финляндии, — перебила спорщиков Императрица.
Сергей Александрович встал и заговорил:
— Ваше Величество! Невозможно воспринимать события в Гельсингфорсе, как простой бунт. Случилось немыслимое. После декабря 1825 года впервые против самодержавной власти открыто выступили лица, которым русским Государем были дарованы высшие воинские чины.
— Ты хочешь устроить в Финляндии войну? — резко спросил генерал-адмирал.
— Я хочу, чтобы финляндские подданные Её Величества исполняли русские законы и повиновались.
— Ваше Императорское Величество! — обратился канцлер. — Нельзя терять время. Ныне время работает на бунтовщиков. Чем больше мы будем затягивать принятие решительных мер, тем больше неокрепших душ будет вовлечено в бунт.
— Хватит ли сил, чтобы привести бунтовщиков к повиновению?
— Государыня! Я попрошу военного министра доложить о наличных силах...
Получив разрешение, генерал Пузыревский стал докладывать, что в Великом Княжестве расквартировано четыре двухбатальонных полка Финляндской стрелковой бригады (Гельсингфорс, Тавастгус, Або, Николайстад), Свеаборгский крепостной пехотный батальон, Выборгский крепостной пехотный батальон и четырёхбатарейный Финляндский артиллерийский полк в Гельсингфорсе. Что же касается финских войск, то в каждом из губернских городов дислоцируется стрелковый батальон, а в Вильманстранде — Финский драгунский полк. Надеяться на преданность финских войск в сложившейся ситуации не приходится, наоборот, они составляют возможную опору для бунтовщиков, ежели те задумают вооружённое выступление. Единственно, на кого
возможно положиться, это Лейб-Гвардии 3-й Стрелковый Финский батальон.
— Александр Казимирович! Скажите проще, имеющихся войск достаточно?
— Никак нет, Ваше Императорское Величество! В случае возникновения беспорядков и вооружённых выступлений наши войска будут способны лишь оборонять свои казармы, да и то, не очень долго, ибо отсутствие продовольствия заставит выйти за пределы расположения.
Сергей Александрович добавил:
— Ваше Величество! Полагаю необходимым срочным образом направить в Финляндию войска Петербургского округа. Кроме того, необходимо усилить силы полиции и жандармерии. Илларион Иванович, — обратился он к графу Воронцову-Дашкову, — что Вы скажете по поводу личного состава финской полиции?
— Крайне ненадёжны, Ваше Высочество! По моим верным сведениям финская полиция заражена духом автономии. Более половины надлежит уволить, заменив выходцами из русских губерний. Пока что я распорядился отправить в Гельсингфорс из Петербурга весь наличный полицейский резерв. Но это мера временная. Считаю необходимым иметь в Гельсингфорсе жандармский дивизион по образцу Петербурга, Москвы и Варшавы. Времени на раздумья у нас нет, формировать дивизион нужно уже сегодня.
Александра Фёдоровна внимательно слушала, что-то записывала. Ей нездоровилось, но необходимость принять решение по финляндским событиям удерживала её, а мысли о возможной причастности финнов к убийству Николая придавали силы действовать.
Сергей Александрович предложил сформировать жандармский дивизион для Финляндии, взяв эскадрон из Петербургского дивизиона и дополнив его охотниками из гвардейской кавалерии.
— Нужно подобрать в дивизион достойного командира, требовательного и инициативного, — заметил канцлер.
— Могу предложить Иллариону Ивановичу назначить командиром ротмистра Орлова из лейб-гусар. Он был дружен с покойным Государем Николаем Александровичем, — ответил Великий Князь.
Дверь библиотеки распахнулась, вошла Императрица Мария Фёдо—
ровна. Ни с кем не поздоровавшись, она подошла к столу, внимательно
обвела взглядом всех присутствующих, а потом заговорила.
— То, что вы тут замышляете против Финляндии, это безумие. Русские цари неоднократно своими манифестами подтверждали особые права Великого Княжества. И мой покойный сын клятвенно обещал хранить религию, основные законы, права и преимущества, которыми пользовалась Финляндия. Обещал хранить оные в нерушимой и непреложной их силе и действии. Вы все хотите сделать покойного Императора клятвопреступником?
Мария Фёдоровна была разгневана, её голос дрожал и срывался на крик. Она не считала необходимым скрывать свои эмоции.
Лицо Александры Фёдоровны покраснело. Ей потребовалось приложить немало усилий, чтобы сдержаться и сохранить на лице подобие улыбки.
— Ваше Величество, — обратилась она к свекрови, — в ногах правды нет. Присаживайтесь...
— Я не могу спокойно сидеть, когда снова и снова повторяются безумия, ставящие Россию на край пропасти. Вам мало того, что в Петербурге расстреляли студентов, что убили кучу народа... Вашему Величеству теперь хочется устроить стрельбу в Гельсингфорсе?
Александра Фёдоровна выдержала паузу, а потом стальным голосом произнесла:
— Ваше Величество вероятно забывает, что Вашего сына и моего мужа убил человек с финляндским паспортом. И Вы предлагаете оставить убийц безнаказанными?
— При чём тут этот проклятый паспорт, — буквально простонала Мария Фёдоровна. — Паспорт за взятку могли выдать что финляндские чиновники, что московские или вологодские. Вы же хотите не только лишить финляндцев их природных прав, но устроить там настоящую войну!!!
— Вы правы, Ваше Величество, по поводу чиновников, — ответила Александра Фёдоровна. — За взятку паспорт могли выдать и в Вологде... Вот только этот вологодский чиновник был бы уже на каторге. А достать финляндского чиновника русская полиция была не в силах, и потому мне пришлось издать Манифест... Что же касается "природных прав", то я не делю моих подданных на финляндцев и на нефинляндцев. Финляндские подданные не оценили те особые преимущества, которые были им дарованы русским монархами. Мой покойный муж действительно давал обещания, но теперь, после его злодейского убийства, я свободна в своих действиях. Нравится это Вашему Величеству или не нравится.
Мария Фёдоровна пристально посмотрела на невестку и на едином порыве буквально выдохнула:
— Вы — немка, Ваше Величество, и потому Вам трудно понять многие очевидные вещи относительно России, ибо размеры Гессена весьма невелики, а Вы ещё очень мало прожили в России и просто не успели привыкнуть к русским обычаям.
Присутствующие буквально онемели от такой дерзости царицы. Даже Великий Князь Николай Николаевич, человек твёрдый, самоуверенный и временами даже наглый, и тот молча уткнулся в стол, не желая быть свидетелем бури, которая вот-вот может разразиться из перепалки царственной невестки и свекрови.
— Немка? — едко усмехнулась Александра Фёдоровна. — Немкой была Екатерина Великая, а я, скорее всего, англичанка. Но Вам нет нужды напоминать мне про моё происхождение, Ваше Величество. Я — русская Императрица, и, клянусь Богом Всемогущим, я знаю, как мне надлежит исполнять свой монарший долг. Если у Вас всё, Ваше Величество, позвольте нам продолжить... Поверьте, что у меня на сегодня запланировано слишком много важных дел, чтобы я могла себе позволить бесполезные препирательства.
Мария Фёдоровна выговорилась и, видя, что поддержки от присутствующих не получит, резко развернулась и пошла к двери. Вдогонку она услышала едкие и насмешливые слова Александры Фёдоровны:
— Гессен, конечно, мал, никто не спорит с этим... Но я и Данию с трудом могу найти на карте...
Не в силах сдерживать эмоции, Мария Фёдоровна громко хлопнула дверью и ушла. Александра Фёдоровна обратилась к канцлеру:
— Николай Павлович! Я прошу Вас выяснить, коим образом Её Величество могла вот так зайти сюда в то время, когда проходит заседание Комитета Государственной Обороны. Кто и почему её пропустил...
— Ваше Императорское Величество, но ведь это вдовствующая Императрица... Ни дворцовая охрана, ни часовые, никто не может её остановить... Её положение при дворе такого, что она пользуется дос—
тупом во все помещения!
— Николай Павлович! Порядок в государстве должен поддерживаться неукоснительно, невзирая на лица. Если сегодня сюда беспрепятственно вошла Её Величество, то есть ли гарантия, что завтра сюда так же легко не зайдёт бомбист? Передайте генералу Черевину моё неудовольствие.
Канцлер сразу не нашёлся, что ответить, а Императрица уже перешла к финляндским делам. Она потребовала, чтобы армия была готова восстановить порядок в Великом Княжестве, и чтобы как можно скорее так называемый финляндский Сейм прекратил свою незаконную деятельность.
В конце концов члены Комитета Государственной Обороны единогласно высказались за применение военной силы в случае, ежели финны не одумаются и попытаются устроить беспорядки. Александра Фёдоровна утвердила постановление Комитета, написав в журнале заседаний: "Быть по сему".
Глава 25
В тот же день, получив по телеграфу приказ из Петербурга, финляндский генерал-губернатор генерал от кавалерии Шереметев ввёл на территории Великого Княжества положение усиленной охраны, что давало ему право издавать обязательные постановления по предметам, относящимся к предупреждению нарушения порядка и безопасности, воспрещать всякие народные, общественные и частные собрания, делать распоряжения о закрытии торговых и промышленных заведений, воспрещать отдельным личностям пребывание в объявленных на положении об усиленной охране местностях.
Генерал-губернатор закрыл все финские газеты, а в "Финляндских ведомостях" был опубликован его циркуляр начальникам губерний, в котором разъяснялось, что январский Манифест не посягает на права финляндского народа, а лишь упорядочивает взаимоотношения между Великим Княжеством и Империей.
Одновременно была начата массовая чистка финской полиции. По—
сле выхода январского манифеста многие чины финской полиции демонстративно подали в отставку. Другие были уволены после того, как заявили, что поддерживают "законный Сейм" и "финляндскую конституцию". По согласованию с министром внутренних дел генерал-губернатор заменил более половины полицейских чинов. Новые полицейские были набраны исключительно из русских. Такое массовое "пополнение" финской полиции буквально обескровило петербургскую полицию.
Новых полицейских чинов даже не успели переодеть, и жители Гельсингфорса с удивлением смотрели на появившихся на улицах новых городовых в русских шинелях, у которых на мерлушковых шапках почему-то были прикреплены металлические никелированные бляхи не с привычной финляндской короной, а с российским императорским скипетром поверх двух опрокинутых якорей.
Финляндский жандармский дивизион прибыл в Гельсингфорс уже 22-го января. Он был сформирован буквально за два дня, и если 1-й эскадрон был взят из Санкт-Петербургского дивизиона, то второй был сформирован исключительно из солдат-добровольцев гвардейской кавалерии, прослуживших уже не менее года.
Появление жандармов на улицах финляндской столицы было встречено местными жителями враждебно, но это не смущало командира дивизиона подполковника Орлова, который первым в новое царствование получил флигель-адъютантские аксельбанты и всячески старался оправдать доверие.
* * *
В день прибытия жандармского дивизиона в Гельсингфорс финляндский генерал-губернатор созвал во дворце совещание. За длинным дубовым столом, покрытым зелёным сукном, собрались финляндские губернаторы и сенаторы.
Особняком держались прибывшие из Петербурга статс-секретарь Ден и его товарищ Прокопе. Генералы и офицеры Финляндского военного округа сели отдельно, в креслах у стены, под часами.
Шереметев стремительно вошёл, поздоровался с собравшимися и занял место во главе стола. Его тёмно-синяя черкеска и шёлковый алый бешмет с генеральским галуном по воротнику гармонировали с кавказским кинжалом в богато инструктированных ножнах и пышными усами, напоминая о временах войны с Шамилем.
— Господа, я собрал вас для того, чтобы в Великом Княжестве снова воцарился мир и покой, — начал речь генерал-губернатор. — Государыня приказала мне незамедлительно прекратить деятельность лиц, самовольно собравшихся на Ридар-гатан. К моему стыду, там оказался даже русский генерал. Да-да, господа, я говорю о генерале Шаумане, который самым преступным образом покинул свой пост и примкнул к самозванцам. Жандармы уже доложили мне, что генерал Шауман произносит в стенах Рыцарского дома самые непозволительные речь, фактически призывая к неповиновению властям.
— Прошу прощения, Ваше Высокопревосходительство, — не совсем вежливо перебил генерал-губернатора сенатор Тудер, — но каким образом жандармы могли оказаться на заседании Сейма?
— Карл Иванович! Побойтесь Бога, — воскликнул Шереметев. — Про какой Сейм Вы говорите? Государыня Сейм не созывала, и те лица, которые там собрались самовольно, пусть там даже имеются бывшие депутаты, не могут рассматриваться, как Сейм. Это самозванцы. Бунтовщики, если хотите.
— Ваше Высокопревосходительство! После того, как Её Величество издала манифест, который коренным образом нарушает основные финляндские законы...
— Вы забываетесь! — вскрикнул Шереметев. — Не сметь в моём присутствии произносить такие речи! Я русский генерал, а Вы — русский офицер. У меня есть Высочайший приказ и я его исполню, чего бы мне это не стоило. И потому я убедительно прошу всех присутствующих, у кого есть такая возможность, передать этим самозванцам, что если к завтрашнему утру они не очистят Рыцарский дом, я прикажу солдатам и жандармам просто вышвырнуть их.
Медленно поднялся с места вице-председатель Судебного департамента барон Пальмен, 84-летний седовласый старик в старомодном фраке с двумя орденскими звёздами.
— Ваше Высокопревосходительство, — обратился старик к Шереметеву, — финские законы считают преступником любого, кто посягнёт на работу Сейма и кто попытается воспрепятствовать депутатам в их работе.
— Полноте Вам, барон! Финские законы? Нет больше никаких финских законов. Хватит уже прятаться за установления шведского короля! Давно пора привыкнуть к тому, что Финляндия — неотъемлемая часть Российской Империи! И вы будете жить по российским законам.
— Но как же те обещания о неприкосновенности финских законов, которые были даны в своё время Блаженной Памяти Императором Александром? — спросил сенатор Нюберг.
— Карл Августович! С той поры много воды утекло. А ежели Вам так хочется поиграть в воспоминания, то я снова напомню, что особенных финских законов никогда и не существовало. Это были шведские законы, — довольно ответил Шереметев, поправляя свои роскошные усы. — Или Вы хотите уверить меня, что "Sveriges Rikes Allmanna Lag" было принято не шведским риксдагом?
— Но если депутаты Сейма не подчинятся требованиям Вашего Высокопревосходительства? Что тогда Вы намерены делать?
— Это не мои требования, Карл Августович! Это Высочайший приказ! Ни я, ни Вы, никто не смеет его обсуждать. Завтра ровно в восемь утра я прикажу разогнать это сборище.
— Вы готовы применить насилие, Ваше Высокопревосходительство? — спросил Тудер.
— Да, Карл Иванович, насилие. У меня не остаётся иного выхода, если благоразумие не возьмёт верх. Я обязан исполнить Высочайший приказ. Слава Богу, я никогда не был ослушником Высочайшей воли!
Генерал Ернефельт, хмурый бородач, ведавший в Сенате делами войскового управления, тихо сказал:
— Депутаты Сейма призовут на помощь народ, чтобы защитить свои законные права. Не будут же солдаты стрелять в безоружных...
— Бунт будет подавлен, в случае его возникновения, любыми средствами! — так же тихо, но твёрдо ответил Шереметев. — Вам напомнить про расстрел студенческих беспорядков в Петербурге?
— Да что же это такое! — вскочил со своего кресла барон фон Тройль. — Я хочу напомнить всем, господа, что мы в Финляндии, а не в России! Здесь не Кавказ и не Туркестан, где вы могли сжигать селения и убивать мирных обывателей! Здесь — Европа! И единственное, что нас связывает с Россией, это то, что русские цари занимают престол Великого Княжества!
Фон Тройль был готов говорить долго, не выбирая выражений, но страстную речь сенатора прервал помощник генерал-губернатора генерал Гончаров. Старый кавказский служака грохнул кулаком по столу, да так, что пузатый графин с водой мелко задрожал.
— Это я хочу Вам напомнить, барон, что Россия там, куда ступил сапог русского солдата! — сказал он. — Вы напомнили про Кавказ? Да, русский солдат победил Шамиля. А ещё Бонапарта и Фридриха Великого, и короля шведского! И я никому не советую тут, в Финляндии, устраивать возмущения. А если господа сенаторы не желают исполнять Высочайшие повеления, то в России имеется и Сибирь. Все лица, которые будут препятствовать действиям законной власти, будут в административном порядке высланы за пределы Великого Княжества.
— Но это немыслимо, — дрожащим голосом сказал барон Пальмен. — Нет никаких законных оснований для таких шагов. Я хочу заметить, что закрытие финляндских газет — это уже превышение власти... И всякое нарушение финских законов вызовет крайнее возмущение народа...
— Вы ошибаетесь, барон. Сегодня Государыня утвердила положение Комитета министров о введении на территории Великого Княжества Финляндского положения чрезвычайной охраны. И поэтому возмутители спокойствия будут предаваться военному суду, — постучал Шереметев по столу двумя согнутыми пальцами. — С лишением всех чинов и наград... Говорят, что канцлер граф Игнатьев планирует заселять Сибирь... Мне бы очень не хотелось, господа, чтобы переселение началось с финляндцев.
В кабинете воцарилась тишина. Тихо вошедший чиновник передал Тудеру какую-то записку. Прочитав её, сенатор встал и заявил:
— Господа! Как мне стало известно, из Петербурга в Финляндию выступили гвардейские полки. Они идут подавлять наши права и свободу. Поэтому дальнейшее сотрудничество с канцелярией генерал-губернатора я считаю невозможным. Я призываю сенаторов немедленно отбыть в Сенат.
Тудер стремительно вышел из кабинета. Вслед за ним организованно вышли все финляндские сенаторы.
* * *
Утром 23-го января на Ридар-гатан стал собираться народ. Красное кирпичное здание Рыцарского дома, в котором обосновались депутаты самозваного Сейма, было оцеплено стрелками 1-го Финляндского полка. Полковник Алексеев приказал солдатам никого не допускать в здание.
Ближе к восьми часам к зданию подошло два десятка констеблей — чинов финской полиции. Одетые в двубортные тёмносиние пальто, в касках с белой звездой, на которой отчеканен городской герб Гельсингфорса, они напоминали своим видом лондонских "бобби". Возглавлявший констеблей комиссар, выделявшийся погонами из серебряного плетёного жгута, подошёл к полковнику Алексееву. Небрежно откозыряв и неразборчиво назвав свою фамилию, комиссар начал что-то быстро говорить по-фински.
— Да говорите же по-русски, чёрт бы вас побрал! — возмутился полковник. — Вы подданный русской царицы, а не шведского короля!
Финн запнулся, покраснел от злобы, но затем нехотя перешёл на ломанный русский:
— По приказанию сенатора Энеберга я взять Сейм под охрана! Прошу допуск моих людей в здание!
— По приказу Его Высокопревосходительства генерал-губернатора вся полиция Гельсингфорса подчинена временному коменданту города, а не сенатору Энебергу. У меня нет никаких приказаний по вашему поводу, — спокойно ответил Алексеев. — Извините!
Комиссар, видя непреклонность русского полковника, тихо выругался на финском и отошёл в сторону.
Гулкий цокот копыт по мостовой известил о прибытии жандармского эскадрона. Жандармы в длиннополых шинелях, в мерлушковым драгунках с белыми волосяными султанами, прибыли под командой подполковника Орлова.
Спешившись, Орлов подошёл к командиру стрелков, доложил о прибытии и поинтересовался, что здесь делает финская полиция. Алексеев не успел ответить. Его внимание привлёк важный господин в чёрном пальто и цилиндре, который вышел из подъехавшей кареты и быстрыми шагами направлялся к полковнику.
— Я сенатор Финляндского Сената Энеберг! По какому праву Вы не допускаете в здание финскую полицию? — надменно обратился важный господин к Алексееву.
— Во-первых, господин сенатор, воспитанные люди, прежде всего, здороваются. Во-вторых, у меня есть приказ взять здание под охрану и никого туда не допускать. Я достаточно ясно выражаюсь?
— Это произвол, полковник! Вы ответите за это! Я начальник Гражданской экспедиции, а это всё равно, что министр внутренних дел в России!
— Я выполняю приказ моего начальства, господин сенатор, — твёрдо ответил Алексеев. — Вам прекрасно известно о Высочайшем повелении, так зачем же устраивать представление?
— Вы не имеете права препятствовать действиям финской полиции! Вы находитесь на территории Великого Княжества Финляндского и ваша царица не имеет права... Она узурпировала власть в России, но здесь она не вольна...
Договорить Энеберг не успел. Стоявший рядом Орлов схватил сенатора за лацкан пальто и притянул к себе.
— Послушай, ты, чухна белоглазая! — злобно процедил он сквозь зубы. — Ты находишься на территории Российской Империи! И ты будешь отвечать по русским законам! Я сейчас просто пристрелю тебя на месте за оскорбление Высочайшего Имени! Вы мне ещё за смерть Государя ответите, мерзавцы!
Рослый стройный красавец с обаятельной светской улыбкой и никогда не смеющимися ледяными глазами одним своим видом внушал финнам ужас. Красивое матовое лицо Орлова исказилось от гнева. Его рука потянулась к крышке кобуры, пальцы уже царапали кнопку. Но потом подполковник опомнился.
— Вахмистр! — крикнул Орлов в сторону. — Возьми троих людей и отвези этого пархатого субчика к коменданту! Головой за него отвечаешь!
Два подоспевших жандарма ловко подхватили под руки побледневшего Энеберга и уволокли его. Орлов нервно закурил папиросу.
— Извините, Константин Михайлович, — обратился он к Алексееву. — Не сдержался.
— Да полноте, Александр Афиногенович! Сенатор чуть штаны не намочил от страха... Поделом ему, чухонцу этакому. Вы хорошо знали Государя? — тихо спросил Алексеев после небольшой паузы.
— Мы вместе служили в Лейб-Гвардии Гусарском полку... Мы тогда относились к нему не как к Цесаревичу, а как к полковому товарищу. И он отвечал нам тем же. А эти сволочи его убили... Покойный Ваня Воронцов-Дашков тоже был моим товарищем. И теперь этот вонючий чухонец смеет мне что-то говорить про Государыню! Я потому и согласился в жандармы перейти, чтобы давить всю эту нерусскую революционную сволочь... Вы ведь не думаете, что я стал жандармом ради флигель-адъютантских аксельбантов...
— Мне понятна Ваша мотивация, Александр Афиногенович. И я искренне уважаю Ваш выбор, — ответил полковник. — Но уже восемь часов, пора начинать.
— Слушаюсь, господин полковник! — козырнул Орлов и подал протяжную команду. — Первый полуэскадрон! Спешиться!
Зазвенели стремена. Жандармы спешивались, передавая лошадей коноводам, и строились перед крыльцом. Орлов ещё раз проинструктировал их, что и как следует делать. А напоследок сказал:
— В помещении могут быть лица, одетые в русскую военную форму. Никому не тушеваться, выбросить всех из здания, невзирая на лица и чины! А если кто будет артачиться — разрешаю хорошенько дать в рыло им, по-русски! Даже если он будет в генеральском мундире! Государыня всё простит! Там засели бунтовщики и наш долг — поскорее их разогнать!
Жандармы ответили раскатистым смехом, после чего двинулись к дверям Рыцарского дома. Через несколько минут они начали выводить на улицу холёных господ во фраках и пиджачных парах. Эксцессов не было. Но вот два дюжих жандарма выволокли на улицу человека в военном сюртуке с серебряным аксельбантом. На левом плече был виден генеральский погон, на правом погон был оборван и висел на честном слове.
Полковник Алексеев, узнав в задержанном генерала Шаумана, приказал накинуть на него шинель, но того уже перехватили финские констебли и бережно повели к карете. В это время на крыльце появились жандармы, которые на руках выносили почтенного субъекта с клинообразной седой бородой и усами. Обыватели узнали Леопольда Мехелина и стали кричать:
— HДvetkДД! HДvetkДД!
Под эти возмущённые крики незадачливый ландмаршал полетел в снег.
Буквально через двадцать минут здание Рыцарского дома было очищено и взято под охрану. Никого задерживать не стали, оказавшиеся на холодной улице депутаты, чьи пальто и шубы остались в здании, спешили поскорее убраться.
К вечеру в Гельсингфорс стали прибывать эшелоны с частями 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Семёновский полк выгрузился в столице. Гвардейские егеря поехали дальше, в Улеаборг. Измайловский полк отправился в Николайстад. Преображенский полк двумя ба—
тальонами должен был занять Або, а двумя — Тавастгус.
37-я пехотная дивизия также была переброшена по железной до-роге из Петербурга, заняв Куопио, Санкт-Михель, Выборг и Вильманстранд. Гвардейские стрелки выдвинулись следом.
Из Петербурга спешно вышли в конном строю в поход на Финляндию Лейб-Гвардии Казачий и Лейб-Гвардии Атаманский полки.
Глава 26
Утром следующего дня на Сенатской площади Гельсингфорса собралась огромная толпа. Более двух тысяч человек, среди которых было довольно много студентов и чиновников. Среди цивильных пальто и шуб густо мелькала форма финской полиции. Над манифестантами развевались десятки флагов, бело-синие финские и сине-жёлтые шведские. Некоторые демонстранты держали в руках наспех изготовленные транспаранты с надписями "VenДjДn sika! Tule Moskova!" и "Kei-sarinna Alexandra! Seuraavan pommi — sinulle!"
Вышедшие к демонстрантам мятежные сенаторы призвали "всех свободных финнов" до конца сопротивляться посягательству на финляндскую конституцию. Генерал Ернефельт привёл на площадь своего зятя, композитора Яна Сибелиуса, который пытался что-то играть на скрипке, но крики возбуждённой толпы заглушили его музыку.
На Сенатскую площадь был направлен жандармский дивизион. Туда же выехал начальник штаба Финляндского военного округа генерал барон Каульбарс. Он обратился к митингующим и предложил прекратить нарушать закон и разойтись. В ответ раздались оскорбления и свист. В жандармов полетели камни и пустые бутылки. Барон Каульбарс приказал командиру дивизиона приступить к разгону толпы.
Орлов не стал мешкать, и конные жандармы двинулись рысью на толпу. Финны, многие из которых были пьяны, оказали яростное сопротивление. Они пытались стащить жандармов с лошадей, чтобы в толпе расправиться с ними. В ход пошли древки знамён и транспарантов, ножи и трости. Неожиданно на площади прогремело несколько револьверных выстрелов. Флигель-адъютант Орлов, раненый в грудь и лицо, упал с коня. Ещё два жандарма были убиты.
2-й эскадрон Финляндского дивизиона был набран из добровольцев гвардейской кавалерии, которым не так давно пришлось усмирять студенческие беспорядки в Петербурге. Увидев, что финны начали стрельбу, кто-то из жандармов 2-го эскадрона крикнул: "Они с пистолями! Руби их, ребята!" Несколько минут на Сенатской площади шло побоище. Жандармы безжалостно рубили демонстрантов, стараясь достать тех, в чьих руках были транспаранты или флаги. На площади осталось несколько десятков трупов. Среди них труп сенатора генерала Ернефельта и его зятя Яна Сибелиуса. Остальные бунтовщики бежали, давя друг друга, пытаясь избежать копыт жандармских коней.
О произошедшем генерал-губернатор Шереметев незамедлительно телеграфировал Императрице и графу Игнатьеву. Здание Финляндского Сената было взято под охрану. Занятия в Императорском Александровском университете в Гельсингфорсе прекращались.
Полиция и жандармы пытались провести аресты финских политиков и общественных деятелей, настроенных явно враждебно, но большинство их уже успело скрыться.
Тем временем к начальнику финских войск генералу барону Рамзаю обратилась делегация, которую возглавляли сенаторы барон Моландер и Игнациус. Они просили генерала дать приказ финским войскам выступить на защиту граждан Финляндии, а также выдать финляндским гражданам оружие. Барон Рамзай, напомнив ходатаям, что он финский гражданин, но русский генерал, дававший присягу Государыне, немедленно арестовал делегацию и отправил арестованных в Свеаборгскую крепость.
* * *
Утром 24-го января генерал-губернатор Шереметев и прибывший в Гельсингфорс Великий Князь Константин Константинович встретились в здании Финляндского Сената статс-секретарём Деном. Генерал Ден пытался взять на себя миссию миротворца и просил освободить из Свеаборгской крепости арестованных финляндских сенаторов и общественных деятелей, уверяя, что после этого беспорядки прекратятся.
Присутствовавший во время разговора барон Рамзай резко перебил Дена и заявил, что сам он финляндский гражданин, но он русский генерал, он присягал Императрице, и потому он законно арестовал людей, которые призывали к вооружённому мятежу.
Разговор окончился безрезультатно. Когда Шереметев и Великий Князь уже выходили из Сената, к ним подошёл высокий светловолосый человек лет двадцати. Остановившись, он крикнул Шереметеву:
— Получи, русская собака, за моего отца и за Финляндию!
Не дав никому опомниться, практически одновременно, нападавший выхватил из-под пальто револьвер "Webley-Green" и дважды выстрелил в генерал-губернатора. Великий Князь не дал сделать третьего выстрела, ударив по руке с револьвером, а подоспевший генерал Рамзай, человек богатырского телосложений и необычайной силы, скрутил стрелявшего.
Генерал-губернатор был смертельно ранен. Две пули 455-го калибра разворотили живот, и через сорок минут Шереметев умер.
Задержанный злоумышленник оказался Евгением Шауманом, сыном мятежного начальника Вазаской губернии. Убийца был заключён в Свеаборгскую крепость.
Великий Князь Константин Константинович телеграфировал в Петербург о произошедшем, после чего Императрицей ему было поручено временно принять на себя обязанности финляндского генерал-губернатора и командующего войсками округа.
Слух об убийстве генерала Шереметева пронёсся по Гельсингфорсу молнией и вызвал ликование. "Январский манифест", разгон Сейма, побоище у Сената, аресты, всё это озлобило финнов, и они не могли сдержать радость, узнав о злодеянии Шаумана.
Не прошло и часа, как на Рыночной площади около генерал-губер-наторского дворца стала собираться огромная толпа. Мужчины, женщины, дети. Портреты Императора Александра Первого и Александра Второго. Снова финские и шведские флаги. И снова многочисленные транспаранты с оскорбительными надписями.
Дворец был оцеплен двумя ротами Лейб-Гвардии Семёновского полка. Его командир генерал Пенский, увидев собирающуюся толпу, доложил Константину Константиновичу и приказал поднять по тревоге и вызвать ко дворцу дополнительные силы.
Великий Князь Константин Константинович собрал совещание. Помощник командующего генерал Гончаров был краток. Если толпа попытается пойти на штурм дворца, то придётся стрелять.
Финские офицеры колебались. Нюландский губернатор генерал Палин вызвался пойти к толпе и выяснить, чего они хотят. Через десять минут он вернулся.
— Ваше Императорское Высочество! Толпа требует освободить всех арестованных из Свеаборга, — доложил он Великому Князю. — Они настроены весьма и весьма решительно, многие пьяны и готовы идти на штурм...
— Но ведь это решительно невозможно, — неуверенно ответил Константин Константинович. — Степан Осипович, — обратился он к Гончарову, — неужели придётся стрелять? Ведь там же безоружные... Там много женщин и детей... Боюсь, что мы не только совершим великий грех смертоубийства, но и навлечём на себя ненависть и осуждение всей Европы...
— Ваше Императорское Высочество! Если эта толпа прорвёт цепь, то она захватит не только дворец, но и Вас вместе со мною. Я отвечаю перед Богом и Государыней и за Вас и за каждого солдата! Вы ведь не желаете попасть в руки разъярённой толпы, Ваше Высочество...
Константин Константинович стыдливо покраснел.
В кабинет вошёл полковник Де-Понт и доложил Великому Князю, что он с трудом добрался до дворца, так как на улицах Гельсингфорса начали возводить баррикады. Оружейный магазин разграблен толпой. Неизвестные пытались предлагать солдатам Лейб-Гвардии Финского батальона перейти на сторону мятежников, или хотя бы продать винтовки и патроны.
Генерал Пенский получил приказ стрелять только в том случае, если толпа попытается ворваться во дворец.
Он пошёл к солдатам, и в это время толпа, как будто по какому-то знаку пошла ко дворцу со стороны рынка. Пенский приказал дать первый залп поверх голов. Но это только возбудило толпу, которая не остановилась и ускорила шаг. Но после второго "Пли!" залп ударил в толпу и демонстранты стали падать на землю. Семёновцы стреляли метко, и каждая пуля находила в густой толпе жертву. После третьего залпа толпа стала убегать, оставляя на мостовой трупы и раненых. Началась давка. Пользуясь паникой, генерал Пенский приказал одной роте наступать и очистить Рыночную площадь. Демонстранты разбегались, давя друг друга, а за ними шли семёновцы, которые таким образом очистили площадь за десять минут.
* * *
Нерешительный Великий Князь Константин Константинович растерялся, не зная, что ему делать дальше. Русские войска стояли гарнизонами в губернских городах, в то время как финны стали не только проводить массовые митинги, но и собирать оружие и формировать боевые отряды. Во главе этих отрядов стоял генерал Шауман, который собрал вокруг себя два десятка офицеров Финских войск, принявшихся обучать мятежников военному делу. То там, то здесь начались нападения на русские войска с цель завладения оружием.
27-го января в Гельсингфорс прибыл новый генерал-губернатор Финляндии генерал Пётр Тимофеевич Перлик, который перед этим должен был ехать в Минск для командования армейским корпусом. Взяв власть в свои руки, ознакомившись с обстановкой, старый кавказский офицер пришёл к выводу, что медлить нельзя, ибо промедле-ние лишь усиливает силы мятежников.
По его приказу финские войска были разоружены и находились в казармах под охраной русских частей. Генерал Рамзай начал объезжать стрелковые батальоны, чтобы удержать солдат от участия в мятеже.
В Вильманстранде генерал Гриппенберг предотвратил мятеж в Финском драгунском полку, но больше десятка офицеров и около пятидесяти солдат всё-таки сумели сбежать и примкнуть к мятежникам.
Новый командующий решил начать уничтожение мятежа с Гельсингфорса. В изданном им приказе, который во множестве экземпляров был расклеен на стенах гельсингфорсских зданий, войскам и полиции предписывалось прекратить беспорядки, действовать самым решительным образом, не жалея патронов и не давая холостых залпов. Этот знаменитый приказ генерала Перлика потом нашёл самый живой отклик в европейских газетах.
Уже утром 29-го января русские войска начали наступление для уничтожения финских боевых отрядов и разрушения уличных баррикад. Жестокие бои вспыхивали то там, то здесь. Несколько баррикад оказались неприступными и генерал Перлик приказал выкатывать на прямую наводку пушки Финляндского артиллерийского полка. Щитов на пушках не было, и артиллеристы несли ощутимые потери от финских пуль, но баррикады были разрушены.
К утру 30-го января всё было кончено. Финские боевые отряды были рассеяны и мятежный Гельсингфорс был покорён. В плен попал раненый генерал Шауман.
В течение следующей недели контроль был восстановлен над всеми крупными населенными пунктами Финляндии.
Отдельные вооружённые шайки встречались ещё больше месяца. Вооружённых мятежников отлавливали и отправляли за решётку, а чаще всего — просто стреляли при задержании. Казаки-атаманцы, которые потеряли от финских пуль двух офицеров, единогласно приняли решение: "Чухну в плен не брать!" Захваченных с оружием в руках мятежников они никуда не передавали, а рубили на месте. Знавшие об
этом офицеры смотрели на подобную жестокость сквозь пальцы.
По всей Финляндии стихийно начались массовые забастовки. Так, как заводы и фабрики были финские, а промышленники и забастовщики — финнами, то генерал-губернатор Перлик собрал хозяев предприятий, которым объявил, что вмешиваться в забастовки и заставлять рабочих выйти на работу он не собирается. Разве что рабочие начнут устраивать беспорядки на улицах или предприятиях, или же сами промышленники обратятся за помощью к русским властям.
Каких-либо экономических требований забастовщики не выдвигали, и после того, как промышленники, понесшие убытки от простоя, нашли с рабочими общий язык, заводы и фабрики заработали в прежнем режиме.
* * *
За участие в мятеже и беспорядках было арестовано больше трёх тысяч человек. Военный суд приговорил к казни через повешение девяносто одного человека, среди которых был генерал Шауман и его сын-убийца. Аналогичное наказание получили иные вожди мятежа, среди которых оказались сенаторы Энеберг и Тудер, профессор Мехелин. Александра Фёдоровна отказалась помиловать мятежников, оставив без рассмотрения многочисленные ходатайства, и все приговорённые были повешены в Свеаборгской крепости.
За активное участие в мятеже финские сенаторы Нюберг, барон Пальмен, барон Моландер, барон фон Тройль, Игнациус, губернаторы Мальгрен, Споре и Бэм отправились на каторгу.
На каторгу же отправилось более двух десятков финских врачей, которые оказывали медицинскую помощь раненым мятежникам, и не сообщали об этом полиции.
Срочно созданные военно-полевые суды работали, не покладая рук. Ещё не успевали высохнуть чернила на протоколе судебного заседания, как конвоиры приводили нового подсудимого. Всех финнов, получивших огнестрельные ранения, военные суды априори считали мятежниками. Рассмотрение дел в отношении таких лиц занимало не более десяти минут.
Точно так же суды относились к финнам, у которых было обнаружено хоть какое-то огнестрельное оружие. Прячешь винтовку или пистолет? Значит ты мятежник.
Лондонские, стокгольмские и копенгагенские газеты не уставали печатать гневные статьи, проклинающие "русскую средневековую инквизицию", а тем временем отдельным постановлением Комитета министров было принято решение о выселении из пределов Великого Княжества Финляндского всех лиц, сочувствующих мятежу и проявивших нелояльность самодержавию, либо подозреваемых в таковом. Сибирские губернии получили много новых жителей, выдержанных, культурных и образованных, а на опустевших финских хуторах, конфискованных в доход русской казны, появились первые русские переселенцы. Обычно это были отставные унтер-офицеры...
Глава 27
В Сергиевском дворце проходило заседание Комитета Государственной Обороны. Граф Игнатьев излагал своё видение корейской проблемы. Он сообщил присутствующим, что два дня назад, 30-го января корейский ван вместе с наследником престола сумел сбежать из японского плена и перебраться в русскую дипломатическую миссию в Сеуле. Консул Вебер вызвал из Чемульпо десантную роту с крейсера "Адмирал Корнилов", которая немедленно прибыла в Сеул для защиты здания миссии. Сразу же по прибытии в миссию, ван отдал приказ казнить министров-изменников. Приказ был выполнен незамедлительно — премьер-министр и два других министра были убиты на улице средь бела дня и их головы были выставлены на обочине дороги, другие три министра сумели сбежать в Японию. Под охраной русских штыков на территории русской миссии король сформировал новое правительство, большей частью из сторонников сближения с Россией.
Канцлер закашлялся, выпил воды, и продолжил:
— Итак, господа, сложившаяся обстановка заставляет нас действовать скоро. Россия должна оказать поддержку королю Кореи. Отказывать ему или оставаться в бездействии в ответ на высказываемые к России предпочтение и доверие казалось бы не только нежелательным, но даже опасным для нашего положения. России, безусловно, необходим свободный в течение круглого года порт в Корее. Военное столкновение между Россией и Японией является неизбежным, ибо отречение Японии от притязаний на Корею представляется невероятным. Потому Государыня повелела принять меры для упрочнения нашего влияния в Корее и для окончательного вытеснения японцев из пределов полуострова. Самые решительные меры, господа, даже если это приведёт к войне.
Последние слова канцлера прозвучали очень жёстко. Начальник Главного штаба генерал Лобко воспользовался паузой и спросил канцлера:
— Насколько далеко, Ваше Высокопревосходительство, мы можем зайти в поддержке Кореи?
— Корейский король обратился к Государыне, прося защиты и покровительства. — Граф Игнатьев достал из кожаной папки лист бумаги. — Он прямо пишет, что осознаёт "необходимость руководствоваться во всех важных государственных делах Советами и указаниями одной России", а потому желает, чтобы русское правительство "вверило роль руководителя и наставника корейских министров какому-либо доверенному лицу, которое в качестве главного советника кабинета присутствовало бы при всех его заседаниях и направляло бы деятельность корейских сановников на путь справедливости и разумного прогресса". Особенно необходимы советы в области финансовой политики и правильной организации военного дела, и он желал бы "образовать у себя надёжный и хорошо обученный корпус войск численностью на первое время до трёх тысяч человек".
— Фактически, корейский король желает установления протектората со стороны России, — сказал Великий Князь Сергей Александрович. — Радоваться этому или же огорчаться, затрудняюсь сказать.
— Да, Ваше Императорское Высочество, — согласился канцлер. — Корейский ван просит соединить нашу сибирскую телеграфную линию с корейской. Просит отправить в Корею русских инструкторов для организации кавалерийских и сапёрных частей, а также устройства военного оркестра и налаживания интендантской и ветеринарной службы. Особо ставит вопрос о назначении русских советников: в качестве личного советника вана, советника кабинета министров по административным и политическим вопросам и советника по вопросам железнодорожного строительства и разработки горных приисков. Таким образом, Россия имеет возможность взять под контроль и самого короля и его министров. Говоря о возвращении во дворец, ван просит, чтобы и там его охраняли русские войска, пока не будет создана корейская гвардия.
— Но как на всё это отреагирует Япония? — поинтересовался генерал-адмирал Алексей Александрович. — Японцы давно привыкли к тому, что Корея — это их исконная вотчина.
— Именно так, Ваше Императорское Высочество, — ответил канцлер. — Наша задача в том и состоит, чтобы заставить японцев думать иначе. Именно сейчас, когда Япония ещё не имеет мощной армии и флота. Через несколько лет нам придётся иметь дело с совершенно иной Японией. Или же нам придётся отказаться от наших интересов в Корее, хотя Ваше Высочество заинтересовано получить незамерзающий порт для русского флота...
Военный министр поправил пенсне и заговорил:
— Господа! На совещании шестого января мы обсуждали вопрос усиления наших войск на Дальнем Востоке. Я могу с уверенностью сказать, что после претворения планов в жизнь, Россия сможет противостоять Японии. Всё это можно провести в ближайшие несколько месяцев.
— Александр Казимирович! Имеется ли армия у корейцев? — поинтересовался канцлер.
— По различным оценкам, Николай Павлович, корейцы имеют больше десяти батальонов весьма плохого качества. В самом Сеуле расквартировано пять батальонов, в провинциях же находится ещё восемь батальонов. Наш новый военный агент в Сеуле полковник Стрельбицкий сообщает, что новообученных солдат, с которыми занимались японские офицеры, 2400 человек, а старых, прошедших военную школу у китайцев, немцев и американцев, 1600 человек. Ухода за оружием практически не существует. Строевая служба производится весьма редко, офицеры не занимаются с нижними чинами. Внутренний порядок совершенно отсутствует, всякий живёт, как хочет. Дисциплина проявляется в очень слабой степени, при офицере, в строю и на часах курят, разговаривают и уходят, бросив ружья. Разумеется, что артиллерии у них не имеется, как и инженеров и нормального интендантства.
— Сколько войск может выставить Корея при благоприятном раскладе? То есть при наличии вооружения, амуниции, обмундирования?
— Учитывая, что население составляет от двенадцати до пятнадцати миллионов, то можно говорить даже о стотысячной армии. Но для этого нужны финансовые возможности, а денег у корейского вана на сегодня нет. Приличных винтовок нет, нормальных артиллерийских орудий нет!
— Корейцы уже просят у нас в долг три миллиона иен, чтобы погасить займ, сделанный у японцев в марте 1895 года, — сказал канцлер.
— Всем нужны русские деньги, — недовольно пробурчал Великий Князь Алексей Александрович. — И корейские макаки — туда же.
— По поручению консула полковник Карнеев, находящийся в Сеуле, составил записку, — продолжил канцлер. — Карнеев предлагает на первое время обучить три батальона пехоты, батарею полевых и батарею горных орудий, и полуэскадрон кавалерии, которые стали бы ядром для дальнейшего развития и организации корейской армии. Для обучения пехоты предполагается отправить в Корею: трёх капитанов, трёх поручиков, 12 фельдфебелей, 24 унтер-офицера и трёх горнистов; для обучения артиллерии — одного капитана из окончивших курс артиллерийской академии, двух подпоручиков (одного в полевую, второго — в горную батарею), четырёх фейерверкеров, четырёх наводчиков, одного трубача и одного кузнеца. Кроме того, для создания в будущем инженерной части — командировать одного инженера-капитана и двух унтер-офицеров, а для устройства военно-медицинской и санитарной частей — одного военного врача с двумя фельдшерами — медицинским и ветеринарным. Всего предлагается направить 64 человека. Расходы, связанные с посылкой в Корею инструкторов, немного превышают в течение пяти лет 200 тысяч рублей серебром.
Великий Князь Сергей Александрович заговорил о финансовой стороне дела. Если Россия сейчас фактически ввяжется в противоборство с Японией, то ей придётся взять на себя финансовые обязательства и оплачивать создание корейской армии. Боевая ценность корейских солдат весьма сомнительна, о чём свидетельствуют обстоятельства убийства королевы, когда корейские гвардейцы трусливо бежали и допустили убийц во дворец. Практически армии в Корее не существует, ибо те несколько батальонов, которые существуют, без артиллерии, без обозов, без медицинского и инженерного обеспечения, не способны вести боевые действия. Так стоит ли тратить деньги русской казны на корейскую армию, если их можно потратить на усиление русской армии на Дальнем Востоке?
Генерал-адмирал подхватил слова младшего брата:
— Тратить деньги на корейских макак? А что мы получим взамен? Мой флот каждый гривенный считает, а тут предлагают подарить корейцам миллионы. А на какие шиши содержать русский флот? Мало того, что мы уже вбухали кучу денег в ненужную никому Абиссинию, так теперь ещё и узкоглазых макак прикажете кормить...
Великий Князь Александр Михайлович не преминул воспользоваться ситуацией.
— По большому счёту, господа, ряд наших кораблей можно смело вывести из состава флота без нанесения ущерба оному. — Голос Великого Князя звучал ехидно и даже вызывающе. — Какой смысл тратить казённые деньги на содержание броненосцев береговой обороны, которым исполнилось по тридцать лет? Вооружённых допотопными орудиями... Я очень сомневаюсь, что "Первенец" или "Опыт" смогут остановить германские броненосцы, не говоря уже о таком грозном противнике, как Royal Navy.
Генерал-адмирал насупился, его лицо налилось кровью. Казалось, что вот-вот Алексея Александровича хватит удар.
— Судостроительная программа Высочайше утверждена, — сказал он, едва сдерживая гнев. — И мы не вправе теперь обсуждать её.
— Я и не говорю о судостроительной программе, — едко отозвался Александр Михайлович. — Я говорю лишь о тех плавающих раритетах, место которым в музее, а они, увы, числятся в составе флота ради поддержания числа вымпелов и создания командных должностей.
Адмиралы Ломен и Дубасов довольно переглянулись. Канцлер, видя, что обстановка накаляется, вмешался в возникшую великокняжескую перепалку.
— Ваше Императорское Высочество! — обратился он к генерал-адмиралу. — Я могу ответить на Ваш вопрос относительно того, зачем нам лезть в Корею и что мы получим взамен. Тут уже говорилось о необходимости приобрести незамерзающий порт для нашего флота. Но дело даже не в этом, и не в природных богатствах Кореи, таких, как золото или медь. Дело в том, что Россия может или усилить своё влияние на Дальнем Востоке или же полностью его потерять. Я хорошо знаю азиатов, Ваше Высочество, и поверьте, что достаточно одного нашего опрометчивого шага, чтобы корейцы от нас отвернулись. Король слаб и подвержен влиянию своих сановников. И если Россия не окажет ему помощь и поддержку, то такую помощь и поддержку он получит от японцев, или англичан.
— Я уже предлагал разделить Корею с японцами. Им — юг, нам — север, — ответил генерал-адмирал.
— На первый взгляд это было бы верное решение... Но только на первый. Сейчас мы для корейцев выступаем в роли избавителей от японского наступления. А вот если мы поделим Корею, то превратимся в глазах корейцев в таких же захватчиков, как и японцы. И ещё... Японский хищник уже попробовал вкус крови. Попытка захватить юг Маньчжурии — прямое тому доказательство. На первых порах они могут и согласиться на раздел Кореи, но пройдёт несколько лет, Япония усилит свою военную мощь и тогда потребует от нас уже и север Кореи.
Сергей Александрович встал с кресла, задумчиво почесал переносицу:
— Николай Павлович! Предлагаете затравить японского волчонка, пока он не стал матёрым зверем?
— Да, Ваше Высочество! Думаю, что Александр Казимирович меня
поддержит.
Военный министр подтвердил, что в настоящее время Главным штабом разработаны предложения по усилению русской армии на Дальнем Востоке, которые он будет просить утвердить. Что же касается оказания помощи Корее, то Россия, таким образом, может решить не только вопросы политические, но и вопросы оборонительные. До тех пор, пока Сибирская железная дорога не введена в строй, и пока программа переселения на Дальний Восток только разрабатывается, остаётся проблема отмобилизования. И потому для России будет выгодно создать и обучить корейские войска, которые смогут оказать поддержку русской армии.
— Предлагаете использовать корейских макак против японских макак? — ехидно поинтересовался генерал-адмирал.
— Ваше Императорское Высочество! Не вижу ничего постыдного в том, чтобы использовать заграничный опыт. Британия и Франция уже давно и весьма успешно используют туземцев для службы в колониальных частях. Чем корейцы хуже аннамитских или сенегальских стрелков? Корейские солдаты, обученные русскими офицерами, под русским же контролем могут быть весьма полезны. В конце концов, почему проливать кровь должны русские? У нас и так туземные народы освобождены от воинской повинности, а вся её тяжесть возложена на русское население.
— То есть Вы предлагаете удовлетворить просьбу вана и направить в Корею наших инструкторов и охранный отряд? — спросил Сергей Александрович.
— Да, Ваше Императорское Высочество, считаю возможным и необходимым направить инструкторов в количестве, предложенном полковником Карнеевым. Мы могли бы передать Корее примерно пятьдесят-семьдесят тысяч винтовок Бердана, патроны, старые картечницы, снаряжение. Всё то, что пылится на складах. Что же касается охранного отряда, то я категорически против того, чтобы русские солдаты охраняли короля Кореи. Зачем нам излишние обвинения в том, что король находится в русском плену?
— То есть Вы против отправки охранного отряда? Но где гарантия, что японцы не посмеют снова предпринять нападение?
— Ваше Высочество, я не против отправки отряда. Я против того, чтобы отряд этот состоял на русской службе. — Пузыревский хитро ус—
мехнулся. — Но что мешает корейскому вану нанять на службу русских подданных? Уверен, что найдутся русские офицеры, которые
готовы подать в отставку и перейти на службу к вану...
Канцлер вмешался в разговор:
— Вы хотите использовать опыт создания Болгарского земского войска? Я полностью согласен с таким подходом, но есть одно "но"... Мне абсолютно не нравятся предлагаемые масштабы и длительность подготовки корейской армии. Господа! Ну что ж нам мелочиться? Командировать шестьдесят четыре человека — это курам на смех!
— Вы предлагаете увеличить число инструкторов? — тихо спросил Сергей Александрович.
Канцлер вскочил с кресла и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину.
— Господа! Мы собрались здесь решать вопросы, от которых зависят судьбы нашей Империи. Но при этом, прошу прощения, рассуждаем, как мелкие лавочники, которые торгуются за полушку...
Генерал-адмирал недовольно что-то буркнул, а граф Игнатьев продолжал:
— Я приказал составить справку по земскому войску Болгарии, и хорошо помню, что на каждую пехотную роту полагалось двенадцать унтер-офицеров, один горнист и на каждую пехотную дружину по два сапёрных унтер-офицера. А на каждую батарею полагалось десять фейерверкеров и бомбардиров. И это при том, что болгары прекрасно понимают по-русски. А мы хотим, чтобы четыре унтера обучили корейскую роту... Но нам ведь нужна корейская армия, которая сможет не только шагать на плацу! Потому я предлагаю направить в Корею наших инструкторов, исходя из болгарских норм. Далее, крайне необходимо создать не только несколько батальонов, но артиллерийские парки, мастерские, склады, лазареты! Нужно нормальное военное училище и кадетский корпус! Нужна корейская фельдшерская школа! А главное — это подобрать таких русских офицеров, которые смогут сделать из корейских рекрутов настоящих русских солдат! Я считаю, что русские офицеры должны быть не только в строевых частях, но и в корейском военном министерстве. А ещё там нужны русские купцы, русские врачи, русские телеграфисты, техники и инженеры. Японцы уже заняли там свою нишу. Японцев в Корее, по моим сведениям, около двадцати тысяч. Чтобы преодолеть их влияние, России придётся на—
править не шестьдесят четыре человека, а гораздо больше.
Сергей Александрович обратился к военному министру:
— Александр Казимирович! У Вас есть достойный кандидат на должность помощника военного министра Кореи?
— Есть, Ваше Высочество! Генерального Штаба капитан Грулёв. Блестящий офицер, служил на Дальнем Востоке. Провёл экспедицию по Сунгари. Я буквально два дня назад ознакомился с его прошением, он очень хочет служить, но вся беда в его происхождении. Он — выкрест.
— Жид — в Генеральном Штабе? Почему он ещё не уволен? Гнать в три шеи, — вспылил Сергей Александрович.
— Ваше Императорское Высочество! Пока я военный министр, я сам знаю, кто у меня жид, а кто не жид, — тихо, но твёрдо ответил Пузыревский. — Грех было бы не воспользоваться ситуацией. Грулёв будет уволен в отставку из русской армии, но он может поступить в армию корейскую. У нас не так много толковых офицеров-генштабистов, чтобы разбрасываться ими.
— Не молод ли чином Грулёв, Ваше Высокопревосходительство? — усомнился Дубасов, обращаясь к графу Игнатьеву.
— Да почему же молод? Мы почему то привыкли к тому, что ответственное дело можно поручать только престарелым генералам. Раз Александр Казимирович рекомендует его, пусть дерзает. И политически это будет правильно, ибо никто не сможет предъявить России претензии, что мы посылаем в Корею своих офицеров. Всем известно, что все евреи уволены у нас со службы.
Долго молчавший министр финансов Плеске попросил слово. Педант и аккуратист, он выделялся среди присутствующей военной братии не только обширной лысиной, но и серым штатским пиджаком.
Министр по привычке начал перечислять финансовые потребности Империи, жалуясь на нехватку средств. Обрисовав общее состояние финансов, он перешёл к Корее. Плеске говорил обстоятельно, иногда заглядывая в лежащую перед ним бумажку. Главная мысль заключалась в том, что ежели Россия желает закрепиться в Корее надолго, то Россия должна не только вкладывать в деньги, но и получать прибыль из Кореи. России необходимо не только получить порт для своего военного флота, но и получить концессии на разработку природных богатств Кореи, заняться сооружением железных дорог, которых там практически ещё нет. Нужен Русско-Корейский банк, который будет контролировать финансы Кореи. Нужны русские помощники у всех корейских министров, которые бы направляли всю деятельность. При этом помнить о проблемах Сибири и Дальнего Востока, где по сей день нет промышленности, нет учебных заведений. Развитие русских окраин невозможно без надёжного транспортного сообщения, а строительство Великого Сибирского пути тормозится, как природными условиями, так и нехваткой рабочей силы.
После длительного обсуждения было принято два постановления Комитета Государственной Обороны, которые должны быть отправлены Императрице для утверждения. Первое постановление касалось усиления русской армии на Дальнем Востоке. Члены Комитета практически единогласно поддержали предложенные Главным Штабом мероприятия.
Пехота Приамурского военного округа к 31-му декабря 1896 года должна была включать 24 Восточно-Сибирских стрелковых полка по два батальона. При этом роты этих полков надлежит содержать в 80 рядов, т.е. в 160 человек. В военное время эти полки могли быть развёрнуты в 3-батальонные, для чего в местах дислокации должно иметь запасы вооружения, снаряжения и обмундирования.
Стрелковые полки сводились в шесть Восточно-Сибирских стрелковых бригад, которые в военное время становились дивизиями.
В Приамурском округе надлежало сформировать три Сибирских армейских корпуса по две стрелковые бригады, по одной Восточно-Сибирской артиллерийской бригаде и одному Восточно-Сибирскому сапёрному батальону, для чего дополнительно формировалась артиллерийская бригада и два сапёрных батальона.
Формировались четыре Сибирские резервные бригады (одна в Омском, одна в Иркутском, две в Приамурском округе) по 4 резервных батальона. Для этих бригад надлежало сформировать четыре резервных артиллерийских дивизиона.
Для обороны острова Сахалин создавалась резервная бригада в составе батальонов: Александровского, Корсаковского, Дуйского, Тымовского. Бригаде придавались две лёгкие и одна горная батареи.
Для Владивостока создавалась крепостная бригада в составе четырёх пехотных полков по два батальона.
Для усиления войск Дальнего Востока надлежало сформировать в Варшавском, Виленском, Киевском, Одесском и Петербургском военных округах двадцать маршевых батальонов, которые морским путём отправить во Владивосток.
При пополнении войск Омского, Иркутского и Приамурского военных округов новобранцами предпочтение отныне отдавалось тем рекрутам, которые выскажут желание по окончанию службы поселиться в Сибири и на Дальнем Востоке.
Усиливалась горная артиллерий Приамурского округа. Заново создавался Восточно-Сибирский горный артиллерийский полк, в тридцать шесть горных пушек Барановского.
Существенно увеличивалась численность казачьих войск Дальнего Востока. Отныне штат Забайкальского войска: мирное время — 4 конных полка, 4 пеших батальона, 2 конные батареи; военное время — 12 конных полков (2 бригады и 2 дивизии), 12 пеших батальонов (3 бригады), 6 конных батарей.
Штат Амурского войска: мирное время — 1 конный полк, 1 пеший батальон; военное время — 3 конных полков, 2 пеших батальона, 1 конная батарея.
Штат Уссурийского войска: мирное время — 1 конный дивизион, 1 пеший батальон; военное время — 1 конный полк, 1 конный дивизион, 2 пеших батальона.
Для усиления казачьих войск предполагалось провести переселение желающих казаков с Дона и Кубани, а также приписывать к казачьему сословию демобилизованных нижних чинов, желающих поселиться на Дальнем Востоке.
Вводилась воинская повинность для бурятов и тунгусов, что существенно усиливало конницу. Два Бурятских конных полка размещались в Иркутском округе, а другие два полка — в Приамурском округе. Тунгусский конный полк должен был дислоцироваться в Приморской области.
Особое внимание уделялось материальному обеспечению войск. В Хабаровске создавался окружной арсенал и артиллерийские мастерские. А для создания неприкосновенных запасов предусматривалось создание военных баз в Иркутске, Чите, Благовещенске, Хабаровске,
Никольске, Владивостоке, Николаевске, на Сахалине.
Второе постановление Комитета Государственной Обороны предла—
гало Императрице меры относительно Кореи.
Предлагалось согласиться на просьбу корейского вана и принять Корею под протекторат Российской Империи, заключив договор о военном союзе.
Для поддержания корейских властей направлялись русские советники, которые должны были контролировать деятельность как отдельных министерств, так и всего корейского правительства в целом... Хорошо изучивший Дальний Восток князь Ухтомский направлялся в Корею личным советником короля. Уволенный с русской службы капитан Грулёв должен был стать корейским генералом, чтобы руководить формированием новой армии. Чиновнику Министерства финансов Алексееву поручалось руководить финансами Кореи и её таможней.
Для обучения корейской армии направлялось 65 офицеров и 250 унтер-офицеров под командованием полковника Путяты.
Для охраны корейского короля формировался батальон из русских солдат-добровольцев. При этом батальон должен быть обмундирован в корейские мундиры.
Корейскому королю передавалось в дар оружие, боеприпасы и амуниция согласно спискам, подготовленным Военным министерством.
Россия давала Корее кредит на три миллиона иен, при этом заключив договора на концессию природных богатств. Предлагалось заняться постройкой в Корее железной дороги и новой телеграфной линии, чтобы избавиться от японской зависимости.
Силами России в Корее надлежало создать четыре госпиталя,
фельдшерскую школу, два военно-ремесленных училища, артиллерийские мастерские, а ещё военное училище и кадетский корпус.
Русско-Корейский банк, Русско-Корейская торговая компания и Русско-Корейская промышленная компания создавались русским правительством с привлечением частного капитала.
Морское ведомство должно было озаботиться устройством незамерзающего военного порта в одной из гаваней Кореи и постройкой Адмиралтейского завода во Владивостоке.
Главное решение — предполагалось создание самостоятельного Флота Тихого океана, в который должны были войти лучшие корабли с Балтики, что делало Дальний Восток огромной крепостью.
Глава 28
Военная реформа рождалась в муках.
На момент назначения на должность военного министра генералу Пузыревскому исполнилось только пятьдесят лет. Участник двух войн, блестящий генштабист, профессор академии Генерального Штаба, военный писатель и бывший преподаватель покойного царя Николая Александровича в бытность того Цесаревичем.
Служба в строю, преподавание в стенах Николаевской академии Генерального Штаба в сочетании с боевым опытом сделали из Пузыревского незаурядного генерала. Всегда стремившийся убедить собеседника, он привлекал не только блеском изложения, но и свежестью научного содержания. Оригинальный тон речи, блиставшей умом, сочетался с изящною простотою, с живыми характеристиками, меткими оценками и производил огромное впечатление на слушателей.
Выступая против "вечных и безусловных" принципов военного искусства, проповедовавшихся многими русскими генералами, Пузыревский рассматривал развитие военного искусства как закономерный исторический процесс, обусловленный факторами общественной жизни.
Противник всякой рутины, он сразу же столкнулся с престарелыми генералами, которые нашли себе тёплое пристанище в Военном Совете, в различных штабах и управлениях, комитетах и канцеляриях.
Сформировавшиеся, как личности, в далёкие времена Николая Первого, получившие боевой опыт в Крымскую войну, престарелые генералы были обузой для русской армии. Члены Военного Совета, генералы в окружных управлениях, корпусные командиры — в основном это были старики, которым уже за семьдесят лет, а то и старше.
Читая списки генералов, Пузыревский недоумевал, зачем же держать на службе тех, кто физически уже не способен приносить пользу русской армии. Ведь многие генералы, числясь в Военном Совете, давно перестали посещать его заседания. Военный Совет, который должен был принимать все судьбоносные решения в армии под председательством военного министра, состоял из дряхлых стариков. Да, старые боевые генералы, заслуженные... Куча наград и ранений...
Вот член Военного Совета с 1879 года генерал от кавалерии Пётр Николаевич Волков. Рождения 1817 года. При этом он лишь командовал уланским полком, а потом, с 1864 по 1879 год, состоял при генерал-инспекторе кавалерии.
Генерал от инфантерии Владимир Савич Семека, 1816 года рождения. Член Военного Совета с 1879 года. Герой Крымской войны...
Старшим по времени назначения в Совет и председательствующим в отсутствие военного министра был генерал от артиллерии Орест Павлович Резвой, 1811 года рождения. Член Военного Совета с 1871 года, когда-то храбрый офицер и замечательный работник, он полностью оглох и во время заседаний не слышал решительно ничего, а когда нужно было голосовать, то вопросы ему писали карандашом на бумаге и передавали ему через стол!
Генерал от инфантерии светлейший князь Григорий Леванович Дадиан, 1814 года. Состоит для особых поручения при командующем войсками Кавказского военного округа. Какие поручения может исполнять этот старец в свои 82 года?
Генерал от артиллерии Леонид Петрович Софиано, товарищ генерал-фельдцейхмейстера, т.е. начальник Главного артиллерийского управления. В 1896 году ему 76 лет!!!
Генерал от артиллерии Пётр Александрович Башилов, 1819 года рождения. Состоит для поручений при генерал-фельдцейхмейстере. Но при этом он и совещательный член Артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления, т.е. он имеет право обсуждать, какие пушки принимать на вооружение, а какие не принимать...
Командир 6-го армейского корпуса генерал от кавалерии Алексей Петрович Кульгачев. Герой Кавказской и Крымской войн. Но ему уже 71 год!!! Как он поведёт корпус в бой против японцев или нем—
цев?
А вот член Александровского комитета о раненых генерал от ар-тиллерии Александр Александрович Фадеев, 1811 года рождения.
Инженер-генерал Пётр Григорьевич Андреев, преподаватель фортификации Николаевской инженерной академии. 1812 года рождения...
Вот почему военный министр изначально поставил себе задачу ввести для генералов и офицеров возрастной ценз, т.е. законодательно ограничить возраст, до которого генералы и офицеры могу состоять на военной службе.
Канцелярия Военного министерства по поручению Пузыревского подготовила проект "Временных правил о предельном возрастном цензе для состоящих на службе генералов, штаб— и обер-офицеров". Эти правила предусматривали, что предельный возраст нахождения на военной службе для капитанов — 52 года, для подполковников и полковников — 58 лет, для командира отдельной части — 58 лет, начальника дивизии — 63 и командира корпуса — 67 лет. Военный министр, ознакомившись с проектом, синим карандашом внёс свои коррективы. Капитан — 45 лет, подполковник — 50 лет, полковник — 53 года, генерал-майор — 56 лет, начальник дивизии — 60 лет, командир корпуса и командующий войсками военного округа — 65 лет. После 65 лет состоять на военной службе возможно лишь тем генералам, которые имеют должности вне Военного министерства (состоят в Государственном Совете, к примеру). Фельдмаршалы с военной службы не увольняются.
Вести о том, что военный министр собирается коренным образом менять существующие порядки, взбудоражили многих генералов, которые подлежали увольнению в отставку. Числясь на военной службе по 50-60 лет, они не могли понять, как же теперь можно отправить их в отставку. Привыкшие служить, точнее, числиться на службе, "до гробовой доски", генералы восприняли инициативу Пузыревского как личное оскорбление.
Но военный министр был непреклонен. Он убеждал Императрицу, что многолетняя служба уволенных будет достойно вознаграждена, чином, мундиром и пенсией, а увольнение престарелых генералов принесёт большую пользу армии. Немощи и болезни, ослабление умственных способностей, всё это приводило к тому, что генералы отставали от действительной жизни и судили обо всём по своим воспоминаниям о временах, давно минувших.
Императрица, выслушав авторитетные мнения Великого Князя Сергея Александровича и графа Игнатьева, согласилась с доводами во-енного министра.
Что касаемо Военного Совета, то Пузыревский предложил установить его численность в 15 человек. А по должности в Совет должны входить начальники главных управлений и генерал-инспекторы.
Александровский комитет о раненых отныне должен был состоять из 10 членов. Для них была сделана поблажка, они могли служить до 70 лет. Чтобы не обижать заслуженных старцев, Пузыревский предложил членов Александровского комитета не увольнять скопом, а просто не назначать новых, пока их не останется 10 человек.
Правила о предельном цензе были рассмотрены на заседании Комитетом Государственной Обороны и затем утверждены Императрицей. Началась невиданная до того ротация генералов и офицеров. Выслужившие срок увольнялись в отставку, а их места занимали молодые.
Но если введение возрастного ценза ударило только по престарелым генералам, то вторая инициатива военного министра задевала интересы всего мужского населения России. Устав о воинской повинности 1874 года не устраивал Пузыревского, ибо он практически полностью освобождал от военной службы образованный класс.
"Льготы по образованию" заключались в отсрочке призыва, в уменьшении сроков прохождения службы и пребывания в запасе и в освобождении от воинской службы.
Всем воспитанникам учебных заведений закон предоставлял отсрочку различной продолжительности. И если воспитанникам гимназий — до достижения ими 22-летнего возраста, то для обучающихся в университетах — до 27-летнего возраста.
Молодые люди, уже получившие образование, могли поступать на службу "вольноопределяющихся". Для этого достаточно было окончить шесть классов гимназии или реального училища, не говоря уже об университете. Срок службы составляет только один год, и в той части, которую изберёт сам "вольноопределяющийся".
Полностью освобождались от службы в мирное время врачи, аптекари и ветеринары, пансионеры Императорской академии художеств, преподаватели и воспитатели учебных заведений. Таким образом, медики и ветеринары, которые в военное время подлежали призыву, не получали никакой военной подготовки, а чтобы получить освобожде—
ние от военной службы, достаточно было стать сельским учителем.
В Уставе 1874 года было сказано, что "Защита Престола и Отече-
ства есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население без различия состояний подлежит воинской повинности". Но при этом основная тяжесть военной службы падала на русское население, ибо полное освобождение от воинской службы предоставлялось всему инородческому населению Туркестана, Кавказа, Сибири, Астраханской губернии, Тургайской, Уральской, Акмолинской, Семипалатинской и Семиреченской областей, а равно самоедам, обитающим в Архангельской губернии.
Пузыревский видел свою задачу в том, чтобы образованный класс стал основой для формирования корпуса офицеров запаса, а для этого необходимо было, чтобы выпускники учебных заведений получили соответствующую подготовку в строю.
Кроме того, военным министров ставился вопрос о привлечении на военную службу инородцев, что было поддержано канцлером.
Межведомственное совещание, проведённое в феврале 1896 года, подготовило доклад Императрице, в котором были даны оценки инородческому населению России. Считалось, что киргизы Западной Сибири и Степного края, узбеки, таджики, каракалпаки полностью не пригодны для военной службы из-за слабого физического здоровья, плохого знания русского языка и неразвитых умственных способностей.
Что же касается туркменов, бурят, тунгусов, калмыков, аджарцев, абхазов, осетин, совещание пришло к выводу, что они вполне готовы к тому, чтобы нести военную службу.
Мнения относительно чеченцев, черкесов, кабардинцев, ингушей и дагестанцев разделились. Некоторые считали, что горцы политически ненадёжны и потому не следует давать им в руки оружие и обучать военному делу. Однако Пузыревский и граф Воронцов-Дашков убедили участников совещания, что подавляющее большинство кавказских горцев — природные воины, отлично владеющие оружием, и потому пребывание их в строевых частях русской армии даст выход их воинственной энергии.
Новый Устав о воинской повинности изначально был отправлен на рассмотрение в Государственный Совет и под нажимом графа Игнатьева проголосован 13-го февраля.
Отныне призывной возраст снижался с 21 года до 19 лет. Такая мера была мотивирована тем, что в русской деревне к 21 году многие из призывников уже успевали обзавестись семьями, что было нежелательным для службы.
Срок действительной службы в армии был определён для пехоты и пешей артиллерии — три года. После чего солдат переводился в запас 1-го разряда, в котором состоял до 31 года, а затем в запас 2-го разряда — до 39 лет. После 39 лет солдаты запаса зачислялись в ополчение, в котором состояли до 43 лет.
Для кавалерии, конной артиллерии, инженерных частей срок действительной службы был четыре года. Для флота — пять лет.
Полностью от воинской службы освобождались лишь священнослужители (христианские и мусульманские) и некоторые церковные служители.
Лица с высшим образованием служили два года. Они могли поступить на службу и добровольно в качестве вольноопределяющихся, на два года, после чего должны были держать экзамен на чин прапорщика запаса.
Лица со средним образованием служили три года, но могли поступить на службу вольноопределяющимся и были допущены к сдаче экзамена на чин прапорщика запаса.
Вольноопределяющиеся могли поступать на службу по достижению 16 лет (до 19 лет с письменного согласия родителей).
Поступающие в гвардию и кавалерию обязаны были содержать себя на собственные средства, т.е. обмундирование и снаряжение приобреталось либо шилось на собственные средства, а за питание вносились деньги в полковую казну. Кавалеристы же приходили в полк с собственным строевым конём и форменным седлом, что весьма существенно должно было улучшить конский состав. В других родах оружия можно было содержать себя за свой счет добровольно.
На два года призывались лица, имеющие степень доктора медицины или лекаря, магистра ветеринарных наук или фармации или же ветеринара. При этом первые шесть месяцев они несли службу нижними чинами, после чего производились в подпрапорщики. Через год они получали первый классный чин. Это вызвало возмущение в медицинской среде, т.к. до того степень доктора медицины или магистра ветеринарных наук автоматически делала её обладателя титулярным советником, т.е. давала чин 9-го класса, которому в армии соответствовал чин штабс-капитана.
Освобождались от действительной службы в мирное время и зачислялись в запас флота шкиперы и штурманы дальнего или каботажного плавания, инженер-механики, управляющие судовой машиной и состоящие в соответствующих должностях на мореходных торговых судах, плавающих под русским флагом, а также лоцманы и лоцманские ученики.
Отсрочки предоставлялись студентам высших учебных заведений (до окончания учебы, но только до 25 лет), а также по семейным обстоятельствам (единственный кормилец в семье).
Что же касается представителей искусства, то воспитанникам Императорской Академии художеств, Московского училища живописи, ваяния и зодчества, Санкт-Петербургской и Московской консерваторий, которые имели особые дарования, могли предоставляться отсрочки до достижения 28-летнего возраста. Но отсрочки эти могли предоставляться в каждом случае исключительно по Высочайшему повелению, т.е. с соизволения Императрицы.
Новый Устав содержал много весьма неожиданных и неприятных для русского общества новшеств.
Вводилось понятие "военно-рабочей повинности". Уставом было предусмотрено, что лица, которые по мотивам веры не желают нести воинскую службу с оружием в руках, отбывают военно-рабочую повинность в рядах военно-рабочих частей. Также военно-рабочую повинность должны были отбывать лица, которые были по состоянию не годны для строевой службы в армии в мирное время. Особо было отмечено, что иудеи и выкресты, освобождённые от воинской повинности, несут военно-рабочую повинность и призываются исключительно в ряды военно-рабочих частей. Срок службы в военно-рабочих частях был установлен в 4 года.
Трудоспособные бродяги и нищие могли добровольно поступить на службу в военно-рабочие батальоны. Уволиться же они могли только после того, как могли доказать командованию, что не только имеют достаточные средства для самостоятельного проживания, но и своим прилежным поведением доказали полное исправление.
В военно-рабочих частях телесные наказания устанавливались в виде дисциплинарного взыскания к военным рабочим. Ротные командиры получили право назначать до тридцати ударов, батальонные командиры — до пятидесяти, бригадные — до ста.
Введение военно-рабочей повинности было личной инициативой графа Игнатьева. Канцлер, у которого было очень много грандиозных планов, связанных со строительством, пожелал иметь в своих руках организованную рабочую силу, подчинённую военной дисциплине, надеясь, что эта мера значительно удешевит и ускорит строительство. Уж слишком жадными были все эти подрядчики, привыкшие наживаться за счёт казны и заламывавшие немыслимые расценки за любую работу. Теперь же строительством важнейших государственных объектов, будь то железная дорога или же крепостные укрепления, солдатские казармы или военный завод, должны были заниматься люди в погонах.
Воинскую повинность, либо военно-рабочую повинность, отныне было обязано отбывать и туземное население Туркестана, Кавказа, Сибири и Дальнего Востока, что значительно облегчало положение русского населения, которое до той поры фактически было единственным защитником Отечества. И это было справедливо.
* * *
Принятие Устава о воинской повинности 1896 года имело неожиданное продолжение. Вслед за этим были внесены существенные изменения в ряд законодательных актов, касающихся гражданской службы, а также дворянских и земских выборов. Лица, не прошедшие действительной военной службы, отныне не могли не только претендовать на должности государственной службы, но были лишены права выдвигать свои кандидатуры на дворянских выборах или же на выборах в земские учреждения.
Граф Игнатьев, довольно усмехаясь в свои пышные усы, во время заседания Государственного Совета пояснил, что он лишь берёт пример с просвещённой Европы, где для кандидата на выборную или гражданскую должность наличие чина офицера запаса является непременным обязательством. Почему же Россия должна быть в этом отношении хуже?
Если в гражданской службе нововведение это касалось лишь тех, кто вновь поступал, то в дворянских собраниях и земских учреждениях сразу же после опубликования закона все не служившие были вынуж—
дены покинуть свои должности.
Взвыли интеллигенты, презиравшие всякую военную службу. Взвыли купцы, считавшие, что они всё могут купить за свои барыши. Взвыли дворяне, привыкшие за последнее столетие лишь пользоваться своими правами, но явно не желающие нести какие-либо обязанности по отношению к Империи.
* * *
13-го февраля 1896 года состоялось внеочередное заседание Комитета Государственной Обороны. Оно было созвано по требованию военного министра Пузыревского и министра внутренних дел графа Воронцова-Дашкова.
Военный министр ознакомил присутствующих с цифрами. Он сообщил, сколько солдат русской армии ежедневно отвлекается для несения самых различных нарядов, не связанных с военной службой.
Войска обязаны были выставлять караулы для охраны банков и казначейств, тюрем и контор, почтово-телеграфных отделений и станций. Войска должны были охранять железные дороги. Войска несли наряды по усилению полиции, а кое-где нижние чины ставились на улицах в помощь городовым или вместо них.
Любое скопление народа, связанное с государственными торжествами, или в дни празднования Святой Пасхи и Рождественских святок, служило поводом для того, чтобы гражданские власти прибегали к помощи армии. А ещё войска принимали участие в облавах, тушили лесные пожары, обеспечивали топографические партии и охрану арестантов.
Всё это приводило к тому, что войска выполняли полицейские функции вместо того, чтобы заниматься боевой учёбой. Это при том, что большинство рот пехоты содержались в 48 рядов, при этом огромное число людей отвлечены в наряды и командировки. Доходило до смешного. Ежедневный наряд, выделявшийся для гражданских ведомств, превышал численность нижних чинов, задействованных в караулах, охранявших военные объекты.
В связи с этим военный министр напомнил о существовавшем до 1864 года Отдельном корпусе внутренней стражи, на частях которого в
своё время лежали обязанности по содержанию караулов и несению местной внутренней службы. Внутренняя стража ловила беглых преступников и дезертиров, преследовала разбойников и усмиряла неповиновение, охраняла порядок на ярмарках и празднествах, конвоировала арестантов и оказывала помощь при пожарах и розливах рек.
Особенный акцент Пузыревский сделал на недавнем финском мятеже. Да, армия сумела довольно быстро подавить мятеж. Но если бы такой мятеж случился в военное время, когда армия находится на театре боевых действий и занята войной с внешним врагом? И вообще, было бы полезно освободить армию от полицейских функций, так как это отвлекает от боевой учёбы. Так почему бы не сформировать внутреннюю стражу заново, либо как отдельный корпус, подчинённый министру внутренних дел, либо же земскую стражу в подчинение губернских властей, по образцу Закавказья и Царства Польского?
Начальник Главного Штаба Лобко поддержал своего министра, сказав, что было бы целесообразно сократить численность армии и сформировать взамен стражу из нижних чинов обязательной службы, комплектуемую через военное ведомство.
Граф Воронцов-Дашков, понимая, что в случае появления в его подчинении корпуса внутренней стражи он уже не сможет обращаться в военное ведомство с просьбами о выделении войск, решил схитрить и предложил создать внутреннюю стражу, но подчинить её военному министру, мотивируя это тем, что чины корпуса будут числиться на военной службе. Но Пузыревский, давно съевший собаку в таких делах, умело парировал выпад, указав на то, что чины Отдельного корпуса жандармов состоят на военной службе, но сам корпус подчинён министру внутренних дел.
Точку зрения военного министра поддержал приглашённый на заседание Комитета Главный инспектор по пересылке арестантов генерал Левицкий. Он долго и обстоятельно рассказывал о двойственности своего положения и подчинения конвойной стражи. Как Главный инспектор по пересылке арестантов он подчинён непосредственно начальнику Главного тюремного управления Министерства юстиции, при этом он заведует Этапно-пересыльной частью Главного штаба, то есть имеет двух начальников. Точно так же конвойная стража одновременно подчинена и Главному тюремному управлению и Главному штабу, что вынуждает зачастую преодолевать многие межве-домственные недоразумения. Поэтому было бы правильным передать конвойную стражу и Этапно-пересыльную часть из Военного министерства в подчинение министру внутренних дел, чтобы создать единую стройную систему.
После длительного обсуждения было принято постановление Комитета Государственной Обороны, согласно которому считалось необходимым освободить Военное министерство от выполнения обязанностей, не связанных с защитой Отечества от внешнего врага. Для этого Комитет считал возможным передать конвойную стражу и Этапно-пересыльную часть в полное ведение министра внутренних дел, а также разработать проект положения об Отдельном корпусе внутренней стражи, который должен был комплектоваться по призыву через Военное министерство, но находиться в подчинении МВД. На постановлении рукой Императрицы было начертано: "Быть по сему. Александра".
Глава 29
Дальневосточная программа писалась на колене, на ходу. Прекрасно понимая, что у семи нянек дитя обычно бывает без глаза, а десяток рьяных министров способен загубить на корню любое начинание, канцлер сформировал в своей личной канцелярии группу из нескольких доверенных исполнителей, которым и было поручено проанализировать состояние дел на Дальнем Востоке.
Управляющему делами Комитета министров Куломзину было поручено собрать воедино все сведения и разработать предложения, направленные на усиление позиций России на восточных окраинах.
Куломзин, человек деятельный, в котором сочетался научный подход к делу с природной русской сметкой, уже давно изучал крестьянский вопрос и проблемы переселения. Под его руководством составлялись статистические своды по сельскому населению Европейской России, и в результате длительной работы был создан "Свод статистических материалов, касающихся экономического положения сельского населения Европейской России". Красной нитью этого документа была мысль о наличии в Европейской части избыточного крестьянского населения. Слишком мало земли и слишком много людей, желающих на ней работать.
Поэтому, став у руля дальневосточных дел, Куломзин получил возможность преобразовывать Дальний Восток и разрешить критическую ситуацию в Европейской России. По его предложению был создан особый Дальневосточный комитет, номинальным председателем которого стал Великий Князь Михаил Александрович. Вице-председателем комитета стал канцлер граф Игнатьев, но вся практическая работа была возложена на статс-секретаря Куломзина.
Дальневосточный комитет был задуман, как совещательный орган для преодоления ведомственной разобщённости, который должен был разработать программу развития и заселения земель Дальнего Востока, а потом контролировать её реализацию.
В состав комитета вошли представители практически всех министерств, что было связано с необходимостью разрешать целый комплекс проблем, начиная от переселения крестьян и снабжения их сельскохозяйственным инвентарём, заканчивая строительством новых заводов и фабрик. Была предусмотрена возможность привлечения к работе комитета частных лиц, представителей купечества и промышленников.
Причина создания комитета — военная слабость России на Дальнем Востоке. Слишком лакомым куском были русские дальневосточные земли для американцев и японцев. Необъятные лесные массивы, почти совсем неразведанные недра земли, огромные размеры добычи золота, пушного зверя и рыбы, всё это привлекало чужеземных авантюристов.
Пользуясь тем, что Охотское и Берингово моря, побережья Чукотки и Камчатки, практически не охранялись, к русским берегам направлялись многочисленные американские и японские торговые и промысловые шхуны. Особую наглость проявляли звёздно-полосатые янки. Они вылавливали лосося, хищнически истребляли моржей, сивучей, морских котиков. Американские китобои стали охотиться за китами только для того, чтобы взять у них ус и амбру, а вся китовая туша уходила в океанскую свалку. Количество иностранных китобойных судов значительно сократилось, а вот вред, приносимый ими промысловым богатствам, значительно увеличился.
На бескрайнем русском побережье, и даже в глубине глухой тайги, и в тундре, как грибы тёплым летом после дождя, вырастали иностранные торговые склады и базы. Всё это — нагло, самовольно, без ведома российских властей. Владельцы этих факторий занимались лесными разработками, вывозили шкуры и меха, мясо и мамонтовую кость. В обмен на моржовые клыки и песцовый мех чукчи и гольды, тунгусы и камчадалы получали разбавленные водой ром и виски, стеклянные побрякушки и дешёвые ситцы.
Следом за купцами и промышленниками потянулись американские гидрологические и метеорологические экспедиции. В русских горах и тайге застучали молотки иностранных геологов. Вкусив запах безнаказанности и вседозволенности, эти вороватые авантюристы привезли в Америку мысль о том, что неплохо бы вытеснить россиян с Камчатки, Чукотки, Охотского побережья. А уже следом за американцами нагло разинули рот на русские богатства и подданные микадо.
Сибирская флотилия не справлялась с браконьерами, её три канонерские лодки демонстрировали российское военное присутствие в Китае и Корее, а четыре миноносца охраняли Владивосток. Пограничной стражи на Дальнем Востоке не было вообще.
Содержать же крупные морские силы было затруднительно, ибо на Дальнем Востоке отсутствовала необходимая база. Единственным судоремонтным предприятием было Механическое заведение Владивостокского порта, которое работало ещё в полукустарных условиях. Первый и единственный плавучий док появился во Владивостоке в 1891 году, а строительство первого сухого дока было только начато. Первый портовый ледокол появился во Владивостоке лишь в 1895 году, и тогда же в Сучане начал работу первый каменноугольный рудник.
В 1894 году командование пограничной стражи предложило создать три новые пограничные бригады: Уссурийскую, Южно-Уссурийскую и Тихоокеанскую, для прикрытия побережья Тихого океана. Эти бригады должны были взять под охрану участки границ протяжением 5817 вёрст, но министр финансов Витте сослался на отсутствие финансов, и проект был зарублен на корню.
И вот теперь, после решения Комитета Государственной Обороны
создать новый Флот Тихого океана, правительству нужно было думать о заселении Дальнего Востока и превращении его в надёжный форпост. Необходимо было построить новые города и посёлки, заводы и фабрики, доки и мастерские, которые не только бы обеспечили занятость переселенцев, но и могли бы выпускать продукцию военного назначения. Выполнение этой задачи существенно затруднялось отсутствием надёжного транспортного сообщения с Дальним Востоком. Великий Сибирский рельсовый путь только строился, и темпы строительства явно не удовлетворяли канцлера. Комитет Сибирской железной дороги, который с 1892 года руководил строительством, не имел исполнительной власти, а потому каждое его решение должно было проводиться через соответствующее министерство. Всё это, в условиях устоявшейся российской бюрократии, приводило к неоправданным затяжкам, а вот лишнего времени у России не было...
Сооружение Транссибирской магистрали было начато в мае 1891 года. Единого плана строительства не существовало, проекты создавались на ходу, для каждого участка отдельно.
В октябре 1895 года была сдана в эксплуатацию Западно-Сибирская железная дорога от Челябинска до станции Обь у поселка Новониколаевский протяжённостью 1328 вёрст.
Дальше начиналась уже Средне-Сибирская дорога с конечной станцией в Иркутске, планируемой протяжённостью 1715 вёрст. За два года удалось уложить лишь треть пути, первый поезд прибыл в Красноярск 6-го декабря 1895 года.
В апреле 1895 года была начата постройка Забайкальской железной дороги с конечной станцией в Сретенске.
А с другой стороны, от Владивостока, тянули рельсы на запад. Южный участок Уссурийской дороги был построен к 1894 году, и теперь рабочие героически преодолевали северный участок, прокладывая пути к Хабаровску.
На строительстве работало до 90 тысяч человек. Работали каторжники и солдаты, а подрядчики набирали людей в беднейших губерниях России. После неурожая и голодухи крестьяне были готовы завербоваться куда угодно. Вот только на качество и скорость строительства это влияло отрицательно.
Доставка строительных материалов была затруднена отдалённостью и отсутствием путей подвоза. Рельсы, металл, элементы мостовых конструкций, детали паровозов и вагонов приходилось завозить из западных губерний, значительную часть — на пароходах, через Одессу, Суэцкий канал и Индийский океан.
Трасса прокладывалась в непроходимой тайге, пересекала могучие сибирские реки, многочисленные озёра, скалы и перевалы, участки заболоченности и вечной мерзлоты. Опыт возведения насыпей, мостов и труб, накопленный в условиях Европы, здесь в Сибири оказался недостаточен.
Но, главное, не было ещё решено, каким образом вести дорогу из Забайкалья на восток. По первому варианту дорога должна была пройти вдоль берега Амура до Хабаровска, а по второму, который в своё время проталкивал неутомимый Витте — от Иркутска через Кяхту в Монголию, а затем через Китай в Приморье. Сторонники Витте аргументировали свою позицию тем, что через китайскую территорию дорога будет короче примерно на 500 вёрст и таким образом будут экономиться значительные средства. Дополнительные выгоды от предложения Витте и вовсе рисовались с исключительно радужных тонах — возможность колонизации Маньчжурии, развитие торговли с Китаем, контроль над будущим сооружением железных дорог в Северном Китае.
А вот генерал Духовской выступил категорическим противником проекта Витте, указывая, что в военное время перевозка войск по железной дороге, расположенной на китайской территории, может стать весьма затруднительной. Да и зачем тратить миллионы рублей на развитие чужой Маньчжурии, в то время, когда Сибирь ещё не обжита?
* * *
На 20-го февраля было назначено заседание Дальневосточного комитета. К 10 часам все приглашённые собрались в библиотеке Зимнего дворца. Ждали Императрицу, но генерал Гессе, сменивший умершего перед этим Черевина, сообщил, что Государыня больна и не выходит из спальни.
Граф Игнатьев открыл заседание самостоятельно, в присутствии Великого Князя Михаила Александровича. Главный вопрос, стоящий на повестке дня — дальнейшая судьба Великого Сибирского пути.
Министр путей сообщений генерал Анненков высказался первым. Строитель Закаспийской железной дороги, созданной в безводной пус—
тыне, он заслуженно считался знатоком железнодорожного дела.
Анненков довольно быстро и чётко обосновал свою точку зрения, предлагая прокладывать дорогу через китайскую территорию. Он обращал внимание не только на меньшую протяжённость дороги, но и на более благоприятные природные условия Маньчжурии. Если вести дорогу вдоль Амура, то придётся преодолевать не только огромные болота и горные массивы, но придётся строить необычайно сложный мост через реку длиной более двух вёрст.
Анненкова поддержали министры финансов и торговли. Если Плеске больше упирал на возможную экономию средств, то Иващенков рассказывал о тех выгодах, которые можно получить вследствие открытия для русской торговли внутренних областей Китая. Из уст министра торговли лилась сладкая речь, рисующая благостную картину, как Китай сделается рынком сбыта для русских металлических и текстильных изделий, а Россия получит господство над всем коммерческим движением на тихоокеанских водах...
Канцлер внимательно слушал речь министра торговли, неодобрительно хмыкал, но затем не выдержал и перебил:
— Анатолий Павлович, Вашими бы устами, да мёд пить... Увы, но я не могу разделить Вашего оптимизма. Вы когда-либо были в Китае или хотя бы в Забайкалье?
— Нет, Ваше Сиятельство, не доводилось, — смущённо ответил Иващенков. — Но я общался со многими русскими купцами, которые готовы завалить Китай нашими товарами. А ведь развитие торговли несомненно пойдёт во благо России.
— Я в Китае был больше тридцати лет назад, а вот статс-секретарь Куломзин только что прибыл из Забайкалья. Прошу Вас, Анатолий Николаевич...
Куломзин, дородный мужчина в тёмно-серой визитке, с аккуратной бородкой и роскошными усами, живо встал с места.
— Я позавчера прибыл в Петербург, — обратился он к Иващенкову. — Посетил Омск, Иркутск, Забайкалье. Был на китайской границе. И я Вас разочарую, уважаемый Анатолий Павлович. Торговля с Китаем идёт, довольно оживлённая. В Россию везут китайский чай, китайский шёлк, хлопчатобумажные ткани. Ввозят лошадей и скот. Забайкальская, Амурская, Приморская области, Иркутская губерния — все они снабжаются исключительно китайскими товарами, ибо гораздо ближе привезти ткань из Китая, чем из Ивано-Вознесенска. Вы ведь знаете, что ввоз в Россию из Китая в десять раз превышает вывоз? Я видел китайские ткани, и могу Вас уверить, что морозовские ситцы и плюши в Китае спросом не будут пользоваться.
Канцлер напомнил, как в 1886 году с Алтая в Китай был отправлен караван Никольской мануфактуры и предприятия Губкина, который вёз хлопчатобумажные и шерстяные ткани, медные и железные изделия, но русские ткани не нашли сбыта, так как там были более дешёвые европейские и американские материи. Затем задал вопрос приглашённому золотопромышленнику Сибирякову, так не лучше ли добиться того, чтобы жители Дальнего Востока могли покупать русские товары, а не китайские?
Сибиряков, несмотря на свои интеллигентские очки в золочёной оправе, был человеком обстоятельным и неторопливым, как и полагается потомственному сибирскому купцу.
— Ваше Сиятельство, — степенно начал он, — слава Богу, что железная дорога пришла в Сибирь! Неразвитая сеть путей сообщения стала важнейшей причиной экономической неразвитости Сибири. Я давно пытаюсь улучшить сообщения в Сибири, устроить в ней дороги и каналы, морские сношения с соседними странами. Потому я не могу понять, зачем на русские деньги строить железную дорогу в Маньчжурии, если русские земли находятся в запустении? Дайте нам, русским купцам, железную дорогу по русской территории, и через несколько лет те места будет не узнать! И мы вытесним китайские товары! Я уверен, господа, что мы стоим на пороге больших перемен! Нам нужна железная дорога в русской Сибири, и нам нужно развивать водные пу—
ти! И нам нужен порт на Мурмане, чтобы развивать русский Север!
Купец говорил долго, основательно, поясняя свою позицию не только купеческой выгодой, а исключительно народными потребностями.
Канцлер искренне поблагодарил Сибирякова за горячую речь, а затем обратился к Анненкову:
— Скажите, Ваше Высокопревосходительство, Вы знакомы с отчётом коллежского советника Савримовича?
Благообразный седовласый генерал разгладил усы и сказал, что пока что не читал этот отчёт.
— А я читал, — недовольно пробурчал канцлер. — По моему заданию Савримович обследовал те самые местности в Маньчжурии, где предполагается укладка железной дороги. И знаете, что он установил? А то, господа, что природные условия Маньчжурии вовсе не способствуют сооружению дороги. Мне тут говорят, что мост через Амур будет больше двух вёрст, а знаете ли вы, господа, что если прокладывать дорогу в Маньчжурии, то нужно будет проходить через Большой Хинган? И что нужно будет пробивать тоннель в граните в три версты длинною? Я уже молчу про необходимость сооружения множества мостов через китайские реки...
Разговор перешёл в практическую плоскость. От эмоций перешли к голым фактам, которые говорили о том, что от замыслов Витте нужно немедленно отказаться. В конце совещания граф Игнатьев подвёл черту.
— Маньчжурская железная дорога будет только пожирать русские деньги. Все мы должны осознавать важность для России Амурской железной дороги, её колонизационное и базоустроительное значение. И я бы хотел охладить те горячие головы, которые грезят несбыточными фантазиями о колонизации Маньчжурии. На мою долю выпало провести границу между Китаем и Россией, а это десять тысяч вёрст. Нам не следует будить китайского колосса, который может причинить нам много неприятностей. У России нынче масса задач на Даль—
нем Востоке, в Восточной Сибири, в Корее...
* * *
По постановлению Дальневосточного комитета начиналось широкомасштабное переселение желающих из Европейской России на восток. В составе Министерства государственных имуществ создавалось Переселенческое управление, начальником которого был назначен молодой чиновник Земского отдела Кривошеин, получивший вне очереди чин статского советника.
Создавалось два района переселения, Западный — от Челябинска до Иркутска, Восточный — от Иркутска до Владивостока. Каждый из районов делился на переселенческие участки, в каждом из которых создавались переселенческие комиссии, имевшие землеотводные, гидротехнические и дорожные партии, агрономические отделы, школы и больницы. Устраивались казённые склады земледельческих машин для снабжения переселенцев сельскохозяйственными орудиями по крайне низким ценам.
Предусматривалось, что каждому переселенцу будет выделяться в собственность участок площадью до 15 десятин "удобной" земли и сколько угодно "неудобной". При этом каждой семье назначалось пособие в 200 рублей, и она перевозилась со всем имуществом на казённый счёт до места поселения. Все переселенцы на 5 лет полностью освобождались от каких-либо налогов.
Вдоль строящегося Сибирского пути силами военно-рабочих батальонов должны были строиться новые типовые посёлки. В каждом таком посёлке изначально предусматривалось возведение церкви и дома для священника, здания управы, дома полицейского урядника, школы, складов, а также жилых домов. Для нескольких посёлков лежащих недалеко друг от друга, предусматривалась строительство больницы.
Было принято решение в течение 1897-1898 годов открыть во Владивостоке Восточный институт, в Иркутске — университет, в Чите — медицинский институт, в Благовещенске — ветеринарный институт.
Во Владивостоке Александровские мореходные классы преобразовывались в мореходное училище.
В Иркутске, Хабаровске и Владивостоке создавались фельдшерские школы.
Кроме того, создавались сельскохозяйственные школы и две учи-тельские семинарии, а в Томске открывался земледельческий институт.
Отдельным пунктом предусматривалось строительство Корейской железной дороги, которая должна была соединить Сеул с Гензаном, а потом идти дальше на север, по побережью Японского моря, чтобы соединиться с Уссурийской железной дорогой. Разумеется, что железная дорога в Корее предусматривалась по русским стандартам, предусматривающим "русскую колею".
А в самом Гензане планировалось сооружение русского военного порта для Флота Тихого океана, с доками, складами, ремонтными мастерскими.
Вторая ветка железной дороги планировалась от Сеула к порту Мозампо на южной оконечности Корейского полуострова, где также предполагалось базирование русского флота.
Для охраны дальневосточных рубежей предлагалось сформировать 8-й пограничный округ в составе трёх пограничных бригад, Петропавловской и Амуро-Уссурийской флотилий.
* * *
После формирования военно-рабочих частей ситуация на строительстве Великого Сибирского пути стала улучшаться. Шесть военно-рабочих бригад были направлены для строительства железнодорожных путей, мостов и станций.
Три военно-рабочие бригады занимались строительством новых посёлков и казарм, мастерских и складов, заготовкой строевого леса, добычей щебня и камня.
Ещё три бригады были заняты дорожным строительством, ибо знаменитый Сибирский тракт был в таком состоянии, что не выдерживал никакой критики.
Более 80 тысяч военных рабочих было задействовано на сибирских стройках. В военно-рабочих батальонах была установлена строгая военная дисциплина, действовали дисциплинарный и строевой уставы, а нижние чины были подсудны военным судам, что способствовало добросовестному труду. Правда, контингент оставлял желать лучшего, но что поделать, ежели лучших нет? Военно-рабочие части комплектовались по призыву иудеями, разного рода отказниками, не желающими брать в руки оружие, негодными к строевой службе, неблагонадёжными элементами, а также теми, кто по каким-то причинам не попал в строевые части.
Нижние чины были облачены в серые рубахи с чёрными погонами, и единственным их оружием были лопаты, кирки, топоры и ломы. А вот все офицеры и сверхсрочники, носившие форму инженерных войск, были вооружены револьверами, как и чины военно-полицейских команд, которые формировались в каждом батальоне для поддержания порядка.
Работа в тяжёлых природных условиях, по двенадцать часов в день, была изнурительной. Многие рабочие не выдерживали такого напряжения. Особенно страдали иудеи, не привыкшие к суровому климату, и славные представители русской интеллигенции, вынужденные сменить уют тёплых петербургских и московских квартир на холодные бараки и казённую похлёбку, довольно сытную, но не очень вкусную.
В 15-м военно-рабочем батальоне, который предназначался для строительства Кругобайкальского участка, изначально было собрано около тысячи бывших студентов, изгнанных из университетов и институтов за участие в беспорядках. Буквально за год более сотни вчерашних студентов попали в лазарет, с обморожениями, расстройством желудка, переломами рук и ног. Несколько человек погибли при проведении взрывных работ.
Бывшие студенты Валерий Брюсов и Николай Бердяев не выдержали тягот службы и покончили с собой. А некто Всеволод Мейерхольд, которого в 1896 году исключили из Императорского Московского университета, был осужден бригадным военным судом за мужеложство по статье 777-й Уголовного уложения о наказаниях к шести годам пребывания в исправительном арестантском отделении.
Глава 30
После утреннего чая Императрица проведала дочку. Там ей не-ожиданно пришлось разбирать конфликт между кормилицей Воронцо—
вой и английской няней мисс Орчи. Высокомерная и властная лондонская дама, присланная лично королевой Викторией, искренне полагала, что только одна она знает, как правильно нужно обращаться с младенцами. Аликс, которая терпела властную няню только из уважения к бабушке Виктории, получала истинное удовольствие, видя, как простая вологодская крестьянка доводит до истерики лондонскую грымзу.
Затем Императрица направилась в свой кабинет. Она привыкла уже работать в кабинете покойного мужа, но иногда её тянуло в собственный, который был гораздо просторнее и светлее, а окна выходили на Дворцовый мост. Стены, затянутые жёлтым шёлком, украшенным рисунком с венками, камин белого мрамора, рабочий уголок красного дерева — всё это создавало необычайно уютную обстановку.
Зайдя в кабинет, Императрица долго смотрела в окно, любуясь видами Северной Пальмиры. За окном было довольно тепло, снег на улицах почти весь сошёл. Вошедший флигель-адъютант князь Оболенский,бывший в этот день дежурным, доложил, что пришла Великая Княгиня Елизавета Фёдоровна. Этот бравый конногвардеец пользовался большим вниманием Александры Фёдоровны, не забывшей, как в 1889 году, когда она приезжала в Петербург на смотрины и была забракована как невеста Цесаревича, то единственным кавалером, который по сему случаю от неё не отвернулся, а напротив, удвоил к ней внимание, был князь Николай Дмитриевич Оболенский. Императрица одарила его улыбкой и любезно приказала просить сестру.
Вошедшая Элла была бледна, под глазами явно проступали круги, свидетельствующие об усталости.
— Что с тобой, милая? — спросила Аликс. — Ты, извини, ужасно выглядишь сегодня. Посмотри на себя в зеркало, на тебе просто лица нет!
— Я не сомкнула ночью глаз. Дети капризничали, у Дмитрия был жар, но сейчас, слава Богу, всё в порядке. Да и Сергей не тоже спал, а с утра уже умчался на службу, даже не знаю, как он выдержит до вечера. Я буду в большой претензии к тебе, ибо после нашего переезда в Петербург из-за тебя я не вижу мужа дома...
— Ты же знаешь, моя милая Элла, что я сама любительница по-спать, привыкла просыпаться не раньше девяти. Но теперь мне приходится быть... ранней пташкой... Видишь, я делаю успехи в русском...
Удобно разместившись в изящном кресле, Элла поинтересовалась:
— У тебя ведь есть твой несравненный канцлер, зачем же ты всё взвалила на себя?
Александра Фёдоровна замечала, что сестра почему-то явно недолюбливала графа Игнатьева.
— Ты знаешь, я иногда устаю от него, — сказала она. — Николай Павлович полон энергии, всегда у него куча всяческих прожектов, и мой женский ум не всегда успевает за ним поспевать... Но я — русская царица, и мой долг не просто восседать на золотом троне, но самой работать неустанно.
— Ох, уж, эти прожекты, — продолжила Элла. — Я тебе уже говорила, что в высшем свете считают его прожекты фантастическими, а самого Игнатьева именуют не иначе, как menteur-pacha или le roi du mensonge.
— А что говорит Сергей об Игнатьеве?
— О, он в нём души не чает, — недовольно поморщилась Элла. — Игнатьев умеет очаровывать, и мой муж стал таким же сумасбродом. Он и дома сидит со своими бумагами, что-то пишет, потом перёчеркивает... Нет, в Москве было гораздо спокойнее.
— Ну а как ты хотела? Я ведь тоже никогда не думала, что мне придётся заниматься делами государства. А теперь я стала "каторжником Зимнего дворца". Ты знаешь, я даже не помню, какое сегодня число...
— А сегодня двадцать третье февраля, моя милая. И тебе неплохо было бы почаще бывать на улице. И побольше времени проводить рядом с Ольгой! Кстати, там тебя дожидается Ливен, она желает по—
благодарить тебя за пожалованный орден.
Александра Фёдоровна позвонила в колокольчик и приказала пригласить начальницу Смольного института.
Вошедшая княжна Ливен, крупная женщина с белокурыми воло-сами и синими глазами, отличалась большим природным умом и тактом. Известная своей гордостью и прямотой, она никогда не шла на какую-нибудь интригу. Монархистка не только умом, но и сердцем, она умела окружать себя просвещёнными и культурными людьми, которые ценили её общество. Именно потому канцлер настоятельно рекомендовал Императрице приблизить к себе княжну, которая, к тому же, приходилась младшей сестрой Государственному секретарю. Дружба с такой яркой представительницей высшего света могла пойти на пользу Императрице.
Начальница Смольного института, получившая орден Святой Екатерины, искренне благодарила Императрицу, а затем пригласила посетить своих воспитанниц. Александра Фёдоровна приложила все силы, чтобы вести великосветскую беседу и выглядеть крайне любезной. Она поблагодарила за приглашение и пообещала в ближайшее время наведаться в Смольный институт. Милое общение было прервано князем Оболенским, который принёс телеграмму из Джибути.
Императрица несколько раз перечитала телеграмму. Сестра и княжна Ливен молча наблюдали, как изменяется выражение лица Александры Фёдоровны. Недолгое недоумение в её глазах сменилось удивлением, а затем радостью.
Глядя на сестру Императрица довольно сказала:
— А ведь Николай Павлович оказался прав! В минувшее воскресенье абиссинская армия разгромила итальянцев в бою у Адуа. Итальянцы трусливо бежали, оставив Менелику массу пленных и трофеи, а вчера харарский вице-король Маконен занял часть итальянской Эритреи и занял Рахейту. Вместе с абиссинцами в Рахейту вошёл отряд русских волонтёров Леонтьева. А я считала его легкомысленным авантюристом...
* * *
Графа Игнатьева и морского министра Ломена, прибывших по вы—
зову, Императрица с ходу встретила вопросом, знают ли они о сокрушительном поражении итальянцев, и что принесла России победа абиссинцев?
Морской министр ещё ничего не знал о сражении при Адуа и потому оказался не готов к ответу. А вот старый волк дипломатии граф Игнатьев сразу же доложил, что ещё ночью получил сообщение от русского консула из Каира о сокрушительной победе абиссинцев, и хотел доложить Императрице при докладе. А вот что касается выгоды, то Россия теперь же, не медля, должна принять меры для того, чтобы закрепиться на африканском берегу.
Александра Фёдоровна довольно улыбнулась, пригласила гостей присесть, после чего обратилась к канцлеру:
— У Вас хорошие агенты, Николай Павлович. Вы получили известие скорее, чем я...
— Государыня, это моя работа, знать, что и где происходит... Иначе я бы совершенно незаслуженно получал жалование из государственной казны, — скромно ответил Игнатьев. — А что касаемо агентов, то не скрою, я бы хотел иметь их гораздо больше, чем имеется в настоящее время. Увы, нам ещё очень далеко до британского уровня.
— Вы говорили о мерах, которые необходимо предпринять. У Вас уже есть готовые предложения? И уверены ли Вы, что России есть необходимость вторгаться на африканское побережье? Как мне известно, Россия практически никогда не пыталась обосноваться в Африке.
— Про политические выгоды я уже докладывал, Государыня. Противодействие английскому наступлению наиболее удобно производить именно в Африке. Закрепившись на побережье Красного моря, мы сможем оказывать весомое влияние на абиссинцев и держать под контролем негуса. Что касается морской стороны, я думаю, Государыня, что Николай Николаевич лучше меня сумеет доложить все обстоятельства.
— Говорите, адмирал, — кивнула Александра Фёдоровна.
Морской министр послушно достал из изящного кожаного бювара какие-то бумаги и хорошо поставленным командным голосом доложил:
— Ваше Величество! Русский флот крайне нуждается в приобрете-нии незамерзающего океанского порта и угольной станции. Так случилось, что контр-адмирал Макаров по собственной инициативе отправлял канонерскую лодку для осмотра бухты Рахейта, определения размеров судов, могущих в неё войти, осуществления промеров и описания лоции. Согласно полученного отчёта, составленного командиром лодки Данилевским, я пришёл к выводу, что данная бухта вполне пригодна для использования русским флотом.
Императрица задумчиво постукивала карандашом по бронзовой статуэтке, выбивая какую-то мелодию. Лицо её было напряжено, как будто она готовилась принять сложное решение.
— Скажите, адмирал, там есть какое-либо поселение, или это просто голый берег? — поинтересовалась она. — Я понимаю, что если мы хотим обосноваться, то придётся держать там солидный гарнизон, а для этого нужно будет строить город и крепость. А город невозможен без обывателей, без торговли, без чиновников.
— В Рахейте проживает около семисот человек местных туземцев, Ваше Величество. Они довольно дружелюбно отнеслись к русским офицерам. Разумеется, что поселение это не соответствует привычному для европейцев облику, там туземные глиняные хижины и больше ничего. Нам придётся возводить порт на голом месте, а он должен обеспечить как военные, так и торговые суда. То есть, необходимы не только причалы, но и мастерские, обширные склады, казармы, форты для обороны. Фактически нам придётся построить в Африке новый русский город.
Встав с кресла, Императрица подошла к окну. Игнатьев и Ломен почтительно вскочили со своих мест. Не оборачиваясь, Александра Фёдоровна спросила:
— А что думает по этому поводу генерал-адмирал? С ним обсуждали этот вопрос?
Воцарилась тишина, ибо неясно было, кому именно был адресован вопрос. Ломен первым нарушил молчание:
— Ваше Величество! Его Высочество Августейший генерал-адмирал занимает нейтральную позицию. Адмирал Дубасов же придерживается
моей точки зрения, как и Великий Князь Александр Михайлович.
Канцлер пафосно продолжил:
— Государыня! Сейчас настал тот самый момент, который просто невозможно упустить! Негус не забудет оказанной ему помощи. Как следует из донесения, русские винтовки и пушки послужили залогом победы абиссинцев. Потому в настоящее время Россия должна выступить посредником на переговорах между негусом и Италией, с целью заключения мирного договора, в котором будут определены границы Абиссинии. А после заключения мирного договора Россия и Абиссиния заключат договор об аренде Рахейты. Было бы целесообразно отправить к берегам Эритреи наши корабли, чем больше, тем лучше...
— Будь по-вашему, Николай Павлович... Хотя я решительный противник авантюр, но видит Бог, Вы заставляете меня становиться авантюристкой...
* * *
В Афинах стояла глубокая ночь, когда на русскую эскадру, базировавшуюся в Пирейской гавани, поступила телеграмма морского министра. Командующему эскадрой предписывалось, не мешкая, совершить переход к побережью Эритреи с отрядом судов в составе крейсера "Рюрик" и канонерских лодок "Черноморец" и "Грозящий". Основная задача — обозначить своё присутствие в бухте Рахейта и, в случае необходимости, поддержать абиссинцев корабельными орудиями.
Основные силы эскадры давно уже были на Тихом океане, где своим присутствием оказывали моральное давление на Японию, которая была недовольна действиями русских в Корее и пыталась бряцать оружием. Пирейская гавань фактически была перевалочным пунктом для русских кораблей, которые шли после ремонта из Кронштадта, или же на ремонт с Дальнего Востока, и потому "из-под шпиля" приказали отправить столь небольшой отряд. Но, главное в сложившейся ситуации было не число вымпелов, а сам факт присутствия русского флота у берегов Эритреи. Канцлер был уверен, что появление Андреевских флагов в Красном море сделает итальянцев гораздо уступчивее в предстоящих переговорах с Абиссинией.
А из Одессы к далёким африканским берегам планировалось на—
править пароходы Добровольного флота "Петербург", "Саратов" и "Орёл", которые должны были доставить в Рахейту инженеров, рабо-чих и массу грузов, преимущественно военного назначения.
Строительство нового порта, которому присваивалось имя усопшего Императора Николая Второго, предполагалось начать, не дожидаясь заключения мирного договора между Абиссинией и Италией. У канцлера были очень большие планы относительно русской колонии в Африке...
Глава 31
Человек, способный возглавить новое министерство промышленности, был найден графом Игнатьевым довольно неожиданно. Мать канцлера происходила из известного рода российских промышленников Мальцовых. Несмотря на свои 88 лет, она регулярно принимала в своём особняке на Гагаринской набережной самых разнообразных гостей. На одном из воскресных обедов у матери графу Игнатьеву был представлен князь Абамелек-Лазарев.
Наследник и последний представитель двух старинных родов армянского происхождения, миллионеров Лазаревых и князей Абамелеков, 39-летний князь был промышленником и страстным археологом.
В 1882 году, во время археологической поездки в Сирию, на раскопках Пальмиры он даже нашёл мраморную плиту с надписью на греческом и арамейском языках. На этой плите содержался таможенный тариф 137 года, который помог учёным в исследовании арамейского языка.
После смерти отца князь стал управлять горнозаводским округом на Урале. Месторождения железной руды и огромные запасы каменного угля, несколько металлургических и металлообрабатывающих заводов, соляные промыслы и добыча платины, всё это составляло
промышленную Империю Абамелек-Лазаревых.
Узнав из беседы, что князь никогда не брал работать на свои за-воды евреев, канцлер проникся симпатией к нему, а через несколько дней предложил Абамелек-Лазареву пост министра промышленности. Князь предложение принял и с января 1896 года приступил к исполнению обязанностей.
Новый министр промышленности был человеком новой формации, проявлял большой интерес к техническим новинкам. Понимая значение технического прогресса, на своих заводах князь внедрял самые передовые технологии и оборудование, чтобы добиться лучшего качества, лучшей производительности труда и больших прибылей. Теперь же круг обязанностей резко изменился. Князь отныне управлял казёнными заводами и осуществлял надзор за частной промышленностью.
Казённые предприятия к 1896 году влачили жалкое существование. Часть из них находилась в ведении Министерства двора, часть — в ведении Военного министерства, часть — в ведении Горного департамента или Министерства финансов. Устаревшее оборудование, некомпетентные начальники и традиционно-хроническое мздоимство, всё это привело к тому, что казённые заводы гнали брак и несли убытки. То же военное ведомство предпочитало делать заказы на частных заводах, ибо там выходило гораздо быстрее и качественнее. Самое смешное, что когда казённый завод или же рудник передавали в частную аренду, то работа моментально налаживалась, а себестоимость продукции резко снижалась, делая предприятие прибыльным.
Канцлера такое положение вещей абсолютно не устраивало, почему он и поручил министру промышленности навести порядок на казённых заводах, фабриках и приисках, невзирая на их ведомственную принадлежность. К его удивлению новый министр свою деятельность начал... с нефти.
* * *
24-го февраля состоялось заседание Комитета министров. Оно, как всегда проходило в кабинете канцлера в Мариинском дворце. Хотя граф Игнатьев как министр иностранных дел имел право на кабинет и служебную квартиру в здании на Певческом мосту, он предпочитал работать в Мариинском дворце, а жить — в своём собственном доме на
Миллионной.
На повестку дня был вынесен только один вопрос — проект новых "Правил о нефтяном промысле", внесённый министром промышлен-ности.
Кроме тринадцати министров, в кабинете присутствовали Великий Князь Сергей Александрович и Государственный секретарь Ливен. Великий Князь Михаил Николаевич отдыхал от государственных забот, пребывая на Лазурном Берегу, а генерал-адмирал Алексей Александрович сослался на недомогание и на заседание не прибыл.
Князь Абамелек-Лазарев принимал участие в заседании Комитета министров впервые, но он был абсолютно спокоен. После вступительного слова канцлера князь начал терпеливо пояснять собравшимся, с какой целью он внёс на обсуждение свой проект. Дело в том, что хотя "Правила о нефтяном промысле" были утверждены всего четыре года назад, но министр промышленности считал их вредными для развития нефтедобычи в России, ибо они отдавали как нефтеносные земли, так и нефтепереработку, в руки иностранного капитала.
Министр промышленности говорил долго, обильно пересыпая свою речь цифрами и техническими терминами, для многих из присутствующих незнакомыми. Предложения князя сводились к тому, чтобы вернуться к государственной монополии на добычу нефти, её переработку и торговлю нефтепродуктами.
Первым довольно бурно отреагировал министр торговли Иващенков:
— Я очень внимательно слушал и ответственно заявляю, что данный проект принять невозможно! Почему, спросите вы меня? Отвечаю... Введение государственной монополии на добычу нефти и торговлю ею отрицательно скажется на промышленном и финансовом развитии государства. Наши промышленники, среди которых немало иностранцев, будут всполошены и напуганы, а значит, перестанут вкладывать свои капиталы! А ежели мы говорим о бакинской нефти, то ведь это же будет скандал на всю Европу! Неужто нам так нужно перессориться с Ротшильдами и Францией? Я был товарищем министра финансов и прекрасно знаю, как важны для России французские займы. Именно сейчас, когда русская промышленность и торговля развиваются, когда Николай Павлович планирует такое масштабное строительство...
Неказистый Иващенков, с его лысиной, профессорской бородой и очками в золотой оправе, больше походил на губернского чиновника
средней руки, чем на министра огромной Империи.
Обычно скромный и уравновешенный, на сей раз он изменил себе, начав возражать очень эмоционально, в результате чего запутался в своих мыслях, вспомнив о Ротшильдах.
Канцлер обратился к князю Абамелек-Лазареву:
— Скажите, а каковы позиции Ротшильдов в Баку? Если Государыня утвердит Ваш проект, то сильно ли это заденет интересы Рот-шильдов?
— Николай Павлович! Я могу лишь зачитать выдержку из доклада: "Вся нефтяная промышленность, за исключением Нобеля, попала в руки Ротшильда. Этого результата он достиг спекулятивной игрой на ценах, и все почти производители вместе со своими источниками и заводами вследствие полученных ссуд попали в руки Ротшильда. Он является вместе с тем главным распределителем вагонов-цистерн и наливных судов".
— То есть Ротшильду принадлежит русская нефть? — спросил Великий Князь Сергей Александрович.
— Ваше Императорское Высочество! В настоящее время Ротшильд уже опередил Нобелей. Он использует свои финансовые возможности, чтобы всячески вредить конкурентам и выживать их из дела.
— Нет слов... И это после того, как эта жидовская морда Альфонс Ротшильд назвал Россию страной дикарей, — возмутился Великий Князь.
Министр промышленности, зная об отношении Великого Князя к евреям, не преминул воспользоваться ситуацией:
— Ваше Императорское Высочество! Два дня назад я имел встречу с Эммануилом Нобелем. И он заметил, что компания Ротшильда была основана в то время, когда закон прямо запрещал евреям владение землей, а также её аренду. Как мне видится, капиталы Ротшильда поставили его над русскими законами!
— Но с 1892 года иностранные общества и евреи могут приобретать в собственное пользование нефтеносные земли, — тихо заметил Плеске. — Правда, с особого разрешения Министерства государственных имуществ, и по соглашению с министерствами внутренних дел и финансов... В этом свете наше наступление на интересы Ротшильда может вызвать в Европе большие потрясения.
Князь Абамелек-Лазарев поддался эмоциям и горячо запротестовал:
— Помилуйте, Эдуард Дмитриевич! Барон Ротшильд грубо нарушил законы Российской Империи, так почему мы должны делать вид, что не заметили этого? Плевать мне на Ротшильда и его капиталы! Меня заботят интересы России! А интересы России сейчас заключаются в том, чтобы отобрать нефть у всяких там Ротшильдов.
— Мой предшественник, господин Витте, всячески приветствовал появление иностранных компаний в добыче нефти и способствовал в передаче им нефтеносных участков. Наполнение бюджета — вот наша головная боль, а такая вот штыковая атака на иностранный капитал может спровоцировать не только бегство иностранцев из России, но и обрушит бюджет!
Абамелек-Лазарев обратился к Великому Князю и канцлеру:
— Ваше Высочество! Николай Павлович! Позвольте мне ответить уважаемому Эдуарду Дмитриевичу...
Получив разрешение, князь встал и разразился гневной речью:
— Я считаю, что место господина Витте — в Петропавловской крепости! Ну нельзя же прикрываться интересами бюджета и при этом забывать обо всём на свете! Сиюминутная выгода, на которую был так падок Витте, влечёт за собой опасности уже в недалёком будущем! И не для бюджета, а для всей Российской Империи!
Плеске был смущён такими резкими заявлениями и не нашёлся, что ответить. Сергей Александрович же, заинтересовавшись нефтяным вопросом, спросил:
— Князь! Я вижу, что Вы глубоко изучили ситуацию с нефтедобычей... Скажите, какова позиция Нобеля, готов ли он сотрудничать с правительством или же будет вставлять нам палки в колёса? И кто ещё занимает на сегодня серьёзные позиции в Баку?
— Ваше Императорское Высочество! Нобель прекрасно понимает, что Ротшильд способен вредить ему, используя свои капиталы, и потому готов сотрудничать с правительством. Хочу заметить, что Нобель — русский подданный, что он кроме добычи нефти занимается и иными отраслями промышленности. В Баку же, кроме Ротшильда и Нобеля, есть некто купец Манташев, который идёт за ними следом. В "Обзоре фабрик и заводов Закавказского края" за 1894 год указано, что главным экспортёром нефти является Каспийско-Черноморское общество Ротшильда, которое реализовало 26 процентов общего вывоза, затем товарищество Нобелей — 18 процентов.
Канцлер задумчиво произнёс:
— Князь! Ходят упорные слухи, что подручные Ротшильда умеют заинтересовать отдельных чиновников Горного департамента... Даже по Парижу вместе разгуливают-с...
— Ваше Высокопревосходительство! Я могу говорить лишь о тех, кого поймали за руку... Что же касается тайного советника Скальковского, то моё прошение о его увольнении от должности лежит на Вашем столе. Мне в министерстве нужны чиновники, которые чище жены Цезаря.
— Считайте, что оно уже удовлетворено, Семён Семёнович! — ответил канцлер, после чего обратился к графу Воронцову-Дашкову. — Илларион Иванович! Скажите, это правда, что контора Ротшильда в Баку буквально набита евреями всех мастей, чинов и званий?
— Так точно, Николай Павлович! Правление Каспийско-Черноморского общества — это зять Альфонса Ротшильда, еврей Эфрусси, и второе лицо — еврей Фейгль. А в конторе куча инженеров, техников, бухгалтеров — евреи. Бакинский полицмейстер Адлерберг уже отрешён мною от должности за подобные упущения. Этот мерзавец не ре—
шался затронуть таких особ, как сотрудники Ротшильда.
— Отрешить от должности — этого мало, Илларион Иванович! — недовольно сказал Великий Князь. — Выбросить эту свинью со службы, чтобы другим наука была! А ещё лучше — отдать под суд!
— Вот до чего мы дожили, господа, — обратился к присутствующим канцлер. — Русский полицмейстер опасается потревожить евреев, чтобы не вызвать гнев самозваного барона Ротшильда... Нет, господа, тысячу раз мы правы были, когда в прошлом году приняли новые правила для евреев. Теперь осталось немного, добиться того, чтобы эти правила тщательно исполнялись! И потому я требую, чтобы всякое должностное лицо, которое способствовало евреям в нарушении правил, которое не принимает мер по выселению таковых, в двадцать четыре часа увольнялось от службы! Каждый такой случай нужно расследовать, ибо есть подозрения, что приставы и полицмейстеры становятся "незрячими" после получения приличного куша...
Немного успокоившись, канцлер обратился к князю Абамелек-Лазареву:
— Семён Семёнович! Я прошу Вас, пригласите ко мне Нобеля, а также вызовите из Баку Манташева. Нужно же посмотреть на него...
Заседание Комитета министров продлилось более пяти часов. Скандальный вопрос о нефти померк после ряда скандальных высказываний министра промышленности. Князь Абамелек-Лазарев внёс сумятицу в чиновные души министров, заразив некоторых из них своей промышленной стремительностью и деловой хваткой.
* * *
В последний день февраля 1896 года было объявлено о создании Императорского Русского нефтепромышленного общества. Учредителями нового общества выступили "Товарищество нефтяного производства братьев Нобелей" и Кабинет Ея Императорского Величества, ведавший личным имуществом Императорской Фамилии.
В тот же день было объявлено Высочайшее повеление, которым утверждались новые "Правила о нефтяном промысле". В первом параграфе этих правил говорилось, что Русское нефтепромышленное общество получает исключительное право заниматься разработкой нефтеносных земель и нефтедобычей, перерабатывать нефть и торговать нефтепродуктами.
Отдельно было сказано про нефтеносные земли. Отныне все нефтеносные земли могли находиться исключительно в собственности Российской Империи, а управлять ими будет Министерство государственных имуществ. Те же нефтеносные земли, которые на момент опубликования новых правил находятся в собственности частных лиц либо компаний, должны быть проданы государству в течение месяца. В противном случае они будут конфискованы...
В тот же день Высочайшим указом купцу 1-й гильдии Эммануилу Людвиговичу Нобелю было пожаловано потомственное дворянство и баронский титул, с назначением камергером двора Ея Величества.
Этим решениям предшествовали переговоры с Нобелем. После недолгих раздумий купец, понимая, что в одиночку с Ротшильдом и американскими акулами из "Standard Oil" ему не тягаться, принял предложение графа Игнатьева стать председателем правления Русского нефтепромышленного общества.
Канцлер, хитрый лис и хороший психолог, прямо объяснил Нобелю, что отступления назад не будет, и что новые правила в нефтяном промысле будут работать, либо при участии Нобеля, либо же без его участия. После чего произнёс иезуитскую фразу:
— Эммануил Людвигович! Россия стала Вашей второй Родиной. Вы умеете работать. Вы умеете вести дело с размахом. Так послужите же России. Государыня умеет быть благодарной. А Вы можете стать основателем графской династии...
Что касается демарша барона Альфонса Ротшильда, объявившего Россию "страной дикарей", то уже 1-го марта управлявший "Каспийско-Черноморским нефтепромышленным и торговым обществом" барон Мориц Эфрусси получил уведомление, что в течение месяца все активы должны быть проданы Императорскому Русскому нефтепромышленному обществу. В противном случае будет произведен секвестр...
Одновременно полиция произвела выселение из Баку всех евреев, в результате чего нефтяные промыслы Ротшильда остались без инженеров и техников, а контора — без служащих. Добыча нефти встала.
С основной массой промышленников и предпринимателей, которые были связаны с добычей и переработкой нефти, проблем не было. Разработанная князем Абамелек-Лазаревым схема была проста. Министерство государственных имуществ выкупило нефтеносные земли, разумеется, по единой низкой цене, весьма далёкой от рыночной. А Русское нефтепромышленное общество выкупало у промышленников их нефтяное оборудование и заводы... и тут же сдавало их в аренду бывшим собственникам. Получался своеобразный взаимозачёт, в результате которого нефтепромышленное общество не тратило ни копейки. Да, для промышленников это было совсем не выгодно, ибо арендную плату фактически пришлось вносить за много лет вперёд. Но ведь это лучше, чем секвестр...
В результате такой вот нехитрой процедуры вчерашний собственник становился арендатором, который и шагу не мог сделать самостоятельно без позволения Русского нефтепромышленного общества. Арендаторы могли лишь добывать нефть и перерабатывать её, после чего по фиксированным ценам передавать Русскому нефтепромышленному обществу, которое обладало монополией на торговлю нефтепродуктами как в России, так и за её пределами.
Директором-распорядителем нефтепромышленного общества был назначен Манташев, которому канцлер посулил в недалёком будущем чин действительного статского советника, который давал потомственное дворянство, и даже доступ к Высочайшему двору.
А вот с господином Ротшильдом пришлось повозиться, ибо в ответ на требование продать активы, барон стал откровенно гадить. Европейские газеты с подачи Ротшильда выплеснули очередную порцию грязи на Россию, а уже 5-го марта рабочие ротшильдовской компании вышли на улицы Баку.
Полиция пыталась разогнать незаконные сборища, но на помощь рабочим пришли громилы, нанятые бароном Эфрусси, вооружённые дрекольем и стальными прутьями. В городе начались погромы и поджоги. Под угрозой оказались нефтепромыслы.
В ответ на это наместник Кавказа князь Амилохваров ввёл в Бакинской губернии положение чрезвычайной охраны. Солдаты Сальянского и Шемахинского резервных полков взяли под охрану нефтяные промыслы, чтобы не допустить их поджога. По приказу наместника в Баку в помощь полиции перебросили три батальона кавказских стрелков, 84-й Ширванский полк и казачьи сотни 1-го Лабинского полка. Город был оцеплен войсками, а канонерские лодки Каспийской
флотилии "Пищаль" и "Секира" подошли к берегу и навели пушки на
город.
Ширванцам пришлось несколько раз стрелять в толпу, разгорячённую спиртом и одурманенную опиумом. Было убито более двухсот человек, после чего полиция при поддержке казаков произвела аресты.
Жандармское управление сразу же установило, кто организовал беспорядки, ибо несколько сотрудников ротшильдовского "Каспийско-Черноморского товарищества", напуганных столь жестоким расстрелом, выдали барона Эфрусси, который финансировал погромщиков.
Ротшильдовский зять был немедленно арестован и в кандалах доставлен к князю Амилохварову. Старый боевой генерал был прост и резок, и тем паче чужд всякого рода дипломатиям. Напуганный столь нелестным обращением, но сохранивший свой гонор и самоуверенность, Эфрусси стал протестовать, заявляя, что он дворянин и барон, и что его арест очень дорого обойдётся России.
В ответ на угрозы князь Иван Егорович высказался очень просто:
— Плевать я хотел на твои купленные титулы! Это в Париже ты барон. А у меня в Тифлисе ты просто одесский выскочка и еврей. А очень скоро станешь и висельником, ибо тебя будет судить военный суд. Как государственного преступника... И яйца, даже от Фаберже, тебя не спасут!
Барон Эфрусси был помещён в Метехский тюремный замок, после чего Альфонс Ротшильд незамедлительно телеграфировал в Петербург, что он готов продать активы...
После завершения сделки Ротшильда с Русским нефтепромышленным обществом барон Эфрусси был освобождён и выслан из России.
* * *
Создавшийся нефтяной триумвират" в лице князя Абамелек-Лазарева, барона Нобеля и действительного статского советника Манташева принял решения, которые ввергли в шок промышленную Европу. Отныне вывоз из России сырой нефти был воспрещён... Только керосин, мазут или же иные продукты переработки. Любые продукты, согласно пожеланиям покупателя, самого высокого качества, но только не сырьё в виде необработанной сырой нефти...
Глава 32
Печальная годовщина смерти Николая II прошла в напряжённом ожидании. По данным Департамента государственной полиции ожидались покушения на Великого Князя Сергея Александровича, графа Игнатьева и графа Воронцова-Дашкова. На петербургских улицах по ночам появлялись листовки от имени новоявленного "Союза Народной Воли".
Плеве умолял Сергея Александровича ограничить выезды и хотя бы временно переселиться с семьёй в Зимний дворец. Но Великий Князь был непреклонен, категорически отказавшись прятаться от революционеров, считая это унизительным для русского генерала. Каждый день его карета в сопровождении кортежа следовала от Сергиевского дворца в штаб Петербургского округа на Дворцовую площадь.
Канцлер и граф Воронцов-Дашков тоже отказались прятаться, упрекнув Плеве, что он обязан не предупреждать о возможных покушениях, а изловить тех, кто таковые покушения планирует. Правда, согласились увеличить число сопровождающего конвоя...
Александра Фёдоровна не покидала Зимний дворец. Даже траурные торжества не смогли заставить Императрицу выехать за его пределы. Слишком сильно было потрясение, перенесённое год назад. Ни рождение дочери, ни каждодневные государственные заботы не вычеркнули из её памяти страшные первоапрельские события, мучения мужа, его глаза, наполненные болью и страданием.
На годовщину в столице собрались практически все представители Императорской Фамилии. Даже Владимир Александрович прибыл с Дальнего Востока, проделав весьма долгий путь. Лишь Цесаревич Георгий по предписанию врачей оставался в Аббас-Тумане, а Великий Князь Николай Константинович — в Ташкенте, куда был сослан за кражу бриллиантов у своей матери.
* * *
В воскресный день 7-го апреля, после обедни, в Аничковом дворце было многолюдно. Мария Фёдоровна устроила неофициальный обед, на который были приглашены приверженцы её "дворцовой партии". По завершению обеда наиболее близкие и доверенные лица перешли в Жёлтую гостиную, куда лакеи подали кофе.
Задрапированные жёлтым тиснёным бархатом стены гостиной, два мраморных камина и мебель из карельской берёзы создавали необычайный уют, присущий всем творениям великого Карла Росси.
Владимир Александрович, облачённый в парадный мундир с эполетами и орденской лентой, по-хозяйски расположился на неуклюжем диване, не выпуская из рук богато изукрашенный фельдмаршальский жезл. Мария Павловна послушно села рядом.
Императрица заняла своё любимое кресло, в окружении придворных дам, которые за долгие годы общения стали для неё почти родными.
Великий Князь Николай Михайлович поставил кресло подле камина и наслаждался видом языков пламени. Довольно красивый 37-летний холостой мужчина, очень умный, изворотливый и язвительный, он тяготился военной службой вдали от Петербурга. Будучи от природы прожжённым интриганом, он скучал в провинциальном Тифлисе, чередуя командование Мингрельским гренадерским полком с попойками в офицерском собрании и с собиранием бабочек для своей энтомологической коллекции. Ни генеральский чин, ни обещанное вскоре командование Кавказской гренадерской дивизией не утешали его больное самолюбие. Великий Князь считал себя достойным гораздо большего.
Молодые великие князья держались особняком, усевшись в дальнем углу и тихо переговариваясь между собою. Наследник престола Михаил Александрович держался весьма скромно и даже скованно, а вот его двоюродные братья были веселы, развязны и не уставали развлекать друг друга. Великий Князь Кирилл Владимирович, стройный красавец-гардемарин с тонкими усиками, вполголоса рассказывал очередную морскую байку, недосказанную за обеденным столом. Его младший брат Борис, затянутый в скромный юнкерский мундир Николаевского кавалерийского училища, ухмылялся и с большим трудом сдерживал распирающий его смех.
Владимир Александрович не выдержал затянувшейся паузы и обратился к Императрице:
— Минни! Я порядочно одичал в своём Хабаровске... Видели бы Вы, какая это глухомань, где нет ни одного порядочного ресторана. Я уже не говорю про театр или балет... Приличного шампанского днём с огнём не сыщешь... А эти мерзкие купчишки пытаются продать мне
какую-то кислятину, выдавая за настоящий Moum sec cordon vert.
— Ты мне писал, что полностью занят только службой, своими полками и батальонами, лазаретами и казармами, — язвительно заметила Мария Павловна. — Какие уж там театры или балерины...
Великий Князь сделал вид, что не заметил недовольства жены. Вступать в полемику с вечно фрондирующей Михень не входило в его планы. Владимир Александрович приехал в столицу совсем ненадолго и хотел из первых рук узнать, что же тут происходит без него.
Мария Фёдоровна поспешила поддержать разговор:
— Мы хотя и не в Хабаровске обитаем, но тоже одичали. За этот год в России всё встало с ног на голову. Она не желает никого слушать, сама всё решает, принимая воистину безумные решения. Господи, если бы покойный Саша только мог знать, что сотворит эта гессенская фрау.
— Но ведь она слушает всё, что ей советуют Сергей и Игнать-ев? — тихо спросил Владимир Александрович.
— Слушать то она слушает, но я вижу, что многие решения она принимает уже сама, ни с кем не советуясь. Она лишила мой двор содержания, которое мне оставил мой Ники. Она не позволила мне пользоваться "Полярной звездой", нагло заявив, что я могу поехать в Данию поездом! — голос Императрицы возмущённо задрожал.
— О чём Вы говорите, Минни, — вмешалась Мария Павловна. — У Вас Аликс отобрала всего лишь одну яхту, а у Алексея она отобрала весь русский флот! Он теперь генерал-адмирал лишь на бумаге, а всем заправляет морской министр.
— Я знаю Ломена, как честного и знающего морского офицера, — заметил Владимир Александрович.— Уверен, что он сделает всё для того, чтобы русский флот был на высоте.
Графиня Толстая не сдержала смех. Эта семидесятилетняя старуха, которая не жаловалась на память, знала весь военный и чиновный Петербург и помнила про многих высокопоставленных особ столько всего малоприятного.
— Ваше Императорское Высочество не всё знает про нашего морского министра, — самодовольно сказала она, обращаясь к Владимиру Александровичу. — Он в юные годы был ох какой озорник, так шалил, что до Государя доходило.
— Я об этом ничего не знала, — удивилась Мария Фёдоровна. — Ло-мен, он ведь с покойным Ники был в плавании. А Саша специально приказал подобрать для сына благопристойную компанию.
В гостиной воцарилась тишина. Все присутствующие жадно обратили свои взоры на статс-даму, ожидая интересного продолжения. Софья Дмитриевна, явно довольная произведённым эффектом, продолжила своим скрипучим голосом:
— Ломен и генерал Баранов, который ныне полицией заведует, будучи молодыми мичманами, ухаживали за актрисой Ораниенбаумского театра. Не помню уже её фамилию... В один вечер она согласилась ужинать с ними после спектакля, да только публика по окончанию пьесы бесконечно вызывала её "на бис". Ломен возмутился, что желанный ужин так долго откладывается, пошёл на сцену, спустил штаны. Баранов поднял занавес... и восторженная публика вместо артистки увидела мичманскую задницу. Поднялся скандал, но мичмана убежали.
Императрица, Мария Павловна и графиня Строганова смущённо зафыркали, пытаясь соблюсти приличия. Зато Владимир Александрович смеялся от души.
— Софья Дмитриевна, и чем закончилась эта история? — весело спросил он.
— Да ничем. Утром Ломен явился морскому министру, которым был Краббе. Честно доложил о произошедшем. Адмирал расхохотался и спрашивает: "Ты этим дуракам жопу показал?" Ломен ему отвечает: "Так точно, жопу показал!" Краббе приказал мичману ехать в Кронштадт и сесть под арест на двое суток. Потом министр поехал к Государю и доложил ему о "подвиге" мичмана. Ваш батюшка, Ваше Высочество, Государь Александр Николаевич, вечная ему память, изволил смеяться. Когда ораниенбаумский полицмейстер представил свой протокол, ему ответили, что Государю об этом деле известно и что мичман уже наказан.
Владимир Александрович теперь не просто смеялся, он громко хохотал и не мог остановиться. Михаил, Кирилл и Борис, забыв о приличиях, корчились от смеха в своих креслах. Дамы смущённо хихикали, а графиня Толстая, как ни в чём не бывала, пила кофе. Мария Павловна проронила:
— Софья Дмитриевна! Ну мы же не в казарме...
Когда все успокоились, Мария Фёдоровна стала жаловаться, что невестка за год успела заменить практически всех министров и командующих, уволив от службы заслуженных и преданных престолу людей. Как это только можно было догадаться, чтобы выбросить со службы тех, кого назначал ещё покойный Александр Третий, в чьей мудрости не усомнится никто?
Императрица встала с кресла и стала нервно расхаживать по гостиной.
— Я просто вне себя от одной только мысли, что это гессенская негодница задумала похитить престол у моих сыновей! Подумать только, она въехала в Россию за гробом моего бедного Саши, и взошла на престол за гробом моего бедного Ники!
От волнения и негодования в голосе Императрицы появился явный нерусский акцент.
Мария Павловна, которая никогда не упускала возможности хоть как-то уколоть молодую царицу, не удержалась и съязвила:
— Эта cette raede anglaise вообразила себя русской самодержицей. Но Петербург ещё не забыл, как она приехала из Гессена в своём безвкусном красном бархатном платье с ужасной берлинской вышивкой... Её и в Гессене то не очень жаловали. Рассказывают, что старый гессенский гофмаршал сказал нашему Остен-Сакену: "Какое счастье, что вы её берёте от нас".
Мария Фёдоровна не могла успокоиться. Она долго перечисляла фамилии отставленных сановников и генералов, а затем вспомнила о предстоящей коронации.
— Я не могу толком добиться, что Аликс решила с коронацией. Всё делается в тайне от меня... Остаётся только догадываться, что она го-товит... Да ещё Игнатьев с его завиральными прожектами. Какие-то депутаты от губерний и земств, какие-то соборы... Он уже забыл, как Саша уволил его из министров за такие завиральные идеи.
Сидевший до того молча Николай Михайлович вмешался в разговор:
— Я вчера разговаривал с Сандро и с удивлением узнал, что Аликс приказала пригласить на коронацию Юрьевскую вместе с детьми.
Императрица остановилась и застыла на месте. Её красивое и ещё молодое лицо исказилось от гнева. На мгновение овладев собой, Мария Фёдоровна буквально взорвалась:
— Что? Эту авантюристку? Эту самозванку? Ну нет уж... При жизни Саши ноги её в России не было, а теперь приглашают, как царственную особу! Так что пусть Аликс выбирает, или я, или Долгорукова! Если эта дама приедет на коронацию, меня на коронации не будет!
Хрупкая грациозная датчанка умела вызывать бурю. И близкие уже знали, что в такие минуты лучше тихо отсидеться и не вступать в пререкания.
— Покойный батюшка собирался короновать её, но не успел, — тихо сказал Владимир Александрович. Глаза Великого Князя затуманились, как будто он вернулся в далёкий 1881 год.
— То, чего не сделал дядя, может сделать Аликс, — задумчиво произнёс Николай Михайлович. — Я подозреваю, что она желает причислить семейство Юрьевских к Императорской Фамилии... Как когда-то причислили Лейхтенбергских и Ольденбургских, — добавил он, увидев в глазах Императрицы немой вопрос.
— Это неслыханно, — раздражённо воскликнула Мария Павловна. —
Как можно сравнивать древний род герцогов Ольденбургских и княжну из захудалого рода Долгоруковых?
В гостиной наступила гнетущая тишина. Все давно привыкли к тому, что Михень несдержанна на язык, но вот чтобы так оскорбить Долгоруковых....
Владимир Александрович, желая как-то сгладить допущенную женой бестактность, недовольно пробурчал:
— Ежели говорить по справедливости, то Юрьевская принадлежит по рождению к одному из стариннейших родов. Долгоруковы ведут свой род от Рюрика, а Рюриковичи лет на двести старше Ольденбургов... Как бы мы все к ней не относились, но покойный батюшка удостоил княжну чести пойти с ним под венец...
— Как Вы можете так говорить, Вольдемар? — возмутилась Императрица. — Вы уже забыли, сколько горя причинила эта негодная женщина Вашей покойной матушке?
— Я всё прекрасно помню, Минни... Но это была воля моего батюшки, а осуждать волю и чувства Императора никто не вправе! Вы ведь не забыли ещё, как батюшка сказал, что Вы не более, чем его первая подданная...
Выдержав небольшую паузу, Владимир Александрович добавил:
— В конце концов, дети Юрьевской — мои сводные братья и сёстры. У нас один отец и забывать об этом было бы просто неприлично. Я не вижу причины, по которой нам следовало бы подвергать семейство Юрьевских остракизму...
Молодые великие князья сидели притихшие, поняв, что сегодня попали в самый круговорот семейных интриг. Статс-дамы тоже предпочитали не вмешиваться в разговор царствующих особ, хотя и были очень близки к Марии Фёдоровне.
Императрица закусила губу от обиды, а затем разразилась тирадой в адрес братьев покойного Александра Третьего.
— Я и подумать не могла, что вы, родные братья моего Саши, испугаетесь какую-то гессенскую девчонку! Ну какая она царица? А Серж стал её главным советником и помощником и исполняет все её прихоти! Неужели он ради своей Эллы готов пожертвовать всем и вся?
В голосе Марии Фёдоровны звучало искреннее недоумение и возмущение. Привыкшая к тому, что Александр III был для своих младших братьев непререкаемым авторитетом, она не могла понять, почему
же теперь они повинуются какой-то "гессенской мухе".
Хотя за почти 14-летнее царствование Александра Третьего она не имела касательства к государственным делам, во время недолгого правления Ники Мария Фёдоровна стала активно вмешиваться в политику. Ей показалось, что она может себя проявить там, куда категорически не допускал покойный супруг, а потому стала давать сыну прямые указания относительно назначения на важнейшие государственные должности тех или иных лиц. Покойный Ники был слишком мягок и деликатен. Он не мог и не хотел обижать дорогую Мама?, оставил за ней все придворные прерогативы и весь придворный штат, полагаемые жене Императора. Она сохранила все привилегии на коронные драгоценности, право назначения фрейлин и служащих придворного ведомства. Вся повседневная жизнь двора регламентировалась, исходя, в первую очередь, из её желаний и прихотей.
И хотя Аликс получила собственный Двор, но распоряжалась здесь, опять же, Мария Фёдоровна. Она не только "подбирала" штат служащих и фрейлин, но даже заказывала для невестки туалеты по своему вкусу. Но если старая Императрица любила в одежде многоцветье и рюши, то Аликс предпочитала строгие и слегка консервативные платья с красиво ниспадающими складками, приводя свекровь в возмущённое состояние своей "гессенской ограниченностью".
Пока был жив Николай, Александра Фёдоровна молча сносила диктат свекрови. Но после его смерти положение дел моментально изменилось. Аликс мгновенно избавилась от опеки свекрови, везде и во всём принимая собственные решения, а вот с этим Мария Фёдоровна смириться не желала.
— Я уверена, это Элла настраивает Сергея! Это всё она! — повторяла Императрица, исступлённо сжимая свои нежные руки в кулаки.
— Да полноте, Минни! Вы глубоко ошибаетесь, считая, что Элла что-то значит для Сергея, — пренебрежительно сказал Николай Михайлович. — Ходят слухи, что Сергей вовсе не уделяет ей внимания и чуть ли не открыто живёт со своим шталмейстером Мартыновым, — продолжил он, выдержав многозначительную паузу.
— Что ты хотел этим сказать? — спросил Владимир Александрович. — Что за вздор?
— Я лишь повторяю то, о чём давно говорит весь Петербург... Что Сергей известный bougre. Про это долгое время говорила вся Москва, пока он там был генерал-губернатором. Зачем делать вид, что для тебя это такая новость?
— Это уж слишком, Бимбо! — взорвался Владимир Александрович. Он вскочил с дивана и, не в силах сдержать эмоции, сорвался на крик. — Как ты смеешь в моём присутствии повторять всякие мерзости о моём брате? Ты, Великий Князь и русский генерал, уподобляешься той черни, которая судачит на кухне, обсуждая своих господ! Я не желаю это слушать!
Николай Михайлович хотел что-то сказать, но фельдмаршал повернулся к Марии Фёдоровне и сдержанно поклонился:
— Позвольте мне удалиться, Ваше Императорское Величество! Я вынужден откланяться, вместе с Марией Павловной!
Не дожидаясь позволения, Великий Князь щёлкнул каблуками, и быстро вышел из гостиной, громко хлопнув дверью. Мария Павловна неловко попрощалась и засеменила следом. Вечер был окончательно испорчен.
Глава 33
По понедельникам приёмная государственного канцлера всегда была полна людей самых разных чинов и званий. Рядом с лощёным офицером Генерального Штаба мог сидеть инженер-изобретатель с полусумасшедшими глазами, а бородатый купец-старовер мог увлечённо общаться с акцизным чиновником, обсуждая последние европейские новости.
8-е апреля 1896 года не было исключением из правил. Посетителей было очень много. Когда адъютант доложил графу Игнатьеву, что в приёмной дожидается молодой князь Белосельский-Белозерский, Николай Павлович приказал его пригласить. Он знал, что князь не только принадлежит к древнему роду, происходящему от самого Рюрика, но и является родным племянником покойного "белого гене—
рала" Михаила Дмитриевича Скобелева.
Князь вошёл в кабинет канцлера чётким строевым шагом. Породистое благородное лицо, тонкие чёрные усики. Строгая чёрная блуза, туго перетянутая ремнём с револьверной кобурой, сверкающие сапоги со шпорами. На левой согнутой руке — чёрная фуражка, на околыше которой зловеще сверкала серебристая "адамова голова", ставшая эмблемой Добровольной охраны.
— Ваше Высокопревосходительство! Честь имею явиться, поручик...
— Полноте Вам, князь!— с укоризной сказал канцлер. — Вы ведь в форме Добровольной охраны, так что никаких "Высокопревосходительств"... Обращайтесь ко мне по имени-отчеству и присаживайтесь. В ногах правды нет, даже в Ваши молодые годы.
Князь поблагодарил и устроился в кресле. Канцлер пристально посмотрел на посетителя.
— Адъютант доложил мне, что Вы весьма настойчиво требовали аудиенции. Что привело Вас ко мне?
— Николай Павлович! Меня привели к Вам обстоятельства чрезвычайного характера. Я не могу никому доверить имеющиеся сведения, кроме Вас либо же Государыни. Я прекрасно понимаю, что своим приходом ставлю себя в весьма сомнительное положение, но честь офицера не позволяет мне умолчать о ставших известными мне обстоятельствах, которые касаются Высочайших особ.
— Что Вы имеете в виду? — удивлённо спросил канцлер. — Мне кажется, что я знаю всё, что происходит в столице.
— Николай Павлович! Его Высочество Великий Князь Николай Михайлович распространяет среди посетителей Яхт-клуба сведения, порочащие Великого Князя Сергея Александровича! — на едином выдохе произнёс князь.
— Какие же это сведения? — тихо спросил Игнатьев.
Князь замешкался от волнения, но потом собрался с духом и выдавил из себя:
— Великий Князь Николай Михайлович открыто говорит, что будто бы Сергей Александрович... мужеложец... и что именно поэтому у него и Елизаветы Фёдоровны нет детей...
Канцлер вскочил как ошпаренный, с несвойственной его возрасту резвостью буквально выскочил из-за стола. Услышанная новость не могла не вызвать в нём бурю эмоций. Понимая, что это не просто скандал, и что действовать нужно немедленно, граф быстро взял себя в руки.
— Кто ещё, кроме Вас, слышал подобные непотребные высказывания Николая Михайловича? — тихо спросил он. — Кто ещё может подтвердить Ваши слова относительно Его Высочества? Вы ведь понимаете всю тяжесть обвинений...
— Николай Михайлович не только говорит подобное, но он сочинил мерзкое стихотворение про Сергея Александровича. — Князь достал из кармана сложенный вчетверо лист. — Мне случайно попала в руки эта вот бумага, Николай Павлович... Это почерк Великого Князя Николая Михайловича... Никто не знает, что эта бумага у меня. Лакей Яхт-клуба не успел её сжечь и вот теперь...
Канцлер развернул переданный ему листок с подгорелыми краями и стал внимательно читать. Его лицо побагровело от гнева. Прочитав до конца, граф свернул листок, положил его во внутренний карман сюртука.
— Какая мерзость! — пробурчал канцлер. — Господи, чтобы представитель Императорской Фамилии и писал такую мерзость... Князь! Вы должны уяснить, что всё, о чём мы говорили — это государственная тайна! И никто, слышите — никто не должен знать о цели Вашего сегодняшнего визита ко мне. Я буду докладывать Государыне, а уж ей предстоит принимать решение, как поступить в данном случае.
— Слушаюсь, Николай Павлович!
— Какую должность Вы занимаете ныне? — поинтересовался канцлер.
— Я начальник первой дружины в столичном штандарте Добровольной охраны, — ответил князь.
— Ага, то есть примерно командир батальона... Своим мужественным поступком Вы заслужили повышение... Я бы хотел Вас видеть в штабе Добровольной охраны. Но пока я должен заняться неотложными делами. Я вызову Вас, как только появится потребность.
* * *
Карета быстро домчала канцлера к штабу Петербургского военного округа. В кабинет Великого Князя Сергея Александровича Игнатьев буквально ворвался. Без доклада, мимо опешивших адъютантов, которые не решились его останавливать.
Поняв, что случилось что-то экстраординарное, Великий Князь не
стал задавать лишних вопросов, а просто предложил гостю кресло. Канцлер достал из кармана злополучный листок со стихотворением и молча передал его в руки Сергея Александровича.
Великий Князь брезгливо развернул документ и стал читать. Прочитав стихотворение, он в ярости скомкал лист и бросил его на пол. Лицо его, всегда бледное, стало ярко-багровым, кончики усов мелко
задрожали.
— Как всё это понимать? — закричал Сергей Александрович, поднявшись из-за стола во весь свой рост. — Кто написал эту гадость, Николай Павлович? "Наш великий князь Сергей — педераст известный"!!! Кто посмел оскорбить меня?
Граф медленно встал из кресла. Выдержав паузу, он тихо спросил:
— Разве, Ваше Высочество, Вы не узнаёте почерка Его Высочества Великого Князя Николая Михайловича?
— Этого не может быть! Это вздор! Николай никогда не опустится до подобной мерзости! Вас ввели в заблуждение, граф!
Сергей Александрович, всегда спокойный и выдержанный, был вне себя от бешенства. Его красивое лицо перекосилось от ярости.
— Ваше Императорское Высочество! Я отвечаю за свои слова. Мне очень прискорбно говорить, но Великий Князь Николай Михайлович распространяет в Яхт-клубе сведения относительно Вашего Высочества. Он утверждает, что Вы мужеложец, — тихо, но твёрдо ответил канцлер. — И что именно потому Ваше Высочество не имеет детей. Молодой князь Белосельский-Белозерский был свидетелем таких непотребных высказываний Его Высочества. И ежели провести дознание, то таких свидетелей будет ещё немало.
Сергей Александрович медленно опустился в кресло. Закрыв лицо руками, он воскликнул:
— Господи! Укрепи меня! Я не могу поверить в то, что мой двоюродный брат оказался способен на такое! Великий Князь, который пишет такое непотребство! Это просто немыслимо... Как хорошо, что Саша не дожил до этого дня... В Императорской семье ещё не было такого скандала!
Закурив папиросу, Великий Князь немного успокоился.
— Вы ведь знаете, Николай Павлович, что Господь не дал нам с Эллой детей. И мы несём наш тяжкий крест... Но я никогда не мог помыслить, что кто-то истолкует это наше горе вот так... Так грязно и мерзко... Николай — он просто воткнул нож мне в сердце. Скажите, Николай Павлович, что делать теперь? Как мне дальше жить и служить, если предают родные?
— Ваше Высочество! Я уверен, что мы обязаны обо всём сообщить Государыне. Я не имею права вмешиваться в дела Императорской Фамилии, но я считаю, что Государыня может повлиять на Великого Князя Николая Михайловича. Нужно незамедлительно пресечь все эти мерзкие сплетни, остановить Николая Михайловича, иначе поток слухов просто захлестнёт Петербург. Можем ли мы терпеть такое положение в наше нелёгкое время? Именно сейчас, когда до коронации осталось меньше двух месяцев.
Сергей Александрович молча выкурил несколько папирос, одну за другой. Ароматный табачный дым заполнил кабинет.
Канцлер видел, как дрожат пальцы Великого Князя, выдавая его переживания. Наконец тот потушил об серебряную пепельницу недокуренную папиросу.
— Вы правы, Николай Павлович! Абсолютно правы, к сожалению. Я не могу, не имею права оставлять всё это без последствий. А потому мы сейчас же едем в Зимний. Промедление — смерти подобно!
Подняв с ковра скомканный листок, Сергей Александрович аккуратно разгладил его, снова перечитал, а затем положил в кожаную папку.
— Видит Бог, я не хотел этого, — тихо сказал он. — Памятью незабвенного Саши клянусь... Николай не оставил мне выбора. После той печальной истории, когда Николай Константинович похитил бриллианты Александры Иосифовны и был объявлен душевнобольным, ещё не было более мерзкой ситуации в царской семье.
— Ваше Высочество! Я считаю, что крайне необходимо, чтобы полиция срочным образом собрала сведения о всех лицах, которые являются мужеложцами. Тем паче, что очень многие из них даже не скрывают свой порок. И, не взирая на чины и звания, не взирая на положение в обществе, применить к ним всю тяжесть закона. Такие жёсткие меры выбьют почву из-под ног сплетников. Никто не сможет тогда упрекнуть власти, что мы потакаем пороку мужеложцев.
— У Вас есть конкретные фамилии на примете? Боюсь, что могут быть задеты весьма знатные особы. Скандалов не избежать, будут жа—
лобы...
— Зачем же далеко ходить, Ваше Высочество! Думаю, что личность князя Мещерского известна всем. В том числе и полиции. Многие ещё помнят ту неприличную историю между Мещерским и графом Келлером вокруг молодого трубача в 1887 году. Келлер мешал трубачу встречаться с Мещерским, и князь вынудил Келлера подать в отставку, используя свои обширные придворные связи. Проведённое тогда по приказу Вашего покойного батюшки расследование установило, что Мещерский находился в порочной связи с трубачом.
— Господи, сколько же этой скверны у нас развелось? Им что, женщин не хватает?
— Думаю, что немало их развелось... Увы, Ваше Высочество, но придётся заняться очисткой русского общества от этой скверны. Потомки нас не простят, ежели мы позволим испоганить Русь.
* * *
В Зимний дворец ехали молча. Предстоящий разговор с царицей был не просто неприятным, он был за гранью всех норм приличия. Обсуждать с Императрицей всю ту грязь, о которой в приличном обществе не принято даже вспоминать?
Александра Фёдоровна приняла Великого Князя и канцлера без промедления. Несмотря на плохое самочувствие, она была приветлива, и начала разговор с напоминания, что сегодня исполнилось два года с момента её помолвки с милым Ники.
За прошедший год нахождения у власти Императрица не изменилась внешне. Всё та же прекрасная молодая женщина с ярко-синими глазами. Царственная осанка, правильные черты лица, изящная походка, грация, большой ум, огромная начитанность и образованность, прекрасная память и сердечная доброта. Лишь чрезмерная бледность была последствием того, что Аликс редко бывала на свежем воздухе.
Внутренне же Императрица была увлечена одной мыслью — взять на себя крест Екатерины Великой, укрепить государство и искоренить
крамолу.
На ходу осваивая ремесло управления огромной страной, она не прекращала учиться. Своим докладчикам царица ставила множество определённых и весьма дельных вопросов, касающихся самого существа предмета, причём входила во все детали и в заключение давала столь же властные, сколь точные указания.
Пятичасовой чай, поданный к столу, оказался весьма кстати. Видя, что Великий Князь не знает, с чего начать разговор, канцлер решился. Отставив чашку, он обратился к Императрице.
— Ваше Величество! Его Высочество из чувства деликатности просил меня доложить о чрезвычайном происшествии, которое напрямую касается как Императорской Фамилии, так и всего государства.
— Что произошло, граф? Вы меня пугаете.
Императрица пристально посмотрела на Сергея Александровича, но тот отвёл глаза.
Игнатьев продолжил:
— Его Императорское Высочество Великий Князь Николай Михайлович распространяет в Яхт-клубе пасквили в отношении Сергея Александровича.
— Что это за пасквили, позвольте узнать?
— Николай Михайлович во всеуслышание обвиняет Сергея Александровича... в содомии... Мало того, он распространяет богомерзкие стихи, вероятно, сочинённые им самим... Ваше Величество, мне передали один из экземпляров, написанный почерком Николая Михайловича, что исключает всякие сомнения в его непричастности к этой грязной истории.
Сергей Александрович раскрыл папку, достал злополучный лист, развернул его и молча передал Императрице. Сам же встал из кресла и подошёл к окну, чтобы не было видно его лица. Прочитав содержимое, Аликс покраснела и брезгливо отбросила листок.
— Что это такое?
— Это те самые мерзкие стихи, которые собственноручно записаны Его Высочеством Николаем Михайловичем. Этот листок мне передал молодой князь Белосельский-Белозерский.
— Николай Павлович! Посоветуйте, как мне поступить, Вы ведь мой канцлер...
— Ваше Императорское Величество! Я не вправе вмешиваться в де—
ла Императорского Дома. И если бы речь шла о женитьбе или же о хищении бриллиантов, как в случае с Великим Князем Николаем Константиновичем, я бы умыл руки. Но в данном случае, боюсь, речь идёт о совершении государственного преступления. Сергей Александрович не просто Главнокомандующий, он председатель Комитета Государственной Обороны, и подобная клевета в отношении его должна быть наказуема. Представьте себе, Ваше Величество, чтобы было, если такой проступок допустил не Великий Князь Николай Михайлович, а любой другой генерал русской армии...
О чём-то задумавшись, Александра Фёдоровна вызвала дежурного флигель-адъютанта.
— Срочно пригласите ко мне генерала Ширинкина, — приказала она.
Когда флигель-адъютант вышел за дверь, Сергей Александрович встревожено посмотрел на Аликс и недоумённо спросил:
— Начальника дворцовой полиции?
— Да, именно начальника дворцовой полиции. А кого же ещё, ежели речь идёт о преступлении? Если Николай Михайлович занимается распространением этой мерзости, я прикажу Ширинкину произвести обыск.
— Но ведь это же невиданный скандал! Что скажет дядя Миша после обыска в его дворце? Он будет оскорблён до глубины души. Да и какой смысл в таком обыске? Право, не знаю, стоит ли идти на такой шаг...
Граф Игнатьев не вмешивался в разговор, понимая, что сейчас лучше промолчать, предоставив тяжесть принятия решения Императрице. Всё-таки обыск во дворце Великого Князя Михаила Николаевича — событие экстраординарное, и последствия могут быть самые неожиданные.
Александра Фёдоровна тяжело встала с кресла. Лицо, изначально приветливое, стало строгим и даже жестоким.
"Господи, она ведь ещё так молода, — подумал канцлер. — Ей бы на балах танцевать, а она уже успела потерять мужа и взвалить на свои хрупкие плечи всю Империю".
Аликс взяла со стола листок и ещё раз перечитала стихотворение.
Потом обратилась к Сергею Александровичу:
— Утром у меня был с докладом министр внутренних дел. Илларион Иванович сообщил мне, что вчера в Аничковом моя свекровь высказывала недовольство тем, что я приглашаю на коронацию княгиню Юрьевскую. Там же был Владимир Александрович с женой и детьми. Там же был Николай Михайлович. Собираются у меня за спиной и плетут свои интриги... Мне надоело их пустое зубоскальство!
Последнюю фразу сказала с каким-то надрывом. Остановила пристальный взгляд на графе Игнатьеве.
— Скажите, Николай Павлович, неужели я должна терпеть, чтобы мои подданные, пусть это даже будут мои родственники, плели интриги против меня? Вы ведь понимаете, что если Николай Михайлович собственноручно пишет такие гадости, то возможно, что такие же записи могут быть в его домашних бумагах, в дневнике или в письмах.
— Да, Ваше Величество, этого нельзя исключить. Но я согласен с Сергеем Александровичем, что обыск во дворце вызовет скандал, и, чтобы хоть как то сгладить ситуацию, желательно делать это без лишней огласки.
— Именно потому я приглашаю завтра к девяти часам в Зимний Михаила Николаевича со всеми сыновьями. И пока мы будем слушать, что скажет в своё оправдание Николай Михайлович, дворцовая полиция произведёт обыск. Исключительно в его покоях...
Глава 34
Генерал-фельдцейхмейстер прибыл в Зимний дворец в сопровождении трёх сыновей за полчаса до назначенного времени. Встретивший их у Салтыковского подъезда дежурный флигель-адъютант пригласил пройти в библиотеку и там ожидать Императрицу.
Все четверо были в парадных мундирах, одетых по настоянию Михаила Николаевича, который твёрдо заявил сыновьям, что раз в приглашении не было сказано о форме одежды, то к Императрице надлежит являться при полном параде.
Причина столь неожиданного вызова всего семейства была непонятна. И если Великий Князь Михаил Николаевич смиренно ожидал аудиенции, то его сыновья терялись в догадках, не желая, однако, вы—
давать своё волнение.
Сергей Михайлович, высокий красавец с щегольскими тонкими усиками и бородкой, в мундире поручика гвардейской конной артиллерии, стоял с безразличным видом, разглядывая монументальный готический камин, украшенный изображениями грифонов и львов.
Георгий Михайлович, человек богатырского сложения, почти двухметрового роста, нервно теребил наконечник аксельбанта. Он был известен кротким нравом и страстью к нумизматике, и хотя числился командиром эскадрона Лейб-Гвардии Уланского полка, основную часть времени посвящал управлению Русским музеем.
Николай Михайлович, не подозревающий о собравшихся над его головой тучах, был в прекрасном расположении духа, внимательно оглядывал новые книжные шкафы, лестницу, декорированную стилизованной под готику резьбой мебель. Потолок из орехового дерева, панно тиснёной золочёной кожи, ажурные переплёты высоких окон — всё это было сделано совсем недавно по эскизам, утверждённым покойным Николаем Вторым.
Ровно в 9 часов дверь в библиотеку распахнулась и стремительным шагом зашла Императрица. За ней следовали Великий Князь Сергей Александрович, граф Игнатьев и граф Воронцов-Дашков. Великий Князь Александр Михайлович вошёл последним, смущённо, даже как-то виновато, пряча глаза от отца и братьев.
Отрывисто поздоровавшись, Александра Фёдоровна заняла место во главе стола и пригласила всех присаживаться. Ничего не поясняя, она обратилась к министру внутренних дел:
— Илларион Иванович! Начинайте...
Граф Воронцов-Дашков раскрыл коричневую кожаную папку, осторожно извлёк оттуда лист бумаги с обожжёнными краями. Положив этот лист на стол перед Николаем Михайловичем, спросил мягким, но настойчивым голосом:
— Ваше Императорское Высочество! Ознакомьтесь и скажите, Вами ли написано сие?
Мельком взглянув на лист и узнав собственный почерк, Николай Михайлович на несколько секунд стушевался. Лицо вспыхнуло яркой краской. Быстро взяв себя в руки, он перешёл в контратаку:
— По какому праву, граф, Вы подвергаете меня столь унизительному допросу? Вы забываетесь, граф, разговаривая с членом Император-ского Дома!
— По праву, данному мне моей должностью, Ваше Высочество, и по Высочайшему повелению! Я вынужден повторить вопрос, Ваше Императорское Высочество, Вами ли написано данное сочинение?
Николай Михайлович вскочил со стула и повернулся в сторону Императрицы:
— Что здесь происходит? Почему меня допрашивают, как какого-то злоумышленника? Я отказываюсь участвовать в этом судилище!
Великий Князь сорвался на крик, но Императрица не поддалась его яростному напору. Она выдержала паузу, после чего негромко произнесла, пристально глядя на Николая Михайловича:
— Вы забываетесь, Ваше Высочество, пытаясь ставить мне свои ус-ловия. Я приказываю дать ответ, Вами ли написано это мерзкое сочинение, и кто его автор. У меня есть верные сведения, что Ваше Высочество распространяет в Яхт-клубе клевету на Великого Князя Сергея Александровича, обвиняя его в содомии. А в этом мерзком сочинении содержится прямое оскорбление Сергея Александровича. Потому я повторю вопрос...
Голос Александры Фёдоровны звучал сухо и официально, не допуская никакой родственности. Всем своим видом она показывала, что сегодня она не "Аликс", а "Её Величество".
Михаил Николаевич, который уже прочитал сочинение сына, не смог сдержаться. Надвое расчёсанная седая борода фельдмаршала затряслась от возмущения.
— Как ты мог написать такую мерзость? Ведь это твой почерк, без всякого сомнения! — голос фельдмаршала гремел с такой силой, что Императрице хотелось закрыть уши.
Николай Михайлович молча опустил голову, уткнув глаза в столешницу. Повисла тягостная тишина. Но фельдмаршал не успокаивался.
— Мальчишка! Ты опозорил нашу семью! — гремел голос Михаила Николаевича. — Ты забыл, как тебя перевели из кавалергардов?
В своё время эта история получила широкую огласку. Будучи офицером Кавалергардского полка Николай Михайлович не мог удержаться от разного рода интриг частного характера, вследствие чего офицеры полка отказались подавать ему руку. Любого иного офицера в такой ситуации несомненно удалили бы со службы, но Великого Князя просто "сослали" на Кавказ, дав в командование гренадерский
полк.
— Что же Вы молчите? — вкрадчиво спросила Александра Фёдоровна. — Ваше Высочество не желает отвечать за свои деяния?
— Я не буду отвечать на вопросы, пока я не узнаю, каким образом эта бумага оказалась в папке министра внутренних дел!
Прекрасное лицо Императрицы побледнело, губы сжались в одну тонкую линию, мелкая дрожь волной пробежала по щеке, выдавая сильное волнение. Немного успокоившись, она произнесла:
— Кто боится меня, не глядит мне в глаза, а все, кто замышляет недоброе — не любят меня... Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные престолу, любят меня. Ваше Высочество прячет глаза и не желает отвечать. Это заставляет меня предположить, что Вы являетесь автором этой мерзости. Не вынуждайте меня поместить Вас под арест.
— Я не помню точно, где я переписал это стихотворение, — поникшим голосом ответил Николай Михайлович. — Кто-то подсунул мне его в Яхт-клубе... Я тогда слишком много выпил вина... Не могу же я помнить каждую мелочь!
Лицо Великого Князя побагровело, на лбу появились капельки пота. Куда девался тот надменно-ироничный барин, который мог себе позволить принимать офицеров в нижнем белье — буквально в ночной рубахе и кальсонах — и с толстой кручёной папиросой в руках?
Сергей Александрович молча сидел в стороне, не вмешиваясь в разговор. Ему было стыдно и больно, что приходится заниматься подобным дознанием. Но простить двоюродному брату допущенную мерзость он не мог. Обида рвала его душу острыми когтями.
Воцарившуюся в библиотеке тишину нарушил вошедший флигель-адъютант, который что-то сказал Императрице на ухо. Она вышла и вернулась примерно через двадцать минут, держа в руке толстую тетрадь в чёрной кожаной обложке. Было заметно, что прекрасные синие глаза горят яростью. Заняв своё кресло, Александра Фёдоровна открыла тетрадь на странице, отмеченной закладкой.
— Я желаю, — негромко сказала она, — чтобы все услышали, что же Великий Князь Николай Михайлович излагает в своём дневнике. Какими словами он отзывается не только о своих родственниках, но и об особе русской Императрицы.
Николай Михайлович встрепенулся:
— Откуда у Вас мой дневник, Ваше Величество? Это ведь непозво—
лительно!
— Из дворца, Ваше Высочество... Из дворца, где полиция произвела обыск в Ваших покоях. Генерал Ширинкин доставил мне его и я уже заметила много интересного... Вы заявили, что переписали мерзкое стихотворение в Яхт-клубе... Но, я вижу, что в Вашем дневнике оно записано ещё в декабре прошлого года, когда Вы были в Тифлисе. Вы солгали, Ваше Высочество, солгали мне, Вашей царице. И теперь нет никаких сомнений в том, что авторство этого богомерзкого сочинения принадлежит именно Вам!
— Какой позор, — выдавил из себя Михаил Николаевич. — Какой позор для нашей семьи...
— Я позволю себе зачитать, что написал Николай Михайлович в сво—
ём дневнике на второй день после рождения Цесаревны, — продолжила Императрица. — "Ну и дела. Только что получил сообщение, что Александра Феодоровна разрешилась дочерью. Что же теперь будет? Захватит престол, который ей не принадлежит? Она торжествует, но надолго ли эта гессенская стерва удержит власть?!"
Аликс многозначительно умолкла, пристально глядя на Николая Михайловича.
— Ну что же, — оживился хозяин дневника. — Раз Ваше Величество не чурается того, чтобы натравливать полицейских ищеек на членов Императорской Фамилии, то Вам следует знать, что думают и говорят Ваши подданные.
— А вот и совсем свежие записи, — Александра Фёдоровна перелистнула дневник. — "Обходительность не в природе царицы. Она с большим трудом выжимает слова, всем своим видом показывая своё пренебрежение. Гессенка от природы явно нерасположена к роду человеческому. Откуда у неё такое огульное недоверие к людям? Но это и хорошо, ибо вследствие своей замкнутости она лишена всякого ореола популярности. Александра Феодоровна — это лишь ходячий портрет. Её обхождение есть лишь отбывание официальной повинности. Из неё ничего не излучается."
В глазах Николай Михайловича засверкали молнии. Великий Князь гордо поднял голову, пристально глядя на Императрицу.
— La societe vous deteste! — перешёл он на французский. — Своими
поистине безумными распоряжениями Вы толкаете Россию в револю-цию!!! У России нет иного пути, как путь европейский, путь парламентаризма! И если бездумные правители будут противиться этому пути, Россию ждут кровавые перемены!
Императрица натянуто улыбнулась, закрыла дневник и ответила:
— Я прекрасно знаю, что существуют дурные люди. Они и при дворе
существуют. Почему они меня ненавидят? Потому, что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь, то я не меняю мнения, и это невыносимо для них.
— Вы утопили в крови Финляндию, Ваше Величество! С Вашего соизволения были расстреляны несчастные студенты! С Вашего соизволения начались гонения на евреев! — голос Великого Князя звучал обличающе, в то же время затравленно, как у пойманного на горячем преступника. — Я не могу понять, как можно было устроить такое позорное гонение на Ротшильдов, если Россия на протяжении десятилетий пользовалась еврейскими деньгами! Именно Вы, Ваше Величество, превратили Россию в кровавую азиатскую деспотию! Но ежели Вас прельщает участь Марии-Антуанетты, то зачем же Вы ведёте всех нас в пропасть? Скажите, зачем Вы упорно тянете нас всех, всех, на эшафот?
— Вы абсолютно не правы, упрекая меня в излишней жестокости. Жестокость была вызвана крайней необходимостью, и ежели Вы этого не понимаете, тем хуже для Вас. Миновало время великой снисходительности и мягкости — теперь царство воли и мощи! Мои подданные будут принуждены склониться и слушаться моих приказов! Я научу всех повиновению. Смысл этого слова для многих моих подданных чужд: они просто избалованы добротой и всепрощением!
Слова Императрицы звучали громко, чётко и отрывисто, как ружейные выстрелы, не оставляя у присутствующих никаких сомнений в том, что она высказывает свои самые тайные, самые сокровенные мысли.
Николай Михайлович, припёртый к стенке, был на грани истерики, он решился идти до конца и высказать всё, что накипело на душе за прошедший год.
— Вы не понимаете, Аликс, что ныне на дворе конец девятнадцатого века, и что управлять Россией, как то делали в своё время кровавые маньяки Иоанн Грозный или Пётр Великий — уже не получится! Кнуты, виселицы, четвертования, плаха и топор — это всё уже в прошлом!!! России нужно переходить на европейский путь развития, а Вы с графом Игнатьевым тянете её в мрачное Средневековье! Неужели кого-то так прельщают лавры Малюты Скуратова? — голос Великого Князя сорвался на крик. — Да поймите же, что в России Вы всегда будете лишь немкой из захудалого Гессен-Дармштадта, и что Вы никогда не сможете завоевать любовь русского народа!!! Вы всех нас погубите, и Россию и нашу семью!!!
— Я не собираюсь с Вами препираться, — презрительно ответила Аликс. — Я искренне люблю Россию и люблю всех моих подданных. Но Россия — это не республиканская Франция, которая запятнала себя, отправив на гильотину несчастного Людовика. России нужен не парламент, а кнут и железная рука, карающая и направляющая... Мне весьма жаль, что Вашему Высочеству не дано этого понять. Вы, вероятно, позабыли, как закончил свои дни подлый изменник Philippe EgalitИ, который голосовал в Конвенте за предание короля казни. Пусть каждому воздастся по заслугам его...
Императрица встала, давая всем понять, что больше говорить не о чем. Направившись к двери, она на мгновение остановилась и обернулась к Николаю Михайловичу:
— А что касается ненавистного Вам Гессена, то я напомню, что Anhalt-Zerbst был ещё меньше... А пока что я велю поместить Вас под арест в Зимнем дворце. Настоятельно рекомендую Вашему Высочеству вспомнить, кто ещё в Яхт-клубе был ознакомлен с этим вот мерзким сочинением, кому Вы высказывали клевету относительно Сергея Александровича. Я хочу, чтобы список этих лиц Вы составили собственноручно. Собственноручно! А я ознакомлюсь с этим списком, после чего каждый получит то, что заслужил!
* * *
Вечером того же дня фельдъегерь доставил Великому Князю Михаилу Николаевичу пакет из Зимнего дворца. Распечатав его, фельдмаршал обнаружил несколько документов за подписью Императрицы.
Первый Высочайший указ касался Великого Князя Михаила Ми—
хайловича, которому в 1891 году покойный Александр III после женитьбы на графине Меренберг запретил въезд в Россию. Он поселился на юге Франции и жил в Каннах на вилле с кавказским названием "Казбек".
Александра Фёдоровна не только признала морганатический брак Великого Князя и вернула его на службу, но и сняла опеку с его имущества. Она милостиво пожаловала Михаила Михайловича чином полковника и званием флигель-адъютанта, назначила вновь шефом 49-го Брестского полка и 4-й батареи Гвардейской конно-артиллерийской бригады.
Второй указ касался супруги и малолетних дочерей Великого Князя, которые причислялись к Императорской Фамилии. Внучка Александра Сергеевича Пушкина графиня Софья де Торби стала Светлейшей княгиней Романовской с титулом "Высочества", а две её дочки стали Светлейшими княжнами с титулом "Светлости".
Был в пакете и приятный сюрприз для Георгия Михайловича и Сергея Михайловича, которым Императрица прислала полковничьи погоны и Высочайшие приказы о производстве.
Свежеиспечённые полковники не скрывали ликования, а вот Михаил Николаевич был обескуражен. Он понимал, что Императрица таким образом выказывает своё расположение его семье, но чтобы из поручиков и сразу в полковники? Русская армия такого моментального взлёта ещё не знала. А если и знала, то разве что во времена Екатерины Великой...
Форменная одежда студентов Института инженеров путей сообщения Императо-ра Александра I.
Брилевич Александр Васильевич, полковник. Начальник штаба 2-й Гвардейской пехотной дивизии (1890).
191 см.
Никитин Пётр Васильевич, действительный статский советник. Ординарный профессор классической филологии (1886). Ректор Императорского Санкт-Петербургского университета (1890). Эстраординарный академик Императорской Академии наук.
Церемония целования руки Императрицы.
Договор, заключённый между Японской Империей и Империей Цин 5-го апреля 1895 года в городе Симоносеки. Китай признавал самостоятельность вассальной Кореи; передавал Японии навечно Формозу, Пескадорские острова и Ляодунский полуостров; уплачивал контрибуцию в 200 миллионов лян; открывал для японской торговли четыре порта: Шаши, Чунцин, Сучжоу и Ханчжоу; отдавал под временную оккупацию Вэйхайвэй; предоставлял японцам право строительства промышленных предприятий в Китае и ввоза туда промышленного оборудования.
Причиной для начавшегося в 1893 году восстания стало наступившее после заключения неравноправного японо-корейского Канхваского договора 1876 года засилье в Корее японской дешёвой промышленной продукции, разорявшей местных городских ремесленников.
И-Хянг (Ли-Хи), 26-й король династии Чао-сянь. Храмовое имя — Качжон.
Вебер Карл Иванович (Карл Фридрих Теодор), статский советник. С 1885 г. поверенный в делах в Корее. С 1888 г. также генеральный консул в Сеуле.
Виконт Миура Горо, генерал-лейтенант. С 1890 г. член Палаты пэров. С 1895 г. посланник в Корее.
6-е января.
Лобко Павел Львович, генерал-лейтенант (1889). В 1881 г. управляющий делами Военно-учёного комитета Главного штаба. В 1881-1884 гг. помощник начальника, а с 1884 г. начальник Канцелярии Военного министерства.
Проценко Александр Петрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. заведующий Азиатской частью Главного штаба.
Чихачёв Николай Матвеевич, адмирал, генерал-адъютант. С 1884 г. начальник Главного Морского штаба. С 1888 г. управляющий Морским министерством.
Кремер Иоанн-Фридрих-Оскар Карлович, вице-адмирал, генерал-адъютант. С 1888 г. начальник Главного Морского штаба.
Казнаков Николай Иванович, вице-адмирал. С 1893 г. главный командир Кронш-тадтского порта и военный губернатор Кронштадта.
Вогак Константин Ипполитович, Генерального Штаба подполковник. С 1892 г. военный агент в Китае и Японии.
Кази Михаил Ильич, капитан 1 ранга. С 1893 г. председатель Комиссии по развитию в России судоходства и торговли. Председатель Императорского Русского технического общества (1894).
Ломен Николай Николаевич, контр-адмирал. В 1892-1893 гг. заведовал военно-морским учёным отделом Главного Морского штаба. С 1893 г. флаг-капитан Его Императорского Величества.
Дубасов Фёдор Васильевич, контр-адмирал. С 1891 г. командир броненосца "Пётр Великий". С 1892 г. военно-морской агент в Берлине.
Лихачёв Иван Фёдорович, вице-адмирал. Начальник Практической эскадры броненосных кораблей на Балтийском море (1863). Военно-морской агент в Лондоне и Париже (1867). С 1883 г. в отставке.
Шереметев Сергей Алексеевич, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. С 1890 г. командующий войсками Кавказского военного округа, наказной войсковой атаман Кавказских казачьих войск, главноначальствующий гражданской частью на Кавказе.
Мехелин Леопольд Генрих Станислав, профессор государственного права Гельсингфорсского университета. Депутат финляндского Сейма. В 1882-1890 гг. сенатор Императорского Финляндского Сената.
Шауман Фёдор Оскарович, генерал-майор. С 1894 г. губернатор Вазаской губернии.
(финск.) "январского манифеста".
Орлов Александр Афиногенович, ротмистр Лейб-Гвардии Гусарского полка.
Черевин Пётр Александрович, генерал-лейтенант, генерал-адъютант. Главный на-чальник Охраны Его Величества (1881). Дежурный генерал при Особе Его Величества (1894).
Герб Санкт-Петербурга.
Ден Вольдемар Александрович, генерал-лейтенант. С 1891 г. министр статс-секретарь Великого Княжества Финляндского.
Прокопе Виктор Борисович, генерал-лейтенант. С 1888 г. сенатор Императорского Финляндского сената. С 1891 г. товарищ министра статс-секретаря Великого Княжества Финляндского.
Тудер Стен-Карл Иванович, действительный статский советник, шталмейстер. С 1889 г. сенатор. Вице-председатель Хозяйственного департамента Императорского Финляндского Сената (1891).
Барон Пальмен Филипп Иванович, статский советник. Прокурор Императорского Финляндского Сената (1871). Вице-председатель Судебного департамента Император-ского Финляндского Сената (1877).
Нюберг Карл Августович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Экспедиции юстиции Хозяйственного департамента (1892).
(швед.) Общее Уложение Шведского королевства, принято в 1734 г.
Ернефельт Александр Густавович, генерал-лейтенант. С 1894 г. сенатор Императорского Финляндского Сената и начальник милиционной экспедиции Хозяйственного департамента.
Барон фон Тройль Густав Самуилович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Экспедиции сельского хозяйства (1891).
Гончаров Степан Осипович, генерал-лейтенант. Помощник генерал-губер-натора Финляндии и командующего войсками Финляндского военного округа (1893).
Алексеев Константин Михайлович, полковник. Командир 1-го Финляндского стрелкового полка (1892).
Энеберг Вольдемар Иванович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Гражданской экспедиции (1893).
(финск.) Позор ! Позор!
(финск.) "Русские свиньи! Убирайтесь в Московию!"
(финск.) "Царица Александра! Следующая бомба — для тебя!"
Барон Каульбарс Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1891 г. начальник штаба Финляндского военного округа.
Барон Рамзай Георгий Эдуардович, генерал-лейтенант. Командир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского батальона (1874). Командир Лейб-Гвардии Семёновского полка (1877), начальник Финских войск (1880).
Барон Моландер Герман Адольфович, тайный советник. Сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Финансовой экспедиции (1885).
Игнациус Карл Иванович, сенатор Императорского Финляндского Сената, начальник Камерной экспедиции (1885).
11,56 миллиметров.
Пенский Владимир Васильевич, генерал-майор. С 1890 г. командир Лейб-Гвардии Семёновского полка.
Палин Ялмар Карлович, генерал-майор. Начальник штаба по части Финских войск при Финляндском генерал-губернаторе (1877). Губернатор Нюландской губернии (1888).
Де-Понт Карстен Карлович, полковник. Флигель-адъютант. С 1895 г. командир Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Финского батальона.
Перлик Пётр Тимофеевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Казанского военного округа (1887-1889), начальник штаба Кавказского военного округа (1889).
Гриппенберг Аксель Севастьянович, генерал-лейтенант. С 1889 г. губернатор Выборгской губернии.
Мальгрен Андрей Иванович, экстраординарный профессор зоологии в Императорском Александровском университете (1865). Губернатор Улеаборгской губернии (1889).
Споре Вальфред Оттонович, действительный статский советник. Губернатор Санкт-Михельской губернии (1888).
Бэм Эдвард Васильевич, статский советник. С 1883 г. служил в Финляндской пас-портной экспедиции. Губернатор Тавастгусской губернии (1895).
Стрельбицкий Иван Иванович, полковник. Штаб-офицер при управлении 2-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады (1891), военный агент в Сеуле (1896).
Карнеев Владимир Петрович, полковник. Штаб-офицер для особых поручений при командующем войсками Приамурского военного округа (1893).
Заложен в 1861 г. как броненосная плавучая батарея. Вступил в строй в эксплуатацию в 1863 г. С 1892 г. броненосец береговой обороны.
Заложен в 1861 г. как канонерская лодка. Вступил в строй в 1862 г. С 1892 г. канонерская лодка береговой обороны.
(англ.) Британский Королевский флот.
Грулёв Михаил Владимирович, капитан. Старший адъютант военной канцелярии при военном губернаторе Приморской области (1892). Старший адъютант штаба войск Ферганской области (1895).
Князь Ухтомский Эспер Эсперович, камер-юнкер. Состоял при Министерстве внутренних дел.
Алексеев Кир Алексеевич, статский советник. Правитель канцелярии департамента таможенных сборов Министерства финансов (1886).
Путята Дмитрий Васильевич, полковник. Помощник заведующего Азиатской частью Главного штаба (1886). Военный агент в Китае (1886). Старший делопроизводитель канцелярии Военно-учёного комитета (1892).
96 человек.
Левицкий Николай Васильевич, генерал-лейтенант. С 1892 г. Главный инспектор по пересылке арестантов.
Куломзин Анатолий Николаевич, действительный тайный советник. Управляющий делами Комитета министров (1883), управляющий делами Комитета Сибирской железной дороги (1893). Гофмейстер, статс-секретарь.
Гессе Пётр Павлович, генерал-майор. Комендант Императорской Главной Квартиры (1888). С 1896 г. дворцовый комендант.
Товарищество Никольской мануфактуры "Саввы Морозова сын и К®".
Чаеторговое предприятие. "А. Губкина наследник А. Г. Кузнецов и К®".
Сибиряков Александр Михайлович, купец 1-й гильдии. Совладелец "Прибрежно-Витимской золотопромышленной компании", "Компании промышленности в различных местах Восточной Сибири", "Компании Ленско-Витимского пароходства", Александро-Невского стеклоделательного завода, "Ангарского пароходства", "Амурского общества пароходства и торговли".
Му?рман — берег Баренцевого моря от норвежской границы до мыса Святой Нос.
Савримович Болеслав Устинович, коллежский советник. Начальник технического отдела Управления по сооружению Сибирской железной дороги (1893). Руководитель партии изысканий для Амурской железной дороги (1894).
Кривошеин Александр Васильевич, надворный советник. С 1891 г. и. д. делопроизводителя Земского отдела МВД, в 1892 г. утверждён в этой должности.
Ширина колеи равна 5 футов — 1524 мм.
Воронцова Ксения Антоновна.
Орчи Мария-Анна.
Князь Оболенский Николай Дмитриевич, ротмистр Лейб-Гвардии Конного полка. Флигель-адъютант (1890).
(франц.) лжец-паша.
(франц.) король лжи.
Светлейшая княжна Ливен Елена Александровна, фрейлина Высочайшего Двора. Начальница Малолетнего отделения Московского Сиротского Института Императора Николая I (1880), затем начальница Московского Елизаветинского института благородных девиц, Смольного института благородных девиц (1895).
Рас Маконен Уольдэ-Микаэль, губернатор Харарской провинции (1887). Двоюродный брат негуса Менелика II.
Макаров Степан Осипович, контр-адмирал. Командующий эскадрой в Средиземном море (1894).
Данилевский Михаил Александрович, капитан 2 ранга. Командир канонерской лодки "Запорожец" (1895).
Графиня Игнатьева Мария Ивановна (урожденная Мальцова), кавалерственная дама Императорского ордена Святой великомученицы Екатерины.
Князь Абамелек-Лазарев Семён Семёнович, коллежский советник, в должности шталмейстера (1893). С 1888 г. управляющий Чёрмозского частновладельческого горного округа. Член Горного Совета.
Нобель Эммануил Людвигович, коммерции советник, купец 1-й гильдии. Председатель правления "Товарищества нефтяного производства братьев Нобелей", директор механического завода "Людвиг Нобель".
Манташев Александр Иванович, купец 1-й гильдии. Гласный городской думы Тифлиса.
Скальковский Константин Аполлонович, тайный советник. Директор Горного департамента (1891). Член Учёного комитета Министерства финансов.
Барон Эфрусси Мориц Иоахимович, директор и член правления "Каспийско-Чер-номорского нефтепромышленного и торгового общества".
Фейгль Арнольд Михайлович, купец 2-й гильдии. Директор и член правления "Каспийско-Черноморского нефтепромышленного и торгового общества".
Фон Адлерберг Павел Эдуардович, подполковник. Бакинский полицмейстер (1892).
Князь Амилохваров Иван Егорович, генерал от кавалерии. Командир Кавказского армейского корпуса (1893).
Марка сухого французского шампанского с зелёным ободком на горлышке бутыл-ки.
Графиня Толстая Софья Дмитриевна, статс-дама. Кавалерственная дама ордена Святой Великомученицы Екатерины.
Графиня Строганова Анна Дмитриевна, обер-гофмейстерина Императорского Двора (1889). Статс-дама. Учредительница и попечительница приюта Сергиевского Православного братства.
Краббе Николай Карлович, адмирал, генерал-адъютант. В 1860-1876 гг. управляющий Морским министерством.
(франц.) чопорная англичанка.
Граф Остен-Сакен Николай Дмитриевич, тайный советник. С 1884 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мюнхене и Гессене. С 1895 г. чрезвычайный и полномочный посол в Берлине, одновременно чрезвычайный посланник и полномочный министр в Мекленбург-Шверине и Мекленбург-Стрелице.
Светлейшая княгиня Юрьевская Екатерина Михайловна, морганатическая супруга Императора Александра II (1880). С 1881 г. постоянно проживала в Ницце.
Мартынов Александр Любомирович, действительный статский советник. Состоял в должности шталмейстера Двора Великого Князя Сергея Александровича.
(франц.) содомит.
Князь Белосельский-Белозерский Сергей Константинович, поручик Лейб-Гвардии Конного полка. С 1894 г. в запасе.
Князь Мещерский Владимир Петрович, действительный статский советник. Камергер. Издатель-редактор газеты "Гражданин".
Граф Келлер Фёдор Эдуардович, генерал-майор. В 1883-1887 гг. командир Лейб-Гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии батальона. С 1894 г. директор Па-жеского корпуса.
Ширинкин Евгений Никифорович, генерал-майор. Начальник Дворцовой полиции (1884).
(франц.) Общество ненавидит вас!
Луи Филипп Жозеф, герцог Орлеанский.
Княжество Ангальт-Цербст, откуда происходила Императрица Екатерина Великая.
Графиня Меренберг София Николаевна, дочь принца Николая-Вильгельма Нассауского и Натальи Александровны Пушкиной, графини Меренберг. С 1892 г. графиня де Торби.
128
129
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|