— Я не всё поняла из того, что ты сказал, — призналась Люся. — Какая у нас может быть элита?
— Чиновничья. Я назвал бы чиновников особым классом в полном соответствии с определением Ленина. Как там у него? Большие группы людей... У нас они большие и с каждым годом будут становиться всё больше. Отличаются по месту в системе производства... Ясное дело, отличаются: мало того что от большинства нет никакой пользы, многие откровенно вредят! Отличаются способами получения и долей общественного богатства... Ещё как отличаются! Это пока мало заметно, но всё впереди. Революции делают энергичные люди, если они ещё не без способностей, то не только спихнут старых хозяев, но смогут удержаться на их месте, а не закончить свои дни на гильотине. Их дети станут образованнее, но таких чувств и качеств у них будет меньше. Но папаши сделают всё, чтобы продвинуть своих отпрысков на хорошие места. А у тех родятся детишки, воспитанные в семьях, живущих уже совсем другой жизнью, чем остальные. Так постепенно вырастут "хозяева жизни", которые будут считать, что весь мир вертится вокруг них, и желающие получить всё и сразу. Их продвинут на те же руководящие должности, не думая о том, что они уже не способны не только руководить, вообще работать! Такие перед развалом нагло брали взятки, торгуя единственным, что они умели делать, — подписями на документах. А потом им захотелось жить не хуже, чем на Западе, и не возиться с этой страной. И появился генсек-реформатор с хорошо подвешенным языком! Извини, что-то меня сегодня прорвало. Стоим с тобой и болтаем о политике.
— По-моему, это не политика, — сказала Люся, — это жизнь. Неужели с этим нельзя как-то бороться?
— На Западе с этим борется конкуренция. Будешь выдвигать никчемных руководителей — вылетишь в трубу. Если сынков вводят в правление корпорацией, то по делу, или они там ничего не решают. В политике, правда, это правило не всегда работает... А у нас боролся Сталин. Когда тебя могут в любой момент выдернуть ночью из кровати и забить сапогами, ты уже не элита и не станешь сильно наглеть. Нигде не читал, чтобы при нём брали взятки. Но у этого способа есть свои недостатки. Пинающим безразлично, кого пинать, а решающие, кого тащить в подвал, зачастую ошибаются. Это крайности, но история показала, что как только убирают контроль и ответственность, так всё начинает разваливаться. Многое зависит от размеров страны, характера народа и его культуры, но общие закономерности для всех одинаковы. Это просто в природе человека. Пошли, ты уже замёрзла, да и мама начнёт волноваться.
— Пошли. Ген, а что делать, если это заложено в людях?
— Жить по возможности лучше, не портя жизнь другим, и меньше морочить голову политикой. Знаешь, что по этому поводу говорили древние? Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне терпение вынести то, что я сделать не в силах, и дай мне ум отличить первое от второго. Пришли. Давай я к вам зайду, чтобы меня немного поругали, тогда тебе меньше достанется.
— Тебя-то за что ругать? — спросила Люся, когда мы поднимались по лестнице. — За чужое хамство?
— Сейчас увидишь, — сказал я, проходя вслед за ней в прихожую.
— Доченька! — Надежда схватила Люсю и прижала к себе.
— Мам, отпусти, дай раздеться, жарко.
— Раздевайся, — отстранилась мать. — А ты чего стоишь, изверг? Раздевайся тоже, сейчас будешь давать ответ, во что вы вляпались!
— Зря ты на него так набросилась, мать, — раздался из комнаты голос Ивана Алексеевича.
— И ничего не зря! У меня из-за него чуть сердце не разорвалось, а ты заступаешься!
Я разделся и вместе с Люсей вошёл в большую комнату. Кроме отца подруги здесь же была и Ольга.
— А мама тебя ругала, — сообщила она мне. — Я тоже из-за тебя переволновалась.
— А из-за сестры? — спросил я.
— А что с ней сделается!
— Оля, не встревай в разговор взрослых! — рассердилась Надежда. — Марш в свою комнату! Ну, жених, кто был этот мужчина?
— Нам он представился как Васильев, — ответил я. — Судя по замашкам, офицер КГБ, хотя я могу ошибаться. Хамы встречаются не только у них.
Семью Люси я занёс в число родственников, поэтому не собирался им врать.
— И какие дела у вас могут быть с такой организацией, как Госбезопасность? — спросил Иван Алексеевич.
— Никаких. Им приказали нас привезти, ну они и выполнили, как привыкли.
— Кто же этот человек, который отдаёт такие приказания?
— Иван Алексеевич, — сказал я, — у меня были кое-какие дела с Машеровым, а Люсю привезли, чтобы я был сговорчивей. Вам не надо во всё это вникать, просто поверьте, что я не делал ничего плохого.
— Папа, что вы хотите от Гены? — вступилась за меня Люся. — Он оказал услугу стране и помог Машерову. Вам нельзя об этом знать!
— А тебе, значит, можно? — переключилась на дочь Надежда.
— Когда они разговаривали, меня выпроводили на кухню пить чай.
— Ну нельзя, так нельзя, — покладисто согласился Иван Алексеевич. — Надя, прекрати. Вы хотите есть?
— Мы пообедали у Гены.
— Пойду, — сказал я. — Мне ещё объясняться со своими родителями. Завтра созвонимся.
Дома были примерно те же вопросы.
— Объясни, что всё это значит! — заявила мама. — У меня чуть не случился инфаркт! Может, хватит секретов?
— Мама, — сказал я, обнимая её за плечи. — Тебе нужны государственные тайны? Так это нужно давать подписку о неразглашении, а потом не выпустят за границу.
— При чём здесь заграница? — растерялась мама. — Какие тайны?
— Я не сделал ничего плохого, только помог. Меня не поняли и начали разбираться. Сейчас ко мне нет вопросов. Жаль, что так получилось, но я не могу отвечать за чужое хамство. Я же тебе сказал, что не нужно волноваться.
— Мало ли что ты сказал! А Люсю зачем возили?
— На всякий случай, чтобы я не сильно выпендривался. Я прошу, чтобы ты не говорила об этом со своими подругами. Тётя Нина точно всем разнесёт.
— Я не дура, — обиделась мама, — и не болтушка.
— Извини, сказал на всякий случай. Я обещал вам рассказать и расскажу, но не сейчас, а лет через пять. У вас будет больше веры моим словам.
— Я сейчас готов поверить во всё, — сказал отец. — Даже в то, что в тебя кто-то вселился, слишком уж ты изменился.
Мне надоело таиться от родителей и очень хотелось обо всём рассказать, тем более что они уже могли поверить. Но у меня не было уверенности в том, что всё закончилось. Как только Машеров оценит записи, меня не оставят в покое. Я сам ему говорил, что знаю больше того, что записано в тетрадях, да это и без моих слов должно быть понятно. Поэтому придётся давать консультации. Я не оставил бы такого человека без присмотра, даже если бы был в нём уверен. Никто не застрахован от случайностей, поэтому какую-то охрану ему обеспечил бы.
— Папа, поверь, что я твой сын и никто другой в меня не вселялся, — обратился я к отцу. — Я хоть сейчас всё рассказал бы, но потом у вас могут быть неприятности, а я этого не хочу.
— Но всё закончилось? — спросил он.
— Не знаю, — честно ответил я. — Могут обратиться за помощью, но такого хамства уже не должно быть.
— Можешь хоть сказать, с кем у тебя дела?
— С Первым секретарем ЦК Машеровым. А теперь я хочу отдохнуть.
Я действительно сильно устал. Я вёл себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды, был ещё страх. Слишком велики были ставки, и слишком много власти в руках этих людей. И в дальнейшем нельзя было с лёгкостью поменять поведение и выполнять всё, что скажут, поэтому опять придётся с ними играть и что-то требовать для себя. Очень многие считают глупостью готовность помочь по первому требованию и ничего за это не получить. Ладно, остались два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. И спортом уже занимался меньше, только чтобы поддерживать форму. Если привлекут к работе, нужно попросить, чтобы натаскали на бой, а ближе к лету поговорить об отпуске. Я не хотел расставаться с Люсей даже на месяц, вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это нетрудно, а родители съездят к родственникам сами или с сестрой. И нужно подумать о том, где жить. Я не хотел переселяться на юг, вполне устроит квартира в Минске.
Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.
— Приходи, — сказала она, услышав мой голос. — Дочь тебя ждёт.
Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.
— Привет, — обрадовался он. — Ты вчера опять куда-то ездил?
— Здравствуй, — отозвался я. — Пришлось, понимаешь, помогать правительству. Ни фига сами не в состоянии сделать.
— Ври больше! — сказал он. — Самое дурное время. Всё тает, и на улице нечего делать, а по телевизору показывают туфту, и в кинотеатр привезли какого-то "Зайчика".
— Неплохая кинокомедия, — сказал я. — Надо будет сходить на неё с Люсей.
— А как у тебя с ней? — с интересом спросил он.
— Отдают в жёны, правда, ждать четыре года.
— Повезло тебе с ней. Вы хоть целовались?
— Ты что? — ответил я, отшатнувшись в притворном испуге. — Мы обещали, что не будет никаких глупостей! Ладно, счастливо скучать, а я побежал.
Люся встретила меня у подъезда.
— Пойдём погуляем, — сказала она, беря меня за руку. — Не хочу сидеть дома. И не поговоришь толком из-за Оли, и погода просто замечательная!
— Я только "за". Мы и так зимой мало гуляли. Предлагаю сходить в кино. Я видел его два раза, но с тобой схожу. Не шедевр, но посмеёшься.
— С удовольствием схожу.
— Сейчас видел Игоря. Завидует, что ты выбрала меня, а не его. Счастливый ты, говорит, что у тебя такая невеста!
— Когда ещё буду невестой! — вздохнула она, оглянулась и прижалась ко мне. — Нам с тобой теперь многие завидуют, и не только одноклассники. Ты просто не замечаешь, как на тебя смотрят девчонки из старших классов. Ленка, кстати, тоже стала посматривать. Узнаю — выцарапаю глаза!
— Ревность — паршивое чувство, — сказал я своей любви. — Никогда не дам тебе для неё повода. Всё прошлое пусть в прошлом и остаётся, а у нас с тобой впереди сто лет жизни. Проживём их в любви и умрём в один день. Ну вот, а плакать-то зачем?
Глава 14
— Совпадает? — спросил полковник милиции Илья Денисович Юркович.
— Триста девяносто восемь, — ответил Машеров. — Это он опять округлил или ещё не всех нашли?
— Два человека — это ерунда, — сказал Юркович. — Могла округлить пресса.
— А что у нас по группе Сенцова?
— Все люди, упомянутые в записях за последние десять лет, реально существуют. Дальше проследить трудно. Записи логически увязаны, явных ляпов не обнаружили. Если всё так и будет, это золотое дно. Остаётся решить, как лучше использовать.
— А что по Академии наук?
— Купревич подобрал в группу три десятка человек. За них он ручается. Фотокопии части первой тетради отданы на изучение. Работают в институте физики твёрдого тела и полупроводников. Работы только начаты, поэтому о результатах говорить рано. Что думаешь делать с мальчишкой?
— Какой он мальчишка! — усмехнулся Машеров. — Старше нас с тобой.
— Я сужу по поведению. Обидчив не в меру и склонен к крайностям: выложил всё, не потребовав ничего взамен, привязан к этой девчонке... Может, он и прожил восемьдесят лет, но я почувствовал возраст только по разговору.
— Я думаю, он ещё потребует, — сказал Машеров. — Тетради — это выписки самого важного, а сколько всего мог запомнить этот человек? Одни рекомендации чего стоят. Полторы сотни человек на ликвидацию! А ты говоришь мальчишка!
— Я тоже многих ликвидировал бы, если о них написана правда. Только кто позволит их тронуть?
— Судя по записям, Андропов их тронет.
— Судя по записям, он и тебя тронет. А из этих он вычистит только часть, да и то лет через пятнадцать. Надо всё-таки перетянуть на свою сторону кое-кого из его ребят. Без работы с комитетом будет очень сложно, а у меня в нём по партизанским делам много друзей, правда не в минском КГБ. Но будет нетрудно устроить им перевод.
— С мальчишкой нужно мириться, — сказал Машеров. — Твой ляп, ты и займись. Я думаю, что он намеренно пошёл на обострение. Теперь начнёт выпендриваться и что-то требовать. Не вздумай на него давить. Все требования в разумных пределах нужно удовлетворить.
— А разумность его требований определять мне?
— Если не сможешь ты, это сделаю я. Что у нас по апрелю, кроме этих торнадо?
— Новое правительство в Йемене, демонстрация в Ереване, переворот в Доминиканской республике и вторжение в неё США. Ещё написано, что День Победы объявлен выходным.
— Когда будет последнее?
— Двадцать шестого числа.
— А торнадо уже завтра. В новости, наверное, попадёт с опозданием, как и землетрясение. Он прав: такие вещи невозможно предсказать. Если появятся эти торнадо, другие проверки будут не нужны. Тогда продолжишь набирать группу. Этих нужно посвящать во всё. Членам группы придётся выполнять деликатные дела, и в случае неудачи мы их не прикроем, поэтому идти на это должны сознательно.
Они приехали ко мне тринадцатого. Сам полковник остался в машине, а к нам в квартиру позвонил Семён. Я недавно пришёл со школы, пообедал и включил телевизор, когда раздался звонок. Мама ушла к кому-то из соседей, остальных тоже не было дома, поэтому открывать пошёл я.
— Привет, — сказал он, когда я распахнул дверь. — С тобой хотят поговорить.
— Ехать в Минск на ночь глядя?
— Ехать не надо, полковник в машине. Сядешь, я её отгоню, и вы поговорите, а потом тебя вернём.
— Заходите, — пригласил я. — Сейчас переоденусь, тогда пойдём.
Через несколько минут мы подошли к стоявшей на бетонке машине. Семён съехал к сараям, развернул машину и поехал к выезду из городка.
— Здравствуйте, — поздоровался я с Седым. — Ну как торнадо?
— Хочешь сказать, что не слушал новости? — усмехнулся он.
— Слушал, теперь слушаю вас. Что вам от меня нужно?
— Постоянные консультации.
— И как вы это представляете? Я буду, как челнок, мотаться из городка в Минск и обратно?
— Твоему отцу можно устроить перевод в Минск.
— Через управление кадрами? — спросил я.
— А тебе не всё равно? В округе есть такое полезное управление, как политическое. Когда демобилизуют твоего отца?
— Через девять месяцев.
— Если будет желание, может продолжить служить, нет — уйдёт на гражданку. Квартира останется за вами.
— Переведёте двух майоров, — сказал я. — Квартирный вопрос после демобилизации должен быть решён у обоих. Летом у родителей отпуск, но я хочу поехать куда-нибудь на море с Людмилой. На побережье много ведомственных домов отдыха, а вам будет только спокойнее. Я думаю, что для вас не составит труда научить меня мордобою. И ещё одно. Благодаря моему писательству, денег у нас достаточно, а скоро будет больше. Я хочу приодеть свою девушку, но есть сложности. Если заявлюсь к ним со шмотками, её мать может выбросить их в окно. Кроме того, хотелось бы выбрать что-нибудь получше. Поможете?
