Цели они достигли через три дня. Панси, растущая буквально как на дрожжах, на ночь сворачивалась у него под боком, о чём-то курлыкая, а он бережно прижимал её к себе, гадая, станет ли она когда-нибудь прежней и будет ли говорить, а также о том, как много она сейчас понимает из того, что происходит. Когда перед ним посреди болота внезапно раскинулась впадина святилища, он остановился, отчего-то не решаясь войти туда в зверином обличье. Панси слезла, даже не чирикнув, и он трансфигурировал в человека. Он уже знал, куда именно ведёт его стрелка в голове. Когда они, взявшись за руки, зашли в руины зала, он сразу понял, что его догадка была правильной. Белёсой Твари была нужна её жертва.
Он немного переживал, что, зайдя внутрь периметра стен, Панси опять не сможет оттуда выйти, но, как оказалось ― напрасно. С другой стороны, она совершенно избегала покидать пространство вокруг алтаря, а если ей и приходилось это делать, то ― на корточках. Сначала Гарри не понимал этого её стремления ходить на корточках, а потом вдруг сообразил, что он ― единственный в округе, кроме, может, самой Белёсой Твари, кто может видеть сквозь туман. Это его предположение продержалось ровно день ― пока он не позвал её к себе жестом, думая при этом о чём-то другом, и она не двинулась к нему, явно увидев его руку в тумане. В общем, как бы то ни было, но Панси предпочитала за очищенную от тумана полусферу вокруг алтаря не выходить.
Дошли они в середине дня, и у него ещё оставалось время поохотиться. На болоте, конечно, ему было труднее добывать себе пищу, но он всё-таки смог выловить несколько крупных рыбин, чуть при этом не свалившись в омут. На вывалившемся из стены камне, обтёсанным неведомым мастером несколько веков тому назад, он поджарил добычу и покормил Панси. Потом они легли спать прямо на алтаре, и она практически сразу заснула, изредка курлыкая во сне.
Гарри не спалось ― он чувствовал, что где-то вокруг бродить Белёсая Тварь, которой нужна Панси. Что ж, теперь он может её защитить. Усы, лапы и хвост. И огонь. Потом он всё-таки заснул, и ему начал сниться какой-то тягучий кошмар, в котором он приковывал Панси к алтарю, сдирал с неё одежду, ложился сверху... Тяжело дыша, он вскочил и чуть не упёрся лбом в мерзкую маску лица Твари.
― Ты что здесь делаешь? ― спросил он. У него в мозгу опять возникла картинка ― он наваливается на Панси, её рот раскрывается в крике... ― Ты что? ― спросил он. ― Ты что мне предлагаешь? ― вскакивая с жертвенника, он отмахнулся от ещё одной картинки, которую передала ему тварь. ― Изнасиловать? Панси? ― он пододвинулся вплотную к нависшей над ним Твари, оттесняя её от алтаря, снова отмахнувшись от картинки с зелёными лугами под голубым небом. ― А мне все равно! Я ради неё сам готов мир разрушить! ― Тварь послала ему другую картинку, с плачущей Дафной. ― А Дафна бы мне сама никогда не простила, если бы её жизнь была куплена такой ценой! Убирайся! ― крикнул он, набрав побольше воздуха в лёгкие. ― И ты ещё когда-то смела называть себя Светом! Убирайся!
Тварь оступилась и осела, съёживаясь и складываясь, как мёртвый паучок. Гарри сначала отшатнулся, ожидая подвоха, но потом понял, что та больше не дышит. Не зная, где у неё в принципе может быть пульс, да и может ли быть в принципе, он осторожно приблизился и протянул руку к её шее, другой нащупав каротидную артерию на своей, чтобы знать, где искать. Пульса у твари не было. Он ощупал всю её шею, но так и не нашёл. Её глаза оказались слегка приоткрыты, и ему стало ясно видно, что взгляд её застекленел, и в глазах нет ни проблеска жизни. Он отступил на шаг, встал на колени и коснулся лбом пола, отдавая последние почести той, что когда-то была богиней.
Гарри не решился похоронить её, по крайней мере, пока. Он осторожно поднял оказавшееся почти невесомым ссохшееся паучье тело и отнёс его к самой стене, дав себе слово позже из обвалившихся камней устроить усыпальницу. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, и лишь под утро дремота навалилась на него. Какая-то часть его сознания оставалась настороже, всё равно ожидая подвоха от Твари, и он урывками проваливался в сон, потом снова всплывая, вслушиваясь в вязкую тишину тумана.
Проснулась Панси и потребовала еды. Он, улыбаясь скормил ей остатки вчерашнего рыбного пиршества и погладил по голове. Она уже почти вернулась к своему нормальному виду ― и ростом, и комплекцией, вот только движения и мимика у неё оставались по-птичьи угловатыми.
― Мой ты гадкий утёнок! ― со вздохом сказал он, ещё раз проводя рукой по её волосам, которые совсем стали волосами, ничуть не походя на птичий пух.
― Чив! ― ответила она и вдруг мягким, почти кошачьим движением, потёрлась головой о его ладонь. От неожиданности он даже убрал руку, внимательно разглядывая Панси. Нет, вроде, почудилось... Она снова выпучила глаза, как сова, и резко повернула голову в сторону, скосив на него глаз. Гарри собрал имеющиеся бутылки и пошёл за водой. Вернувшись, он застал Панси за очень занимательным занятием ― она держала в руках кусочек пуха и пристально его разглядывала. С утра у неё ещё оставался клок на шее, и он был совершенно не в курсе, много ли оставалось под рубашкой. Но, по виду, тот, что она сейчас держала в руках, был последним. Она повернула к нему голову:
― Гарри? ― спросила она. Не думая, что он делает, он, превратившись в зверя, прыгнул в её сторону, покрывая разделявший их десяток метров и превращаясь обратно при приземлении, и схватил её в объятья, сжав так, что она перестала дышать. ― Заду-у-ушишь! ― просипела она.
Он отпустил её, отстранился, глядя ей в лицо, и снова обнял.
― Ты вернулась? ― тихо спросил он её. Она кивнула:
― Как хорошо, что ты меня нашёл!
21 июня. 4 часа утра
Она проснулась от толчка, чуть не сбросившего её с широкой кровати.
― Что это было? ― вопрос ушёл в никуда. Подушка рядом была пуста
Куда он умотал на этот раз? ― в отчаянии подумала девушка и прислушалась. Откуда-то снаружи доносились толчки, но уже не такие сильные, а потом и они стихли.
Понятно, куда! Защитничек... ― с трудом встав, она дотянулась до халата и, надев тапочки заковыляла вниз.
― Если ты не найдёшь ключи через минуту, я высажу дверь Бомбардой! ― ещё на лестнице она услышала голос подруги, явно наседавшей на дворецкого. Так и есть!
― Хозяйка, и двери, и стены, и окна зачарованы. Пока держится защита, высадить дверь совершенно невозможно!
― А заавадить одного нерасторопного дворецкого? ― растрепанная подруга внушала нечеловеческий страх в розовом халатике и тапочках с ушками.
― Мастер Клод! Мастер Клод! ― к дворецкому спешила старшая горничная со связкой ключей.
― А, Бьянка! Спасибо! ― тот благодарно принял её ношу и пошёл к двери.
― Нет, ну, ты видела? ― обратилась блондинка к подруге. ― Полчаса тут ждём, пока они ключи ищут!
― Могла бы и в окошко вылезти! ― не удержалась от шпильки её сестра.
― Охота была ― ноги ломать!
Сёстры выбежали на лужайку, оставив ковыляющую за ними подругу в одиночестве. Они вышли за кусты, и их взорам открылась живописная картина, ― посреди лужайки, разметав вокруг землю и траву, лежал, выворотив корнями землю, огромный дуб. На стволе, размахивая в воздухе бутылкой, сидел садовник, источая аромат двухнедельного запоя.
― Фабио, что здесь произошло?
― Нон капишо, синьора! Же не парле па англес! Ищ шпрехен энглиш нихьт!
И, размахивая бутылкой, затянул какую-то жалобную итальянскую песню. Старшая сестра, поморщившись, пробормотала:
― И отчего я думала, что все итальянцы ― замечательные певцы? Этому, похоже, не одно стадо медведей по ушам прошлось! ― тут она заметила пришедшую с ними горничную, улыбавшуюся молодому человеку во все тридцать два зуба: ― Бьянка, что сие значит?
― Простите, синьора? ― переспросила та, поскольку как раз в этом момент садовник изображал из себя раненую белугу.
― Про что песня-то? ― крикнула ей на ухо блондинка как раз в тот момент, когда Фабио замолк, набирая воздуха побольше.
― Это песня о бедном рыбаке, который попал из Неаполя в бурное море. А его бедная девушка ждала на берегу. Ждала-ждала, пока не дождалась. Тогда сбросила с себя последнюю одежду и тоже бросилась в бурное море. И сия пучина поглотила ее в один момент. В общем, все умерли... ― хихикая, перевела горничная.
― Бред какой-то! И ничего смешного! ― девушка строго посмотрела на давящуюся от смеха сестру. ― Пойдём! ― она развернулась и решительным шагом направилась к дому, утягивая за собой младшую. Навстречу им попалась ковыляющая шатенка. Подруга пронеслась мимо неё, буркнув по пути:
― Ничего интересного, пойдём спать!
Младшая сестра, оценив походку, на ходу улыбнулась и восторженно показала большой палец.
― Фиалки ушли, к Вам идёт трёхцветная, ― шепнуло в ухе.
Наконец, девушка дошла до поваленного дуба. Увидев хромающую бедняжку, молодой человек бросился ей навстречу и подхватил на руки.
― Мой рыцарь! ― улыбнулась слегка придушенная девушка.
― Отнести тебя в дом?
― Сначала расскажи мне, что здесь произошло! И спусти меня с рук!
Он хитро улыбнулся:
― А если я не хочу?
― Тогда ты садись, а я сяду к тебе на колени!
Садовник присел на траву у ствола дуба, и девушка вдруг поняла, что он чертовски измотан.
― Как-то ты не очень бодро выглядишь! Надолго же тебя хватило! ― не преминула она уколоть любовника. Тот вымученно улыбнулся. Она прижалась к нему щекой:
― Мне нравится...
― Что?
― То, что ты сейчас не корчишь из себя Железного Человека. Но, хоть покрепче меня обнять у тебя силы остались?
― Да... любимая.
― Любимая? ― она отстранилась, чтобы заглянуть в его поблёскивающие в лунном свете глаза. ― Ты уверен?
Он лишь кивнул в ответ.
― Этому я тоже рада. Сегодня, вообще, замечательный день, несмотря ни на что!
― Ты думаешь?
― Уверена! Ты ― мой!
― Ты выйдешь за меня? ― неожиданный вопрос заставил девушку поперхнуться. Она опять всмотрелась в его глаза. спросив с сарказмом:
― Серьёзно? А что, у меня есть варианты?
― Ну, хорошо, ― чуть помедлив, он переиначил вопрос: ― Ты хочешь выйти за меня?
― Дурак ты, всё-таки!
― Я бы хотел твоего формального ответа, отражающего именно твоё отношение к вопросу, ― улыбнулся садовник.
― Если ты так настаиваешь... ― она замялась и подняла голову, подставляя лицо лунному свету. ― Да, я хочу всегда быть с тобой. Нет, я за тебя не выйду...
― Почему? ― в его голосу звучало непонимание и обида.
― Потому, что! Вот, почему! Ну, ну, не обижайся! ― обхватив его голову ладонями, она с усилием повернула лицо к себе. ― Мы же съедим друг друга!
― Почему?
Девушка склонила голову на плечо садовника:
― Пообещай мне, пожалуйста, что скажешь мне правду! ― попросила она тихим голосом, гладя его грудь. Получив в ответ кивок, она продолжила: ― Я тебе задам несколько вопросов... Ты должен на них ответить, понимаешь? ― опять кивок.
― Скажи мне, ты на меня злился?
― Да! Очень! ― глухо сказал молодой человек.
― Ты считал, меня виноватой, хоть отчасти?
― Нет.
― А отчего злился?
― Я на всех злился. На себя, на тебя... На нашу беспомощность в той ситуации. На неотвратимость нашего будущего.
― Ты по-прежнему считаешь, что поступил плохо?
Он поглядел ей в глаза:
― Ты же знаешь, что у меня не было другого выхода? Знаешь? ― она кивнула. ― Ты же с Ней общалась, Она наверняка тебе показала...
― Да, показала.
― Ты мне тогда помогла... Распределить ответственность. Я должен был уйти!
― Я тебе сегодня уже говорила, что ты ― мой герой?
― Честно? Не помню.
Девушка звонко рассмеялась.
― Не так серьёзно, милый! Скажи мне... Ты и я вместе... Я ведь помню, что ты мне тогда сказал. Это по-прежнему правда?
― Да, это по-прежнему правда, ― он улыбнулся, ― с небольшим дополнением.
― Ты имеешь в виду, что добавилась младшая? ― догадалась она. Он кивнул. ― В общем, так, любимый, ― она погладила его по груди. ― Либо всё, точнее, все, либо ― ничего, точнее, никого. Ты понимаешь, о чём я?
― А зачем это тебе? ― поинтересовался он.
― Затем, любимый, что ты ― мой.
― Любимый? ― спросил он. Она, кряхтя, поднялась и задорно ему улыбнулась:
― А ещё я кое-чему научилась!
Он тоже с трудом встал, и она заметила, как он при этом опирается о дерево.
― Чему же?
― Да так, одному фокусу... ― картинно зевая, протянула она в тот момент, когда за её спиной выросли огромные ― метров четырёх в размахе ― белоснежные крылья. Он восхищённо открыл рот:
― А... полностью превратиться можешь?
― Полностью могу, но зачем? ― она коснулась пальчиком его носа, заворачивая обоих в крылья. ― Летать можно и так.
― Ты изменилась!
― В хорошую сторону или в плохую?
― Я хочу тебе что-то сказать честно и без утайки, ― тихо сказал молодой человек. Шатенка навострила ушки. ― Я люблю тебя!
