Эйхмана продержали на конспиративной квартире до 20 мая. Большую часть времени он провёл, прикованным наручниками к кровати, в тёмных очках, чтобы он не мог видеть лиц агентов. Врач-анестезиолог Иона Элиан сделал ему сложную анестезию, чтобы Эйхман оставался в сознании и мог говорить, но при этом не мог пошевелиться. Уже в первые дни Эйхмана несколько раз допросили. Рядом с пленником постоянно находился один охранник, не сводивший с него глаз. Второй охранник дежурил в соседней смежной комнате, межкомнатная дверь постоянно оставалась открытой.
Разговаривать с Эйхманом охранникам было строго запрещено. Ночью выставляли охрану и во дворе. В комнате Эйхмана был установлен звонок, чтобы охранник мог вызвать помощь. Во дворе стояла наготове машина, на случай необходимости немедленного отъезда. Если в доме появится полиция, решено было любой ценой вывезти Эйхмана в другое место. При отсутствии такой возможности Рафи Эйтан должен был приковать себя наручниками к Эйхману, выбросить ключ и сообщить властям личность задержанного. Принадлежность к 'Моссаду' было приказано категорически отрицать. Все, кого задержит полиция, должны были представиться израильскими добровольцами.
19 мая в столицу Аргентины прилетел самолёт израильской делегации. С участием израильского пилота Рафаэля Арнона была организована фиктивная автоавария, а 20 мая он был выписан из больницы. Вечером 20 мая Эйхмана накачали наркотиками, переодели пилотом авиакомпании 'Эль-Аль' и в таком виде провели в самолёт. У агентов 'Моссад' были заготовлены документы с фотографией Эйхмана, на имя Рафаэля Арнона, и даже медицинское заключение: '19 мая 1960 года названный пациент пострадал во время езды в автомашине. Выписан из больницы 20 мая. Пациент может перенести полёт под наблюдением врача'. Однако никто в аэропорту не обратил внимания на лишнего члена экипажа израильского самолёта. Эйхман, находясь под действием наркотика, не понимал, что с ним происходит, и не мог протестовать.
Самолёт вылетел из аэропорта Буэнос-Айреса вечером 20 мая. После 13-часового перелёта он на последних литрах топлива приземлился в Дакаре. Над Атлантикой помог попутный ветер. После дозаправки и отдыха экипаж снова поднял самолёт в воздух. Ещё 11 часов полёта, и наконец, 22 мая, посадка в аэропорту Тель-Авива. Иссер Харель немедленно поехал с докладом к премьер-министру. Руководитель 'Моссад' рекомендовал держать факт захвата Эйхмана в секрете. В Аргентине ещё оставались агенты 'Моссад', выслеживавшие доктора Менгеле. Обнародование информации грозило срывом их миссии. Бен-Гурион спросил:
— Скажи мне, сколько человек уже знают, что Эйхман в Израиле?
Прикинув на ходу, Харель ответил:
— По крайней мере сто человек знают.
— Если сто человек знают, завтра об этом будет знать вся страна, и это будет в газетах, — ответил премьер.
Вечером 22 мая, (по другим данным — 23 мая) Бен-Гурион объявил с трибуны кнессета:
— Великий злодей Эйхман находится в наших руках. Он доставлен в Израиль силами службы безопасности. Доставлен, чтобы предстать перед израильским судом.
В Израиле Эйхман был официально арестован по постановлению суда. Первоначально он был заключён в тюрьму Джильма, вблизи Хайфы, а затем переведён в тюрьму Рамле. Для содержания Эйхмана в Рамле был выделен целый этаж. Туда никто не входил, за исключением тщательно подобранной охраны. В её составе не было никого, кто побывал в немецких концлагерях или потерял там своих родственников. Непосредственно контактировал с Эйхманом, главным образом, йеменский еврей Шалом Нагар. Он же дегустировал всю пищу, перед подачей её Эйхману. Руководство Израиля более всего опасалось, что кто-нибудь из пострадавших ранее от действий нацистов, постарается расправиться с ним до суда.
В камере Эйхмана были койка, стол и стул. Почти все время на Эйхмана были одеты ножные кандалы. За Эйхманом следили круглосуточно, в его камере постоянно находился надзиратель. Камера была разделена решёткой, ещё один надзиратель располагался в 'предбаннике' и наблюдал за тем, что происходит в самой камере Эйхмана, а в соседней камере постоянно находился дежурный офицер. Остальные охранники дежурили снаружи.
Расследованием преступлений Эйхмана занимался начальник следственного управления полиции генерал Маттитьягу Села. Для проведения расследования был создан специальный 106-ой отдел полиции. Непосредственно допросы Эйхмана вёл капитан полиции Авнер Лесс. Он допрашивал Эйхмана в общей сложности в течение 275 часов.
Следствие по уголовному делу Эйхмана, получившему ? 40/61, продолжалось почти 11 месяцев. После окончания следствия юридический советник правительства Гидеон Хаузнер подписал обвинительное заключение, состоявшее из 15 пунктов.
Захват Эйхмана 'Моссадом' вызвал широкий общественный резонанс. Правительство Аргентины обвинило Израиль в незаконном похищении. 8 июня 1960 года Аргентина официально потребовала возврата Эйхмана, а 15 июня подала жалобу на действия Израиля в ООН. В жалобе говорилось, что эти действия — 'грубое нарушение прав суверенитета, создающее опасную атмосферу для сохранения мира во всем мире'.
Для урегулирования конфликта в ООН было созвано специальное совещание. Министр иностранных дел Израиля Голда Меир принесла официальные извинения аргентинскому правительству, но подчеркнула, что 'нарушения закона в данном случае были оправданными'. По официальной израильской версии захват Эйхмана осуществили 'еврейские добровольцы', не состоящие на государственной службе. Доказать причастность к этому делу израильской разведки аргентинским спецслужбам так и не удалось.
Следствием похищения Эйхмана стала массовая паника среди нацистов, укрывавшихся в Аргентине. В частности, после исчезновения Эйхмана сбежал в Парагвай, ещё один нацистский преступник, врач Йозеф Менгеле. Позднее Рафи Эйтан заявлял, что его группа выследила Менгеле в процессе поиска Эйхмана, но руководство 'Моссад' не рискнуло выкрасть сразу двух нацистских преступников, опасаясь провала.
Арабская пресса, настроенная против Израиля, открыто выражала поддержку Эйхману. В то же время СССР поддержал усилия Израиля по наказанию нацистских преступников, как в прессе, так и по официальным каналам, в т.ч. в ООН. (Реальная история)
В связи с захватом Эйхмана Никита Сергеевич Хрущёв направил личное послание премьер-министру Бен-Гуриону, подчеркнув, что, несмотря на глубокие разногласия по многим вопросам, в части, касающейся наказания нацистских преступников, советская сторона готова и далее сотрудничать с Израилем и оказывать всестороннюю поддержку.
Уголовные дела Эйхмана и Бандеры расследовались параллельно. Следственные органы СССР и Израиля постоянно обменивались информацией и документальными доказательствами, а также свидетельскими показаниями очевидцев. (АИ)
(Написано по материалам http://guide-israel.ru/history/36515-poxishhenie-ejxmana-1960/ http://rusplt.ru/world/Eihman-sud.html https://ru.wikipedia.org/wiki/Похищение_Эйхмана, и фильму 'Секретные операции 'Моссада': Похищение Эйхмана)
Поимка и расследование по делам Эйхмана и Бандеры были лишь наиболее громкими из множества дел о преступлениях нацистов и их пособников, расследуемых в этот период Комитетом Государственной безопасности. Благодаря информации из 'электронной энциклопедии' удалось выйти на след многих карателей и убийц, проживавших законспирированно на территории СССР. Одной из таких разоблачённых стала Антонина Макаровна Макарова, известная по прозвищу 'Тонька-пулемётчица'.
Во время Великой Отечественной войны 19-летняя санитарка Макарова, попав в окружение, в силу стечения обстоятельств оказалась на службе 'вспомогательной полиции Локотского самоуправления' — коллаборационистского режима на территории Брянской области, действовавшего в период её оккупации нацистскими войсками в 1941-43 гг. Полицаи напоили её, затем дали пулемёт 'Максим' и приставили к делу. Антонина Макарова осуществляла расстрелы местных жителей, задержанных по подозрению в помощи партизанам. Расстрелы производились из пулемёта, группами по 27 человек. Численность групп определялась вместимостью камеры, где содержались арестованные. За период существования 'Локотского самоуправления' Макарова успела расстрелять около 1500 человек.
После начала советского наступления в 1943 г Макарова вместе с отступающими немецкими частями эвакуировалась в Белоруссию. Там она сумела добыть поддельные документы медсестры, подтверждавшие её службу в советском госпитале. В итоге немцы отправили её в концлагерь в Кенигсберге, где она и была освобождена, в числе прочих заключённых, советскими войсками после освобождения города. Макарова устроилась работать медсестрой в советский передвижной госпиталь, где познакомилась с находившимся там на излечении советским солдатом Виктором Гинзбургом, вышла за него замуж, поменяла фамилию и после войны уехала в белорусский город Лепель, где позднее работала контролером ОТК швейного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения.
Поиски Макаровой начались сразу после войны. На допросах многие каратели говорили о Тоньке-пулеметчице, Медсестре, Москвичке. Но её фамилию не мог вспомнить никто. Розыскное дело 'пулемётчицы' то сдавалось в архив, то снова всплывало.
Расследование дополнительно осложнилось тем, что Антонину по ошибке записали во всех документах как Макарову ещё в детстве, хотя её отец Макар носил фамилию Парфёнов (по др. данным — Панфилов). Поэтому следствие долго не могло выйти на её родственников. Также в распоряжении УКГБ Брянской области имелись документы о расстреле немцами группы женщины, больных венерическими болезнями, и были основания полагать, что 'пулемётчица' была расстреляна в составе этой группы.
В итоге, до обнаружения информации о Макаровой в 'электронной энциклопедии', никто не мог сопоставить факты и установить, что ветеран войны, передовик производства Антонина Гинзбург и военная преступница Антонина Макарова — одно и то же лицо. За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту. Таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула.
(В реальной истории первые подозрения в отношении гражданки Гинзбург появились только в 1976 г, когда её брат, заполняя анкету перед поездкой за границу, записал её, как свою сестру, проживавшую в Белоруссии, но указал девичью фамилию Макарова. У кадровых органов возник вопрос, почему все родственники Панфиловы, а одна сестра — Макарова. По данному факту была начата проверка, перешедшая в расследование. http://www.sb.by/obshchestvo/article/smertnyy-prigovor-dlya-tonki-pulemetchitsy-2.html)
В присланных документах упоминался также скрывавшийся от правосудия начальник локотской тюрьмы, начальник локотской тюрьмы Николай Иванин, с которым у Макаровой был роман.
Комитетчики начали розыск выживших свидетелей — уроженцев посёлка Локоть, знакомых с Иваниным и Макаровой в период оккупации. За Макаровой-Гинзбург в Лепеле было установлено наблюдение, которое уже через неделю пришлось снять, т. к. подозреваемая забеспокоилась.
В течение года следствие разыскивало свидетелей, которым предъявлялись для опознания фотографии Макаровой военного и довоенного периода, а также недавно сделанные фотографии Антонины Гинзбург. Большинство свидетелей уверенно опознавали Гинзбург как Антонину Макарову.
Параллельно в Брянске был найден скрывавшийся под другой фамилией бывший начальник локотской тюрьмы Николай Иванин. Он был задержан, и на допросе вспомнил фамилию девушки-палача, хотя по ошибке назвал неправильное отчество — Антонина Анатольевна, и неправильное место рождения — Москва. (В реальной истории Иванина только в 1976 г случайно задержали на городской площади в Брянске — его узнал мужчина, сидевший когда-то в локотской тюрьме, и затеял драку.)
Следователи провели с подозреваемой 'зашифрованную беседу' в Лепельском райвоенкомате. Предлогом стал разговор об участии в боевых действиях, якобы для будущих наградных дел. Вместе с Макаровой были приглашены и еще несколько женщин, участниц Великой Отечественной войны. Фронтовички охотно вспоминали. Макарова-Гинзбург при этой беседе явно растерялась: не могла вспомнить ни командира батальона, ни сослуживцев. При том в её военном билете было указано, что в 422-м санитарном батальоне она провоевала с 1941 по 1944 год включительно. Далее в справке записано:
'Проверка по учётам военно-медицинского музея в г. Ленинграде показала, что Гинзбург (Макарова) А.М. в 422-м санитарном батальоне не служила. Однако неполную пенсию, куда входила и служба в рядах Советской Армии в период войны, она получала, продолжая работать старшим контролером ОТК швейного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения'.
Такая 'забывчивость' более походила не на странность, а на реальную улику.
В Лепель начали тайно привозить тех, кто мог опознать женщину-палача из посёлка Локоть. Проводить опознание приходилось очень осторожно — чтобы в случае отрицательного результата не поставить под удар репутацию уважаемой в городе 'фронтовички и отличной труженицы'. Подозреваемая ни о чем не должна была догадываться.
В ходе этих мероприятий было проведено повторное опознание Гинзбург-Макаровой прибывшими в Лепель из Брянской области Пелагеей Комаровой и Ольгой Паниной. У первой Тонька снимала угол осенью 1941 года в деревне Красный Колодец, а вторая в начале 1943 года была брошена немцами в Локотскую тюрьму. Обе женщины уверенно опознали в Антонине Гинзбург 'Тоньку-пулеметчицу'. (Именно эти женщины в реальной истории опознали Макарову значительно позднее, 24 августа 1977 г. http://www.sb.by/obshchestvo/article/smertnyy-prigovor-dlya-tonki-pulemetchitsy-2.html)
Чтобы исключить ошибку, следственная группа КГБ организовала ещё ряд опознаний гражданки Гинзбург. Большинство свидетелей — уроженцев брянского посёлка Локоть безоговорочно опознали в ней 'пулемётчицу'. Летом 1960 г Антонина Макаровна Гинзбург была задержана на улице сотрудниками КГБ. Ей было предъявлено обвинение в военных преступлениях. Макарова на допросах не отпиралась, но и виновной себя не считала, рассказывала обо всём спокойно, говорила, что кошмары её не мучили. Ни с дочерьми, ни с мужем общаться не захотела. Её супруг-фронтовик бегал по инстанциям, грозил жалобой в правительство, даже в ООН — требовал освобождения жены. Это продолжалось до тех пор, пока следователи не решились рассказать ему, в чём обвиняется его любимая Тоня. После этого молодцеватый, бравый ветеран поседел и постарел за одну ночь. Семья отреклась от Антонины Гинзбург и уехала из Лепеля. (http://www.aif.ru/society/history/istoriia_palacha_Tonki-pulemyotchitcy)
В ходе расследования в Брянской области были обнаружены массовые захоронения военного периода. К сожалению, из полутора тысяч жертв удалось идентифицировать только 168. Расстрел этих людей и был положен в основу обвинительного заключения в деле Антонины Макаровой.
