Взгляд василиска Iii

"Что-то там было ... Или есть?"

— Знаете что, — сказал он после минутной паузы, неожиданно обнаружив, что все остальные молча смотрят на него, явно удивленные и встревоженные. — Я сейчас подумал ... Надо сделать по-другому. Мы слишком долго путешествуем вчетвером. Это опасно и непродуктивно. Пока суд да дело, мы с Полиной останемся здесь, в Петрове. Два человека не четыре. А вы ... Езжайте-ка вы в Итиль. Документы у вас есть, так что можно и аэропланом ...

— В Итиль? — Удивленно подняла бровь Лили.

— Да, — кивнул Вадим. — Именно в Итиль. — Саша самый старший, он должен знать все семейные предания. Расспросите его обо мне, это само собой, и выясните у него ... Даже не знаю, как сформулировать. Мне сон странный снится. Сегодня уже второй раз, а первый раз это случилось на барже ...

— Не просто сон, — покачал он головой, отвечая на недоуменные взгляды "товарищей по несчастью". — Как будто я пытаюсь вспомнить что-то важное, но никак не могу. Это как-то связано с Ярославовым городищем. Может быть, там кто-то жил? И еще Штаб Войскового Круга ... Что-то с ним ... Не знаю, но чувствую, что это неспроста ...

— Итиль? — Задумчиво произнес Давид. — Итиль ... А знаешь, Вадик, возможно, ты и прав. Смотаемся-ка мы по быстрому в Итиль, а? — Спросил он, оборачиваясь к Лили. — Заодно и город посмотришь ...

10.

От Зои он ушел в шесть утра. Заскочил ненадолго, так он думал в тот момент, в "свою квартиру", побрился и принял душ, но затем изменил свои планы и, сварив после недолгого раздумья кофе, устроился с большой фарфоровой чашкой напротив терминала. Дела шли неплохо — Альфа прибыл в Петров поздно ночью, посылка из Франкфурта была в пути, а Архитектор обещал к середине дня прислать схемы и чертежи последней реконструкции "Итальянского палаццо" — но от Мыша пока не было ничего. Оставалось только надеяться, что "юный гений" с заданием все-таки справится, потому что лезть к Домфрону без предварительной разведки было смертельно опасно. Написав несколько писем и сделав звонок в Люксембург, Илья все-таки оделся и вышел из дому. Дел у него, так уж вышло, на это утро не было, и он просто пошел пешком по Среднему проспекту, размышляя о том, что рассказал ему вчера Реутов.

Погода была вполне приемлемая. Дождь, ливший всю ночь, перестал и, вроде бы, начинать по новой не собирался. Было сумрачно — облака, закрывшие все небо, висели низко — свежо, и пахло осенью. Самое лучшее время для неспешной прогулки. На ходу и думается лучше и тонус в тело возвращается. Однако если шел Илья медленно и внешне был совершенно спокоен, то мысли в голове летели стремительно и не всегда имели ту законченную форму, которую Караваев предпочитал, когда думал о серьезных вещах. Дело в том, что рассказ Вадима его не просто встревожил, а, пожалуй, даже испугал, если конечно, Илью вообще можно было чем-нибудь испугать. За словами старого друга угадывалась операция такого масштаба, что и у более чем опытного в таких делах Аспида не хватало воображения, чтобы представить, что за дело такое могло обнаружиться в смертельной близости от Реутова, что все вдруг, как с цепи сорвались. И кто эти "все" тоже было непонятно. Уровень их возможностей вызывал уважение, но чем дольше думал об этом Илья, тем более очевидным казалось ему то, что за всеми этими безобразиями стоит не какое-то конкретное государство — Россия, Германская империя или, скажем, Аргентина — а какие-то иные, но от того не менее опасные силы.

"Да, парень, — подумал он, подводя итог своим размышлениям. — Влип ты не по-детски".

И мысль эта, что странно, относилась сразу к обоим, к бедолаге Реутову, бросать которого в беде Илья был не намерен, и к себе самому, которому — теперь уже он точно знал — предстояло сделать невероятное, прокручивая одновременно две очень сложных, если не сказать большего, операции.

"Но для начала следует сделать им документы ... "

Вот это была уже насквозь практическая мысль, и, усмехнувшись в душе очередному примеру того, как быстро философия преобразуется в его голове в логистику и тактику, Илья вытащил из кармана телефон и вызвал Реутова.

— Вадик, — сказал он, поворачивая между тем обратно к дому. — Я вчера забыл тебя спросить. Вам документы нужны?

— Нужны, — сразу же откликнулся Вадим. — Мне и Полине.

"Даже так?! — Снова усмехнулся Караваев. — Знаешь ты, Вадик, каких заводить себе друзей. Врагов, впрочем, тоже".

— Тогда, так, — сказал он вслух. — Встречаемся в полдень в ресторане "Адмиралтейство" на Литейном. Знаешь, где это?

— Знаю, — удивленно откликнулся Реутов. — Но это же ...

— Это то, что нам нужно, — "цинично" усмехнулся Илья. — Поэтому придешь с Полиной. Ты посидишь в зале, а мы с ней "уединимся" в номере минут на сорок. Компреву? И не забудь принести ваши фотографии паспортного формата по две штуки на каждого.

— Ага! — Сообразил, наконец, Вадим, почему встреча назначена в ресторане с такой плохой репутацией. — Понял.

— Ну и, слава богу! Отбой.

И в самом деле, для того, чтобы вклеить фотографии в готовые бланки паспортов и нанести печати, много времени не нужно — спасибо покойному "граверу" Домфрона Витасу Станиславовичу Казюлису — но для этого требовалось помещение, где никто не будет подглядывать из-за плеча, чем это таким здесь занимается господин Караваев. А в номерах "Адмиралтейства" никто не удивится тому, что молодая симпатичная женщина пришла с одним кавалером, а уходит "наверх" с другим. Профессию сутенеров, как и занятие проституцией в Русском каганате, как, впрочем, и во всех других странах, искоренить ведь так и не удалось. Ну, а в номере он им документы как раз и сделает. И снова же все чисто. Сорок минут, ну, пусть и час, и все расходятся, и ни у кого не возникает никаких вопросов. Все всем и так ясно.

Илья не стал заходить "домой", а сел в машину и отправился на Ревельский вокзал, где в одной из ячеек камеры хранения лежало наследство господина Козюлиса. Движение в этот час было довольно интенсивное и чтобы снова не влететь в пробку на Дворцовом мосту, Караваев решил ехать через Петроградскую сторону к Литейному мосту, надеясь, что там будет поспокойнее. Однако пробка образовалась и на Литейном, и вот как раз тогда, когда он еле двигался в потоке машин, запрудивших мост и едва ли не половину перспективы, в кармане зазвонил телефон.

— Есть! — Сказал каким-то больным голосом Мышь. — Я ее сделал ...

— Через полчаса, — сразу же ответил Илья, но, бросив взгляд за окно, тут же поправился. — Извините, через час я переведу вам гонорар.

— Ну, бывайте пока, — вяло откликнулся Климов и отключился.

— Вы уже в курсе? — Спросил Механик, связавшись с ним через десять минут, когда Илья, наконец, въехал на перспективу.

— Да.

— Сбрасываю вам расшифровку переговоров.

— Спасибо. Что-то интересное?

— Да там много интересного ... — Как бы размышляя вслух, ответил Механик. — Я, честно говоря, и не прослушивал все. Просто не успел. Вот разве что ...

— Что? — Насторожился Илья.

— Они ищут какого-то Реутова, — неуверенно объяснил Механик. — Я не понял, в чем там дело. — Но "наш друг" буквально кипятком писает, вынь да подай ему этого Реутова.

"Реутов ... — Не веря своим собственным ушам, повторил про себя донельзя удивленный Илья. — А он-то здесь каким боком? И что он умудрился сделать еще и Домфрону?"

Глава 8. Лабиринт в тумане

В какие края повадится летать Аспид, те места опустошит.

Поверья славян.

Петров, Русский каганат, 26-27 сентября 1991 года.

1.

В час дня они вновь сделались законопослушными гражданами Русского каганата. Чего это стоило Марику Гречу, Вадим, разумеется, не знал. Он даже спросить постеснялся, откуда взялись у Греча два "лишних" экземпляра российского общегражданского паспорта, и где тот научился так ловко подделывать документы. А им с Полиной эта процедура стоила некоторых усилий по изменению внешности, предпринятых непосредственно перед посещением фотографической мастерской, и некоторой дозы стыда, испытанного обоими в ресторане "Адмиралтейство". По поводу последнего, Реутов утешал себя мыслью, что, во-первых, искусство требует жертв, а искусство выживания было сейчас для них, что называется, важнейшим из всех других, а, во-вторых, тем, что основное бремя "неловкости" принял на себя все-таки он. Полина появилась в ресторане, почитай, всего минут на пять. Вошла вместе с Вадимом, присела за столик к Гречу, и уже через пару минут скрылась за поворотом уходящей наверх лестницы. Ну, а на обратном пути она и вовсе в ресторанном зале не задержалась, прямо от лестницы направившись на выход, так что Реутову пришлось ее догонять, едва успев "раскланяться" на бегу с Гречем, которому все это было, разумеется, нипочем. Сам же Вадим, изображавший в течение пятидесяти семи минут сутенера, казалось, кожей чувствовал недвусмысленные взгляды посетителей и половых, но, как уже было отмечено, он знал, за что страдает, и хорошо понимал, что оно того стоит.

Естественно, понимала это и Полина, но легче ей от этого не стало. И, чувствуя, в каком она пребывает теперь настроении, Вадим решил "подсластить пилюлю".

— А не зайти ли нам в кондитерскую? — Спросил он, когда, вывернув с Литейной на Невскую, они неторопливо пошли в "общем направлении к Моховой".

С Паулем Леонардовичем Вадим к этому времени успел созвониться и, хотя в начале разговора старик особой любезности не проявил, они, в конце концов, договорились — правда, только после того, как Реутов сослался на рекомендацию — встретиться на квартире Эккерта в пять. Так что, времени у них с Полиной было, что называется, хоть отбавляй, и, еще до посещения грязного этого кабака, они решили устроить себе небольшие каникулы. Проветриться, так сказать. Тем более, что погода для Петрова стояла вполне сносная, и по городу можно было гулять ногами, а не маяться в машине, стоя, в бесчисленных пробках центра.

— А не зайти ли нам в кондитерскую? — Спросил Вадим, углядев, на противоположной стороне Невской перспективы заведение под непретензионным названием "Сладкий двор".

— Ты любишь толстых женщин? — Стервозным, никогда до этого не слышанным Вадимом голосом огрызнулась еще не вполне пришедшая в себя Полина.

— Вообще-то я люблю тебя, — Реутов старался говорить спокойно, но и его все еще несколько "потрясывало" от пережитого унижения. — Но, знаешь, это интересная идея. И как я не подумал об этом раньше? Решено! Я буду кормить тебя исключительно высококалорийными продуктами, и ты станешь вся такая круглая и мягкая, — он постарался предать своему голосу оттенок мечтательности, и это ему, кажется, удалось. — Представляешь, широкие белые бедра ...

— Сукин сын! — Но голос у Полины все-таки изменился, и это внушало сдержанный оптимизм.

— Ну не скажи! — Возразил Вадим, на ходу обдумывая, стоит ли живописать и другие детали ее предполагаемой фигуры, или лучше, на бедрах и остановиться. — Я все-таки, Поля, восточный человек, сын степей, так сказать. А у нас, восточных мужчин, вкусы знаешь какие?

— Ну, и какие же у вас вкусы? — Вкрадчиво спросила Полина, а Вадим, который, если честно, не слишком хорошо представлял, что сказать дальше, очень удачно вспомнил одного своего старого знакомца и, следовательно, знал теперь, каким аккордом завершить тему.

— Есть у меня знакомый, — улыбнувшись, ответил Вадим и, подхватив Полину под руку, решительно повел ее через переход в сторону кондитерской. — Михаил Иванович Кибаиванов. Он в Ростове кафедрой общей психологии заведует в тамошнем университете. Так вот, Миша говорит, а он, вообще-то, то ли осетин, то ли горский еврей, точно не знаю, ну да это и не важно. А говорит он, что красивая женщина, это такая женщина, которой "рюмка водки на попа поставил, и она не упал!"

— Кто не упал? — Не поняла Полина.

— Рюмка не упала, — объяснил Вадим. — Ну, то есть, если зад ...

— Так и говорит? — Удивленно подняла брови Полина, и рука ее, как успел заметить Вадим, сделала неуверенную, но, впрочем, вовремя пресеченную попытку, ощупать собственный зад.

— Нет, — покачал он головой, вполне довольный результатами своей "психотерапии". — Это я, разумеется, утрирую. Вообще-то Миша по-русски говорит без акцента. И по-немецки, кажется, тоже. Но смысл именно такой.

— А тебе нравятся большие попы? — С подозрением в голосе спросила Полина.

— Нет, — снова улыбнувшись, ответил Реутов. — Мне нравится одна конкретная попа. Твоя.

— Сукин сын! — Но теперь это снова был ее голос, а, значит, все было сделано правильно.

— Прошу вас, мадмуазель! — Он открыл перед ней дверь в кондитерскую и вошел следом.

2.

В "Сладком дворе" они просидели больше часа. Пили кофе со сливками, который был ни чуть не хуже настоящего венского кофе, и ели всякие вкусности и разности из обширного меню, представлявшего едва ли не всю палитру национальной выпечки Русского каганата. Разумеется, все попробовать было физически невозможно, но они очень старались, тем более, что все, что приносила им молоденькая симпатичная официантка, было свежайшим и вкуснейшим. И крошечные тульские пряники, и треугольные пирожки с маком, которые, если Реутову не изменяла память, на идиш должны были называться "хоменташи", и хазарское печенье бармак с грецкими орехами, и татарский чэк-чэк — шарики из выпеченного теста, сваренные в меду — которые ни чем, на самом деле, не отличались от хазарского чак-чак или еврейского тэйгелах.

Как и следовало ожидать, кофеин и глюкоза, да еще, разумеется, поданные в таком аппетитной виде, и по чуть-чуть хорошего дагестанского коньяка просто обязаны были поднять настроение. Они им его и подняли.

— А ты не плохо выглядишь, — с улыбкой сказала ему Полина, когда они покинули кондитерскую, и, уйдя с Невской перспективы, медленно пошли по тихим боковым улицам.

— Выгляжу? — Усмехнулся Вадим, вспомнив свою первую реакцию на то, что он увидел в зеркале у парикмахера. — Выгляжу, это главное, а вот ты просто прелесть.

В самом деле, красивым людям все к лицу. И Полине новая прическа и бронзовый цвет волос тоже подошли, хотя и изменили ее внешность самым удивительным образом. Что-то подчеркнули, что-то, напротив, затенили, и получилась как бы совсем другая женщина, тем более, что Полина еще и косметикой воспользовалась. А косметика, как уже стал догадываться Реутов, в умелых руках являлась по-настоящему грозным оружием. Рассмотреть в этой молодой интересной женщине прежнюю Полину мог теперь, вероятно, один лишь Вадим. Да и то, только потому, что знал ее лицо, что называется, наизусть.

Сам он просто постриг волосы так коротко, как мог, не рискуя показаться лысым, и покрасил их в "радикальный черный цвет". Термин принадлежал двум знаменитым писателям начала века, Илье Файнзильбергу и Евгению Катаеву, чью книжку о похождениях искателей фамильных сокровищ Реутов любил еще с юности. И возможно, именно из-за эпизода с покраской волос одного из главных героев книги, он и опасался перекрашивать волосы, в тайне страшась, что и у него они вместо черных станут зелеными. Но бог миловал. Пронесло.