И вот, не прошло и полутора часов ожидания, как открылась парадная дверь в одном из этих красивых и ухоженных домов, и на улицу вышел хорошо запомнившийся Реутову по первому их свиданию человек. Время для этого района было еще раннее. И если движение по Кронверкской и смежным улицам было уже достаточно интенсивным, то здесь лишь изредка проезжали случайные машины, а прохожих — если не считать, разумеется, подметавшего улицу дворника — не было вовсе. Невысокий и худощавый Рутберг, одетый в фетровую шляпу и темное, застегнутое на все пуговицы пальто, оказался, таким образом, здесь и сейчас едва ли не в полном одиночестве. Как ни странно, на улице его никто не ждал. Не было ни машины, ни охраны, и, закурив неторопливо, длинную сигару, полковник неспешным "прогулочным" шагом отправился в парк, прямо навстречу своей судьбе.

Он прошел по аллее, остановился на мгновение на перекрестке, как бы решая, куда теперь направиться, и свернул направо, то есть именно туда, где находились Реутов и Греч.

— Не нравится мне это, — тихо сказал Марик, снимая с предохранителя свой пистолет.

Реутову все это тоже не нравилось, но никакого разумного объяснения происходящему, кроме идиотского "повезло", у него не было. Но и обострившееся за последние дни чувство опасности молчало.

— Такое впечатление, что он сдаваться идет, — сказал он то, что пришло ему вдруг на ум.

— Есть в этом что-то, — кивнул головой Греч.

— Знаешь, что, — сказал он через мгновение, наблюдая за неспешно "гуляющим" Рутбергом. — Иди-ка ты один. А я прикрываю. Идет?

— Пожалуй, что так, — Реутов тоже снял с предохранителя свой марголин и, опустив левую руку с пистолетом в просторный карман куртки, пошел навстречу полковнику.

Рутберг заметил его, когда Вадим был уже метрах в пятнадцати от него, но не сделал никакой попытки избежать встречи. Напротив, он даже кивнул, но не Реутову, а как бы самому себе, своим мыслям, и сделал это так, как если бы был вполне удовлетворен увиденным.

— Доброе утро, Вадим Борисович, — сказал он, когда расстояние между ними сократилось настолько, что можно было е говорить, не повышая голоса.

— Доброе утро, Моисей Аронович, — ответил Вадим, рассматривая при свете дня спокойное худое лицо полковника.

— Вы, я вижу, уже вполне адаптировались, — Рутберг рассматривал его с не меньшим интересом, не забывая между делом попыхивать сигарой, которую изо рта так и не вынул.

— В каком смысле?

— В прямом, — ответил Рутберг. — В самом, что ни на есть, прямом. Вам сколько лет?

"Ловушка? Зубы заговаривает?"

— Пятьдесят два, — сказал Реутов. — Или забыли?

— Ни в коем случае, — спокойно ответил полковник. — Я ваше личное дело наизусть знаю.

— Вот как ...

— Вот так. И кстати, не извольте тревожиться, профессор, это не ловушка. Вернее, ловушка, но совсем не в том смысле, как вы думаете. Я здесь один. А у вас кто-нибудь ведь там есть?

— Без комментариев, — ответил Вадим, пытаясь сообразить, что этот сукин сын имеет в виду.

— Хорошо, без комментариев, — согласился Рутберг. — Но учтите, времени у нас в обрез. Полчаса, не больше. Потом придет машина с охраной, и вам придется ретироваться.

— Вы так уверены, что я уйду один? — Едва сумев скрыть удивление, спросил Реутов.

— Ну не дурак же вы, — усмехнулся Рутберг. — Вы что же думаете, вам с вашим аргентинским другом просто так удалось с баржи уйти?

— Нет, разумеется, — усмехнулся в ответ Вадим. — Это же вы нас оттуда выпустили по доброте душевной.

— О доброте не может быть и речи, — возразил Рутберг. — Одна прагматика и собственный интерес, но вы правы, я и выпустил.

— Объясните, — предложил Реутов.

— Объясняю, — по-прежнему спокойным ровным голосом сказал Рутберг. — Бессмысленный в обычном случае электрошок, половинная доза "вирумина"1, наручники на достаточно тонкой штанге, отсутствие охраны в трюме... Неужели недостаточно?

#1Вирумин — название "сыворотки правды, очевидно, образованное от латинского verum (правда, истина).

— Вы хотите сказать, что подстроили мой побег?

— Ну подстроил, это, пожалуй, громко сказано. Я сделал его возможным, исходя из предположения, что вы именно тот, о ком я думал, и, следовательно, такой возможностью воспользуетесь. Я мог, разумеется, ошибаться, но жизнь показала, что риск был оправдан.

— Как-то это у вас слишком хитро ...

— А мы, евреи, вообще хитрые, — снова усмехнулся Рутберг.

— Говорите, — предложил Реутов, у которого сейчас было слишком много вопросов, чтобы задать полковнику, если, конечно, он и в самом деле был полковником, хотя бы один.

— Первое, — сказал, казалось, совершенно не удивленный Рутберг. — Моя фамилия Рутберг, и зовут меня, соответственно, Моисей Аронович. Я генерал-майор и моя официальная должность — заместитель начальника Третьего управления императорской канцелярии.

— А не официальная? — Реутов вполне оценил интонацию полковника, оказавшегося, на самом деле, генералом, и задал именно тот вопрос, который тот хотел получить.

— А не официально я член коллегии Инфармоционно-Аналитического центра при министерстве промышленности и технологии.

— Никогда не слышал.

— Не удивительно, — кивнул Рутберг. — Это секретное подразделение, которое подчиняется напрямую ... Впрочем, пока это излишняя информация.

— Что, во-вторых? — Спросил Реутов, отметив, что позже, если это "позже" для него состоится, ему необходимо будет тщательно проанализировать этот разговор. Недоговорки Рутберга тоже были информацией и, возможно, даже более ценной, чем то, что он произносил вслух.

— Вы слышали когда-нибудь о работе комиссии Ширван-Заде? — Вопросом на вопрос ответил генерал.

— Нет, — не моргнув глазом, соврал Реутов.

— Была такая сенатская комиссия в конце шестидесятых ... К сожалению, у меня нет сейчас текста отчета этой комиссии ... Так что вам я могу только пересказать ее содержание, но не сейчас, разумеется, а несколько позже, когда нас не будет поджимать время.

— Но что-то вы же мне скажите и сейчас, не так ли?

— Так, — кивнул Рутберг. — Речь там идет об очень серьезных вещах. Очень, Вадим Борисович, — подчеркнул Рутберг интонацией свои слова. — Настолько серьезных, что можно говорить уже не о государственных интересах, а о безопасности каганата в самом прямом смысле этого слова. Вы меня понимаете?

— Нет, — сказал Реутов, закуривая. Действовал он при этом демонстративно одной правой рукой. — Вы же мне, по-существу, так ничего и не объяснили.

— Вы правы, — согласился Рутберг. — Речь идет о психотронном оружии, которое было то ли создано, то ли почти создано еще в начале двадцатых годов. Такой, знаете ли, невероятный научный прорыв. В сороковые-пятидесятые годы работами в этой области занималась специальная лаборатория 3-его Главного управления, но там что-то случилось как раз во время войны, и тема зависла. А в шестьдесят восьмом лабораторию и вовсе закрыли, но к тому времени от нее мало что осталось. Одни слухи.

— Как так? — Удивился Реутов, пытаясь не проговориться, что знает много больше, чем может предположить генерал. — Это же государственное учреждение было ...

— Да, вот так, — спокойно ответил Рутберг. — Учреждение государственное, да еще и секретное. Казалось бы, все должно быть запротоколировано, пусть и под грифом. И люди ... Но, когда спохватились, ни людей, ни документов, ничего. Однако кое-что попало в отчет комиссии Ширван-Заде и, к сожалению, не только туда. Кое-что ушло за границу, кое-что зависло в разных имперских ведомствах.

— А я тут причем? — Искренне удивился Реутов.

— Да, вроде бы, совершенно ни при чем, — пожал плечами Рутберг. — Но дело в том, что по тем данным, которые просочились наружу, непосредственное отношение к проекту имел некто Людов. Приходилось слышать?

— Нет, а кто это? — Спросил Реутов.

— Это тот штатский, по приказу которого вас изъяли из нейрохирургического госпиталя 18 апреля 1962 года.

— Ах, вот оно что! — Делать вид, что он все еще не знает про события шестьдесят второго года, было глупо. — Но все равно не понимаю.

— И они не понимают, — согласился генерал. — Но вот какое дело. Существует записка генерала Уварова на имя покойного кагана, датированная сентябрем шестьдесят второго года, в которой он рассказывает историю вашей, так сказать, несостоявшейся смерти и высказывает между прочим подозрение, что вы, вероятно, были не случайным для Людова человеком. В смысле того, что между вами и Людовым существует некоторая, неизвестная Уварову, связь.

— Час от часу не легче! — Почти искренне воскликнул Вадим и, отбросив в сторону окурок папиросы, полез в карман за следующей. — А почитать эту записку нельзя? Или она тоже пропала?

— Почему же нельзя, — усмехнулся Рутберг. — Можно, разумеется. Тем более, что должен же я как-то завоевать ваше доверие. Сейчас мы закончим разговор и разойдемся. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. Я вам на свободе гораздо полезнее, чем трупом в земле. А это именно и случиться, если вы меня попробуете захватить и допросить.

— Подробнее не объясните? — Поинтересовался заинтригованный Реутов.

— Нет, — отрезал Рутберг. — Но на меня допрос, любой допрос — хоть с химией, хоть третьей степени — действует одинаково. Остановка сердца, и концы в воду. Хотите попробовать?

— Продолжайте, — предложил Вадим, уходя от прямого ответа.

— Так вот, перед тем, как уйти, я передам вам несколько документов. Это копия записки Уварова, а она, на вашу беду, стала теперь известна не только тем, кому было положено такие секреты знать. И еще несколько бумаг с грифом "Совершенно секретно", которые проливают хоть какой-то свет на эту дерьмовую историю, но главное, письмо самого Людова, вернее, неполную копию этого письма, которую добыл в то время один из агентов военной контрразведки. Кому адресовано письмо я не знаю, как не знаю и того, дошло ли оно до адресата, но так получилось, что сейчас я единственный, кто знаком с его содержанием. Вы будете вторым.

— Кто за мной охотится? — Спросил Вадим, почувствовав, что разговор подходит к концу.

— Две независимые группы, — сразу же ответил генерал. — Во главе первой стоит граф Авинов1 ...

— Военный министр? — Удивленно переспросил Реутов.

— А что вас так удивляет? — Усмехнулся в ответ Рутберг. — Речь же идет об оружии и не только об оружии ...

"Ну да, — сообразил вдруг Вадим. — Психотронное ... Это не только оружие ..."

#1Авиновы (в старину и Овиновы), русский дворянский род, происходящий от новгородского боярина Иоанна Овина, построившего в XIV веке храм в Успенском (ныне Паисиевском) монастыре, близ Галича Костромского.

— А вторая? — Спросил он вслух.

— Вторая ... — Сказал задумчиво Рутберг. — Со второй сложнее. Я мало что о них знаю, но полагаю, что это мафия.

— Мафия, — повторил Реутов, начиная понимать, что произошло вчера ночью в доме Купцова.

"Бандиты ... Мать их ...!"

— А вы, стало быть, с господином Авиновым не согласны ...

— Я офицер и дворянин, — спокойно ответил Рутберг. — И служу только государству российскому. А временщики, они временщики и есть, тем более авантюристы.

— Значит, у вас своя игра.

— Так точно, — кивнул генерал. — Но я внутри интриги. Кабаров у вас?

— Да, — не стал спорить Вадим.

— Убейте его, — спокойно сказал Рутберг. — Это несколько спутает им карты, но мне в любом случае придется перейти на режим повышенной охраны, так что второй раз нам так просто встретиться уже не удастся.

— Но у вас, разумеется, есть идеи, — Реутов вдруг почувствовал чудовищную усталость, однако расслабляться было не время.

— Разумеется, — согласился Рутберг. — Пока вам удается выпутываться самостоятельно. Продолжайте в том же духе, и, чем черт не шутит, может быть, вам удастся уцелеть.

"Я ему нужен, как приманка, — сообразил Реутов. — Но зачем он, тогда, пошел на контакт?"

— Вы правильно поняли, Вадим Борисович, — Рутберг пыхнул сигарой и посмотрел Реутову прямо в глаза. — Но вы не только приманка. Как-то же вы со всей этой историей связаны? Вот и будем исходить из того, что это не случайно, и вы что-то сможете узнать. А пока так. Вот те документы, которые я вам обещал, — он достал из кармана пальто и передал Вадиму конверт из плотной желтой бумаги. — И вот еще, что. Воля ваша, Вадим Борисович, верить мне или нет. Но мы с вами в одной лодке, хотя цели у нас и различаются, Однако примите, как данное, что в моих интересах, особенно теперь, чтобы вы продержались, как можно дольше. Поэтому, езжайте сейчас же на Путивльскую улицу. Дом 7, квартира 12.

С этими словами Рутберг вынул из кармана ключ и протянул его Реутову.

— Там уже с неделю назад приготовлено для вас все необходимое. Два чемодана стоят в платяном шкафу. Берите их и сразу же уходите. За домом пока не следят, но сами понимаете, береженого бог бережет. И запомните связной телефон, 110-822-338. Вы "Прохожий", он — "Секретарь", а я — "Купец". Говорить лишнего не следует, но назначить встречу и обговорить детали можно.

— Ну вот и все, — сказал Греч, высаживая Реутова около Новгородского вокзала, где человек с двумя чемоданами привлечь к себе внимания никак не мог. — Жучков в багаже нет, так что можешь брать извозчика и ехать домой. А у меня дела. До связи.

— До связи, — автоматически бросил Вадим, и Марик дал газ.

"Майбах" плавно отошел от тротуара и уже через несколько секунд совершенно скрылся из вида, растворившись, в потоке маши.

"Ну дела, — произнес Реутов мысленно, оценивая тот сумасшедший марафон, который пришлось "пробежать" за последние 30 часов. — Ну дела! Ночь была! Все объекты разбомбили мы дотла!"

Впрочем, судя по самоощущению, ему далеко было до "ушли, ковыляя во мгле ... на честном слове и на одном крыле". Чувствовал он себя как раз неплохо, хотя, разумеется, и устал и хотел, что не странно, спать. Другое дело, что все, произошедшее за эти тридцать часов, еще предстояло "переварить", и работа эта, как подозревал Реутов, простой не будет. Однако и без этого никак. Чтобы продолжать действовать, надо было сначала понять, что происходит, и решить, куда "бежать" дальше. Да и усталость следовало в расчет принять. Так что вывод был очевиден, ехать в "меблированные комнаты" госпожи Александровой, и никуда оттуда сутки не выходить.

Вадим достал из внутреннего кармана куртки фляжку, отвинтил колпачок и, не стесняясь прохожих, в два глотка покончил с остатками коньяка.

"Уже лучше, — решил он, возвращая фляжку в карман. — Теперь еще папироску и ..."

— Собираетесь ехать? — Спросил сквозь опущенное стекло извозчик, останавливаясь рядом с ним.

— Нет, спасибо, — покачал головой Реутов. — Я уже приехал.

— А, ну ладно тогда.

Извозчик отъехал, а Вадим достал папиросы и закурил. Брать извозчика он не собирался. Когда полчаса назад Реутов оказался в квартире на Путивльской улице один, он сразу же воспользовался случаем и позвонил Полине.

— Через сорок минут около того места, где я впервые подарил тебе цветы. — Сказал он ей.