Сегрик усмехнулся и вышел из дома. Из кладовки выскользнула Стаси и заперла дверь на засов. После чего испустила долгий, облегченный вздох. Ей самой было не ясно, кому из этих двоих она предпочла бы не попадаться на глаза.
* * *
За завтраком кусок не лез Аткасу в горло. Хотя вчера госпожа Сакара тщательно промыла и забинтовала ему руку, он все равно чувствовал пульсирующую боль под повязкой.
Экроланд замкнулся в молчании, он не проронил ни слова до того, как Эста подала чай. Дженна, сколько ни спрашивала, не смогла добиться вразумительного ответа на вопрос, а что, собственно, вчера произошло.
Она помешивала ложечкой чай, оглядывая крайне несчастного Аткаса и застывшего Экроланда и, наконец, не выдержав, грохнула чашкой о блюдце и вышла из столовой, гордо подняв голову.
Аткас робко спросил:
— Сэр Экроланд, я вижу, перед Дженной вы не хотели ничего говорить, но мне-то вы можете сказать, да? Что это было? — он содрогнулся, вспомнив вчерашнюю тварь.
— Аткас, я думаю, что тебе последнему нужно знать, что произошло вчера, — несколько растерянно улыбнулся рыцарь, поднял руки и заправил за уши выбившиеся пшеничные пряди. — Забудь о вчерашнем. Считай это приказом.
— Это черная магия, да, сэр Эри? — понизив голос, осведомился Аткас. — Я в этом просто уверен! От черного мага, которого везли в клетке, воняло точно так же, как и в той комнате... Как от того сундука.
'Эх, жаль, я так и не успел разглядеть, что же все-таки там было внутри! — внезапно подумалось ему, и он сам себе ответил, — ага, вернусь туда! Как раз там новую тварь подселили, то-то я порадуюсь! Вот я кретин! Нашел о чем жалеть. Радоваться надо, что жив остался!'
— Ах да, — сказал Экроланд, — а я и забыл, что в тебе есть... способности. Не спрашивай меня. Возможно, в один прекрасный день я смогу тебе все открыть. Поди пока, помоги Вилу.
Аткас с поклоном удалился, но сказать, что он был разочарован, значило ничего не сказать. Он почти уже решил действительно вернуться в дом Теллеров, но его остановила мысль о холодных рыбьих глазах леди Денры.
Экроланд задумался.
'Значит, вот как получилось, что Сегрик столь меня ненавидит. Когда глаза закрыты ладонями Тьмы, можно не увидеть пред собою и ледяного гиганта. Как же мне его жаль! Жить все время под гнетом двуличности, скрывая от мира порочную жену, а от жены, наверняка, светлые устремления и добрые дела. Больше всего меня интересует, сколько лет он вместе с леди Денрой. Возможно ли спасти его душу, или Тьма уже пустила слишком глубокие корни в его душе?'.
— Эри, к тебе гости, — скрипуче доложила госпожа Сакара. В глазах старухи читалась растерянность.
Экроланд вышел встретить их в гостиную. Там его уже ждали. Священник Рапен, сложив на толстом животе руки, глядел на него со странной веселостью и оживлением. Возле двери стоял, положив руку на рукоять меча, Орвальд.
— Приветствую вас, господа. Полагаю, вы здесь не просто так? Орвальд, убери, пожалуйста, руку с меча, да, благодарю. Что все это значит? — с тревогой осведомился Экроланд, выходя на середину залы.
— Только что Терин арестовал находящегося у тебя в поместье варвара, — сообщил Рапен, пристально глядя на Экроланда, но тот молчал, только губы слегка дрогнули. Он даже не сделал попытки придвинуться к развешенному на стене оружию, как с некоторым неудовольствием отметил священник.
— Арест произведен согласно приказу Наместника, — объявил Орвальд, разворачивая свиток, который достал из-за пазухи, видя, что Экроланд не собирается бросаться на выручку варвара.
Пока Орвальд громко и с выражением читал приказ (конечно, относящийся не к самому Вилу, а ко всем варварам в пределах Вусэнта), Экроланд чувствовал, как душа у него сворачивается в тугой, болезненный комок. Земли вокруг Вусэнта, а, значит, и Медовые Лужайки, подпадали под власть Наместника. Соответственно, если Наместник приказал очистить город от варваров, то и духу их не должно быть на многие мили вокруг Вусэнта.
— Что с ним будет? — глухо спросил Экроланд.
Орвальд впервые за визит поднял голову, и в его глазах читалось не торжество, нет... а сожаление. Молодой рыцарь жалел старого, потому что хоть и не до конца понимал его, но уважал.
— Если будет война, — ответил Рапен, — то его повесят. Хотя, есть у меня подозрение, что Наместник предпочтет избавиться от него пораньше. Но никогда не следует недооценивать прекраснодушие нашего Наместника, да, Эри?
Экроланд опустился на диван напротив Рапена, как раз на тот, на котором не далее как позавчера сидела Кармина, и огляделся. Несмотря на налет времени, комната была еще в очень хорошем состоянии. Мебель выглядела почти новой, а безделушки в комоде сверкали совсем как в былые времена: с легкой руки Дженны Эста стала убираться здесь каждое утро с необыкновенным рвением, приговаривая: 'Гостиная — лицо дома! Ух, как все позавидуют нашей мордашке!'. Здесь, среди уютных, домашних вещей не верилось, что может начаться война. Казалось невероятным, что Вил арестован. Экроланду совершенно не хотелось думать о варварах, гораздо занимательнее рассчитывать годовой запас зерна для окрестных деревень, помогать старостам вершить суд над крестьянами, да и мало ли дел в Медовых Лужайках?
Но он знал: войне — быть.
Экроланд был обязан помочь несчастному варвару. Иначе никак нельзя. Он знал все семейство Вила, сейчас ютящееся у беглых гномов, бесконечно благодарных Экроланду за кров и еду. Женой варвара была сильная и грубая женщина, которая вертела своим огромным мужем, как хотела, и держала в страхе не только его, но и двух здоровенных дочерей, которые превосходили Дженну размерами раза в три. Экроланд не раз думал, что в предках Вила наверняка затесалась парочка великанов, настолько громадны были барышни.
И он знал, как сильно Вил любит свое семейство.
Разумеется, варвар ничего ему не говорил, варвары вообще не многословны, но это было видно по тому, с какой нежностью Вил держал в руках ленты, купленные жене в подарок, как тщательно выстругивал из поленьев ритуальных кукол дочерям, с какой гордостью слушал рассказы рыцаря об успехах его дылд в науках. Гномы были вполне довольны соседством трех сильных женщин и ничуть не возражали, когда Экроланд попросил их помочь дочерям Вила с математикой и механикой.
'У нас на родине, — говорил иногда Вил. — Неграмотных нет. Это не то, что у вас в городе, где каждый второй не умеет читать и писать, а каждый третий и крестика в виде подписи не осилит. Нет, варварам хоть и тяжело жить в стране вечного мороза, но мы не сдаемся. Наши шаманы передают знания предков детям, и я уверен, что любой наш вождь будет поумнее какого-нибудь вашего мага!'
После таких разговоров Экроланд и озадачил гномов помочь дочерям варвара.
— Я требую, чтобы вы отпустили Вила, — холодно сказал Экроланд. — Он не совершил ни единого преступления перед богом и людьми, и посему невиновен.
— Приказ Наместника есть приказ, сын мой, — довольно сказал Рапен. — Мы, собственно, тебя только в известность ставим, потому как могли бы и не говорить. Ведь мы здесь по другому делу.
Экроланд замер на диване, спина прямая как доска, голова склонилась набок, а в глазах сквозит упрямство:
— Вот как?
— Да. Мы по поводу Дженнайи Ивесси, проживающей непонятно по какому праву в твоем доме.
— Мы уже беседовали с вами на эту тему, отец. Напоминаю, что Дженнайя — моя экономка, — ответил рыцарь мгновенно, будто заранее приготовил ответ.
— Ах, экономка! — иронично воскликнул Рапен, у которого, похоже, беседа в школе напрочь вылетела из головы. Экроланд решил, что священник рисуется перед Орвальдом, — От такой экономки, я полагаю, и сам король не отказался бы, а? Из знатного рода, с пикантным прошлым ведьмы... Или не только прошлым, а, Эри?
— Вы получили письмо, святой отец? — ответил вопросом на вопрос рыцарь. Он уже несколько успокоился.
— Я получил кучу писем, — весело заявил Рапен и вывалил из своей сумки на чайный столик добрый десяток плотных конвертов со вскрытыми печатями. Среди них были и коричневые, солидно выглядящие конверты, принятые в северных провинциях Твердикана, и обманчиво простые белые квадраты с далеких южных областей, и тоненькие, изящные, с серебряными буквами даже не конверты, а произведения искусства, из самого Силвердаля.
— Я вижу, вы послали запрос не только родителям Дженны, — с некоторым удивлением отметил Экроланд.
— О нет! Я отсылал запросы и Архивариусу, и придворному историку, и владельцам соседних от Ивесси поместий. Знаешь, выяснилось множество прелюбопытнейших деталей! Похоже, пристрастие к некромантии у них дело наследственное. И бабка, и прабабка Дженны обладали ярко выраженными способностями. Обеих удалось упрятать в храмы Майринды. В Дженне тоже обнаружили этот сомнительный дар, и отправили с верной четой слуг в деревню. Мы видим, что там произошло. Архивариус пишет мне, что женщины рода Ивесси словно притягивают к себе нечистоты и миазмы.
— Дженна не виновата, — возразил Эри. — Вы же сами только что сказали, что это наследство по материнской линии!
— А я и не говорю, что она виновата. Она не виновата, она просто-напросто опасна! И я настаиваю, сын мой, чтобы ты привел ее ко мне.
— Завтра же я привезу ее в храм, — пообещал Эри.
Священник покачал головой:
— Нет, Эри, твое согласие уже ничего не значит. Или ты думаешь, что присутствие варвара и ведьмы в доме так просто сойдет тебе с рук? С утра я весьма серьезно поговорил с лордом Улином, и мы, в конце концов, решили, что по поводу тебя сегодня соберется Совет ордена.
Экроланд вскочил на ноги и беспомощно оглянулся. Орвальд ухмылялся, жалость в его глазах исчезла после горячей речи Рапена без следа. 'Поделом ему!' — говорил весь его облик. Молодые рыцари недолюбливали Гурда, считая его слишком несовременным и фанатичным для рыцаря. Только пожилые и умудренные опытом рыцари высоко ценили Экроланда за доблесть, честь и всепрощение, которое он был готов даровать самым скверным и бессердечным людям.
Орвальду было приятно наблюдать, как Экроланда постигает столь большое унижение: только самых зарвавшихся и развязных рыцарей, тех, которые пропивали все деньги в тавернах или смели совращать знатных девиц, отказываясь потом на них жениться, обсуждали на Совете.
Экроланд стоял, потрясенный. Сам он всегда отказывался присутствовать на подобных советах, считая смешной саму мысль о том, что рыцарь может быть в чем-то виноват. 'Рыцарь, — бывало, говорил он, — это человек с высокими моральными принципами, в рыцари избираются лучшие из лучших. Среди них нет преступающих закон. Если рыцарь преступает закон, значит, либо закон неверен, либо это было обусловлено строжайшей необходимостью, и за поступки свои он ответит не перед людьми, но перед богом'.
— Сегодня? Во сколько? — пытаясь сохранить спокойствие, сказал Экроланд. Его грудь от волнения вздымалась, но он не позволил себе вздыхать с шумом, словно какая-нибудь чувствительная дамочка.
— В шесть часов. В Холле, — уточнил Рапен, его толстые ручки проворно собрали письма, — так что ждем тебя! — и с сарказмом добавил, — сын мой.
Экроланд склонил голову.
* * *
Только закрылась дверь за Рапеном и Орвальдом, как вбежала Дженна и бросилась рыцарю на грудь.
— Эри, Эри! Что же теперь будет? Тот рыцарь, Терин, связал Вила и кинул его в карету, как преступника! А Вил и не думал сопротивляться! Почему?
— Все в порядке, маленькая, — улыбнулся Экроланд, с некоторым усилием отрывая от себя Дженну. — Вечером мне надо будет ненадолго отлучиться, так что оставайся здесь за хозяйку. А о Виле не беспокойся. Я позабочусь о нем.
С трудом удерживая обеими руками топор варвара, вошел Аткас. Он был бледен и несчастен.
— Сэр Экроланд! — торжественно обратился он. — Мастер Вил просил передать вам, что он уезжает в Вусэнт. Не по своей воле. Он просил вас сберечь его топор и не забывать о его семье. Топор, сказал он — это его честь, и только в ваших руках она будет сохранена должным образом. Также он сказал мне, что, возможно, его убьют. В этом случае он попросил, чтобы вы оставили топор себе на память и позаботились о будущем его дочерей, а жену пристроили работать у себя дома.
В конце этой маленькой речи голос Аткаса предательски задрожал и сорвался. Дженна тихо заплакала. Ей вовсе не было жаль варвара, она плакала от страха за свою участь, представляя, что не сегодня-завтра придут рыцари, возьмут ее под белы рученьки и поволокут прямиком на костер.
Экроланд бережно принял топор и постоял две секунды без движения, затем повесил его на стену, к остальному оружию.
— Воля моего друга будет исполнена, Аткас. Больше он ничего не сказал?
— Нет, сэр, — ответил юноша и склонил голову. — По правде сказать, он никогда много не говорил.
Эта неказистая шутка не имела никакого успеха. Да, раньше и рыцарь, и домашние весело подтрунивали над замкнутостью варвара, но отныне этому пришел конец. Дженна поежилась. Даже она, не любившая варвара больше всех, почувствовала укол жалости к Вилу.
Экроланд приказал:
— Ступай на конюшню, Аткас, и запряги лошадей в лучшую карету. Отныне ты назначаешься главным конюхом, пока не вернется мастер Вил. Достань мои парадные доспехи. Ближе к вечеру меня ждет поездка.
— Куда ты, Эри? — со страхом воскликнула Дженна и перевела взгляд на стену, где топор выделялся среди другого оружия суровостью линий и пестрыми узорами на топорище, напоминая самого варвара. — Ты едешь выручать Вила?
— Боюсь, что нет, — горько усмехнулся рыцарь и поднял руку. — Так, достаточно вопросов! Аткас, ты еще здесь? Бегом в конюшню. Дженна, ступай и скажи госпоже Сакаре, что к ужину меня не будет.
* * *
Стараясь не бряцать оружием и доспехами, рыцари занимали свои места в большом зале. Они тихо переговаривались и негромко спорили. На троне посреди зала никого не было. Лорд Улин должен был прийти с минуты на минуту. Виновник собрания — сэр Экроланд Гурд — тоже еще не подъехал.
Зато Сегрик был уже здесь. Он много и громко говорил, а собравшиеся вокруг него молодые рыцари согласно кивали и одобрительно гудели.
За ними наблюдали рыцари постарше, которые сидели прямо перед троном (подобная близость к магистру была привилегией, которой удостаивались именно старшие по возрасту). Им совершенно не нравился повод для собрания. Они ворчали, и ворчание их разносилось по залу подобно звукам, которые издает пролетающий мимо шмель.
Почти каждую минуту тяжелые створки раскрывались, и слуга в нарядной, расшитой золотыми нитками ливрее объявлял входившего.
Напряжение росло. Сегрик настолько повысил голос, что секретарь, сидевший за столом перед троном и почесывавший за ухом пером, счел своим долгом попросить его замолчать. Но рыцарь не угомонился и, лишь слегка понизив голос, продолжал в чем-то убеждать молодых мужчин.
Внезапно прозвучал гонг, и весь шум стих словно по мановению волшебной палочки. Слуга в ливрее вытянулся в струнку и объявил:
— Магистр Ордена Красного Клинка, хранитель чести и достоинства Вусэнта, верный слуга Талуса лорд Улин!
