По краю

Ипатий усмехнулся.

— Раньше ты говорил, что готов к подобному повороту.

— Я и сейчас с вами! — твердо заявил бывший комендант тюрьмы, выпятив челюсть. — Я ничего не боюсь, но надобности рисковать нет... Зачем ввязываться в эти игры с Порфирием? Пусть бы Трой и Гвидо разбирались. На вас смотрят с недоверием, и чтобы вы не сделали, истолковывают вкривь и вкось. Если вы хотите стать диктатором Магбурга, — при этих словах Ипатий быстро взглянул на него, — то и тогда не нужно оставаться здесь. У нас достаточно верных людей. Соберемся силами на Окраине, и явимся в Магбург, не как жалкие преступники, а как повелители.

— Я говорил тебе, — с холодностью произнес Ипатий, — я не хочу становиться диктатором Магбурга. Не хочу ничего менять!

— Но и на Границу вы не хотите, — с упрямой решимостью добиться окончательного ответа, сказал Геврасий.

Коррик промолчал, ожидая продолжения. Он знал, что этот разговор непременно случится, что от него потребуют ответа, будут выяснять истинные намерения. Даже нет, не так, не просто выяснять намерения, а подталкивать в нужном направлении. Ипатий давно, еще когда впервые заговорили об его освобождении, предвидел эту ситуацию, и тогда же оценил иронию ее: желания его, самого могущественного мага в Ойкумене, значат не больше, чем желания какого-нибудь бездаря.

— В городе вы можете жить либо повелителем, либо узником. Холодную Скалу вы покинули добровольно. Выбор сделан.

— Нет. Нет, выбор есть: уехать на Границу.

— Но вы туда не хотите!

Ипатий стукнул кулаком по столу.

— Заладил! Хотите — не хотите! Не всегда желания имеют значения! Пора бы уже об этом знать!

Геврасий обиженно замолчал, и Ипатий не выдержал первым:

— Извини, я сегодня резок. Тяжелый разговор с Троем и Вормом выбил меня из колеи.

Ипатий поднялся с места и подошел к окну, сложив руки на груди. Геврасий мрачно уставился в натертый паркетный пол.

— Не я один не понимаю, что вас тут держит, — проговорил он, наконец.

— Ты очень настойчив сегодня.

— Многие не понимают. Они или бы бежали с вами на Границу, или бы жили, как прежде. А так... все гадают, что вы замыслили.

Ипатий долго не отвечал. По дорожкам сада медленно шла Юстина, направляясь в дальний уголок, к озеру. Вечерний полумрак скрадывал очертания ее силуэта. Геврасий Врига вздохнул, по опыту зная, что ответа можно и не дождаться.

— Наверное, старый долг требует возврата, — вдруг признался Ипатий. — Пока я не могу отсюда уехать.

Помолчал и добавил:

— Но это не причина для вас, моих последователей... Тогда вот тебе другая: если сейчас я сбегу на Окраину, то спустя короткое время встречусь уже не с Порфирием, а владыкой Звезд и новым диктатором Магбурга. Тогда уже он не будет одинок, не будет изгоем. Начнется война, которая опустошит Ойкумену. Теперь скажи сам: есть у меня право бежать сейчас?!

Геврасий помолчал, обдумывая его слова, затем медленно кивнул.

С сухим треском сверкнула молния, и восьмушка листка закружилась в воздухе. Телеграмма сунулась в руки Коррику.

— Порфирий поздравляет с освобождение и приглашает на встречу.

— Легок на помине!

— Пишет, что у нас есть общие интересы, которые нужно обсудить. Фат!

— Видите, — опять помрачнел Геврасий, — даже он считает, что вы задумали прибрать к рукам Магбург. Спросите десять человек на улице, и всякий скажет, что еще неизвестно кто опаснее: вы или Порфирий. Тибий Трой, наверняка, уже яд припас. А если они прознают, что Порфирий вам телеграммы шлет....

— Шлет, шлет, — кивнул Ипатий. — Шлет телеграммы потому, что уязвим. Сильные не договариваются.

— Вы что-то задумали?

— Да, мой верный Геврасий, да! Завтра к вечеру достань экипаж и жди на аллее. Там есть такие удобные заросли кустов...

— Встреча с Порфирием, — с изумление и горечью произнес Геврасий.

— Тс-с-с! — шикнул Ипатий. — Здесь подслушивают!

Геврасий оглянулся по сторонам и откашлялся.

— Что будет, если советники узнают?!

— Плохо будет, поэтому они не должны узнать, — усмехнулся Ипатий. — Ты ведь меня не выдашь.

— Выбора у меня нет, — буркнул Геврасий.

— Выбор есть всегда. Итак, экипаж завтра. Иди.

Геврасий мотнул головой и пошел к дверям.

— Постой. Забыл. Как там Лолий Осик? Вы нашли его?

— Нет, известно только, что он в городе.

— В городе, в городе, — повторил Ипатий. — Ах, как это все одно с другим связывается! Связывается и цепляется одно за другое! И Юстина, и свадьба Хрисы — этот узел обычно называют 'судьба'. Ищите! Ищите Лолия! Пока это не стало крайне важно.

— Я даже понимать вас не хочу! — пробормотал Геврасий.

Ипатий перечитал телеграмму, затем поднял ее за кончик двумя пальцами. Листок вспыхнул пламенем и осыпался пеплом.

— Итак, Тибий Трой отрицает, что посылал телеграмму, — сказал Ипатий. Юстина сидела на своей любимой скамейке в углу сада, и, положив подбородок на руки, смотрела на зловещий, оранжево-черный закат над озером.

— Почему вы решили обсудить это со мной? — спросила она, разворачиваясь к нему.

Ипатий остановился в двух шагах от скамейки, заложив руки в карманы расстегнутого сюртука.

— Мы с вами в одной лодке, Юстина.

— В одной лодке? С каких это пор? Давайте внесем ясность раз и навсегда. Я вас не одобряю! Тому, что вы натворили, нет оправданий!

— А я и не ищу оправданий, — тихо проговорил он и поглядел вдаль на озеро:

— Здесь всегда так неуютно?

— А вам больше нравятся веселенькие пейзажи? — раздраженно спросила девушка.

— Нет, полагаю, нет. Я отвык от них...

— На вас, когда вы того хотите, очень трудно сердиться, — она поднялась со скамейки. — О чем вы начали говорить?

Они пошли рядом по дорожке.

— Трой утверждает, что не посылал телеграммы. Либо он лжет, либо нет, — охотно отозвался Ипатий, — и заметим: обе вероятности интересны.

— Телеграмму послал тот же, кто направил к нам Гвидо, — сказала Юстина. — И есть некто, слышавший наш разговор в столовой и сообщивший Порфирию об Ари Травле.

— Он же выкрал дневник Зоила и передал его Порфирию.

— Вы думаете, в обоих случаях действовал один и тот же человек?

— Вероятнее всего. Тень подозрения падает на нас всех. Мы были в доме в оба раза. Гвидо, наверное, счастлив — его подозрения, наконец-то, обрели почву, — заметил Ипатий.

— Но он ни слова не сказал утром!

— Потому и молчал, почувствовал — птичка попалась в силки.

Юстина вдруг остановилась, глаза ее недобро блеснули.

— На кого вы намекаете?!

— На вас, конечно же! — Ипатий ничуть не смутился. — Гвидо подозревает вас. Подумайте сами: предсказание — раз; два — с детства знакомы с Порфирием; три — у вас имелись возможности взять дневник и передать его Порфирию, а потом выдумать тот разговор с неизвестным лицом; и четыре — вы черный маг! Все одно к одному. Но пока доказательств у него нет.

Юстина молчала и смотрела на Ипатия. Темные глаза ее мерцали в сгущающейся тьме ночи.

— Вот, значит, что! — проговорила она наконец и быстро пошла по дорожке.

Ипатий немного задержался, сорвал с клумбы белую хризантему и, нагнав девушку, протянул цветок ей.

— И вас это не смущает? — она поднесла цветок к лицу, но он пах только вечерним холодом.

— Смущает? С чего бы мне смущаться? Я темный чародей, заключенный, находящийся на свободе на птичьих правах.

Она опять остановилась и посмотрела ему в лицо.

— И каково это?

— Что?

— Обладать вашим могуществом? Что вы испытываете?

— Коварный вопрос. Откровенность за откровенность. Я начну. Каково обладать могуществом? Это наподобие, когда хочется пить — мечтаешь о воде, но когда сидишь по шею в луже — мокро и скучно.

— Неужели так?

Ипатий кивнул и стал серьезен.

— Ужас.

— Что 'ужас'? — не поняла Юстина.

— Я испытываю ужас. С тех пор, как меня выпустили на свободу, постоянно опасаюсь за свою жизнь. Все мои мысли подчиняются этому страху. Каково для великого темного чародея?

— Кажется, я вас понимаю, — медленно проговорила она. — Но берегитесь! Вас можно понять и в другом смысле — страх заставляет не только защищаться, но и нападать первым.

— Я так и думал, что вы поймете, — сказал Ипатий, и тепло исчезло из глаз Юстины. — Теперь ваша очередь откровенничать. Скажите, а каково постоянно сдерживать ярость, клокочущую внутри?

Он схватил девушку за локоть и притянул к себе.

— Ведь вам знакома ярость, Юстина?

— Отпустите!

Несколько секунд он смотрел ей в глаза, а потом разжал руку и отступил на шаг. Он отпустил, а Юстина все еще упиралась в него взглядом, твердо сжав губы. Она отшвырнула цветок и пошла по дорожке, но повернула не к дому, а вглубь сада. Ипатий последовал за ней.

— Вы знаете Порфирия очень хорошо. Что вы думаете о нем? — задал он вопрос после паузы.

— Знаю?

Казалось, она должна сердиться, но она отвечала ровно, как будто не было вовсе гнева несколько минут назад.

— Нет, я его не знаю теперь. Шесть лет назад он уехал отсюда мальчиком. С тех пор была Граница, Окраина. Откуда мне знать, какой он?

— Люди мало меняются.

Юстина искоса взглянула на Ипатий: как его понимать?

— Он хороший маг?

— Порфирий — черный маг, а плохих черных магов не бывает. Но он всего лишь черный маг. Вы понимаете меня?

— Думаю, да, — кивнул Ипатий. — Вы хотите сказать, что у магов, белых и черных, есть преимущества и недостатки.

— Именно так, — подтвердила она. — Он хороший черный маг, но посредственный чародей. Он всегда ловко разыскивал артефакты.

— Хватило бы у него смелости вступить со мной в поединок? Ведь даже с вашим умением обращаться с кнутом — результат непредсказуем.

— Думаю, этого он постарался бы избежать. Порфирий никогда не любил проигрывать.

— Мошенничал в игре?

— Бывало и такое.

Юстина замолчала. Ипатий искоса смотрел, как она кусает губу. Вероятно, какая-то мысль мучила ее.

— Почему вы не стали черным магом? — спросила она наконец.

Ипатий усмехнулся про себя. Юстина с наивной гордостью черных магов полагала, что нет ничего важнее в жизни, чем принадлежать к Дому. Понять это не сложно: обыватели подозрительно косились на них, за глаза обвиняя во множестве настоящих и выдуманных преступлений, а в ответ Дом сплачивался. И если Домы Белых магов и Целителей свободно пополнялись со всей Ойкумены, то к черным магам приходили, как правило, из семей черных магов. Ипатий принадлежал как раз к такой семье, и от него ожидали, что он продолжит ее традиции.

— Пытаетесь понять меня? Это будет несложно. Во мне нет яростной страсти, нужной черному магу. Я не мог стать целителем, потому что нет чувства 'особенности'. Не имею и вдумчивой созерцательности белых магов. Серые маги свободны от обязательств и ограничений.

— Свободным от обязательств и ограничений? — повторила она скорее удивленно, чем насмешливо. — Взаперти?

Ипатий усмехнулся с грустью.

— От людей, от общества никуда не денешься — нравится нам это или нет, — покачала головой Юстина.

— Можно спрятаться. В тюрьме, к примеру.

— И вы, конечно же, так и поступили, — Юстина подпустила в голос яда, пытаясь понять: уж не хочет ли он завлечь ее, интересничая, или же это признание, без кокетства, от чистого сердца?

Ипатий не ответил. Они вывернули из глубины сада на подъездную аллею.

На улице совсем стемнело. Над озером отполыхал оранжевый закат, и оно погрузилось в черноту ночи. Песочная дорожка едва виднелась под ногами. У ворот призраками маячили стражи в длинных непромокаемых плащах. Кто-то из них, заметив гуляющих, выкинул фоты, ослепительные в темноте. Ипатий отвернулся, прикрывая глаза от световой вспышки.

— Пойдемте в дом, — предложил он. — Нам лучше не бродить в ночи. Хотя и в вашем доме... лестницы скрипят, кто-то ходит, и мне все время мерещится взгляд в затылок...

— Это домовой, — Юстина опять отвечала ему спокойно, без тени насмешливости. — Он ходит ночами по дому, вздыхает, а в бурные ночи стонет замогильно.

— Хорошо бы так, — проговорил Ипатий, пропуская девушку вперед себя в двери и украдкой оглядываясь по сторонам.

Глава 11

(9 дней до свадьбы Хрисы Техет.)

Ипатий, без сюртука, стоял возле резного бюро из темного дерева. В тот момент, когда Юстина показалась на пороге, сверкнула молния, и исписанный листочек лег ему в руку. Он быстро глянул и сжег, сдув пепел в горящий камин. Юстина наклонила голову к плечу.

— Вы состоите в переписке. Уже? Хотелось бы узнать, кто ваш корреспондент?

— Никаких условий насчет переписки нет, не так ли?

Он развернулся ей навстречу.

— И поверьте, для меня есть более занимательные моменты, чем мои корреспонденты. Вот, например, вы. Молодая женщина приходит навестить меня, сама — такого не случалось лет пятнадцать.

Кажется, он дразнил ее.

— Я хотела спросить вас, не собираетесь ли вы куда-нибудь сегодня? — холодно проговорила Юстина, и не думая поддаваться на его легкомысленный тон. — Хочу уйти на целый день.

— Нет.

— Хорошо.

Юстина направилась к двери, но он вдруг окликнул:

— Постойте! Вы не знаете, от чего он? — и указал на ключ, лежащий на столе.

Девушка возвратилась и взглянула на медный ключ с фигурно отлитым ушком.

— В доме подходящих для него замков нет. Откуда он у вас?

— Сам не знаю. Сегодня утром я нашел его на столе, среди бумаг, — Ипатий положил ключ в карман жилета. — Подумал, что домовой забыл его, но если вы утверждаете... Хорошо, подождем, пока все само не прояснится.

Юстина пожала плечами и вышла. Тронув экипаж с места, она уже забыла о загадочном ключе и постаралась хоть ненадолго выбросить из головы все прочее. Через полчаса она доберется до любопытной своей тетки Аполлинарии, и та засыплет ее миллионом вопросов. В нынешней ситуации, когда люди бредили темными волшебниками, Юстина предпочла бы уклониться от визита, но Аполлинария проявляла настойчивость и требовала ее к себе, ссылаясь на родственные и дружеские чувства. После третьей телеграммы избежать поездки стало невозможно.

Дом Апполинарии находился в центральной части города, между Первой и Второй Кольцевыми. Муж ее, как и большинство живущих тут, служил в Ратуше, занимая ответственный пост. В этих кварталах дома не окружали зеленые садики — такой обычай завели позже, — они стояли, тесно прижавшись друг к другу.

Оставив экипаж возле подъезда, Юстина поднялась по двум высоким ступенькам на крыльцо, выходящее прямо на тротуар, и постучалась. Ждать не заставили. Аполлинария просияла лицом, увидев племянницу.

— Я так и подумала, что это ты! Проходи!

Юстина сняла черное пальто в квадратной прихожей и следом за хозяйкой прошла в уютную гостиную на первом этаже. Они сели к круглому, накрытому вязанной белой скатертью столу.

— Ах, Юстина! — воскликнула Аполлинария. — Я тебя заждалась! Скорее расскажи: каков он?!

Девушка не успела ответить, как Аполлинария вскочила с места, пробежалась по комнате, на ходу сыпля вопросами:

— Что?! Постарел? Подурнел? Стал угрюм или, наоборот, разговорчив без меры?! Что же ты молчишь?!