Ей было холодно, очень холодно, будто сама она превратилась в лёд.
Дрожа, принцесса озиралась по сторонам, искала, но не находила, за что можно зацепиться взглядом.
Тело ее стало необыкновенно лёгким, таким, что так и норовило оторваться от земли. Кожа в призрачном освещении отливала серебром с мягкими искорками аметиста.
Сиреневый луч пронзил вечный сумрак, явив Даура.
— Ты в царстве Мериада, — торжественный бесстрастный голос гулко разносился по бескрайней живой — принцесса могла поклясться, что та дышала и периодически изменяла форму — темноте. — Скоро решится твоя судьба.
— Значит, я умерла? — ей не верилось в это.
Как, уже? Так рано... и так бесславно. Но об этом твердили и воспоминания, и странная легкость, и ощущение проходящего сквозь тело воздуха. И от этого скулы сводило от ужаса.
Вновь перед глазами проплыл песок, смыкающийся над головой, забивавшийся в глаза, уши, нос, рот... Захотелось заплакать, даже зарыдать, закричать в полный голос.
Между тем в воздухе, завибрировав, возникла книга. Зашуршав, открылась на нужной странице. Один из листов отделился и поплыл к Провожатому теней. Сверившись с ним, Даур продолжил, не обращая внимания на всхлипы и вздохи: привык за долгие столетия к истерикам и проклятьям душ:
— Ты не грешила, я не знаю за тобой серьёзных грехов, поэтому ты не попадёшь к Плорициндомарту, а отправишься в Лену — сад мёртвых.
Принцесса покорно последовала за Провожатым теней вдоль берега реки, по которой проплывали лодки с душами. Они были будто плотные сгустки воздуха — прозрачные тени с неясными абрисами, печальные и покорные. Какой и она вскоре станет. Если уже не является. Кто знает, может, души не замечают, как выглядят, или после смерти люди постепенно теряют телесность. Думают, что такие же, как были — а сами в это время превращаются в бесцветную субстанцию.
Неприятно, наверное, когда твоя рука проходит через окружающие предметы... Да, в прочем, не все ли равно?
Темноту пронзил глухой стон: видимо, очередную погрязшую в грехах душу опалил дыханием Дрегон. Была душа — и нет души. Что ж, по крайней мере, принцессе это не грозит. Помнится, впервые оказавшись в царстве мёртвых, она боялась, сжималась от ужаса от этих криков, а теперь стало всё равно, наступила апатия. Собственная участь волновала Стеллу гораздо больше чужой.
Почуяв добычу, из-за поворота выполз Плорициндомарт. Теперь он вел себя по-другому, не так, как в их первую встречу. Чудовище плотоядно облизывалось; принцесса будто слышала ехидный шепот: 'Вот и ты попалась! Иди сюда, мой обед, всё равно никуда не сбежишь'.
— Прочь! — пролаял Даур. — Эта душа не для тебя.
— Какая душа? — недоумённо подумала Стелла. — Неужели моё тело осталось в зыбучих песках?
Разум отказывался принять существующее положение вещей.
Она полагала, что будут какие-то формальности, вроде суда с молчаливыми арбитрами, чтения приговора, но ничего, только выписка из Книги мёртвых, бегло просмотренная Дауром.
Нигде не записав её имя, немногословный провожатый вёл принцессу к месту нового пристанища. Долгого и беспросветного, пока не сочтут, что душе пришло время переродиться.
Путь в Лену пролегал мимо дворца Мериада — мрачного здания, не дававшего угадать истинные размеры грандиозного жилища смерти, но одним своим видом придавливающего зрителя к земле: настолько ничтожным казался на его фоне. Оно будто следовало за тобой, нависало над головой причудливой тенью, надвигалось неожиданно вынырнувшим из темноты выступом.
Дворец напомнил принцессе дома в Ари: его тоже украшали затейливые барельефы. Безусловно, их выполнили резчики из горного города. Работали уже после смерти — благо они не были ограничены во времени, ведь впереди целая вечность. Только заказчик особой — тот, кто не заплатит, которого невозможно обмануть и разжалобить, крепко держащий в руках тонкие нити будущего и прошлого.
Внезапно Даур припал к земле: увидел хозяина. Мериад шёл им навстречу, лениво посматривая по сторонам. Не дойдя пары шагов, бог остановился и окинул Стеллу скучающим взором:
— Привёл? Быстрее, чем я думал. Сколько уже попало в ловушку?
— Она — тысяча пятьдесят шестая, — с готовностью ответил Даур.
— Тысяча человек — и продолжают наступать на те же грабли. Людей чему-то можно научить? Ну, что молчишь? — Мериад перевёл взгляд на Стеллу и прищурился. — Страшно?
Принцесса съёжилась под его взглядом. Абсолютно никаких эмоций, только могильный холод. Пустота, затягивающая пустота иссиня-чёрных зрачков, поглотивших — зелёную? — радужку. Хочешь отвернуться и не можешь: она не отпускает.
— Страшно, конечно: все чувствуют одно и то же. Только попадают сюда по-разному, — усмехнулся Мериад. — Это принадлежит тебе даже после смерти. Возьми!
Он материализовал на ладони пряжку с головой Даура — ту самую, которую Стелла купила в Ари. Принцесса протянула за ней дрожащую руку и осторожно забрала. Пряжка была холодной, 'как и руки смерти', — подумалось принцессе.
Бог отпустил Даура и жестом указал Стелле, куда следует встать. Она беспрекословно подчинилась, предчувствуя, что за этим последует нечто важное. Хотя бы та формальность, которая окончательно примирит её с новой формой существования.
— Вижу, мои владения тебе не нравятся, — хмыкнул Мериад. Глаза и лицо наконец-то обрели эмоции. — Но здесь не принято выбирать. Люди властвуют только там, на земле. И как тебе смерть?
В голосе скользнул интерес.
Стелла промолчала.
— Пара неприятных минут — и пустота. Согласись, твоя смерть была из лёгких. Разве что наглоталась песка, но песок — это, к примеру, не жидкий свинец. Тут нашлось бы немало тех, кто во всех подробностях объяснил, что это такое, но не судьба! Конечно, ты можешь расспросить палачей, но это совсем не то. Чувства жертвы — нечто особенное...
Бог прервал упоённое повествование о муках и продолжил уже иным, спокойным тоном:
— Ты, наверное, понимаешь, что я обычно душами не занимаюсь. И не веду с ними бесед на отвлечённые темы. Очень редко, исключительно в особых случаях. Таких, как твой. Ты умерла, но время умирать ещё не пришло, так что обойдёшь без рассказов о прелестях жизни духов. И в Лену не попадёшь: в моё царство редко входят живые.
— Но здесь только моя душа, — возразила Стелла.
— Будешь перебивать — и её не будет! — нахмурился Мериад. — Я могу и передумать, приговор переписать. Душа или не душа — решать мне, а не тебе, жительница мира, где светит солнце. Ты в другом мире, мире теней. Ты сама тень, тень той, которую звали Стеллой Акмелур. Стой и помалкивай, неблагодарная тварь!
Принцесса бросила на него недовольный взгляд, но промолчала. Сначала дружеская беседа — а потом 'тварь'...
Глаза бога мёртвых сверкнули:
— Ты что-то хотела сказать, смертная?
Стелла попятилась и натолкнулась на ледяную стену. Прикосновение к ней было сродни касанию морозного металла: нестерпимо больно и цепко.
— Нет, ты даже не смертная, ты бесплотный дух одной молоденькой истерички, заботу о которой спихнули на мои плечи, — его голос был полон злорадства. — Что ж, я о тебе позабочусь. Посидишь пару веков в тишине и покое, присмиреешь, поумнеешь, тогда и выпущу.
В руках Мериада возник сосуд с двумя ручками, плотно закрытый конической крышкой. Бог откупорил его и слегка наклонил, сделав вращательное движение кистью. Стелла с ужасом поняла, что её засасывает внутрь, и, превозмогая боль, постаралась ухватиться за невидимую стену. Если она бестелесна, то не рискует отморозить кожу.
Стоп, но почему же она тогда что-то чувствует, разве ощущения не умирают вместе с физической оболочкой?
— Первая умная мысль за сегодня. — Принцесса уже наполовину была там, в сосуде, сплющенная мощным воздушным потоком, когда пытка прекратилась. — Да потому что, что ниточка, связывающая твою душу с телом, не перерезана. Но стоит мне закрыть крышку, как ты окончательно умрёшь. И не просто, а без права внесения в списки перерождения. Впрочем, можно просто подождать, пока нить сама исчезнет. Она истончается с каждым мгновением, сейчас она тоньше, чем человеческий волос.
Стелла с трудом выбралась из тесного сосуда наружу. Ощущение было такое, что ей сломали, а потом заново срастили все кости.
Мериад со снисходительной улыбкой наблюдал за её мучениями, даже пальцем не пошевелив, чтобы помочь.
— Ну, и как, желание говорить ещё не пропало? Какие-нибудь вопросы, своё никчёмное мнение?
— Да, — не побоялась ответить Стелла. — Великий Мериад, вы сказали, что я мертва, но, между тем, добавили, что в вашем царстве нет живых. Вы противоречите сами себе. Как я могу быть одновременно жива и мертва?
— Я ничему не противоречу. Ты оживёшь, неблагодарная, хотя мне не следовало с тобой возиться. Будем надеяться, ты окажешься достойна оказанной чести. Для тебя же лучше, если оправдаешь мои ожидания.
Мериад поднял руку. Сноп синих искр — и в его пальцах оказался жезл с тёмным камнем.
— Подойди!
Бог коснулся жезлом лба Стеллы и велел, не моргая, смотреть ему в глаза.
Принцесса покорно дотронулась до венчавшего жезл гладкого камня.
Сверкнула ослепительно яркая молния, всё вдруг снова потемнело...
Стелла закрыла глаза, а когда открыла, увидела склонившегося над ней перепуганного Маркуса.
— Стелла, ты жива?! Тебя же поглотили зыбучие пески!
— Вроде, жива, — она ущипнула себя, чтобы проверить. — Жива, благодаря счастливому случаю.
— Какому случаю?
— Доброй воле богов. Я была у Мериада, он пожелал возвратить мне жизнь. Теперь я перед ним в неоплатном долгу.
На следующий день пустыня осталась позади, и перед ними распростёрлись земли в пойме Нериш. Несмотря на соседство с полноводной рекой, места эти были пустынные. Нераспаханные целинные земли тянулись на многие часы езды, оживляясь крышами домов только у самой реки. Изредка попадались стоянки пастухов, но зачастую приходилось ночевать в одиночестве под открытым небом.
Но именно здесь друзья увидели Америса. Он нёсся прямо на них, почти не касаясь земли. Голубой, с искрящимися крыльями, с гривой, в которой смешалось золото и серебро.
Заметив людей, волшебный конь резко свернул в сторону, и, рассекая копытами воздух, скрылся из виду.
* * *
Дождь зарядил со вчерашнего вечера.
Стелла сидела за столом в убогом деревенском трактире и с тоской смотрела на то, как капли стекают по стеклу. Они заехали сюда, чтобы переночевать, промокшие до нитки. Был уже полдень, а из-за проклятого дождя приходилось безвылазно сидели в обеденном зале, радуясь жарко растопленному очагу.
Кроме них в трактире почти никого не было, человека три, не больше. Все — крестьяне из соседних деревушек, не побоявшиеся придти сюда в такой ливень.
Маркус сидел напротив и упорно молчаливо затачивал лезвие ножа. То ли скука его вообще не посещала, то ли он умело с ней боролся.
После обеда дождь неожиданно стих, а потом и вовсе сошёл на нет.
Стоило упасть последней капле, как Стелла, на ходу застёгивая пряжку плаща, бросилась за вещами.
День, начавшийся дождем, закончился ссорой.
Они проезжали через какую-то деревушку, разделенную мутной речушкой — одним из многочисленных притоков Нериш. Принцесса остановилась на деревянном мосту и долго смотрела на воду, на то, как она медленно уносила вниз по течению первую палую листву.
Сам собой завязался разговор о реках и озёрах, ставший фатальным из-за невежества одного собеседника и неуступчивости другого.
Принцесса понимала, что в Стране гор есть горы. Порывшись в далёких закоулках памяти, Стелла вспомнила бы названия нескольких пиков, вроде Анариджи, но родина Маркуса никак не вязалась в её сознании с реками. Это казалось нечестным по отношению к Лиэне: она не могла похвастаться высокими горными кряжами, поэтому должна была превосходить соседку в чём-то другом.
Принц тоже был патриотом своей страны и с радостью перечислил десяток рек, одна из которых, по его словам, не уступала в полноводности Уэрлине. В ответ Стелла рассмеялась и заметила, что для него, всё, что не может перепрыгнуть лошадь, кажется большим.
— Ты упряма, как осел, — вздохнул Маркус. — Никого, кроме себя, слушать не желаешь. Ни за что не признаешь, что неправа.
— Вечно ты меня получаешь! — буркнула принцесса.
— Прости, но иногда ты ведешь себя так, будто в твоей голове пусто.
— То есть, по-твоему, я дура? — нахмурилась она.
— Сейчас да.
— Значит, так, да?! — взорвалась Стелла, не заботясь о том, что их кто-то может услышать. — И что ты ещё обо мне думаешь? Давай сразу, начистоту!
— Ты капризная, эгоистичная, безответственная...
— А ты весь такой идеальный?
— Ну, не совсем, но... Вы, лиэнцы, иногда слишком задираете нос.
— Ты опять о вашей древней государственности, о том, что у нас голое поле было, когда вы своего короля короновали? Тогда, скажи, почему же у вас всё так плохо, раз вы такие умные?
— Можно подумать, у вас всё хорошо!
— Мы наследными принцами не разбрасываемся, в другие страны учиться не посылаем.
— Просто отец счёл, что я должен получить разностороннее образование, познакомиться с соседями...
— А зачем с ними знакомится, если они такие дураки? Великая цивилизация коневодов во главе с богиней-лошадью! Это ж надо — тысячу лет поклонятся кобыле...
— Не смей оскорблять Никару! — принц непроизвольно сжал кулаки. — Ты так кичишься уникальностью своей страны — а Лиэна погрязла в долгах и скоро развалится на части. В нашей казне лежат деньги, а не дохлые мыши.
Принцесса нахмурилась:
— Если на тебя нападёт чудовище, не надейся, что я тебя спасу.
— А я в твоей помощи не нуждаюсь! В отличие от тебя, я с ним справлюсь. А вот ты мечом пользоваться не умеешь.
Прошла ночь, наступило утро.
Они по-прежнему не разговаривали и будто не замечали друг друга. Когда принцесса просила принести сухих веток для костра, Маркус притворялся глухим и продолжал чистить коня. Когда же он пытался убедить подругу принести воды, Стелла нарочито отворачивалась и напевала глупую песенку.
Стена молчания рухнула ближе к обеду, и то только для того, чтобы окончится бесповоротным разрывом отношений.
Принцесса заявила, что возвращается обратно. На ехидное напоминание о клятве и долге перед королевством она лишь удивлённо вскинула брови:
— Какой долг? Да, я давала клятву, что убью колдуна, но ни словом не обмолвилась, что именно сейчас.
— Вот и сидела бы в Лиэрне и строила глазки кавалерам! — буркнул Маркус.
— Каким ещё кавалерам?
— Не знаю. Я не вмешиваюсь в твою личную жизнь.
— Вижу я, как ты не вмешиваешься! Заруби себе на носу, у меня нет и не будет никаких 'кавалеров' да и друзей тоже. Если они такие, как ты, то задаром не нужны. Всего хорошего!
Стелла тронула поводья и пустила лошадь крупной рысью.
Проведя целый день в седле и сотню раз прокрутив в голове недавний разговор, принцесса всё чаще подумывала о том, что вела себя не лучшим образом. Что, однако, в её глазах не умаляло вины Маркуса.
