Язычник: Там ещё есть надежда - роман

Вечеслав, образно представив в голове названную цену, протянул меч обратно владельцу, который смотрел теперь с явной уверенностью, что его изделие произвело на пришлых серьёзное впечатление. Конечно, Вечеслав с самого начала и не помышлял о покупке какого бы то ни было меча, подумаешь, завёл ведьмак разговор о мастерстве, да и заставил коваля похвалиться, но увидев вынесенный им откуда-то из закутка кузницы клинок, он почувствовал внутри определённое желание. Ему вдруг, как чего-нибудь в детстве, едва ли не до слёз захотелось иметь такой же. А два веса это будет три кило золота, примерно — появилась в голове мысль — Это ж сколько нахрен серебром получается? Он попытался как-то подсчитать, но понял, что сделать это, не зная какое отношение здесь между этими двумя благородными металлами, практически невозможно. Да и уместна ли замена? Сказал же, золотом, может серебром и не возьмёт.

— А за нашим когда подойти? — спросил ведьмак. — А-то нам за него на копище ещё надо в ночь жертву замолить.

— А к вечеру и подходите, — ответил коваль. — Ежели ещё половину того, что дал, дашь, можно и рукоять удобную бронзой выделать, абы в руке, как литое лежало.

— А что, и можно. Только резанами дам.

— Сгодится, — согласился коваль.

Взяв плату, он извинился, за то, что не может боле гуторить, и снова упрятав меч куда-то в тёмный закуток, вернулся к работе.

— А как звать-то тебя? — крикнул ведьмак вглубь кузницы, когда коваль принялся мехами нагонять температуру в горниле. Тот повернулся, и улыбнувшись, выкрикнул в ответ:

— Людота. Людотой мамка нарекла.

16

— Славный коваль, — проговорил ведьмак, когда стали отходить от кузницы. — Если он такие мечи станет мастерить, то через лето-два молва о нём и до Киева долетит. Не видал я ещё таких клинков на Руси.

— А какое отношение тут серебра к золоту? — спросил Вечеслав, не в силах отделаться от призрачной надежды купить увиденный меч.

— А чего эт ты? — ведьмак улыбнулся. — Загорелось?

— Дак ведь меч стоящий, как не загореться? Хотя, еще дня четыре назад мне бы наплевать на него было, наверное.

— Хм, это у тебя что-то вроде переоценки ценностей произошло. Так, щас припомню, примерно один к десяти теперь. Отношение иногда изменяется, в зависимости оттого, где полюдьевый товар сбывают. Если грекам, то те золотом платят, если арабам, то серебром. Во время полюдья не только ведь дань собирается, но и скупается по дешёвке дополнительно и мёд, и воск, и зерно... Да всё скупается. Чем больше взял задёшево, тем больше навара, а стало быть, в следующее лето больше скупят товара и больше денег осядет по весям. Вот такой вот круговорот.

— Значит, три кило золота — это будет тридцать кило серебра? — стал подсчитывать Вечеслав, которого вся эта история с полюдьем не особо интересовала. — Охренеть! Это чего тут, все миллионеры получается, что можно такие цены гнуть? У меня дома если грамм тридцать золота наберётся, то это хорошо, а из серебра только ложки старые бабушкины, две штуки. А украшений и нету. Не носит Маша серебра.

— Так он и не для продажи цену назвал, а имел ввиду, что и за столько не продаст. Так оно, конечно, пятьдесят гривен кун получается. Простой людин не купит, само собой.

— И заработать я так понимаю, столько не вариант, да?

— Ну, землепашеством точно нет. А вот пару раз в набеги походить, тогда заработаешь.

— На кого в набеги? — удивился Вечеслав. — В какие-такие набеги ты пойти предлагаешь? Не, такое не покатит. Ты лучше объясни, каким тут честным путём можно пятьдесят гривен этих кунных раздобыть. Это я к тому, что вдруг всё же через портал получиться вернуться, тогда ж, наверное, и меч можно с собою...

— А вон и изба нужная, — быстренько перебил ведьмак, видимо среагировав на слово "портал". — Гляди-ка, и Прокопыч вон под холстиной нас дожидается.

Кузьма Прокопыч и действительно сидел за столом, над которым навесом была натянута бежевого цвета холстина. Приближающихся гостей он не видел, по той простой причине, что посиделки в теньке сморили его, и потому голова дремал, с полагающейся ему величавостью сложив руки на груди.

— Кузьма Прокопыч, — громко позвал ведьмак, остановившись в паре шагов от него.

Тот вздрогнул, открыл глаза, и пару секунд разморённо и ничего не соображая, глядел прямо перед собой. Наконец, на его лице появилось осознанное выражение.

— Ох-хо, — тут же завздыхал он, подаваясь вперёд и легонько покачиваясь при этом из стороны в сторону. — Фух, эха, тяжко. Эт вздремнул я не к добру по солнцепёку. Полуденнице* на радость токмо. Таперича весь день в висках колоть буде.

Он указал рукою на скамью.

— Садитесь, гости дорогие, отобедаем.

— Да мы уже у Добряша ушицей отобедали, — отказался ведьмак, но Кузьма Прокопыч пропустил его отказ мимо ушей.

— Нюшка! Неси кичку*! — прокричал он, обернувшись к избе и снова переведя взгляд на гостей, принялся быстро объяснять. — Ушица, то ушица, а у меня к обеду кичка печённая. Сын мой младшой, Васька, давеча двух на озере подбил срезнями*, так что пожалуйте гости к столу. Мы сейчас и кваску хмельного отопьём. Прохладенного, из подполу.

Выскочившая из избы Нюша, судя по возрасту, скорее всего, дочь головы, если, конечно, не сыновья жена, поставила насредину стола деревянное блюдо с уткой, и тут же убежала обратно, видимо за кваском. От запаха пропечённого птичьего мяса и от вида тёмной, и уж точно, хрустящей корочки, сами по себе потекли слюнки.

— Кузьма Прокопыч, а как же потворник? Он же ж, вроде как, запретил вам хмельного? — через силу оторвав взгляд от аппетитной дичи, ведьмак взглянул на хозяина с ухмылочкой.

— Дак жарынь какая стоит, — не смутился голова. — В такую жарынь разе ж можно без кваска?

— Ну, так ведь для того и не хмельной делают.

— Так нема, вчера в вечеру весь выпили, — не моргнув, проговорил голова, и тут же добавил, словно опережая. — И березовицу выпили. Ну, Нюшка, тебя токмо за смертью посылать.

— Скажете тоже, — обижено ответила Нюша, ставя рядом с блюдом кувшин и три деревянные кружки.

Голова с прищуром взглянул на сосуд с хмельным напитком внутри, и хлопнув в ладоши, взялся наполнять кружки.

— Таперича птица, — стал объяснять он по ходу этого действия, — Токмо с охоты у нас бывает. А та, что мы растили, вся тем летом передохла. Какая зараза к ней привязалась, не скажу. Токмо богам то ведомо. Но за два дня ни одной по всей веси не осталося. Ну, то не страшно. Старики сказывают, бывало такое уже на их веку. На ту вёсну сызнова заведём, а по осени уже и посчитаем, — голова улыбнулся. — Так чего ж, славяне, опрокинем за весь нашу, абы росла и крепла?

Подняв кружку, и подождав, пока то же самое проделают гости, голова жадно опустошил её.

— Фу-ух. Ну, так, как вам весь наша, как люди? — спросил он, ставя пустую кружку на стол, и отламывая от утки крыло. — Я уж сегодня крылышками сытовать буду, а лучшее гостям. Вам-то и путь ещё держать, так что берите окороки.

— Весь, как весь, — уклончиво ответил ведьмак, тянясь к пропечённой ножке. — И хорошее имеется, и недочёты тоже.

— Какие-такие недочёты? — взгляд головы стал заинтересованнее. — Эт ты расскажи, мил-человек, поделись мудростью.

— Ну, вот хотя бы речка перед весью.

— Ты о Серебрянке молвишь?

— Да мне ж почём знать, как вы её зовёте. Так вот, чего бы этот берег, который к веси притулен, не поднять землицей на пару саженей мерных*?

— Хм, как мыслю мою читаешь. То ж самое я вчера Будимиру толковал. А сёдьни в вечеру и мужикам растолковать думал, абы до зимы, пока землица не схватилась морозцем, те две сажени накидать. То верно ты, паря, приметил, верно, — закивал Кузьма Прокопыч. — А в Рогожинском-то как, добрее нашего укреплено? — он вдруг уставился на Вечеслава, давая понять, что обращается именно к нему.

Упс, вздрогнуло где-то в районе желудка, и Вечеслав быстро откусив от ножки, которую всего пару секунд назад протянул ему ведьмак, принялся усердно жевать, указывая при этом голове пальцем на свой рот. Мол, занят, не могу сказать, как там в Рогожинском.

— Рогожинское не на мысе стоит, у них такой речки перед весью нету, — спокойно проговорил ведьмак, делая вид, что не заметил, у кого спрашивал голова. — Зато они ров глубокий сварганили прямо под частоколом, и вышло от верхушки до дна почти три косых сажени*. И вот теперь попробуй, возьми нахрапом.

— Эт да, — с неким разочарованием переводя взгляд с одного гостя на другого, проговорил Кузьма Прокопыч. — Так-то ж дело наживное. Вот с хлебом кончим, чуть в Муромах расторгуемся излишками, да за стены примемся. Я тут, правда, по-инакому, нежели в Рогожинском, удумал. Ну, для зачина скажу — рва у нас вырыть не выйдет, речка не даст. Потому вот вам замысел мой, — голова снова принялся наполнять кружки. — Скрепить один тын с другим брёвенками, да промеж них землицу накидать. А уже поверх ещё два тына выставить, поближе друг к дружке. Как?

— Тоже хорошо, — согласился ведьмак. — Но так сколько сделать можно, ну раз, ну два. А вот если берег речки всего разок приподнять, то получится, из воды на такую высь выбираться уже тяжко будет, если вообще выберутся.

— Так для того мост нужно сделать, абы поднимался, — понимающе кивнул голова. — А мост такой мы всё никак не удосужимся поставить. То жатва, то обмолот. Людота, да вы ж щас у него были, — голова обвёл гостей взглядом, — Обещал какую-то мудреную подъёмную выходку из цепей справить. Говорит, камень громадный с тына бросаешь, и мост сам вверх в один миг подымается. Мечом хвастался?

— Хвастался, а как же, — улыбнулся ведьмак. — Работа без подобия. Я таких клинков ещё не встречал.

— А родич-то твой, как мыслит? Много ж мечей повидал в своей жизни, у Олега Светславича в гриднях ходя. А правду люди говорят, что князь с моста свалился?

Кузьма Прокопыч снова уставился на Вечеслава. Как назло, тот только что проглотил разжёванное мясо и отмазаться набитым ртом возможности не было. Вопрос поставил в тупик. Не помнил он из школьной программы ни про какие мосты и падения. А кроме школьной программы, откуда ж ещё взяться всей этой истории.

— И как же ж оно случилось-то эдакое? — Кузьма Прокопыч, не удержавшись, слегка подался вперёд, с интересом уставившись на Вечеслава.

Хм, не известно нихрена, а промолчать всё равно хуже будет. Махнув внутренне рукой, и ругнувшись, Вечеслав выпалил скороговоркой:

— Да как-как. После дождя доски мокрые были, вот и поскользнулся.

Закончив фразу, Вечеслав снова впился в мягкое печённое мясо, бросив косой взгляд на ведьмака. Того словно столбняк хватанул. Значит, судя по нему, ляпнул он охренительную глупость.

Выход из этой ситуации был один. Он снова перевёл взгляд на недоумённое лицо Кузьмы Прокопыча, и проговорил набитым ртом:

— Пофутил я. Футка это такая.

— А чего ж мы тут рассиживаемся? — спохватился вдруг ведьмак, пытаясь замять казус. — Люди там почитай уже седьмым потом умылись, а мы тут в тенях квасок хмельной попиваем. Нам всё равно ж сёдьни, да завтра делать нечего, подсобить можем.

— А? Да, — Кузьма Прокопыч кивнул с немного отрешённым взглядом, видимо всё ещё переваривая сказанное Вечеславом. — Шутка. Хех, — он вдруг улыбнулся. — Да и то поди верно.

— Так чего голова, показывай, где у вас гумно*.

— Так вон там, — Кузьма Прокопыч махнул рукой вперёд себя, — К закату по мыску. Мы в том месте городище ставить удумали со временем, а пока два гумна с овинами у нас там. А твоему родичу гоже ли будет на гумне руки мозолить?

— А чего ж не гоже? — пожал плечами ведьмак. — Ратную службу он теперь решил оставить. У нас в Ладоге воевода из поморских варягов, христианской греческой веры человек, так под его рукой служить многие наши вои отказались. Вот и родич мой служить не станет.

— А в Новгороде чего? — спросил голова. — Там-то поди нема такой напасти?

— Да что ли служба краем стала? — улыбнулся ведьмак. — Ты б знал Кузьма Прокопыч, какие в нашем роду мастера по кедровым кадям. Будешь гостить в Ладоге, спроси, тебе любой укажет, где нас сыскать. Вот и Вечеслав бондарем решил стать, родовое наше ремесло до самого донышка постичь.

— И-то дело, — с уважением кивнул голова, поднимаясь из-за стола. — Знатный бондарь завсегда имовито сидит. Да как и любой другой, у кого руки из правильных мест растут.

Кузьма Прокопыч выйдя из под холстины, вскинул взгляд в небо. Там, курлыча и присвистывая, кружилась стайка птиц, которые время от времени застывали на месте, распуская против ветерка красивые, оранжевого цвета крылья.

— Ишь, щуры своих деток летать учат. Видать осень скоро пожалует. Ну, так чего, идём, али передумали?

17

— Скоро все старые хаты на избы сменим, — говорил голова, широко вышагивая впереди.

Вечеслав с ведьмаком поспешали следом, слушая воодушевлённые речи Кузьмы Прокопыча по поводу будущего Рязанской веси. И судя по словам головы, будущее должно было быть радужным.

— У вас ильменских все поди в таких живут? — спросил Кузьма Прокопыч, и не дожидаясь ответа, продолжил. — Вот я сам из вятичей, отцы и деды мои всё по старинке жили. А я как в весь эту пришёл, гляжу, а тут у Елизара избы высоченные стоят. Не избы, а хоромы, ей-богу. Он сам из радимичей, но на меже с кривичами сидел, там и перенял мастерство хоромы такие ставить. Упросил я его помочь мне, и сел не по-дедовски, а по-новому. А таперича меня и калачом обратно в старые "низёхи" не заманишь. Вот новые лядины в будущем лете засеем, да за построй возьмёмся всем миром. Борти тоже удвоим. Шибко хорошо воск берут в Муромах, абы потом в Царьграде сбывать. Идут муромские Волгой через булгар, там волочатся на Дон, и дале уже в Сурожское море. Самим бы нам так же, да не дают муромские мимо них проходу, пакости грозят утворить. А так бы, понастроили лодей, да в путь.

— А с булгарами как? — спросил ведьмак. — Пошлину небось за проход немалую потребуют.

— Мурома пошлину хакану их Алтышу, что в Булгарграде столует, платит, и не в накладе, — ответил Кузьма Прокопыч. — По три с половиной гривны серебра с лодьи дают, и всё одно выгода немалая выходит. Эх, — он тяжело вздохнул, — Ежели б мы ниже их по реке сидели.

Кузьма Прокопыч остановился у небольших воротец, в которые упиралась окружная дорога. Возле воротец никого не было, и голова собственноручно отворил одну из небольших створок, после чего выжидательно замер, пропуская гостей вперёд.

— Вы поберегитесь, тут ступени у нас шаткие. Временно ставлены, — предупредил он и стал объяснять. — Скоро эту часть тына вовсе снесём и продолжим его на полтораста саженей.

Ведьмак пошёл первым, Вечеслав вслед за ним, и едва ворота остались позади, как он восхищённо ухнул от того, что увидели его глаза. Раскинувшийся во всю ширь и мощь безмерный простор, который только слева упирался в лесную гряду, а впереди и справа не имел преград, тут же опьянил похлеще хмельного кваса. На душе вдруг стало радостно, уголки губ невольно поплыли вверх, а глаза принялись жадно пить прозрачную даль, словно холодную, ключевую воду. От голубой ленты Оки, мирно текущей по правую сторону, ветерок принёс влажную прохладу, и мягко коснулся лица и волос. Вечеслав глубоко вздохнул и невольно приосанился, расправляя плечи, словно желал как можно более соответствовать широте простора. Или хотя бы той чайке, что парила над играющей бликами водой, вольготно раскинув белые крылья.