Скамейка подо мной возмущённо скрипнула, напомнив о недавно погибшей Диане. Совершенно справедливо, что напомнила — с её смертью для меня завершилась целая эпоха в моей жизни.

"Эх, Диана. Моя бедная Диана", — прошептал я. И поймал себя на мысли, что жаль мне было не столько её, сколько собственную любовь к этой женщине. Ведь нельзя испытывать к покойнице те же чувства, что и к живому человеку. К счастью, я не некрофил. Но кого же мне тогда теперь любить? Как ни верти — некого. Что касается Ирины, то она была не в счёт. Она всего лишь моя соседка — не более того.

На душе стало совсем уж неприятно и тоскливо.

Я, Ирина Труба и Наум Семеныч Гольц

Машину Наума мы заметили ещё издали по метущемуся свету фар, нащупывающих в подлеске узкую просёлочную дорогу. У него были самые обыкновенные "жигули" седьмой модели, невзрачного серого цвета. Хотя он и мог позволить себе приобрести автомобиль гораздо выше классом.

"Зачем вызывать зависть и раздражение окружающих?" — говорил он обычно на это с многозначительной усмешкой. В этом был весь Наум Семеныч Гольц.

Возле нашей скамейки он мягко затормозил, опустил боковое стекло и высунулся наружу.

— Здорово, господа! Примчался, как и обещал. Невзирая, между прочим, на поздний час и пониженное атмосферное давление, — произнёс он и вопросительно взглянул на мою спутницу.

— Здорово, товарищ Наум! — откликнулся я. — Это — Ирина, моя хорошая знакомая. Рекомендую.

— Я — Наум. Польщен. Клянусь, Ирина, что приглашу вас в китайский ресторан. На салат из медуз. Завтра или послезавтра. Как получится. Отдохнем, развеемся.

— Спасибо, я буду ждать, — улыбнувшись, ответила она.

— Не верь ему, Ирина. Он тебя беспардонно обманывает, — вставил я. — Зажмёт ресторацию.

— Не спорю. Но девушкам приятнее верить в романтическую ложь, чем в суровую правду. Знаю по опыту, — парировал Наум. — Так что там, Засолов, с тобой стряслось?

— Объясню позже. Сначала мне нужно тебе кое-что показать, — сказал я, устраиваясь около него на переднем сиденье. Ирина, без слов, заняла в машине место сзади, за водителем.

— Как прикажешь, — проворчал он.

Все несколько сот метров, что отделяли мой дом от ворот в дачный посёлок, мы хранили гробовое молчание. Но видно было, что дается оно Науму ценой немалых усилий.

Я же, напротив, расслабился — и смотрел, как горящие фары автомобиля выхватывают из темноты бани и туалеты, сараи и хозблоки. Поражаясь, как может ночь, размывая четкие очертания, наполнять такой значимостью и таинственностью столь банальные строения.

— Так что с тобой произошло? Выкладывай, Засолов, ради чего я сюда тащился, невзирая на поздний час? — спросил Наум, едва мы поднялись на мою веранду.

Предложив жестом следовать за собой, я провёл его в комнату, где находилось два мёртвых тела. От их вида Наум покачнулся и икнул.

— Боже мой, какой ужас! Третьяковская галерея. Васнецов "Утро Куликовской битвы", — пробормотал он. — Кто это?

— Супруги Штукка. Ты с ними не знаком, но я тебе много о них рассказывал.

— Как же, помню. Господи, что за несчастье!

— Вот именно, — согласился я.

Наум, с тяжелым вздохом, присел на корточки подле Артура и, отдёрнув простыню, пощупал пульс на его шее и приоткрыл веко. Затем потыкал зачем-то пальцем ему в грудь. Похожую процедуру он проделал и с Дианой.

— С твоими друзьями, Валентин, всё кончено. Супруги Штукка приказали долго жить, — авторитетно заявил Наум. На авторитетность тона он имел законное право — его папаша некогда был известным московским врачом-гинекологом.

— Я того же мнения.

— Хотя я и не доучился в медицинском институте два курса, но, по-моему, у мадам Штукка существовали некоторые проблемы в области гинекологии. Однако проблемы — не страшные. Они были вполне излечимые, — заметил он.

— Как ты это определил?

— Не скажу, Засолов. Есть некоторые профессиональные секреты. Впрочем, в данной ситуации всё это уже не актуально. Как говорится, поздно пить "Боржоми".

— Более чем, — подтвердил я. — Но эти проблемы Дианы могли каким-то образом повлиять на её поведение?

— Ещё бы, разумеется. Весь род человеческий во многом зависит от проблем женской гинекологии, — процитировал Наум, безусловно, любимое папашино изречение. — Извините, Ирина, за откровенность.

— Ничего, всё правильно, — кивнула она. — Но я лучше оставлю вас одних. Пойду на веранду.

— Валентин, как это всё случилось? И почему они оказались в твоем доме? — провожая Ирину взглядом, спросил он.

— Артур и Диана приехали ко мне отдохнуть. Хотели с приятностью провести время. Проводили-отдыхали, ну и учинили потом грандиозный скандал с мордобоем.

— Случается. Излишний отдых, бывает, иногда людям вреден. Провоцирует на различные преступления. Но ты, конечно, тут совершенно не причём?

— К сожалению, не совсем так.

— А как?

— Я косвенно к этому причастен.

— Насколько косвенно?

— Нанёс Артуру смертельный удар монтировкой в висок.

— Защищаясь?

— Само собой.

— Да, брат, положение у тебя щекотливое. Весьма, — поморщившись, проговорил Наум. — Кто в курсе этих событий?

— Мы с тобой и Ирина.

— Получается, что уже многие. Плохо. Но думаю, ты позвал меня не ради того, чтобы я полюбовался на твоих покойных друзей и посочувствовал тебе. Верно? Что конкретно от меня нужно?

— В принципе, ничего такого обременительного — обычного товарищеского разговора, — сказал я. — И отнюдь не на медицинские темы.

— Пожалуйста, я весь к твоим услугам, — пожал плечами Наум.

— Что ж, отлично.

Казалось, он не слишком удивился моей просьбе. Да и вообще всему тому, что произошло в моём доме. Или мне это только так представлялось? Понять Наума иногда было крайне сложно. На все вещи и явления у него имелась своя собственная точка зрения. Но, как правило, точка зрения — выгодная для себя.

Мы набросили на мёртвые тела простыни, погасили свет и плотно затворили за собой дверь комнаты. На веранде я и Наум опустились на стулья за столом с таким видом, словно вернулись с трудной и опасной работы.

Ирина стояла к нам спиной, у моей газовой плиты. Она развела прямо-таки кипучую деятельность. Открывала и закрывала кухонные полки. Что-то там пересыпала из банки в банку, передвигала с места на место кастрюли и сковородки. Бряцала столовыми приборами.

— Извини, Валентин, я у тебя здесь, без спросу, занялась хозяйственными делами. Они всегда меня успокаивают, — обернувшись, сообщила она.

— Ясненько, — кивнул я.

— Вот приготовила нам чай-кофе и кое-что перекусить.

— Сердечно тронут.

— Конечно, неудобно есть, когда за стеной лежат покойники. Но не умирать же нам самим по этой причине с голоду, — здраво рассудила Ирина. — Кстати, в твоем баллоне кончается пропан.

— Не беда. У меня есть электроплита.

— Тогда, Валентин, ты не пропадешь. По мне электричество лучше газа, — заметила она. — Я случайно обнаружила у тебя виски и водку. Так что если желаете, мужчины, то не стесняйтесь.

— Спасибо. Но я не буду — я за рулем, — отказался Наум и показал, как он умеет мастерски управлять машиной и делать сложные виражи, крутя воображаемым рулем.

— Да, пожалуй, что не стоит. Нам сейчас необходима трезвая голова. Хотя, возможно, что и совсем наоборот, — вздохнув, произнёс я и отпил из чашки горячего чая. — Наум, проясни для меня один вопрос.

— С удовольствием. Что тебя интересует? — улыбнулся он уголками губ и откусил бутерброд.

— Помнишь вчера, точнее, позавчера ты дал мне рассказ и просил поскорее его перевести?

— Как же, чудесно помню. Ты его уже перевёл? — спросил Наум, прекращая жевать.

— Не успел, осилил где-то меньше половины. Но для меня и этого с лихвой хватило. Видишь ли, это какой-то необычайно странный рассказ. Всё, что в нём описывалось — происходило со мной в реальной жизни, — сделал я паузу и поочередно посмотрел на Наума и Ирину. Затем второй раз за последние часы рассказал о событиях прошедшего дня.

— Словом, эта вещица напрямую связана с моей реальной жизнью. И не с одной моей, косвенно и с вашей жизнью. Но это ещё цветочки. Мне думается, что эта вещица непосредственно на неё влияет, — сказал я в заключение.

— Чересчур мудрёно уж ты загнул, — заметила Ирина. — Хотя кто знает — на свете порой и не такое творится.

— Тебе, Засолов, никто не поверит, — устало проговорил Наум, скатывая в пальцах хлебные крошки. — В твоем дачном доме двое убитых. И не бомжей, а добропорядочных граждан, с заметным положением в обществе. Вот единственный и неоспоримый факт. Всё остальное же, извини, из области твоих домыслов и фантазий.

— Но вы-то мне верите? — спросил я.

— Ну... — замялась Ирина и отвела глаза.

— А я, например, верю. Верю от начала до конца, — помедлив, произнёс Наум. — На то у меня есть веские причины.

— Какие? Ты что, был свидетелем?

— Нечто в этом роде. Потому как в подвале моего дома тоже лежат два трупа.

— Что? — переспросил я, посчитав, что ослышался.

— Повторяю: в подвале моего дома тоже лежат два трупа. Но уже не такие свежие. С воскресенья. Хотите, ребята, поедем ко мне хоть сейчас — убедитесь сами. Дело в том, что со мной, Засолов, приключилась аналогичная история.

— Не может быть!

— Может или не может, однако это так, — печально усмехнулся Наум.

У нас с Ириной не нашлось слов, и какое-то время мы втроём молча сидели за столом.

— На прошлой неделе я, стало быть, просматривал наш редакционный портфель, — собравшись с духом, заговорил Наум. — И случайно наткнулся на рассказ этого Блейна-младшего. Причём никто из наших сотрудников не сумел мне толком объяснить, откуда он появился. Никто раньше его не видел. Ну, я и взял сглупа на выходные полистать рассказ домой. Открыл его в воскресенье — неожиданно зачитался, а после...

— Что после? — поторопил я.

— После? Да всё как у тебя! Ближе к вечеру на "ниссане" подкатила Регинка-дизайнерша, моя бывшая пассия. И не одна — со своим мёртвым любовником в багажнике. Упросила вдвоём с ней его где-нибудь закопать... Хотя что переливать из пустого в порожнее. Вы и так это прекрасно знаете. Через несколько часов её мертвый любовник ожил. Нет, даже смешно — ха-ха — до чего, Валентин, у нас всё сходится. Разве лишь я вытащил их тела из комнаты. Отволок в подвал — на холодок и подальше от посторонних глаз.

— В подвал? Дельная мысль, — заметил я. — Я как-то не сообразил.

— Экая мелочь! Какое, собственно, это имеет значение? — Наум снял очки, протёр толстые стекла о край своей рубашки и снова водрузил на нос. — И не передашь словами, что я тогда чувствовал. Шутка ли? Оказаться вдруг ни с того ни с сего замешанным в двойном убийстве. В тюрьмах у нас иногда сидят и за гораздо меньшие провинности. Причём подолгу. Всю ночь не спал — лежал и ворочался, — пожаловался он. — Но я так же, как и ты, уловил связь между собой и этим рассказом. И под утро решил поручить тебе, Засолов, его перевод.

— Постой, Наум. Получается, ты догадывался, что, возможно, и со мной произойдет нечто подобное?

— Да нет же. У меня были только смутные предположения. Требовалось их проверить.

— Значит, ты проверял свои предположения на мне. Я служил тебе в качестве подопытного кролика, — констатировал я.

— Погоди, ты не понял.

— Ага, как не понять. Ты ставил на мне, так сказать, научный эксперимент. Я был для тебя собакой Павлова! Благодарю, Наум! Низкий поклон! Ну, ты и фрукт! Выходит, что это всё твои еврейские штучки! Вечно вы считаете себя умнее всех на свете! Для вас мы пыль под ногами! Насекомые!

— Причём тут мои еврейские штучки?! Причем тут вообще моя национальность?! Приплети ещё до кучи всемирный семитский заговор! — возмутился Гольц. — Любой нормальный человек на моем месте поступил бы точно так же, как я. Пойми, Засолов, мне нужно было убедиться, что между рассказом и его читателем и впрямь существует связь. Природу которой нельзя никак объяснить. В противном случае мне бы непременно грозила либо тюрьма, либо сумасшедший дом.

— Все равно ты паразит! Натуральный паразит! Надо же, подсунул мне этот мерзкий рассказец! Экспериментатор недоделанный, чёрт тебя побери! — негодовал я.

— Валентин, не сердись. Не стоит, — попросила Ирина.

— Морду набить ему мало!

— Конечно, Наум поступил не очень красиво. Но у него не было иного выхода, — произнесла Ирина, поглаживая меня по руке.

— Вот девушка правильно меня поняла. Женское мышление куда более тонкое и гибкое, чем мужское. У красивых девушек — в особенности, — улыбнулся ей Гольц. — Засолов, голубчик, я элементарным образом запаниковал. Струсил. Потом, мне не удается сомкнуть глаза уже третью ночь подряд.

— Сочувствую. Но я-то чем перед тобой провинился? Что, взял денег в долг — и год не возвращаю? Вовсе нет. Отдал бы этот рассказ для своей проверки кому-нибудь другому. Кто того более заслуживает.

— Извини, что я не отыскал никого другого. Просто никого другого не оказалось поблизости. Да и ты сам сегодня к кому в первую очередь обратился за помощью? Давай-ка вспомни, Засолов? Ко мне — Науму Гольцу. То-то и оно.

— Ладно, проехали, — буркнул я. Действительно, не имело смысла сейчас злиться на Наума. Что случилось, то случилось. Его не переделаешь, как, впрочем, и меня. Однако всё же следовало треснуть разок Гольца по уху. Хотя бы в целях профилактики от вредности.

— Шут с тобой. Чего уж там, — сухо произнёс я. — Теперь нам нужно уточнить некоторые детали. Ты говорил, что у тебя тоже всё совпадает с рассказом?

— Ну, почти все. Не сходятся отдельные штрихи.

— В рассказе у Стоуна, если помнишь, была соседка Джейн. Миловидная молодая особа.

— Да, по-моему, хранительница местного музея, — ответил он и покосился на Ирину. — Это во вкусе современных американских авторов. У них обязательно провинциальная героиня — либо хранительница музея, либо библиотекарша, либо воспитательница детского сада.

— Я спрашивал не о профессии героини рассказа, — перебил я Наума. — А о том, есть ли у тебя похожая соседка?

— Неужели я не понял, Засолов? Отлично я всё понял. Разумеется, что есть. Примерно такая же, как и твоя Ирина. Очаровательная разведённая женщина, владеет придорожным кафетерием.

— Занятие, бесспорно, прибыльнее, чем у Джейн.

— Во сто крат, — с усмешкой добавила Ирина.

— Правильно, — кивнул Наум. — Я ж вам не из благотворительной организации. На кой ляд мне бедная бюджетница из краеведческого музея?

— С твоей соседкой — прояснилось, — кивнул я. — Заедем после как-нибудь перекусить в её кафетерий. Но у тебя, Гольц, не всё сходится с твоей работой. Ведь фирма Стоуна тю-тю — накрылась медным тазом, и он остался на мели.

— Нет, сходится. Ты просто не знаешь. Я больше не работаю главным редактором. У журнала были крупные неприятности с налоговой инспекцией, и мне пришлось уйти. Короче, нашли козла отпущения и вышибли коленом под зад. По типу того, как и тебя с твоей фармацевтической фирмы. Сейчас я протираю штаны дома и тоже занимаюсь переводами.