Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Пункт второй. Судя по температуре воды, на дворе лето. Да и солнце над горизонтом слишком высоко для весны. А ведь "Пробой", будь он неладен, был настроен на апрель 1854-го...
Где я нахожусь — это уже пункт третий. Обломок катера болтается в открытом море: в далекой дымке не видно ничего, хотя бы отдаленно напоминающего контуры крымского берега. И это хреново: ученые ни словом не обмолвились о том, что "Пробой" может перемещать объекты не только во времени, но и в пространстве.
Выходит, может?
Я хлопнул себя по лбу и протащил из-под банки багаж. Совсем мозги отшибло! В бауле — рация, стоит включить ее, и...
Я не успел дернуть за гермозастежку и это спасло мое, отнюдь не водостойкое, барахло. Волна накрыла меня с головой, сбила с ног и чуть не унесла баул за борт; следующая швырнула меня лицом на решетчатые пайолы. Я вцепился в какую-то деревяшку, прижимая к животу драгоценный багаж. Обломок кораблекрушения мотнуло еще несколько раз; порыв ветра утих, и мы снова закачались на мелкой волне.
Следует срочно принять меры, а то так и останешься ни с чем! Я запихал баул под банку и совсем собрался примотать репшнуром, как вдруг увидел пластиковый ящик.
Удача? Еще какая! Не знаю, зачем в разъездном катере аварийный контейнер с десятиместного спасательного плота, но для меня это настоящее сокровище. Можно вскрывать, не опасаясь коллизий вроде давешнего шквалика: все надежно упаковано и не боится морской воды.
Я отжимал защелки, чувствуя себя колонистом с жюльверновского острова Линкольна, дорвавшимся до заветного сундука. Так и есть! Даже опись содержимого на обратной стороне крышки:
* патроны сигнальные (ПСНД) — 6 шт.;
* водоналивная батарея "Маячок-2" — 1 шт.
* сигнальное зеркало — 1 шт.
* стакан градуированный, для питья — 1 шт.
* свисток сигнальный — 1 шт.
* боцманские ножи — 3 шт.
* ракеты парашютные шлюпочные — 2 шт.
* фонарь электрический герметичный — 1 шт.
* запасные батареи к фонарю — 4 шт.
* аптечка первой помощи — 1 компл.
* консервированная питьевая вода — 45 шт.
* аварийные продуктовые пайки — 10 компл.
* набор для ловли морской рыбы — 1 компл.
* набор материалов для ремонта плота, — 1 компл.
Особенно порадовали упаковки с питьевой водой — солидные консервные банки, никакой алюминиевой фольги, синие буквы на тусклой жести: "Вода питьевая консервированная". И год выпуска, выдавленный на донце: 1997. Ладно, будем надеяться, срока годности она не имеет. Интересно, откуда такая древность? Вроде бы, сейчас питьевая вода для аварийных комплектов пакуется в пластиковые мешочки по сто миллилитров... Может, боцман, хозяин катерка, трепетно относится к раритетам советской эпохи?
Опорожненная банка отправилась за борт. Я защелкнул в шлюпочный нож свайку — слегка изогнутый заостренный стержень, которым так удобно дырявить банку — и задумался. Есть, вроде, не хочется, да и не до еды сейчас. И уж тем более, не до рыбной ловли, хотя необходимый инвентарь присутствует. Ну, потребности организма в калориях будем удовлетворять потом, это потом — а пока припрячем в карман аптечку, так оно надежнее. И пора подумать, наконец, о связи. Рацию можно достать, — дождаться, когда волнение немного утихнет, и откупорить баул. А пока — пожалуйста, о нас позаботились: "ракета сигнала бедствия, парашютная судовая". Так, пункт первый: "отвернуть колпачок и осторожно извлечь шнур с кольцом..."
Ракета повисла высоко над головой и медленно опускалась, разбрасывая вокруг себя искры красного химического огня. Жаль, их всего две; зато видно издалека. Еще в наличии несколько сигнальных патронов, каждый с "дневной" и "ночной" начинкой", то есть с дымовой шашкой и ярким красным факелом. Так что, как говорится: "больше оптимизма, худшее впереди!"
III
Час после переноса
Гидрокрейсер "Алмаз"
лейтенант Реймонд фон Эссен
Реймонд фон Эссен стоял у леера и наблюдал, как отрывается от воды 32-й. Аппарат повис на временном выстреле, закрепленном на фок-мачте; свободное пространство между грот— и бизань-мачтой и корму занимали алмазовские машины. А ведь предстоит еще разместить его собственную М-5. Вон она, качается на волнах в десятке саженей от борта, с угрюмым Кобылиным на крыле. Наблюдатель недовольно косится на Эссена — он, под предлогом рапорта об аварии Корниловича, малодушно сбежал, увильнув от такелажных работ.
Доклада не получилось. Командиру авиаматки было не до того: внезапный штормовой шквал, накрывший корабли — тот, что швырнул в воду Корниловича и чуть не угробил самого Эссена — жестко прошелся по "Алмазу". Чудовищные порывы ветра положили гидрокрейсер на борт; один из аппаратов сорвался с креплений и оказался бы за бортом, если бы не кинулся к нему лейтенант Качинский, командир алмазовской авиагруппы. Сейчас Викториан Романович хрипел, захлебываясь кровью, в лазарете: форштевень гидроплана проломил ему грудную клетку, и доктор, в ответ на очередное "Есть надежда?" темнел лицом и отворачивался. Недосчитались троих нижних чинов — несчастных унесло за борт, и, как ни обшаривали шлюпки поверхность, найти никого не удалось. Еще четверо, включая мичмана Солодовникова, составили компанию Качинскому в лазарете с переломами, не столь, впрочем, серьезными. Четверть команды щеголяла порезами, ушибами, ссадинами, и среди них выделялся ярко-красной физиономией баталер — беднягу обварило на камбузе кипятком.
Вихри катаклизма сорвали с ростров и унесли вельбот; два из четырех аппаратов получили повреждения. И разбираться с этим придется ему, фон Эссену: согласно приказу каперанга Зарина, он замещал лейтенанта Качинского в должности командира авиагруппы. И для начала, разместить на тесной палубе еще два аппарата, и так, чтобы не мешать, при случае, расчетам орудий. Пожалуй, прикинул лейтенант, обломки аппарата Корниловича можно пристроить между трубами. Крылья придется снять — не беда, все равно пойдут на запчасти. У одной из алмазовских "пятерок" как раз повреждена верхняя пара плоскостей...
— Ну и как вам все эти странности? — прапорщик Лобанов-Ростовский выколотил о ладонь трубку, раскрыл нож-тройник и принялся ковыряться в мундштуке. — Лето в феврале, и с часами черт знает, что.
— Костинька прав, — добавил подошедший вслед за прапорщиком Марченко. — Только он еще не о всех странностях знает.
— А ты, значит, уже сподобился? — осведомился летнаб. — Пока одни с погрузкой возятся, Боренька тут как тут — слухи собирает.
Экипаж "тридцать второй" принимался за пикировки, как только оказывался на палубе, ничуть не стесняясь присутствием посторонних. Чины и титулы не играли при этом никакой роли, тем более, что Лобанов-Ростовский, считающий род от владетельных князей с пятнадцатого века, испытывал к своему пилоту, сыну казанского преподавателя географии, сильнейшее уважение. Поручик Марченко самый опытный пилот авиаотряда; в его летной книжке значится больше всего боевых вылетов, и даже две победы в воздушных боях.
— С погрузкой ты один, князинька, управишься, — лениво отозвался Марченко. — Вон, какой здоровенный, орудие можешь на палубу затащить без всякой лебедки, не то что гидроплан!
Прапорщик отличался завидным сложением, и это доставляло им обоим немало неудобств: тесная кабина М-5, где сидеть приходилось бок о бок, как в авто, не рассчитана на таких богатырей. Зато Лобанов-Ростовский стрелял из "Льюиса" с рук, без упора, и отлично попадал в полотняный конус буксируемой мишени.
— ...а странность такова: радиотелеграфист не может выудить из эфира ни единого сообщения. Говорит, тишина первозданная, ни единой передачи — одни помехи, будто до изобретения господина Маркони. Такие-то дела, судари мои...
— Господин лейтенант, вашбродие!
Эссен обернулся. Перед ним стоял взмыленный капитанский вестовой.
— Лейтенанта фон Эссена требуют на мостик! — отрапортовал он.
Авиатор кивнул собеседникам и заторопился к трапу.
— Ну вот и поговорили... — раздосадовано сказал Малышев. — Вы уж, Реймонд Федорович, как освободитесь — пожалте назад, обсудим, с каким соусом употреблять эти странности...
Командир "Алмаза" был озадачен. Алексей Сергеевич Зарин нервно прохаживался по мостику, и Эссен заметил, что капитану первого ранга жарко в мундире зимнего образца. Упрямо лезущее в зенит солнце припекало, а летний гардероб остался на берегу. Держать на судне — зачем? Только сукно портить в черноморской сырости.
Фон Эссен вскинул руку к фуражке, чтобы доложиться по форме, но каперанг прервал его нетерпеливым жестом:
— Реймонд Федорович, голубчик, ваш аппарат еще на воде?
Эссен кивнул.
— Вот и отлично! — Зарин поправил пенсне. — Давайте-ка, заправляйтесь и слетайте быстренько, оглядитесь. К норду, миль на двадцать и обратно. А то штурманец наш что-то озадачен...
И кивнул на юного мичмана, второго штурмана гидрокрейсера.
— Но как же так, Алексей Сергеич! — попытался протестовать фон Эссен. — У меня один цилиндр сдох, надо мотор перебирать!
— А вы на восьми, голубчик, на восьми! Вы ведь на своем "Гноме" прямо в полете зажигание в цилиндрах по одному отключаете, чтобы обороты понизить? А снова они не всегда запускаются — свечи зальет или замаслит, — так что вам на неполном комплекте цилиндров летать привычно. Да и недалеко. В случае чего, дадите ракету, "Заветный" вас подберет.
Эссен выдохнул — "есть!" — и слетел по трапу, едва касаясь подошвами вытертого до блеска металла.
IV
Полтора часа после Переноса
ПСКР "Адамант"
майор ФСБ Андрей Митин
Сторожевик береговой охраны, пусть даже и самый современный — это не эсминец и не корвет; в проект 22460, шифр "Охотник", не закладывалась возможность использовать его, как корабль управления. В кают-компании "Адаманта" было тесно. Кондиционер не справлялся; через открытые иллюминаторы лился теплый воздух, и это лишний раз напоминало присутствующим о положении, в котором они оказались.
Только что на дворе был февраль. А тут — хоть напяливай футболку и шорты!
Груздев закричал: "Уводите корабль, аномалия!". Яростные порывы ветра сорвали с физика шляпу, растрепали остатки шевелюры и жидкую, на испанский манер, бороденку. Он походил на инженера Гарина, впервые увидевшего на горизонте Золотой остров — разве что постаревшего лет на тридцать. Лихорадочный блеск в глазах, побелевшие костяшки пальцев, сжимающих леер, старческий голос, изо всех сил пытающийся перекричать рев безумного, как в первый день Творения, смерча: "Прочь!... скорее... аномалия!..."
Андрей опоздал на долю секунды. "Адамант" положило на борт, майор прыгнул, но пальцы лишь скользнули по пиджаку: профессора оторвало от леера, и с тошнотворным звуком — будто на жестяной стол бросили кусок сырого мяса — впечатало спиной в стойку прожектора. На одно неуловимое мгновение перед ударом Андрею показалось, будто профессора окутала паутина лиловых то ли нитей, то ли молний — и все исчезло в апокалиптическом сиянии Воронки...
Сейчас Груздев лежал без сознания в медчасти. Кроме переломов и неизбежной контузии внутренних органов, корабельный врач констатировал серьезное сотрясение мозга. Когда Андрей спросил: "когда можно будет с ним поговорить?", доктор посмотрел на майора, как на сумасшедшего, и ответил: если профессор вообще когда-нибудь заговорит, это уже будет редкая удача. На которую лично он бы не рассчитывал.
Научную часть проекта представлял бледный от ответственности двадцатисемилетний инженер Валентин Рогачев. Он понятия не слишком разбирался в хронофизических нюансах; обязанностью Валентина было поддерживать в работоспособном состоянии научную аппаратуру, смонтированную на ПСКР. Этим он и занимался, пока сторожевик не накрыл лиловый смерч.
С тех пор прошло около часа. Инженер и корабельные техники из сил выбились, приводя аппаратуру в работоспособное состояние. На "Адаманте" вырубилась вся электрика, все компьютеры; Фомченко, воспринимавший все по-военному прямолинейно, заорал что-то об электромагнитном импульсе, и Андрей похолодел, сообразив, что генерал имеет в виду последствия ядерного удара. Но — горизонт чист, ни титанических столбов пара, ни зловещих грибовидных облаков. Приборы постепенно оживали, и тут-то и выяснилось, что эфир — все диапазоны, до единого! — девственно чист. Ни коммерческих радиостанций, ни сотовых сетей, ни сигналов ДжиПиЭс и ГЛОНАСС, ни сигнатур военных радаров, ни транспондеров авиалайнеров. Радиоэлектронная начинка "Адаманта" была на уровне — НРЛС "Наяда", "Балтика-М", система радиоразведки "Сектор" — но вся эта хитрая машинерия не показывала ничего. НИ-ЧЕ-ГО. Пусто. Ноль. Зеро.
— Вынужден предположить, что комплекс "Пробой" сработал в нештатном режиме. В результате, мы оказались на месте кораблей, которые должны были отправиться в прошлое. Но вот куда именно мы попали — пока неясно. Вам слово, товарищ старший лейтенант...
Штурман "Адаманта" откашлялся:
— Товарищ генерал-лейтенант, я пока мало что могу сказать. Ясно только, что это Черное море и, скорее всего, август — судя по температуре воды и высоте солнца над горизонтом. Спутников над нами нет, точнее определиться не получится. Связи тоже нет, впрочем, об этом вы знаете...
Командир сторожевика, капитан второго ранга Кременецкий, нахмурился.
— А как насчет секстана? Надеюсь, вы не разучились им пользоваться?
Штурман поморщился.
— Определиться по солнцу мы не можем, нет должным образом настроенного хронометра. То есть, он есть, конечно — но доверять его показаниям нельзя, как и всем остальным часам на борту. Во-первых, в момент... хм...
— "аномалии", — торопливо подсказал инженер.
— Да, в момент "аномалии" все часы — механические, кварцевые, компьютерные таймеры — остановились. А какие не остановились — сбились, и показывают теперь температуру прошлогоднего снега. К тому же, не стоит рассчитывать, что местное время в точности синхронизировано с нашим. Пока наблюдаем обратную картину: перед аномалией на часах было примерно шестнадцать-двадцать; здесь же, если судить по положению солнца, около полудня. Мы, собственно, и выставили одиннадцать-ноль-ноль, надо же с чего-то начинать.
— Вообще, ни черта непонятно, хрень какая-то! — снова встрял инженер. — Особенно с компьютерными таймерами: они же с памятью. Ну, упал кварцевый резонатор на какие-то мгновенья, но потом-то он должен был снова воткнуться! Если же все обнулилось... тогда вся или почти вся инфа с компов должна была слететь. Но нет, обломитесь — я прогнал одну прогу, наши базы, вроде, нетронуты...
Фомченко скривился — Валина лексика его раздражала.
— Так что нам остаются только звезды. — закончил штурман. — Если погода будет благоприятствовать — к двадцати четырем-ноль-ноль смогу сказать что-то определенное.
— Нам что, еще тринадцать часов ждать? На хрена тогда эта ваша электроника?
— Объективные причины, тащ генерал-лейтенант! — развел руками Каменецкий. — Старший лейтенант прав, раньше никак.
— Ладно, подождем, раз никак. — буркнул Фомченко. Пока предлагаю исходить из того, что мы оказались... м-м-м... как там было, по плану экспедиции,?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |