Попутчики-1

Боцман? Кондуктор? Да какая разница...

Я пошатнулся и чуть не упал — спаситель, точно клещами, сжал пальцами мне руку выше локтя и заорал перегнувшемуся через борт парню:

— Митроха, чего зенки выкатил, давай конец, носилки давай! И сам полезай сюды — не видишь, человек сомлел, на ногах не стоит! Вытаскивать будем, на руках, шевелись, лярва худая!

Ноутбук... бинокль... рация... документы же, ешкин корень! И двухтомник Тарле — "Крымская война", с указанием года издания, 2011-й.

Вот теперь точно — попал.

III

Из книги Уильяма Гаррета

"Два года в русском плену.

Крымская эпопея"

изд. George Routledge & Co.,

Лондон, 1858 г.

"...злоключения, поставившие меня и моих товарищей по несчастью в унизительное положение военнопленных, начались около часа пополудни, тридцатого августа 1854-го года от Рождества Христова. Наш корабль — колесный паровой фрегат "Фьюриес", спущенный на воду в 1850-м году, — несколько дней назад вышел из порта Варна для произведения разведки. Мы уже не в первый раз сталкивались с русскими; еще в апреле "Фьюриес" фрегат в экспедиции к приморскому городу Odessa и проявил себя с наилучшей стороны, бомбардируя неприятельские береговые батареи.

Утро было посвящено занятиям Законом Божиим с матросами: такие занятия проводились раз в неделю, согласно распорядку, принятому в Королевском Флоте.

Это благочестивое времяпрепровождение было внезапно прервано криками и топотом, донесшимся с мидель-дека. Минутой позже, к нам (занятие шло на батарейной палубе) спустился один из гардемаринов. Он кричал что-то невнятное и был, по всей видимости не в себе от страха. Матросы повалили наверх; я, как и подобает смиренному служителю Господа, дождался, когда толчея закончилась и последовал за ними.

Небывалое зрелище предстало моему взору! Неподалеку от "Фьюриеса" кружило нечто, напоминающее крылатого дракона из поэмы сэра Мэллори о короле Артуре. Оно издавало оглушительный треск и время от времени проносилось над палубой, едва не задевая верхушки мачт. Матросы вздевали над головой кулаки, осыпали чудище проклятиями; иные ничком валились на палубу, прикрыв в страхе головы руками. Но мистер Уильям Лоринг, наш капитан, проявил твердость, свойственную морскому офицеру Ее Величества. Он приказал принести и зарядить мушкетоны и потребовал от артиллерийского офицера, сэра Уиллербоу, изготовить к стрельбе картечью малые карронады на шканцах и полуюте.

Крылатое чудище тем временем вернулось; оно описало широкую дугу, подставив для обозрения бок. И — о ужас! — на хвосте отвратительной твари мы ясно различили голубой крест св. Андрея на белом фоне, что служит флагом военного флота русских. И тут же я заметил, что морда чудовища на самом деле имеет вид лодки, и в ней сидят два человека! Один их них стал делать угрожающие жесты, рассчитывая, видимо, сломить наше мужество.

Так открылась страшная правда, увы, лишь первая в ряду потрясений, ожидавших флот Ее Величества. Безбожные русские, пойдя против законов естества (ибо Создателем определено для людей пребывать на поверхности земли или воды, а отнюдь не летать по воздуху) придумали машину, отвратительный механизм, позволяющий перемещаться с огромной скоростью и на любой высоте. Это, несомненно, плод наущений Врага рода человеческого — не зря крылья летучей машины так напоминали другое создания Нечистого, ночного нетопыря!

Рядом со мной стоял военный корреспондент газеты "Манчестер Гардиан" Томас Блэксторм. Этот джентльмен, сопровождавший нас от самой Варны, не потерял присутствия духа. Наоборот, он спустился в свою каюту за фотографической камерой, и теперь хладнокровно устанавливал ее на треноге.

Напрасно русские варвары надеялись сломить британский дух! Мистер Лоринг отдал команду, и молодцы-матросы открыли стрельбу по ужасному летучему кораблю (скорее, лодке, ибо в длину она не превосходила обычный вельбот), из мушкетонов. Сэр Уиллербоу взмахнул палашом, и карронады послали в сторону сатанинского механизма снопы картечи.

Но увы, ужасная машина осталась невредимой. К ее оглушительному треску (не было сомнений, что крылатый вельбот приводится в действие неким родом парового двигателя) добавился иной звук: частая череда выстрелов, будто производимая митральезой системы бельгийца Монтиньи, и тут же от планширя полетели куски дерева. По счастию, никто не пострадал, только юнге Хэррису расцарапало острой щепкой лоб. Русский крылатый вельбот еще раз обогнул фрегат (матросы продолжали стрелять), и наконец, оставил нас в покое.

Как только мы поняли, что ужасный противник улетает прочь, несомненно, испуганный нашей стрельбой, по кораблю прокатилось дружное "ура". Матросы обнимали друг друга; малодушные, укрывавшиеся от крылатой напасти, устыдились своей слабости и присоединились ко всеобщему ликованию. И лишь капитан Лоринг стоял среди смеющихся и вопящих людей, сохраняя на лице маску озабоченности и тревоги.

Теперь, оглядываясь на те ужасные события, я понимаю, что наш капитан предвидел грядущие несчастья и пребывал в растерянности — ибо как воевать с таким противником?

Мы же, подобно беззаботным дикарям Новой Гвинеи, празднующим победу над одиноким белым путешественником, веселились, не зная, что рок уже занес над нами свой разящий клинок. И где-то уже грузятся на корабли веселые ребята в красных мундирах и пробковых шлемах, и забивают пули Минье в стволы винтовок, и протяжный гудок повис над палубой...

И, увы, нас, команду военного корабля Ее Величества "Фьюриес", в скором времени ждала — как и тех сыновей дикой природы, — самая незавидная участь."

IV

Османская Империя.

Провинция Зонгулдак

Где-то на берегу

ОНО лежало в полосе прибоя, длинное, черное, в бурых подтеках ржавчины. ЕГО хребтина — узкая дорожка, разделенная пополам невысоким, в рост человека, горбом, — влажно поблескивала металлом. И ОНО спало: ни звука, ни стона не доносилось со стороны железной рыбины, попустительством Аллаха, да будет благословенно имя его, выброшенной волнами на песчаный берег провинции Зонгулдак.

Баш-чауш оглянулся. Курды, непривычно тихие, присмиревшие, спешились и прятались за гребнем дюны. Мылтыки и пистоли изготовлены к бою, на лицах страх. Курды — природные горцы, они боятся моря, не верят ему. И не торопятся выйти на берег, навстречу неведомому.

Баш-чауш вздрогнул. Длинный, пронзительный звук повис над пляжем — так, наверное, скрежещут зубами неверные, ввергнутые иблисами в адские бездны. Ало-Шерок выронил ружье и, увязая в песке, кинулся к лошадям. Пиштиван в два прыжка догнал труса; мелькнул изукрашенный жемчугом приклад, и беглец повалился на землю. Пшитиван принялся яростно пинать его, сопровождая каждый удар гортанными проклятиями на своем дикарском наречии.

"Вот что делает жадность даже с таким трусом, как этот выкидыш лядащей верблюдицы!" — усмехнулся в усы баш-чауш. Пшитиван, конечно, боится железной рыбы, его душонка провалилась в кишки при этом жутком звуке. Но поганый шакал выслуживается, он не забыл обещания сделать его бакыджи, старшим при дележе добычи. Правда, ее надо еще захватить...

— Я доволен тобой, Пшитиван. И укрепился в решении назначить тебя бакыджи. Не сомневаюсь, когда мы схватим преступников, ты мудро проведешь подсчет.

— Твой рот глаголет, как уста поэта! — заюлил курд. — Твои губы переливаются через край, как горшок, полный сладкого меда; твоя речь благотворна, как целебная мазь, приложенная к больному месту...

Но баш-чауш не слушал льстивые речи Пшитивана. С горба на хребтине железной рыбины спускались люди. Турок пригляделся и вздрогнул от удивления. Значит, это не поражение иблиса, а корабль — невиданный ла, но тем не менее — творение человеческих рук?

Он видел паровые корабли под флагами Благословенной Порты в порту Зонгулдак; слышал и рассказы о судах, борта которых обиты железными щитами. Тогда он отмахивался от таких пустопорожних баек, но теперь-то — вот она, железная рыба! Хозяева ее, судя по облику — франкистани или англези. И любому ребенку известно, что эти чужаки из не чтут Аллаха, да будет благословенно имя его в веках, а их корабли лопаются от всякого добра. Правда, сейчас англези союзники Благословенной Порты, но ведь султан далеко и может не заметить маленьких вольностей своих слуг?

— В седла, отродья собаки! — прикрикнул баш-чауш на перепуганных подчиненных. — И постарайтесь не стучать зубами от страха. Запомните — всякому, кто не последует за мной, я лично снесу его пустую башку!

V

В открытом море

Гидрокрейсер "Алмаз"

лейтенант Реймонд фон Эссен

— Эка невидаль — колесный пароход! — повторил фон Эссен. — Их и у нас навалом, а у турок какой только хлам не плавает.

— С британским флагом на гафеле? — поинтересовался Лобанов-Ростовский.

Эссен недоуменно уставился на летнаба.

— Именно, Реймонд Федорович, — подтвердил Марченко. — Как есть, "Юнион Джек". Я слышал, что англичане выпускают в Атлантику суда-ловушки, переделанные чуть ли не из парусных баркентин, но здесь-то Черное море!

— Да и гидроплан не очень похож на германскую субмарину. — подхватил Лобанов-Ростовский. — Тем не менее, нас с этой посудины обстреляли.

— Как это? — опешил Зарин.

— Залпами. Из ружей. Черным порохом, прошу заметить — весь борт дымом заволокло.

— А вы ничего не напутали? — спросил Эссен. Вопрос прозвучал неуверенно.

— Какое там — перепутали! — взорвался князь. — На этом корыте, если хотите знать, белая полоса вдоль борта. И пушечные порты!

— Что-о-о?

— Порты. Пушечные. А в них орудия. — четко, с нарочитыми паузами выговорил Марченко. — Дульнозарядные, на колесных станках. Как при Нахимове. И еще — карронады на полубаке. Вы, Реймонд Федорович, помните, что такое "карронады"?

— Помню... — отмахнулся Эссен. — Не ерничайте, Борис Львович.

— А я вот, представьте себе, забыл! Только потом вспомнил, когда эта реликвия в нашу сторону бабахнула. Проку, конечно, ноль, но поверьте — эффектно.

— А я ору: — подхватил князь. — "это турки, сволочи, с перепугу английский флаг вывесили, давай, командир, я их с пулемета причешу!" И причесал, будьте благонадежны, только щепки брызнули! Только чихать они хотели на мой пулемет. Бомбу бы...

— Я счел, что кораблю союзников здесь, у берегов Турции, взяться неоткуда, и приказал открыть огонь. — Марченко оставил глумливый тон и говорил теперь сухо-официально. — Полагаю, что британский флаг был поднят в целях маскировки. По возвращении я осмотрел аппарат и обнаружил следующие повреждения...

— Стойку правой плоскости перебили, мизерабли! — перебил мичмана Лобанов-Ростовский. — И две дырки от пуль — в борту и днище! Боренька подруливает к "Алмазу", а я сижу и чувствую — что-то ногам мокро. Наклонился — так и есть, фонтанчик! Ну, я платок свернул, дырочку-то и заткнул...

— ...обнаружены три пулевых прострела, считая сюда поврежденную стойку. — закончил Марченко, бросив на князя сердитый взгляд.

— Все ясно, господа. — кивнул командир "Алмаза". — Благодарю за службу, поднимайте аппарат из воды. Надо бы, голубчик Реймонд Федорович, прояснить этот пароходишко.

— Снова лететь? — с надеждой спросил Эссен. — Моя "тридцать седьмая" в порядке, клапан поменяли...

Умница Кобылин не стал дожидаться, пока чужие загребущие руки дотянуться до обломков и успел разжиться запчастями. Кто смел, то и съел; не станет же лейтенант устраивать распеканку за то, что он раньше срока привел аппарат в порядок?

Зарин немного подумал.

— Нет, Реймонд Федорович, не стоит. Налетались на сегодня, да и погода портится.

Северная сторона горизонта набухала дождевыми тучами.

— Полагаю, "Заветный" уже подобрал вашего крестника. Вот пусть и сбегают до турка. Пойти, сказать радиотелеграфистам...

— А вот мне интересно... — негромко произнес Марченко, провожая взглядом каперанга, — откуда у турок такие орудия? Я еще понимаю, древние ружья... Но — карронды?

— Скоро узнаем, дюша мой! — хохотнул Лобанов-Ростовский. — Миноносники все в подробностях выспросят. А заодно объяснят османам, что нехорошо забижать русских авиаторов. Чревато.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

I

В открытом море

Эскадренный миноносец

"Заветный".

Сергей Велесов, писатель

Мощь шести тысяч лошадей

Во имя одного.

Строй уходящих кораблей —

Гнев, двигатель всего:

Мощь полосатых тел тиха,

Путей их не постичь,

Ждут Смерть, как Девы — жениха,

Искатели добыч!

Всегда любил киплинговский "Марш эскадренных миноносцев". А после того, как на одном из КСП-шных слетов, в середине восьмидесятых, его спели под гитару, песня эта на долгие годы стала в нашей компании хитом. А я мечтал о том, что никогда не сбудется, а если и оживет — то лишь во снах и на книжных страницах. И вот ведь: сбылось, да еще как!

Меня устроили в кают-компании "Заветного" — корабельный врач счел мое состояние недостаточно тяжелым для лазарета. На палубе я пробыл недолго; как только мою тушку подняли на борт (я категорически отказался от носилок, брезентового кокона с ремнями и деревянными ручками, в котором можно перемещать раненого по вертикальным трапам) погода как-то сразу испортилась. Похолодало; ветер не ласкал, как час назад, а пробирал до костей студеной не по-летнему промозглой сыростью, так что я обрадовался возможности спуститься в пышущие угольным теплом низы.

В кают-компании пусто. Неизвестно как втиснутый в эту тесноту кабинетный рояль прикрыт полотняным чехлом. Стулья, в ожидании качки, задвинуты под общий стол. Вестовой — рыжеволосый, веснушчатый матросик, едва достающий мне до плеча, — принес жестяной чайник с крепким чаем и склянку с ромом: осведомившись, "не желает ли вашбродие еще чего?", потоптался возле буфета, перебрал без надобности салфетки и удалился.

Глухо шумят винты, из-за переборки доносился стук машины. Стаканы в буфете дребезжат в такт ударам корпуса о волны, и звук этот сливается с шумом воды за тонким бортом. Красота!

Меньше всего я ожидал, что меня оставят в полном одиночестве. Но факт есть факт: до сих пор моей персоной заинтересовались лишь вестовой да врач. Эскулап со всем пиететом проводил меня в кают-компанию, поводил под носом ваткой, остро пахнущей нашатырем и удалился, посоветовав на прощание употребить для поправки здоровья горячего чаю. Лучше — с коньяком. Каковому занятию я и предавался вот уже полчаса.

Вестовой заодно приволок сюда и мой баул. А вот шлюпочный контейнер не прихватил — видимо, боцман, руководивший моим спасением, опознал судовое имущество и наложил на него свою волосатую, с вытатуированным якорем, лапищу. Боцман есть боцман — что в Советском флоте, что в Российском Императорском, что, подозреваю, и в древнефиникийском. Пожалуй, это мне на руку, наверняка корабельный куркуль припрятал мое барахло в потаенную каптерку, имея намерение разобраться с ним как-нибудь на досуге. Так что прямо сейчас разоблачение мне не грозит, тем более, что и в бауле, судя по всему, никто копаться не стал. И это удивительно — конечно, здесь нет ни Особых отделов, ни контрразведки СМЕРШ, но ведь время-то военное...