— Зашибись! — похлопал себя по животу Прут и громогласно хохотнул. — Прямо как дома побывал.
— Тебя дома кормили картошкой на костре? — поднял глаза Рыба.
Смуглый здоровяк подвоха не почуял:
— Ага. Я ж не из Армстронга, а деревенский. Мы там, когда в поля уходили, с собой ничего не брали. Накопаем картошки, ополоснём — и в костёр. На ночь домой не уходили, бывало. Неделями там жили.
— Что выращивали? — поинтересовался наниматель, бережно отрывавший кусочки грязной кожуры.
— Да всякое. В основном картошку и кукурузу. Полей много. С водой не было проблем, — Прут помрачнел. — Не то, что сейчас.
— А что теперь с твоей деревней? — спросил Айтер.
— Ну, я же здесь, босс, — ухмыльнулся Прут, вызвав смешки у остальных бойцов. — Ферма разорилась, деревня вымерла.
— Печально, — сказал Мокки, очищая картофелину.
— На самом деле нет, — хохотнул здоровяк. Он всегда умудрялся смеяться чуть громче, чем было нужно. — Там жили одни старые идиоты. Чёрт с ними.
— Идиоты у нас везде, — усмехнулся Хутта, едва ли не впервые подав голос в компании.
— Кончайте базар, — раздражённо прервал разговорившихся бойцов Ибар. — Уши есть даже у деревьев. Забыли, где находитесь?
Люди разом напряглись, опомнились и заозирались, как будто выискивая в кустах лица шпионов. От беспечного настроя не осталось и следа, Табас выругал себя за то, что расслабился. Молодой наёмник остро ощутил, что находится на вражеской территории. Раньше это ощущение почему-то его не посещало, даже когда он шёл на расстоянии вытянутой руки от гвардейцев.
"Вокруг враги", — произносил Табас про себя, обкатывая эти слова на языке, пробуя их до тех пор, пока не ощутил привкус пустынной пыли и горьких трав.
18.
По территории Дома Адмет отряд двигался уже три дня. После того, как экспедиция напоролась на патруль, Айтер специально выбирал нехоженые тропы — подальше от посторонних глаз. Ночевали в лесах, сторонясь человеческого жилья, спали на голой земле, постелив резиновые коврики и укрываясь Адметовскими кителями, костры разводили в ямах.
Ибар установил в качестве дневной нормы тридцать километров, поэтому двигались по двенадцать-четырнадцать часов с небольшими привалами. Леса, степь, карьеры, овраги, холмы, маленькие ручьи с ледяной водой, небольшие фермы, по большей части заброшенные — такова была земля Дома Адмет. Несколько раз на тропах отряд натыкался на небольшие группки жёлтых от пыли переселенцев, видимо, шедших очень давно.
Люди были вымотаны из-за долгих переходов, но роптать боялись — никто не хотел нарваться на гнев проводника.
— Ибар! — позвал Нем. — Помыться бы!
Он стоял на берегу небольшой прозрачной речки с песчаным дном. В воде сновали маленькие рыбки и тянулись по течению длинные водоросли, похожие на зелёные волосы.
Ибар задумался над предложением, посмотрел на часы и солнце, стоявшее в зените.
— Ладно, — кивнул он, наконец, обрадовавшимся бойцам. — На всё про всё даю пятнадцать минут. Потом ещё десять на поесть. И до вечера больше никаких привалов!
Бойцы тут же начали скидывать с себя пропотевшую одежду, но их остановил тихий, но отлично слышный рык Ибара:
— Стоять, дебилы! Часовых кто оставлять будет? Как дети малые, вашу мать!..
— Я останусь, Ибар, — вызвался Табас, поскольку знал, что сумеет помыться во время перекуса, а поесть сможет и на ходу.
— Ещё кто?.. Что, добровольцев совсем нет? — бойцы прятали глаза: смыть липкий пот хотелось всем. — Хутта! Останься.
Табас присел под деревом и наблюдал за тем, как бойцы, повизгивая от удовольствия, скидывают вещи и, сверкая белыми задницами, с наслаждением окунаются в холодную воду.
Раздевшийся Ибар был, пожалуй, самым интересным зрелищем. Как оказалось, у него была обожжена не только голова, грязные бинты с которой наёмник так и не снял: всё тело старого вояки было покрыто уродливыми рубцами и страшными фиолетовыми пятнами. Он осторожно входил в воду, зачёрпывал её ладонями, растирал кожу так, будто в ручье текла кислота, иногда шипел и морщился. Остальные же бойцы мылись быстро и весело, шутя и негромко переговариваясь, — жизнерадостные, как волнистые попугайчики.
— Я тебя подменю, — Нем справился первым, даже успел бельё быстренько постирать и надеть, не дожидаясь, пока оно высохнет.
— Хутту лучше подмени. Я попозже.
— Как скажешь, — улыбнулся Нем и отпустил рыжего молчуна отмываться.
Отдых, еда, разговоры вполголоса. Табас едва сам успел окунуться в ледяной ручей и постирать пропотевшее вонючее бельё. Футболку и просторные белые, ставшие жёлтыми, трусы он, последовав примеру Нема, надел на себя.
— Готов? — крикнул ему Ибар, стоявший рядом с уже готовыми отправляться людьми.
— Погоди! — Табас достал из рюкзака смятый пакет со смесью. — Вот теперь пошли.
Этот день прошёл намного легче. Может быть, потому, что не приходилось продираться сквозь кустарник и карабкаться по склонам оврагов, может, потому, что футболка и трусы очень приятно освежали, а может, Табас просто привык к ритму. Так или иначе, вечер наступил неожиданно быстро. Ибар ещё какое-то время вёл отряд по лесу, но только до тех пор, пока не стемнело настолько, что нельзя было разглядеть собственную руку. Гефест и Той не помогали: они были хорошо видны из-под древесных крон, но освещения это не прибавляло. Развели костёр, кое-как умылись водой из текущего неподалеку мелкого пересыхающего ручейка, перекусили. Айтер нашёл поблизости куст с какими-то крупными красными ягодами и раздал бойцам по горсти, а также поставил вариться в котелке грибы, собранные по дороге.
— Брр, ну и кислятина, — оранжевое в свете костра лицо Мокки скривилось.
— Ешь давай. Всё ж разнообразие, — пробурчал уставший Айтер, то и дело встряхивавший головой, чтобы не уснуть. Экспедиция давалась ему очень тяжело, тяжелее, чем, например, Мокки, часто вполголоса проклинавшему всё и вся за спиной Табаса.
— Ага, и витамины.
— Гадость эти ваши витамины, — пробурчал Прут, но ягоды умял с большим аппетитом.
Ягоды и правда оказались кислыми, но Табасу это даже понравилось, поскольку от орехов и мёда его уже тошнило, хотелось сменить вкусовые ощущения. Горсть оказалась слишком маленькой — молодой наёмник моментально её приговорил и, ощутив в желудке приятное тепло, едва не провалился в сон. Остановила только возможность отведать грибной похлёбки.
— Табас! — Ибар негромко окликнул юношу, и это разом свело всю сонливость на нет. — Распределяю дежурства, не спи. Нем, Хутта! Вы — первые два часа. Я и Прут — следующие два. Айтер и Табас — ещё два часа под утро. Последняя смена — Рыба и Мокки. Всё понятно?
Дополнительных вопросов не поступило.
— Тогда отбой, — Ибар улёгся на грязной пенке и накрылся Адметовской камуфляжной курткой со знаками различия сержанта, остальные бойцы, за исключением, разумеется, Нема и Хутты, сделали то же самое.
Стоило голове Табаса коснуться подложенного под голову свертка с одеждой дикарей, как сознание покинуло его, и юноша незаметно для себя самого провалился в чугунный сон дьявольски уставшего человека.
— Подъём! — хриплый ор над ухом и последовавшие за ним выстрелы вынудили Табаса подпрыгнуть на месте. Костёр едва-едва тлел и тускло освещал лишь небольшой пятачок пространства. Со всех сторон слышалась какая-то непонятная возня. Сопение, хруст веток, вскрики. Над ухом Табаса снова кто-то выстрелил из автомата — неприцельно, желая больше отпугнуть. Молодой наёмник на одних рефлексах откатился в сторону, схватив за ремень своё оружие. Он привалился спиной к дереву и выставил ствол перед собой, но совершенно ничего не видел и не понимал. Спустя полсекунды, наполненные хрипом и звуками борьбы, Табас всё-таки проснулся, перепугался и понял, что ему здесь больше делать нечего. Паникующий наёмник пополз подальше от костра, стараясь двигаться как можно быстрее, обдирая ладони и колени, но не обращая никакого внимания на боль. Он уже хотел было подняться на ноги и побежать подальше — наощупь, но раздавшийся рядом гортанный вскрик "Ещё один!" заставил сердце уйти в пятки и понять, что ему тоже конец.
Табас упал, заорал, зажал спуск и водил дергавшимся раскалённым стволом до тех пор, пока не кончились патроны и кто-то не ударил ему в ухо чем-то твёрдым, заставляя мир вокруг расцвести на мгновение яркой белой вспышкой и снова погаснуть — вместе с сознанием.
Когда Табас снова пришёл в себя — верней, его "пришли" при помощи нашатыря — он испытал дежавю. Всё это он видел раньше, в Армстронге, причём совсем недавно.
Белые стены в коричневую крапинку, железный стол с лампой, сухощавый мужчина в костюме, листающий толстую папку, — на мгновение Табасу показалось, что всё повторилось и его захватили люди Армстронга, но когда следователь поднял глаза, оказалось, что лицо у него было другое, хоть и чем-то похожее на его коллегу.
— Я не играю в игры, молодой человек, поэтому буду говорить просто, — прогнусавил дознаватель простуженным голосом. — Во-первых, если вы согласитесь с нами сотрудничать, то мы сохраним вам жизнь и здоровье. Вам даже заплатят и дадут некоторую свободу. В рамках договора, разумеется.
Табас начал мелко подрагивать всем телом.
— Но это только если вы согласитесь, — продолжал полицейский. — В том случае, если откажетесь, вас будут бить. Очень долго и методично, периодически меняясь, поскольку наши люди будут уставать. Да, пытки в Доме Адмет официально запрещены, но мы с вами прекрасно знаем, что на шпионов эти... Этот гуманизм не распространяется. Так вот, вас будут бить до крови и сломанных костей. В конечном итоге вас покалечат, и вы всё равно нам всё расскажете, но это уже ничем не поможет, поскольку повреждения, скорее всего, будут несовместимы с жизнью. Это только в кино несгибаемые шпионы терпят любую боль и хранят тайны, а в моём кабинете говорят все, — следователь подчеркнул последнее слово так, что у Табаса по коже побежали мурашки, а лоб покрылся ледяной испариной. — Надеюсь, вы будете благоразумны и не станете играть в несгибаемого шпиона. Вы молоды и, наверное, романтичны. Так вот, никакой романтики в боли нет. Не будет ни электрошока, ни иголок под ногти, ни испанских сапог, словом, ничего такого, о чём можно было бы с гордостью рассказать детям и внукам. Только старое доброе некрасивое и будничное избиение до полусмерти. До состояния отбивной. Лично мне всё равно, что с вами будет. Времени у меня достаточно, нет никакого резона торопиться. Так что молчание навредит в первую очередь вам. Вы понимаете, что я говорю?
— Д-да, — зубы Табаса предательски застучали.
— Я вижу, вы напуганы. Это нормально. Поэтому я скажу своё "во-вторых". Я — не садист. Я не хочу причинять вам боль, но мне придётся, если вы откажетесь. Я просто хочу, чтобы моя работа была выполнена. Какой приказ я отдам — зависит целиком и полностью от вас. Вы понимаете?
— Да, — сказал Табас, чувствуя, что с каждым произнесённым словом всё сильнее увязает в паутине, которую плёл этот неприятный следователь.
— Хорошо, — тот кивнул, углубившись в содержимое папки. — Очень многие мои коллеги любят запугивать и хитрить. Я уже говорил, что не играю в игры, у меня другой подход. Прежде всего, потому что я, в отличие от них, рассчитываю на долгое, плодотворное и обоюдно выгодное сотрудничество. А хитрость, страхи и попытки обмануть этому только вредят и вызывают недоверие. Например, ваше дело, — следователь закрыл его и поставил вертикально на стол. — Один из любимых приёмов — это набить папку всяким барахлом — старыми бланками допросов, какими-то фотографиями и справками — и листать на глазах у человека, приговаривая что-то вроде: "ой, какой ужас, ой, как ты попал". Так вот, моя папка — настоящая. И очень толстая. Смотрите, — следователь раскрыл дело и принялся изучать его. — Самое свежее — ордер на арест в Армстронге, выписанный около месяца назад. Дальше копия удостоверения рядового Вольного Легиона, список, в котором вы значитесь пропавшим без вести... А, даже два списка, смотрите, видимо, была путаница. Потом контракт на двухгодичную службу в Вольном Легионе Дома Адмет, подписанный вами, характеристика, написанная сержантом в тренировочном лагере, диплом Вольного с оценками, школьный аттестат, все бумаги, в которых вы фигурировали за время службы — листы наград и взысканий, пайковые, выписки из финансовой службы, счёт матери, на который вы попросили переводить зарплату, информация о матери и отце, подробная, смею вас заверить... Видите, Табас? — следователь, наконец-то, оторвался от папки. — Я честен с вами. И вот, кстати, именно сейчас я подклею в вашу папку ещё несколько документов. Свидетельства лейтенанта гвардии и бойцов его взвода, которые видели, как вы в Митоми расстреливали солдат Армстронга, — дознаватель достал несколько исписанных бумажных страниц и клей-карандаш. После недолгих манипуляций, листы заняли своё место в папке.
— Вот та-ак, — Адметовец закрыл дело и отодвинул его к краю стола. — Что ж, пришло время задавать вопросы. Смотрите, что знаю я, — полицейский откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. — Расскажу без утайки. Мне известно, что вы служили в Вольном Легионе и дезертировали вместе с неким Ибаром. Вернулись к себе домой, искали работу, но вляпались в неприятности — убили несколько безмозглых горилл из ваших... — следователь скривился, — Добровольных Дружин. Вас вытащил некий Айтер Раба, крупный бизнесмен, филантроп, учёный... И мафиози. Он потребовал от вас взамен на освобождение и награду отвести его экспедицию к... И тут на сцену выходите вы, Табас. Куда он вёл экспедицию?
Наёмник молчал, оттягивая момент ответа. Он понимал, что, едва услышав, "я не знаю", сотрудник полиции начнёт его бить, как и говорил: до крови и переломов, поэтому боялся, боялся так, что хотелось закрыть глаза и волшебным образом переместиться домой.
— Ну же, не спите, — ухмыльнулся собеседник. — Отвечайте.
Табас открыл рот и снова закрыл спустя секунду. Его собеседник засмеялся, обнажив жёлтые зубы.
— Это просто смешно. Говорите уже.
— Я не знаю, — выпалил Табас и зажмурился, ожидая, что его тут же начнут избивать.
— Хорошо, — судя по специфическому звуку, Адметовец что-то быстро записал на листке бумаги, лежавшем на металлической столешнице. — Цели экспедиции также вам неизвестны? — он продолжал говорить спокойным голосом, не повышая тона, не угрожая и не вскакивая из-за стола. — Послушайте, у нас так не пойдёт! Я знаю, что вы шли куда-то в пустыню. Далеко за границей Дома Адмет, на территории дикарей. Об этом говорит хотя бы дикарская одежда. Давайте мы поступим так, Табас, — наёмник открыл глаза и взглянул на следователя, который оперся локтями о столешницу. — Я уличил вас в нежелании сотрудничать один раз. Если уличу во второй — пеняйте на себя. К вам будут применены меры. Итак, какова цель экспедиции?
Табас, получивший второй шанс, мгновенно покрылся холодным потом. Его мозг лихорадочно заработал, настойчиво пытаясь вспомнить хоть что-то, свидетельствующее о конечной цели экспедиции, но не мог. Айтер был молчалив и не говорил, наверное, даже с Ибаром.
