Марсианская святая (Нф-детектив)

− У нас будет люксовая яхта, когда мы долетим до Луны, − пообещала Фредерика.

− Откуда? − удивился Сэм.

− Мой непрямой потомок, барон Хуго Фердинанд Витгенштейнский, готов передать нам «Лунную бабочку», межзвёздный клипер семикратного сложения пространства. На таком можно махнуть куда угодно − хоть на Альфу Центавра.

− Вот это уже гораздо лучше, − обрадовался Беккет.

Захарий встал со стула и, шагнув к Фредерике, встал перед ней на колени.

− Спасибо тебе, Госпожа-в-Госпоже, − сказал он.

− За что? − спросила та.

− Спасибо, что посвятила меня в свой план. Я жил и не знал, почему продолжаю своё существование. Я гадал, но всё тщетно. Теперь я вижу величие твоего замысла и знаю, ради чего страдал. Я благодарю тебя, Госпожа-в-Госпоже, за оказанные мне честь и доверие.

− Ты хорошо поработал, − сказала баронесса.

− Я хорошо поработал и достоин награды.

− Твоя награда всегда была с тобой, Захарий.

− Вот уж нет! − горячо возразил старик. − Столько раз я стоял, приставив к подбородку ствол винтовки, и мой палец силился нажать на спусковой крючок. Но я не мог. Не мог, как ни старался, потому что не исполнил ещё предназначенного тобою.

− Награда, госпожа. Где же моя награда? − заискивающе обратился к своей хозяйке Потапчук.

− Твоя награда всегда с тобой, Захарий, − повторила Фредерика.

− Огласи мою награду, госпожа.

− Хорошо, Захарий, − согласилась женщина. − Я освобождаю тебя от служения. Путь твой наконец-то закончен. Ты вправе наградить себя.

− Я всегда любил тебя, госпожа, − признался Захарий. − Ещё тогда, на войне, хотя видел лишь мгновенья, когда открывал глаза, и меня уносили, чтобы положить на моё место следующего. И после войны тоже любил. Даже когда ненавидел. Даже в минуты слабости и отчаянья. Я с нетерпением ждал следующего раза, когда хоть на мгновение встречусь с тобой вновь, и ты исцелишь меня, чтобы продлить моё служение.

− Можешь взять это оружие, − сказала ему Пета, протягивая старику лазерный пистолет.

− Нет, монстр, я хочу получить награду из рук моей Госпожи, − огрызнулся Потапчук и взмолился, обращаясь к Фредерике: − Убей меня, пожалуйста.

− Прости, я не могу. Я врач, а не убийца.

− Тогда дай команду этому чудовищу, − старческий палец указывал на Пету.

− Хорошо, − кивнула женщина. − Пета, прошу тебя, исполни его волю.

Пета привычно разомкнула руку и сказала Захарию:

− Стой-ка смирно.

− У меня к тебе просьба, монстр, − ответил тот.

− Какая же? − удивилась Йагердсен.

− Убей меня самым большим гвоздём, который у тебя есть, − с азартом потребовал Потапчук. − Я достоин лучшего.

− Сам попросил, − хмыкнула Пета и, задрав подол платья, и вытащила из ножен на голени огромный гвоздь.

− Такие сорокасантиметровые дюбели применяли при сооружении первых куполов. Я использовала их во время войны, чтобы сбивать десантные катера Регуляторов, спускавшиеся с высокой орбиты для штурма куполов Экзархии.

− Я знаю, − кивнул старик. − Я был там подле тебя, чудовище.

− Разве? − не поверила ему Пета.

− В одно из моих воскрешений я был в отряде прикрытия. Ты стояла на вершине этого купола, − Потапчук показал пальцем наверх. − В специальном скафандре, позволявшем тебя использовать твою руку. Мы поливали тебя водой из брандспойта, когда твоя пушка перегревалась, и вода мгновенно замерзала, сбегая по скатам.

− Я не помню тебя, − призналась Йагердсен.

− Правильно. Я был молод и красив тогда, не то, что сейчас, и моё лицо было закрыто забралом шлема. Под конец боя мы остались с тобой одни. Ты сеяла в небесах смерть своими выстрелами, а я подавал тебе дюбели, − сказал Потапчук. − Я узнал твоё лицо, когда госпожа использовала его для маскировки. Поэтому-то я и не пытался её убить, когда встретил после устранения того бандита. Я решил, что это была ты − героическая защитница Сидонии.

− Значит, мы даже воевали вместе, − опустила глаза оперативница. − Какова жестокая ирония.

− Я готов, − Захарий отошёл к стене. − Стреляй.

− Что же, покойся с миром, старый боевой товарищ, − Пета подняла пушку.

− Сестра, укрепи меня, я не хочу его разочаровывать, − обратилась она к Фредерике, и та с готовностью сняла с себя Омрон. В ту же секунду она снова стала Саломеей.

Саломея подошла к оперативнице и, положив ладонь ей на плечо, стала читать молитву.

Пета выстрелила. Сияющий луч, вырвавшийся из её руки, распылил Захария и проделал двухметровую дыру в стальном листе стены, скрутив края разрыва в трубочку. В то же мгновение раздался оглушительный звон, будто гигантский хрустальный бокал уронили на пол.

− Кажется, мы прострелили купол, − сказала Саломея.

− Как минимум, несколько куполов, − поправила её Пета, знавшая истинную силу своего оружия.

− Сваливаем, − засуетилась Саломея и стала раздавать команды: − Беккет, хватай толстого. Пета, тащи длинного. Бегом на корабль, пока никто не очухался и не прислал сюда проверку.

Беккет закряхтел, пытаясь поднять Павлиния, но так и не смог. В итоге, обоих протопресвитеров тащила Пета. Уже в шлюзе Саломея со всей силы двинула Сэма по спине.

− Сдурела? − охнул тот.

− Миранда − не фантомная личность, возникшая на фоне приёма монамнезина, − сказала ему женщина обиженным тоном. − Она − это и есть я, так что, бу на тебя, Беккет, двести раз.

ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ

Сэм сидел в пилотской рубке и грустил. Межпланетные путешествия − скука смертная, если, конечно, это не разведывательный вылет. Выведя на носовой экран тетрис, Беккет убивал время. Когда открылся люк, и в рубку вплыла Фредерика, Сэм даже удивился. С чего бы это? К нему сюда забредала только Саломея. То, что его посетила именно баронесса, а не швея, легко было понять по надетому на руку женщины Омрону.

− Как дела? − спросила гостья.

− Нормально.

− Слушай, Сэм, нам с Петой нужен один час с ускорением в один Джи.

− Зачем это?

− Ну там в душ сходить с комфортом, да и вообще. Это ты привык в туалет в вакууме ходить.

− Не в вакууме, а в невесомости, − поправил её Беккет. − Нашей полётной программой не предусмотрено ускорение в один Джи в течение часа. Мы уже прошли разгонный участок.

− Ну ты же потом компенсируешь часом торможения, а? − попросила Фредерика.

− Ладно. Вот уж не думал, что вы так цените комфорт, − заметил Сэм. − Миранда... То есть Саломея мне все уши прожужжала, что любое удовольствие − это грех.

Гостья хохотнула:

− Да, есть за ней такое. Ты, главное, её не слушай. На самом деле, она та ещё еретичка, если между нами. Мы однажды чуть не погорели из-за её воззрений.

− Это как? − заинтересовался Беккет.

− Как-то раз Саломея решила, что раз она святая, то ей непременно стоит написать какой-нибудь богословский труд в назидание потомкам. В итоге, она месяц усердно работала по ночам. Я не вмешивалась, а зря. Едва дописав послесловие, она отправила сей труд на рецензирование, причём не кому-нибудь, а самому Экзарху Марса. Он почитал за завтраком и пришёл в ужас. Разгневался страшно. Вызвали нас с Саломеей на ковёр − для разбора полётов. Я уломала охрану, чтобы нас пустили к нему с моим Омроном, потому что я везде с ним на иконах изображена, и всю аудиенцию продержала его надетым на руку. В итоге, с Экзархом общалась именно я, а не Саломея.

− И что Экзарх?

− Кричал, ногами топал, даже разок мне по хребтине посохом своим съездил. Попутно он объяснил, что если я, дочь ехидны, погубить себя решила, то нечего его за собой в Геенну Огненную тащить. Если эта еретическая писулька попадётся кому-нибудь на глаза в Патриархии Земли, то меня казнят, а его разжалуют и сошлют на Ганимед − на вечный затвор в ледяную келью.

− Жёстко.

− Наш Экзарх, на самом деле, очень милый и душевный человек, − объяснила Фредерика. − Это его третье перерождение в данной должности. У него двенадцать сыновей по всей Солнечной системе батюшками служат. Посуди сам, было бы глупо губить столько добрых людей из-за того, что у одной полуграмотной сестры милосердия слишком оригинальный взгляд на Бога и на Церковь. Так что, я горячо согласилась с доводами Экзарха, глубоко раскаялась и клятвенно пообещала, что больше из-под моей руки не выйдет ни строчки богословского текста. Он меня извинил, добрая душа, и на прощанье даже обнял и в макушку поцеловал. С тех пор я пристально слежу, что Саломея делает и что кому говорит, чтобы больше таких подстав не было. Уж куда как я всегда была человеком мирским, а и то разбираюсь в официальном богословии лучше неё − наблатыкалась за сотню лет.

− Даже странно, − удивился Сэм. − Саломея всё-таки монашка.

− Кто монашка? − смутилась гостья.

− Саломея.

− Да Бог с тобой, Беккет, − махнула на него Омроном Фредерика. − Какая она монахиня? Она же елисаветинка.

− Елисаветинка?

− Ага. Сестра милосердия, живущая по уставу святой Елисаветы. В отличие от настоящих монахинь, все обеты, которые давали швеи плоти, носили временный характер и длились определённое количество лет. По окончанию этого срока швея могла вернуться в мир и завести семью. Хотя наша Саломея планировала постричься в мантию и уйти в затвор сразу, как окончится война, уничтожение госпиталя поставило крест на её планах. Теперь она даже и не елисаветинка вовсе. Сто лет ведь прошло.

− То есть она не монахиня? − едва скрывая трепет, переспросил Сэм.

− Ага, мирянка она, − подтвердила Фредерика. − А чего это ты вдруг заинтересовался этим вопросом?

− Да так, просто, − не стал отвечать Беккет и сразу перевёл тему. − Слушай, кстати, я как-то спрашивал Саломею ещё в её бытность Мирандой о том, каково это − жить вечно, не тяжело ли, не притупились ли чувства и ощущения, не устала ли она, но она сказала, что не помнит последние сто лет своей жизни и поэтому не может ничего толком ответить на мой вопрос.

− Это ты, наверное, на Захария насмотрелся, потому и спрашиваешь? − предположила гостья.

− И на него тоже. Я много где читал, что человек психологически не выдержит бессмертия. Всё ему наскучивает, и он стремится лишь к смерти. Разве нет?

− Сам подумай, Сэм. Захарий, как ни крути, был глубоким стариком. Немного благодати раз в десять лет позволяли ему не умирать, но молодость это вернуть ему не могло. Он старел и старел, и недомогания его росли, а с ними и печаль. Его гормональный уровень, как и у всех стариков, был просто никакой, вот он и тяготился жизнью.

− И что?

− Другое дело − Саломея. У неё биологический возраст застрял между тридцатью и тридцатью двумя годами. Я выяснила, что её тело живёт двухгодичным циклом. В его начале ей всегда тридцать, потом она стареет в течение двух лет, а потом − бамс! − и ей снова тридцать. Не всё обнуляется, понятное дело − воспоминания, знания и навыки, а также физическая форма − всё это переносится в сохранности. Бывает даже, что к концу двухлетнего цикла мы с ней набираем пару-тройку лишних килограммов, от которых потом всё равно приходится избавляться − сами они не исчезают. Это к слову об удовольствиях. Что бы тебе ни рассказывала Саломея про свою безгрешность, но я, как её личность-дублёр, готова поклясться, что её чувства и ощущения так же ярки, как и сто лет назад. В биологическом плане, она молодая репродуктивная женщина. Ей так повезло, как ещё никому ни разу не везло. Вот, например, Пету Йагердсен воскресили тридцать лет назад, в возрасте двадцати семи лет. Все тридцать лет она каждый день подключалась к Благодати с помощью Саломеи. Способность Саломеи распространять свою Благодать на других позволила Пете оставаться молодой и здоровой довольно долго, но это всё равно не решение − рано или поздно она постареет, а однажды − умрёт. Поэтому, в конце концов, нам придётся оживить протопресвитеров и с их помощью получить доступ к «Неугасимому светодиоду».

− Кораблю-храму? − догадался Беккет.

− Именно. Это личный корабль наших протопресвитеров, и там есть всё оборудование для автономного упокоения и воскрешения. Наверняка, у них там есть копия Петы и меня. Если так, то я наконец-то отделюсь от Саломеи и верну себе своё тело. Там же мы упокоим и тебя, Сэм, на всякий случай. Такие классные пилоты на дороге не валяются, так что копию иметь стоит.

− Погоди-ка, − прервал её пилот. − Если ты вернёшь себе своё тело и переселишься в него, то вы же будете с Саломеей на одно лицо.

− Я ей новое лицо сделаю. То есть старое, конечно же, какое у неё и было изначально. Я всё-таки нейрохирург. Получится конфетка, не переживай, − успокоила его гостья. − В общем, вскорости мы планируем оживить наших благодетелей, и ты будешь их допрашивать. Так что готовься, Беккет.

− Я? Это ещё почему?

− Не дрейфь, Пета тебе поможет. Заодно и поучишься у неё. Мы с Саломеей будем следить, чтобы их жизнь не оборвалась в процессе. Вы добудете из них коды доступа и всё такое. Но для начала мы всё-таки сгоняем на Венеру. Нам нужен Эрик-провидец в команду перед тем, как бросаться в опасные приключения.

− А он согласится?

− Во время его визита на Марс, он сам нам это предложил. Посмотрим, что скажет теперь. После Эрика останется только убедить Аркадия. Он крепкий орешек, к нему близко не подобраться из-за его способности читать мысли на расстоянии и переписывать воспоминания, но вместе мы что-нибудь обязательно придумаем.

− Мечты-мечты! − скривился Беккет. − Мы ещё до твоих родственников не долетели, чтобы пересесть на «Лунную бабочку».

− Эй, пессимист, так будет нам гравитация или нет? − напомнила о цели своего визита Фредерика.

− Будет-будет. Иди уже в кресло, − ответил пилот. − Через три минуты врублю тягу.

Когда десять минут спустя Сэм перешёл в жилой модуль, он застал обеих дамочек − Пету и Миранду − сидящими на полу. Взяв друг друга за руки, они молились.

«Сёстры в Благодати балуются Благодатью», догадался пилот.

Прокашлявшись, чтобы они обратили на него внимание, он сказал:

− А почему бы вам не найти себе ещё ньюменов для этого занятия? Вы могли бы все взяться за руки и гонять эту вашу Благодать по кругу, усиливая её, пока не надоест. А что? Получится эдакий ускоритель Благодати... Подождите-ка, вы, случаем, не за этим к Эрику летите?