Столовую мы отыскали легко — моя спутница здесь бывала и прекрасно ориентировалась. А уже после того, как заправились за одним столом с нынешними курсантами, одетыми в гимнастёрки и шаровары далеко не первого срока и обутыми поголовно в ботинки с обмотками — тут и вызвали нас к руководству. Подполковник (подозреваю, Гуров) выслушал уставный доклад о прибытии и пригласил присесть на стулья для посетителей.

— Не в обычае нашего ведомства расформировывать сработавшиеся группы, особенно, успешно справившиеся с поставленными задачами, — заехал он издалека. — Но, здесь особый случай, — подполковник взял со стола бумагу и зачитал нам отрывок. — "Согласно решению медицинской комиссии сержанты Бецкая Ольга Владимировна и Кутепов Иван Александрович уволены в запас по состоянию здоровья. Переаттестация возможна после достижения ими призывного возраста" Делать нечего, ребята — приказ, есть приказ. Поэтому получите паспорта, сдайте красноармейские книжки — и свободны. подрастите и в будущем году приходите, — он тепло улыбнулся — Возьмём. Право ношения формы остаётся за вами. И не забудьте зайти за пайком.

Вот и весь разговор. Вообще-то свёрток с личными вещами мне ещё на складе вручили, Развернув его, я обнаружил и комсомольский билет, и красноармейскую книжку и незнакомый ключ. В полученном паспорте, как положено, указана дата моего рождения — это же до середины весны ждать совершеннолетия! А паёк занял практически весь сидор — не поскупилось родное ведомство. Ещё и денежное довольствие, и вещевое — шинель с зимней шапкой. Было уже за полдень, когда мы с Ольгой выбрались за ворота и пешком направились на станцию, чтобы сесть в пригородный поезд.

* * *

По Москве шли пешком. Сначала я попросил девушку проводить меня до дому — ну не представляю я себе, как туда добираться. А потом предложил зайти, потому что маму в лицо не знаю. То есть запросто могу накуролесить. Дверь открыл своим ключом — тем самым, что дождался меня среди личных вещей.

Пусто. Только два листа бумаги на столе и один треугольничек. Мама написала, что теперь работает в полевом госпитале, но пока не знает своей полевой почты. Второе — треугольничек как раз со штемпелем этой самой полевой почты. Мама сообщает, что у неё всё в порядке и, что ждёт писем.

Третье послание написано другой рукой. От отца. Сообщает, что освобождён, поскольку обвинение против него оказалось клеветой. Восстановлен в звании и направлен в действующую армию. Жалуется, что никого не застал дома. Оля даже всплакнула — так расчувствовалась. А я обшарил все тумбочки и шкафчики, отыскивая фотографии. Нашёл альбом — и про то, как я расту, и про то, как папу повышают в звании — судя по эмблеме в петлице, он сапёр. И, самое большее — одна шпала, то есть дорос до капитана. А вообще предки у меня симпатичные и очень тепло друг к другу относятся — заметно по выражениям лиц.

Проверил почтовый ящик — нашелся треугольничек от папы с номером полевой почты и сообщением, что он здоров, чего и нам желает. Имена родителей легко устанавливались по обращениям и подписям. И, скорее всего, между собой они уже переписываются, потому что треуголничек от мамы из почтового ящика достал папа и оставил тут для меня.

Я тут же отписал обоим, что нахожусь в отпуске, здоров и с нетерпением жду встречи — а что ещё можно сделать на моём месте? Мама-то знает, что я в армии — это легко читается между строк её первого письма.

— А теперь пойдём ко мне, — дождавшись, когда я завершу свои немудрёные семейные дела, сказала Оля. — А то одна я боюсь.

Оказалось совсем не далеко — с десяток кварталов. Квартира у Бецких была немного теснее, чем у нас, но тоже отдельная и со старинной мебелью. Меня сразу командировали растопить дровяную колонку, а когда вода согрелась — отправили мыться. Потом я приглядывал за жарким — не понял, откуда взялись картошка и мясо, но получилось нажористо и вкусно. Собственно, проблем с аппетитом и в помине не было, а тут ещё бутылочка незнакомого заграничного вина. Лёгкого, но кисловатого. А потом я завёл патефон (был у нас такой в детском саду, так что я знал, как с ним обращаться) и мы стали обниматься. Вернее, как бы танцевать, но на самом деле...

— Я ведь не шугала тебя, — жаловалась подруга. — А ты словно чурбан с глазами — смотришь, и ничего не делаешь.

Чуть погодя, огладив её со всех сторон и поняв, что желание мы испытываем обоюдное, а намерения у Ольги самые серьёзные, достал резинотехническое изделие, в которые мы часто упаковываем чувствительные к сырости принадлежности подрывника.

— Не надо, — отвела она мою руку, готовую вскрыть упаковку. — Последствий не наступит, потому что тот самый подкожный жир, что ты как-то упоминал, из меня весь куда-то пропал. Эффект перетренировки от больших физических нагрузок. Соответственно и некоторые явления уже пару раз не случались. Иди ко мне.

Я и пошёл. Сделал, конечно, больно, но это ведь только один раз. Уснули мы рядышком на просторной кровати и дрыхли, игнорируя сигналы воздушной тревоги. Вот, если бы ветка под ногой хрустнула...

Утро оказалось замечательным. Солнце за окнами, на кухне что-то скворчит и запах кофе на всю округу. Оля уже накрывала завтрак. Обильный и плотный завтрак практикующего диверсанта, который я восхвалил словесно и одобрил действием.

— Как я понимаю, после всего этого я просто обязан на тебе жениться, — закинул я удочку, ожидая реакции. Если по классике, мне должны броситься на шею и оглушить восторженным визгом.

— Вопрос о женитьбе мы рассмотрим позднее. Пока же достаточно, чтобы ты считал себя моим женихом, — улыбнулась девушка. — Будешь?

— Да. Надеюсь, ты мне расскажешь о себе и родителях?

— Точно знаю, что они не только живы, но и на свободе. Более того — работают по специальности в одной из далёких стран и очень хотят, чтобы я к ним присоединилась. Для этого мне нужен жених, а никого лучше тебя на эту роль просто нет.

Удивительная она, всё-таки, эта Ольга. Вот сейчас очередной раз призналась мне в любви, но слова для этого подобрала такие, будто речь идёт о чём-то ужасно деловом. Или забавляется, проверяя меня на догадливость? В ней всегда присутствует недосказанность, хотя нет, не присутствует, а только кажется, хотя... путаюсь. Боюсь, просто не знаю слов, которыми это можно описать. Как и её внешность.

— То есть, получается, меня отозвали из-за тебя? Чтобы обеспечить сопровождение дочери дипломата к месту работы отца? — выдвинул я единственное, пришедшее мне на ум предположение.

— Тепло, — улыбнулась Оля. — Не надо, не терзайся сомнениями — скоро всё выяснится. Папины коллеги обязательно нас навестят и обо всём расскажут.

— Тебе расскажут, — поправил я.

Оля собрала посуду со стола и занялась её мытьём. Знаю — это не признак гнева, а способ взять паузу, чтобы подумать.

Потом мы гуляли, а у нас на каждом шагу проверяли документы. Вчера хоть бы один патруль остановил, а сегодня, словно с цепи сорвались — и военные, и милицейские. Это, наверное, потому, что два сержанта, идущих энергичным шагом под тяжестью вещмешков — картина естественная. А они же, но под ручку — непорядок. Тогда мы пошли в ногу, и всё сразу стало на свои места, словно строевой шаг превращает людей в невидимок.

Вообще-то обстановка на улицах несколько тревожная. Эти аэростаты, висящие над городом, окна с полосками бумаги накрест — я такое раньше только в кино видел. И люди на улицах выглядят далеко не безоблачно. В обликах прохожих присутствует какая-то встревоженность. Их легко понять — на дворе уже октябрь. Прохладно — люди надели пальто и шинели. Буквально через неделю в Москве возникнет паника, вслед за чем будет объявлено осадное положение. Да, немцы уже рвутся к столице.

Увы, я не знаток истории этого периода. Впрочем, и любого другого тоже, но грядущие вскоре события были обрисованы в каком-то интересном фильме — запомнились.

— А я думала, что вы вечером к нам зайдёте, — улыбнулась Ольга незнакомцу в штатском, прохаживающемуся у ворот во двор.

— Я и зашёл, — открыто и доброжелательно улыбнулся в ответ мужчина.

— Просто дома нет никто, — в тон этим улыбкам пошутил я. Мрачноватость здешней нынешней атмосферы меня несколько утомила — хотелось хотя бы мимолётного просвета в царящем вокруг унынии.

Поднялись в квартиру, поставили чайник. Гость принёс баранок, а кусковой сахар из пайков у нас имелся.

— Рад знакомству, Иван Александрович. Меня зовут Виктором Сергеевичем. С вашей невестой мы водим знакомство года четыре, ещё с Испании, мужчина выглядел уверенно и дружелюбно.

— Дядь Вить! Сначала я спрошу. А то вы потом так в него вцепитесь, что словечка не вставишь. Что тогда, в июле, здесь произошло?

— Бандиты, — развёл руками гость. — Пришли, чтобы ограбить квартиру и нарвались на отпор. Твои родители встретили их неприветливо. Двоих застрелили и ранили одного. Четвёртый сбежал. Дежурный, которому сразу позвонили, немедленно выслал за ними машину с нарядом.

— Воронка? — догадался я.

Рассказчик кивнул:

— Потом приехала милиция, собралась толпа, и всё запуталось — видимо, ты не стала задерживаться среди зевак, а сделала ноги?

На этот раз кивнула Ольга.

— Если бы не твоя предусмотрительность — вряд ли удалось бы тебя отыскать. А тут ещё сразу требование, что поедешь только с женихом. Ладно, хоть это делу на пользу — не придётся отряжать сотрудника для сопровождения.

Понятно, что в этой беседе куча недоговорок, учитывающих осведомлённость беседующих об обсуждаемых вопросах, но услышанного достаточно, чтобы понять — Ольга не вчера приняла решение заполучить меня в качестве жениха. И нас с ней ждёт дальняя дорога и большие хлопоты.

— Итак, Иван Александрович, хотелось бы получить ответы на несколько вопросов, — Виктор Сергеевич повернулся ко мне, а Ольга за его спиной сделала страдальческие глаза, после чего, поставив чайник на примус, вернулась за стол. — Надеюсь на искренние ответы.

— Если вы настаиваете, — пожал я плечами.

— На основании каких данных вы сделали вывод о предстоящем серьёзном сражении под Смоленском?

— Так всё же понятно. Водный рубеж, крупный город, а драпали до него достаточно долго, чтобы собрать хоть какие-то силы для отпора.

— Драпали, говорите? — мой собеседник нахмурился. — Да, к сожалению, это словечко уже вошло в обиход.

— Споём ещё с припевом: "Вас ист дас, вас ист дас, немца драпали от нас, — поспешил я его успокоить.

— Уверен?

— Гитлер ещё не понял, во что вляпался, — улыбнулся я.

— Наговорили про вас всяких небылиц, что вроде как сомнений не знаете. Должен же я понять, откуда такая убеждённость?

— Вань! Давай его трофейным шоколадом угостим, — вдруг поспешила сменить тему Оля. — Он мне в Кордове такого вкусного мороженого купил! С клубничным вареньем в металлической вазочке. Честное пионерское не вру.

— Мороженого? — поторопился я помочь подруге перевести стрелки и сделал мечтательный вид. — А ты ещё не весь шоколад слопала?

— Весь. Но у тебя полплитки осталось в правом кармане.

Пока я доставал лакомство и разламывал остатки былой роскоши на кусочки, Виктор Сергеевич с любопытством переводил взгляд с меня на подругу и обратно.

— Почему Ленинград? — спросил он немного погодя — так и не притронулся к шоколаду.

— Там куча оборонных заводов. Без них нам не выстоять, поэтому они хотели, а мы не отдали.

— Откуда у вас сведения о противотанковых ружьях?

— Нет у меня никаких сведений. Видел немецкие танки, которые случайно упали с железнодорожных платформ. Они от удара немного помялись и чуточку треснули. Ту броню даже пуля крупнокалиберного пулемёта может пробить. Но пулемёт — машина сложная и тяжёлая, Поэтому, проще и дешевле наделать простых и лёгких ружей под тот же патрон. Уверен, что за два месяца войны наши вооруженцы до этого додумались.

— Ну, про наступление на Москву и ответный удар Красной Армии спрашивать не буду — это сейчас многим представляется очевидным. А ещё какие-нибудь прогнозы у тебя имеются?

— Ничего особенно важного. Только, если в Москве объявят эвакуацию — возникнет паника, и начнутся грабежи. И, да. После того, как мы в декабре погоним немцев, японцы тут же нападут на американцев, потому что поймут — с нами связываться бесполезно.

— Да как же это всё у тебя просто выходит! — Виктор Сергеевич с сомнением во взоре покачал головой.

В это время Оля как раз закончила наливать гостю заварку, а я добавил кипятку.

— Ваше увольнение было инсценировано, — отхлебнув глоток и протягивая руку к баранке, произнёс наш собеседник.

— То есть нас перевели...? — затянул я окончание вопроса.

— Во внешнюю разведку, — строгим голосом продолжил гость. — Знали бы вы, какая коррида была по этому поводу! — он снова хлебнул чаю и откусил от баранки. — Ладно, лирика будет после войны. А сейчас приготовьтесь к эмиграции. Ольга бежит из бедствующей из-за войны страны, в сопровождении жениха прямиком под родительское крылышко.

Форму больше не носить, а на том, что оставите дома, знаков различия не менять. Имею в виду треугольники на кубари. Хотя, надёжней будет, если вы прямо сейчас переоденетесь в штатское, а всю вашу амуницию я заберу с собой. Это касается также оружия и документов. Вы остаётесь самими собой с собственными паспортами, но про предыдущие два с половиной месяца помните, что провели их сначала в деревне, а потом на рытье противотанковых рвов. Очень устали и решили уехать от всех этих ужасов.

Ладно! Общую идею вы, надеюсь, уловили. Готовьтесь. На днях обсудим детали. А свою задачу на сегодня я выполнил,

Едва посетитель ушёл, начались шпионские игры — Оля приложила палец к губам и картинно закатила глаза. А потом принялась собираться, изредка игриво посмеиваясь или вскрикивая, будто её кто-то ущипнул. Я стал подыгрывать, помогая примерять или упаковывать платья и жакеты, изредка выдавая что-нибудь вроде: — Ты такая красивая! — или: — А если ногу вот так? — то есть, создавая определённое звуковое сопровождение, дающее представление о том, что здесь вершится дело молодое, мы быстро собрались и со словами: — Лучше всего было в шифоньере...

... А мне понравилось на письменном столе, — тихонько вышли через черный ход, в который проникли из-за шкафа в спальне — он неожиданно легко и бесшумно отъехал в сторону, а потом так же беззвучно задвинулся обратно.

На лестнице было пыльно и темно — подсвечивая себе трофейными фонариками, спустились, осторожно открыли раздражённо поскрипывающую дверь и оказались в заваленном хламом сарае. Оттуда выбрались в самый угол двора, откуда через дырку в заборе проникли на задворки сквера.

— Думаешь, прослушка? — спросил я первым делом.

— Пыли в квартире не было. Не то, что у тебя дома. Понимаешь, я как услышала, куда нас перевели, испугалась, что кто-то сидел и слушал, как мы с тобой ночью... И сразу сообразила насчёт пыли.

— А я думал, что у вас приходящая домработница... тем более — никаких кровавых следов на полу не видно. Тут ведь двоих застрелили, а ты с тех пор дома не появлялась.