— У-у-у! — взвыл майор, видя как небольшие лужицы на глазах становились все больше и больше, соединяясь между собой. — Проклятье! — несколько секунд он в нерешительности стоял около землянки, с вожделением глядя на черное отверстие. — А, черт меня дери! — проорав ругательство словно средневековый рыцарь свой клич, он бросился вниз.
Из него словно вышибло дух от удара о воду.
— Фу! — выплевывая воду изо рта, майор сразу же пытался осмотреться.
Воды было примерно по пояс и она едва не доставала до нескольких высоких столов, расположенных в самой глубине землянки.
— Точно, операционная, — шептал немец, проводя скрюченными от холода пальцами по поверхности. — Значит, вот ты где от меня прятался..., — по всей поверхности воды плавали какие-то бумаги; от прибывающей воды они носились по всей землянки, словно участвуя в неведомом хороводе. — Сумка! — на края стола лежала, оставленная кем-то холщовая котомка. — Значит, уходили быстро... и не все собрать успели.
— Господин майор! — на улице раздавался голос Шеера. — Где господин майор?! Господин майор, надо уходить! Вода прибывает слишком быстро! Я отдам приказ.
Холодная, зеленовато бурая, вода уже почти касалась груди, но фон Либентштейн упорно ловил руками слипшиеся листы, прекрасно понимая, что это его шанс, скорее всего единственный шанс, круто изменить свою жизнь.
— Шеер, стоять! — прохрипел он, пробираясь к выходу; низко расположенный лаз оказался почти затоплен. — Идиот..., — прошептал майор, ныряя вниз.
Уже там, под водой, его скрутило. Руки оказались словно чужими и совершенно не слышались его. "Это точно конец", — мелькнуло у него в голове, как что-то сильное подхватило его и потянуло вверх.
— Тащите его! Быстрее! — знакомый голос был чем-то сильно испуган и звучал как-то глухо, словно через толстую дверь. — Что вы тянете? Хотите остаться в этом чертовом болоте навсегда? Возьмите у него бумаги и сумку!
Кто-то пытался разжать его скрюченные пальцы, но это никак не удавалось.
— Господин майор, это Шеер. Отпустите их, а то вы их окончательно сомнете, — голос назойливо проникал в самые уши. — Давай-то осторожно. Во-о-от и все...
Он почувствовал, как его кто-то взвалил на себя и потащил. Сильно качало. То и дело раздавались всплески воды.
— Быстрее, быстрее! — закричал кто-то возле него. — Оставь этот ящик! Мы не успеваем!
— А-а-а-а-а-а! — все перекрыл резкий вопль, за которым сразу же последовали выстрелы — один за другим. — Там что-то есть! Бегите! Вилли! Не бросай меня!
Майор почувствовал, как его носильщик побежал. Он прекрасно слышал тяжелое с хрипами дыхание. Из стороны в стороны бросать стало еще сильнее.
— Кидайте гранаты! Внимание! Граната! — со спины продолжали нестись дикие крики. — Еще! Он за деревом! — надрывно зазвучал бас пулемета. — По воде, по воде бей! Он там сидит!
Солдат остановился. Вилли стал медленно сползать вниз. Его сапоги коснулись воды, затем колени. Вдруг руки разжались и немец упал в воду.
— Оф! — он свалился мягко словно мешок, отчего его тело сложилось и на мир он уже смотрел с положения сидя. — Проклятье..., — привычно шептали его губы. — Меня, что бросили?
Наконец, глаза открылись... Увиденное было настоящим безумием и на миг он пожалел, что его зрение было в порядке. Вокруг была сплошная вода, из которой густо торчали деревья и кусты.
— Сплошная вода... Боже мой! — он не мог в это поверить и продолжал вертеть головой. — Откуда?
Вновь раздался выстрел. Метрах в сорока от него пятился назад солдат, сжимая в руках оружие, направленное в воду.
— Вилли! Вилли! — он непрерывно кого-то звал. — Не оставляй меня! — было слышно, как он шарил в подсумках, ища патроны. — Вилли, подонок! Не бросай меня!
Фон Либентштейн не отрываясь смотрел в его сторону. Понимая, что сам он скорее всего уже труп, майор еще надеялся увидеть то, за чем пришел сюда.
— Вилли! — зарядивший карабин солдат уже просто стрелял в воду, по крайней мере именно так казалось майору. — Проклятый водяной! Чего тебе от меня надо! — он подходил к майору все ближе и ближе. — Дева Мария, спаси меня от дьявольских напастей! — срывающийся от дикого страха голос то начинал громко бормотать молитву, то выкрикивал ругательства. — Получи, получи! — вновь прозвучали выстрелы.
Закоченевшее тело его совершенно не слушалось, но майор понимал, что стоя у него больше шансов все увидеть. Ноги разгибались словно со скрипом.
— Где же ты, дьявольское отродье? — бормотал солдат, время от времени тыкая в воду карабином, с приставленным штыком. — Покажись! Старина Курт, конечно трус, но никак не малахольная скотина, которая не все готова накласть в штаны, — его уже было прекрасно видно; сползшая на бок каска, разорванная почти на две части шинель — все это отчетливо фиксировал майор. — А, показался...
Стараясь не дышать, Фон Либенштейн повернул голову на право. Из-за мало что скрывавшего кустарника медленно поднимался человек. С него ручьями стекала вода, на голове висели какие-то ветки и кусочки коры. Кожа на лице и руках была иссиня белого цвета, словно отбеленная.
— Иди к папочке Курту, — еле различимо бормотал солдат, приставляя карабин к плечу. — Водяной... или ты у нас не водяной? А, проклятое отродье?
Тот шел с немного вытянутыми вперед руками, непрерывно смотря прямо перед собой. Его глаз не было видно, все закрывали мокрые облепившие лицо волосы.
— Ты же у нас просто поганый унтерменш! — Курта, похоже понесло куда-то вдаль; его страх выплеснулся непрестанной болтовней. — Да-да, унтерменш! Я вас всех насквозь вижу. Вот где у меня вся ваша порода! Иди-иди, по ближе... Давно у старого Курта не было таких чистеньких мальчиков...
В какой-то момент их разделяло всего лишь с десяток метров. Противник сделал еще один шаг и немец выстрелил. Расстояние детское! Оружие проверенное! Выстрел! Человек дернулся в сторону. Еще выстрел! Разворот в другую сторону.
— Какой ты у нас чувствительный, — кричал немец, прицеливаясь в очередной раз. — Просто милая сельская барышня! Ой-ля-ля!
Новый выстрел бросил его на колени. Мокрая гимнастерка ничего не скрывала. Из входных отверстий шла кровь, окрашивая бурую ткань в темно красный цвет.
— Вот так-то, — засмеялся Курт. — Давно надо было встать на колени, русская собака... Вот там-то и твое место.
Дальнейшее пролетело так быстро, словно это было театральное действо, разыгранное искусными актерами. Мгновения назад стоявший на коленях русский, взвился в воздух. Несколько метров, что его отделяли от немца, он проглотил на раз.
— Что же т..., — не успевший даже испугаться солдат, вскрикнул и что-то забулькало. — ...!
88
Оборонительные позиции 222 стрелковой дивизии 33 армии. Штаб дивизии располагался на восточном берегу реки Нара примерно в полу километре от Красной Турейки.
— Ну и где я тебе возьму цельную роту, комбат? — устало присев на край самодельной скамьи, спросил полковник Бобров — командир дивизии. — И, что от батальона остался один огрызок?! Что? Я рожу что-ли людей? — судя по его измученному лицу, если бы он мог, он действительно бы родил эту выпрашиваемую у него роту. — Нету людей, комбат, нету! Понимаешь, нету! Уже... Всех нестроевых, штабных ... всех загнали в окопы! Кого я тебе дам? Все! Амба!
Трубка с грохотом легла на место и лишь после этого комдив с шумом выдохнул воздух через сжатые зубы.
— Может чайку сообразить, Федор Александрович? — участливо глядел на него пожилой ординарец. — А? Я же мигом. Одна нога здесь, а другая там, — одной рукой он уже поглаживал закопченный бочок чайника. — Со смородинкой... С чабрецом, — на мгновение его голос приобрел заговорщические нотки.
Полковник махнул на него рукой словно на надоедливое насекомое и наклонился над столом. Уже выходящий из землянки ординарец услышал, как тот что-то бормотал.
— ... Уже четыре дня мы тут землю зубами грызем, — размышлял комдив, вглядываясь в причудливые изгибы реки, берег которой оседлали остатки его дивизии. — За четыре дня они дважды пытались форсировать реку здесь и здесь... Все на Любавино прут, сволочи. Медом им тут намазано!
Огрызок синего карандаша аккуратно вычертил жирную стрелку, конец которой уперся в большой заштрихованный овал.
— А Ермаково? — карандаш уперся в другой населенный пункт, расположенный от первого в нескольких километрах. — Оба ведь хороши, — шептал он, пытаясь понять дальнейшие замыслы противника. — Вот, черт! Дальше будут давить или в обход пойдут?! ... Хрен их разберешь! — вдруг карандаш в его пальцах с неприятным хрустом переломился. — Вот еще... И где эта чертова разведка? Королев!
Сверху послышалось шуршание, через секунды сменившееся на топот сапог.
— Тута, товарищ полковник! — с трудом влез в землянку высокий боец.
— Тута, тута, — недовольно пробормотал Бобров, вставая с места. — От Мареева было что? Нет?! Еще раз узнай! Давай, давай! — едва тот исчез, полковник с силой растер левую часть грудины. — Чует мое сердце, готовят они что-то... Ой, чует...
Полковник Бобров не знал, что в данный момент противник заканчивал сосредоточение в зоне его ответственности двух свежих пехотных батальонов, нацеленных на населенный пункт Ермакова. За предыдущие дни немецкое командование вело активную беспокоящую разведку обороны советских войск в этом районе. Ежедневно в разных местах группы численностью до взвода предпринимали попытку форсировать реку и закрепиться на берегу. В результате такой работы к 4 ноября в руках противника имелась подробная карта советских укреплений вплоть до указания расположений отдельных рот и батарей.
— Товарищ полковник, товарищ полковник, идута, — чуть не в ухо гаркнул возникший за спиной командира посыльный. — Лейтенант Мареев прибыл.
Решительно отодвинув великана в сторону, в землянку вошел потрепанный лейтенант в мешковатом маскхалате. Из-под сползшего на затылок капюшона выглядывал большой светлый чуб. Но не это бросалось в глаза! Полковник увидел главное — лейтенант был совершенно опустошен. Из прежнего весельчака и балагура, который в любой рейд собирался с неизменными шуточками и прибаутками, словно вытянули стержень, оставив лишь внешнюю оболочку.
— Товарищ полковник, задание не выполнено, — хриплым голосом начал докладывать он. — При проходе второй полосы окоп группа была обнаружена противников и уничтожена, — потерянный с остекленевшими глазами, парень опустился на скамью; рядом лег немецкий автомат, звякнув рукоятью. — Все там легли, Федор Александрович... Все... вот кроме меня одного... Вот такой паскудины, — он смотрел куда-то в сторону, не замечая вокруг никого. — Лежат там, а я тут. Вот живой сижу, — он глухо застонал, обхватив голову почерневшими ладонями. — У-у-у-у-у!
— Что встал как столб? — заорал полковник на посыльного, изумленно тара-шившего глаза на лейтенанта. — Спирту тащи! Хватит телиться! — Высокий боец от командирского ора ни как не мог развязать вещмешок, где хранилась фляжка со спиртом. — Лей, балда, лей! Сейчас самое средство! Вторую группу потеряли..., — в алюминиевую кружку щедро полилась прозрачная жидкость. — Голову его, голову держи! Вот, давай, давай...
Лейтенант дернулся из рук, с трудом сдерживая вырывающийся из него кашель.
— Алексей, Алексей, — комдив тряханул за плечи лейтенанта, отче его его голова шатнулась словно тряпичная. — Лейтенант Мареев, встать! — заорал он, увидев, что прежний тон ни какого эффекта не дает. — Смирна-а! — того выпрямило и подбросило вверх. — Что слюни пустил? Жалко своих! Да? Поплакаться ко мне в жилетку пришел? Смотреть мне в глаза!
Сунувшийся было с чайником ординарец, мгновенно исчез из виду едва услышал грозовые обороты в голосе комдива. Следом за ним медленно пятился к двери и посыльный. Высокая нескладная фигура осторожно, делая один крохотный шаг за другим, двигалась к выходу.
— А мне тогда как? — Бобров жахнул о поверхность стола толстую папку с бумагами. — Мне что, застрелиться теперь? — пистолет птицей выпорхнул из потрепанной кобуры вцепился в ладонь. — Вон сколько моих бойцов в землю ложиться! — свободной рукой он вновь подобрал папку и тряхнул ею перед носом лейтенанта. — У меня что сердце не болит за ребят?
Багровое лицо парня медленно теряло краску. Сначала спал лихорадочный румянец с его щек, потом отпустило и лоб.
— Застрелиться? — не мог успокоиться комдив, размахивая пистолетом. — Мочи же нет! — он дернул рукой и в землянке раздались несколько выстрелов. — лейтенант продолжал смотреть вперед, не моргнув ни глазом при раздавшихся выстрелах. — Раз и все! А кто воевать будет? Кто, лейтенант? Кто фашистскую гадину гнать будет из наших городов, сел и деревень? Кто будет освобождать наших матерей? Дядя? Другой парень? Что буркалами своими зыркаешь?
Мареев не говорил ни слова. За все это время, в течение которого полковник обрушил на него град жалящих душу вопросов, Алексея била дрожь... Мелкая, гадкая, лишающая силы, она выворачивала его мышцы и кости.
— Не надо больше.., — прошептал он, с болью в глазах глядя на командира. — Я все понял.
Бобров после этих слов посмотрел на него так, будто до этого пред ним вообще стояло пустое место.
— Понял? — с трудом остывая, переспросил он. — Ты понял? А раз так, что рассказывай, что видел?
— ... Когда первую линию переходили, Филипчук слышал разговор двух часовых, — запинаясь начал рассказывать разведчик. — Далеко было... Но вроде о Ленинграде говорили. Мол скоро возьмут...
— При чем тут Ленинград? — буркнул комдив, переводя глаза с карты на лейтенанта. — Мне наше нужно, наше положение!
— Они же, товарищ полковник, так говорили будто сами его видели, — Мареев замолк, но через несколько секунд снова продолжил рассказывать. — Точно, Филипчук говорил про трамвай они что-то говорили... Значит, видели они его, товарищ полковник! — до лейтенанта наконец-то дошло, что это могло означать. — Из под Ленинграда отводят свежие части.
Едва эти слова прозвучали, как они оба бросили взгляд на карту. "Свежие части..., — комдив вновь и вновь пробегал глазами по изгибу реки, по берегу которой закопались его люди. — Подкрепление... Гады! Разбросали наверное по-немного. Там чуток, здесь чуток — вот тебе и лишняя рота, а то и две... А у меня тут рваный носок вместо бойцов!". В одном месте русло реки выгнулось далеко вперед, образуя длинный выступ в сторону советской стороны. "Все-таки на Колопино нацелились, сволочи! А нам тут почти неделю голову морочили... Надо доложить в штаб... А если ошибка? Что тогда?".
— Лейтенант, мы не имеем права на ошибку. Ты понимаешь меня лейтенант? — он внимательно посмотрел на Мареева, будто вытягивая из него какие-то дополнительные сведения. — Если мы ошибемся и враг прорвет оборону, то отсюда чистая дорога на Москву. Я только вчера запросил Ставку. За нами резервов нет — чистое поле, а дальше шоссе... Мы не можем ошибиться!
Фраза была даже не утверждением. Нет! В этот момент она звучала как твердое внутреннее убеждение.
— Товарищ полковник, разрешите сделать еще одну попытку? — Бобров замолчал, прекрасно понимая, что им кровно необходимы разведданные. — Есть у меня на примете пара бойцов. Сдюжим, Федор Алексеевич, — командир продолжал молчать.
