— И?
— И я не пошел в рыбацкую деревню, в которую направляло меня мое видение. Этой деревни больше нет: все купцы, крестьяне, их жены и дети умерли от Чумы.
Кааврен какое-то время изучал своего гостя; потом просто сказал, — Я отвечал за безопасность последнего Императора, который был убит, когда я охранял его.
— А, — сказал Тевна. — Тогда вы понимаете.
— Я думаю, что да, — сказал Кааврен.
— И тогда вы должны понять, почему, начиная с того самого дня—
— Да, начиная с того самого дня?
— Начиная с того самого дня я удвоил свои усилия, старался быть там, где я могу быть полезным; выполнять задачу, назначенную мне судьбой и делать все, что в моих силах для того, чтобы помешать этому случиться опять. Это, как вы понимаете, своеобразное искупление моей вины. Нет сомнения, что вы чувствуете что-то подобное.
— Я мог бы, вот только—
— Да?
— Нет другого Императора.
— А. Я не подумал об этом обстоятельстве.
— Видите ли, это добавляет определенные трудности.
— Да, вы правы, — сказал пирологист.
Тогда Кааврен прочистил горло и сказал, — Но, соплеменник, у вас должна быть какая-то причина из-за которой вы пришли сюда; скажите мне, что это.
— Но, прошу прощения, и думаю, что уже сделал это.
— Совсем нет.
— Совсем нет?
— На самом деле нет.
— И тем не менее—
— Вы объяснили, почему вы приехали в Адриланку, но не почему вы пришли сюда, в Поместье Уайткрест.
— О, что до этого—
— Ну?
— Я могу объяснить прямо сейчас.
— Если вы сделаете это, я вам буду крайне признателен.
— Тогда вот.
— Я внимательно слушаю.
— Я должен получить определенные разрешения от Графа для того, чтобы выполнить свои обязанности, и некоторую помощь, которая позволит мне выполнить мою работу, ну и, вдобавок, хотя это неделикатно, я чувствую, что мне требуется некоторая сумма, чтобы поддерживать мое существование.
— А! Вот теперь я понял.
— И?
— Я пошлю за леди мою женой, Графиней Уайткрест, и она, я уверен, урегулирует все детали к вашему полному удовлетворению.
Кааврен, всегда верный своему слову, послал за Даро, и она, на этот раз чувствуя себя вполне здоровой, быстро пришла на террасу, где Кааврен поцеловал ей руку и представил ее так, как представляют далеких родтсвенников, то есть рассказал ей о различных уровнях родства их всех троих, после чего объяснил миссию Тевны. Как только Даро выслушала все это, ее лицо стало серьзным и даже печальным, и она сказала, — Да, конечно я сделаю все, что возможно; я видела, что может сделать Чума.
— Поверьте мне, Графиня, — скзала Тевна, — я уже вам благодарен, а те, чьи жизни вы можете спасти, будут благодарны вам еще больше. — Он вынул из своей рубашки несколько свитков, перевязанных синей шелковой леточкой. Потом, попросив и получив перо, чернила, бумагу и песок, развязал ленточку и выбрал несколько из документов, что-то написал на их опытной рукой и представил Даро на подпись.
Некоторое время она изучала эти документы. Тевна прочистил горло и сказал, — Эти бумаги, Графиня, передают мне на следующий месяц кое-что из вашей власти — в частности все то, что касается погребения мертвых. В добавление к этому там говорится, что вы оплатите все издержки, которые потребуются для моей работы, и заплатите мне вознаграждение.
Она кивнула, опять перечитала бумаги и написала на них свое имя, после чего приложила личную и родовую печати, и торжественно вернула их Тевне.
— Итак, — сказала она, — теперь вы можете идти в город и, поскольку эти бумаги дают вам такое право, потребовать тела умерших у их родственников, а потом сжечь их.
— Я буду внимательно осматривать эти тела и определять, есть ли опасность; и только в том случае, когда она действительно есть, я совершу над ними огненное очищение.
— Очень хорошо, — сказала она. — Я понимаю. Это печально, но необходимо.
— Вы абсолютно правы, — сказал Тевна. — Чтобы сохранить жизнь живых, мы используем пламя, которое очистит мертвых.
— И, — сказала Даро, — то, что мы делаем, правильно.
Тевна кивнул и сказал, — Теперь я должен идти и немедленно заняться своей работой.
— Напротив, — сказала Даро. — Я думаю, что вы обязаны остаться.
— Как, вы так думаете?
— Да, я убеждена в этом.
— И тем не менее—
— Что?
— В моей работе даже минута может многое изменить.
— Тогда, возможно, вы можете вернуться этим вечером.
— Я был бы очень рад, Графиня.
— Тогда мы ожидаем вас, что пообедать вместе.
— Большая честь для меня.
С этими словами пирологист ушел.
Тевна немедленно отправился в город, где с радостью обнаружил, что то, в чем он видел вспышку Чумы, было, на самом деле, не больше чем смертью человека, вызванной неумеренным потреблением вина; к этому добавился спор с соседом, о том, кто должен отвечать за некоторые листья, упавшие с дерева на его двор; так что он умер от аппоплексического удара, с ярко-красными щеками и носом. Если видение Тевны и было вызвано, более или менее прямо, ведьмой и хорошо знакомым нам Йенди, сам он никогда не узнал об этом. Несколькими часами позже он вернулся в Поместье Уайткрест с добрыми новостями.
Из этого читатель может заключить, что, на самом деле, Тевна пришел в Адриланку и ушел из нее не выполнив своей задачи — то есть огонь так и не был зажжен. Мы должны сказать, что это правда только в том случае, если читатель делает ошибку, думая о смысле событий в буквальных терминах — практика, возможно подходящая при чтении закона, но всегда подозрительная, когда читаешь историю, и даже глупая, когда читаешь роман. На самом деле он выполнил свою задачу, хотя и совсем по другому, чем, до прибытия в Адриланку, думал выполнить ее.
Повариха приготовила обед на троих, и, в честь такого случая, поджарила трех жирных куриц, которые приготовила с винным соусом и белыми грибами, добавив на гарнир некоторые быстро зажаренные овощи, приправленные луком и некоторыми другими растениями. Короче говоря, это была лучшая еда, которую Тевна ел за несколько последних лет, и он никак не мог остановиться, нахваливая как еду, так и гостеприимство хозяев. Когда, наконец, еда кончилась, все трое перешли в гостинную, где повариха приготовила им сладкие ягоды и апельсиновый ликер.
— Мой дорогой муж, — заметила Даро, — не кажется ли вам, что в комнате немного холодновато?
— Откровенно признаться я ощущаю это, — сказал Кааврен. — Но это меня не удивляет, так как, как вы видите, открытое окно глядит прямо в океан, сейчас довольно поздно и с моря дует весьма прохладный, хотя и приятный ветер, а также доносится освежающий запах, который я так полюбил за эти годы.
— Да, но сегодня у нас гость, и мы не можем разрешить ему замерзнуть.
— Да, это правда, и тем не менее, как вы видите, у нас есть поленья для камина; потребуется буквально несколько мгновений, чтобы зажечь огонь и нам всем будет тепло.
— Тогда давайте начнем — а, нет, подождите. Быть может наш гость хочет, чтобы честь зажечь огонь была предоставлена ему?
Тевна поклонился. — Я был бы очень счастлив, Графиня. На самом деле я должен сказать, что ничто не могло доставить мне большей радости, чем посещение этого замечательного города и то, что мне не надо зажигать никакой огонь, кроме этого.
Разговор во время обеда никаким образом не касался работы Тевны, но теперь, когда пирологист упомянул об этой теме, Кааврен сказал, — Разрешете мне сказать, мой дорогой соплеменник, что мы просто счастливы, узнав, что, по меньшей мере на этот раз, мы избежали вспышки Чумы.
Тевна быстро и умело разжег огонь, и несколько раз дунул на него, чтобы быть уверенным, что он хорошо горит; после чего вернулся в свое кресло, вымыл руки и кивнул Кааврену. — У меня довольно странная профессия, потому что я никогда не бываю более счастлив чем тогда, когда я узнаю, что мне не надо ей заниматься.
— Да, понимаю, — сказала Кааврен. — На самом деле, когда я был Капитаном гвардии Его Величества, я был счастливейшим человеком на свете, когда мне не было нужды что-то делать.
На это Даро слегка улыбнулась. — Я думаю, милорд муж, что то, что вы сказали, не совсем точно.
— Вы так думаете, миледи моя жена?
— Да, это мое мнение.
— Хорошо, давайте это рассмотрим. Почему вы так думаете?
— Потому что я имела честь видеть вас в такие времена, и я видела вас, когда вы были в величайшей опасности и в самый разгар рискованных приключений.
— Ну, и что с того?
— И мне кажется, что были намного счастливее, когда вам отовсюду грозила смерть.
— Ча! Вы так думаете?
— Я более чем думаю так, милорд, я убеждена в этом.
— И тем не менее мне кажется, что я не припоминаю, что был счастлив в эти мгновения.
— Вы не припоминаете? Тогда вернитесь в то время, когда Островитяне пытались высадиться на берегу, и вы были везде и повсюду, готовясь к защите, размещая резервы и договариваясь об условных сигналах.
— Да, это я помню.
— И я хорошо помню, милорд муж, я отчетливо помню, каким светом сияло ваше лицо в такие времена, как вы жили полной жизнью и наслаждались каждым мгновением.
— Да, верно.
— И значит?
— Значит есть кое-что в том, что вы сказали.
Даро улыбнулась.
— Но, — добавил Кааврен, — разве вы не видите, что сейчас нет настоящих дел?
— Вы думаете, что нет настоящих дел? — сказала Графиня.
— А вы несогласны?
— Да, несогласна.
— Ну, и какое дело вы считаете настоящим?
— Вот: я считаю, что готовятся серьезные дела.
— Серьезные дела?
— Ну, разве вы послали нашего сына?
— Было невозможно отказать.
— Я считаю, что это предзнаменование.
— Возможно вы правы.
— О, я убеждена в этом.
— И следовательно?
— Следовательно готовятся серьезные дела, и вам нужно обязательно участвовать в них.
Кааврен покачал головой. — Нет, моя дорогая Графиня, я боюсь, что те времена, когда я участвовал в мало-мальски серьезных делах давно прошли.
— Ага, вы так думаете!
— Я уверен в этом.
Даро не ответила ему; она знала, что любые ее слова не сделают ничего хорошего. Поэтому она сделала единственную вещь, которую могла сделать: она бросила красноречивый взгляд на Тевну, пирологиста. Тевна, со своей стороны, увидел, что на него смотрят, и, более того, понял, что этот взгляд что-то означает. К чести Тевны этого взгляда, вместе с предыдущим разговором, оказалось достаточно, чтобы мгновенно понять, чего от него хотят.
— Хорошо, — сказал Тевна, отводя взгляд от Графини, на переводя его не на Графа, а, скорее, на огонь. Таким образом показалось, что он скорее обращается к огню, а не к Кааврену, когда он сказал, — Я не хотел бы спорить с вами, мой дорогой соплеменник, но я не уверен, что сказанное вами правильно.
— Как, вы думаете, что я где-то ошибся?
Тевна отвернулся от камина, как если бы он увидел там то, что огонь должен был показать ему, и повернулся к Графу, сказав, — Да, есть некоторые вещи, о которых вы не подумали.
— Что ж, это возможно, никто не может обдумать все, наш ум не в состоянии охватить весь мир.
— И это несомненная правда, — сказал Тевна. — Так что выслушаете ли вы то, что я хочу вам сказать?
— Конечно выслушаю, и по двум причинам: Во первых из-за того, что все ваши слова наполнены глубоким смыслом; во вторых вы одновременно и гость и соплеменник, и поэтому только из одной вежливости я в любом случае должен выслушать вас.
— Тогда вот то, что я хочу вам сказать.
— Уверяю вас, все мое внимание обращено только на вас.
Тевна хотел что-то сказаять, но потом заколебался.
— Давайте, соплеменник, — сказал Кааврен. — Говорите все, что хотите.
— Хорошо, но я боюсь, что переступлю границы вежливости.
Кааврен пожал плечами. — Не имеет значения, я хочу выслушать ваше мнение.
— Очень хорошо, вот: Я говорю вам, что вы до сих пор страдаете от боли.
— От боли?
— Да, мой дорогой хозяин. Ваша душа страдает от того, что вы считаете своим поражением, и это причиняет вам беспокойство. Я хорошо знаю эту боль, потому что она двойник моей собственной.
— Прошу прощения, но даже если то, что вы сказали, правда — а я не отрицаю этого — я не в состоянии увидеть, как это связана с нашим разговором?
— Вы не видите?
— Абсолютно, уверяю вас.
— Хорошо, я вам объясню.
— Очень хорошо. Я продолжаю слушать, пока вы будете делать это.
— Вот объяснение: Есть одна вешь, которую боль, все равно душевная или физическая, всегда делает.
— И что это?
— Она обращает внимание страдающего ей внутрь.
— Вы так думаете?
— Поверьте мне Граф; во время моей работы я видел множество людей, страдавших от боли, и у всех их одна вещь была общей — для них очень трудно было подумать о том, что происходило вокруг них, потому что телесная боль или страдания души всегда толкали их внимание внутрь себя; только когда у нас не болит ни тело ни душа, мы в состоянии ясно видеть мир вокруг нас.
Кааврен тщательно обдумал его слова; Даро, должны мы сказать, оставалась безмолвной, но самым внимательным образом слушала Тевну. Наконец Кааврен сказал, — Ну, похоже вы правы.
— Я убежден в этом. И, если я прав—
— Да, если?
— Тогда вы должны мне разрешить продолжать.
— Очень хорошо, продолжайте.
— Вот, это все, что осталось: Поскольку вы страдаете от боли, вы не способны ясно видеть все, что проиходит вокруг вас, и, поэтому, вы пропустили жизненно важный факт.
— Ага! Я пропустил какой-то факт?
— Я верю в это.
— Жизненно важный факт?
— Точно.
— Ну, и что же это за жизненно важный факт, который я пропустил?
— Вы хотите, чтобы я сказал вам?
— Не хотел бы ничего другого.
— Тогда вот: Если ваша жена Графиня права, события, которые происходят в мире, больше вас.
— Ну, с этим я спорить не буду.
— Не будете?
— Совершенно.
— Но, подумайте сами, если они больше вас, тогда, мой дорогой соплемнник, ваша собственная боль и ваши собственные желания намного менее важны, чем они.
— Как, менее важны?
— Да, действительно. Они имеют значение для вас, и для тех, кто любит вас, но дальше этого не идут. Вы спросили себя, что вы можете сделать в великих событиях, которые начинаются сейчас, и ответили себе, что ничего. Но из-за того, что вы страдаете, вы неправильно поставили вопрос.
— Как, я неправильно поставил вопрос?
— Это мое мнение.
— Разве спросить, что я могу сделать, это неправильный вопрос?
— Целиком и полностью.
— Но тогда скажите мне, что я должен был спросить?
— Я сделаю это в следующее мгновение, если вы пожелаете.
— Я умираю от желания услышать его.
— Тогда я скажу вам.
— И будете совершенно правы, сделав это.
— Вот оно: Вместо то, чтобы спрашивать, что вы можете сделать, вы должны были спросить, что нужно сделать.
Кааврен на мгновение задумался, потом сказал, — Различие, вы понимаете, слишком тонкое.
— Возможно тонкое, даже незначительное, но, как я считаю, очень важное.
