Крича от боли, подобно раненому зверю, Анна металась из стороны в сторону, в поисках убежища, а затем, стремясь получить облегчение мятущейся душе, вбежала в церковь. Распахнула входную дверь, пробежала по шершавому полу и бросилась на колени перед алтарем.

И снова видение! Возле алтаря стоял священник в черно-серебристом облачении; коленопреклоненный мальчик-служка стоял на нижней ступени, справа от него. Горели свечи, священник собирался служить мессу. Раздался шаркающий звук множества ног, входили люди, некоторые становились на колени справа и слева от Анны. Она посмотрела в стороны и увидела странных людей, — мужчин, женщин и детей, молодых и старых, — и в лице каждого из них ясно были видны черты Арлеров и Воссов. Стоявший на коленях возле священника мальчик повернулся в профиль — он был похож на ее младшего брата, умершего, когда ему было шестнадцать лет.

Священник обратился к собравшимся и сказал:

— Помолимся.

Она узнала его, это был ее собственный сын, ее Иосиф, названный так в честь отца.

Месса началась; священник, повернувшись лицом к прихожанам, вытянул к ним руки и произнес:

— Вознесите сердца ваши!

— Мы возносим сердца наши к Господу.

Но затем, вместо привычного продолжения, он вознес руки над головой, ладонями в сторону собравшихся, и громовым голосом провозгласил:

— Проклято поле, зерна не приносящее!

— Аминь.

— Проклято дерево, плода не приносящее!

— Аминь.

— Проклят дом, пустым оставшийся!

— Аминь.

— Проклято озеро, рыбы лишенное!

— Аминь.

— Поскольку Анна Арлер, урожденная Восс, могла бы стать матерью бесчисленных поколений, как песок на морском берегу, как звезды, сияющие в небесной выси, поколений, простирающихся до конца времен, всех, собравшихся ныне здесь, но не стала, — да будет она до скончания лет своих в одиночестве, и никто не утешит ее в болезни; пусть сердце ее будет скорбеть, и никто не ослабит этой скорби; пусть она ослабнет, и никто не поможет ей в ее слабости; пусть, когда она умрет, никто не вознесет за нее молитвы, потому что она обрекла себя на прошлое, которое никогда не сможет забыть, добровольно отказавшись от своего будущего; пусть раскаяние ее будет лишено надежды получить прощение; пусть среди слез не знает смеха, потому что она сама выбрала свою долю. Горе ей! Горе! Горе!

Опустились руки, погасли свечи, священник исчез в темноте, исчезли собравшиеся, и наступила тишина, страшная тишина, не нарушаемая ни единым звуком.

А Анна, издав страшный крик, распростерлась на камне, лицом вниз, вытянув вперед руки...

Пару лет назад, в первых числах июня, один путешественник из Англии прибыл в Зибенштейн и остановился в "Короне", где заказал ранний ужин, поскольку был голоден и устал. Покончив с ужином, он решил немного прогуляться, пересек деревенскую площадь и оказался вблизи кладбища. Солнце зашло, но горные пики все еще были освещены последними лучами, так что долина, которую они окружали, напоминала собою сказочную корону. Он остановился и закурил, осматривая кладбище, и заметил старушку, склонившуюся над могилой с крестом, на котором имелась надпись "Иосиф Арлер"; она поправляла цветы, после чего надела на верхушку креста венок из анютиных глазок. В руке она держала небольшую корзинку. Поправив венок, она направилась к воротам, возле которых стоял путешественник.

Когда она проходила мимо, он приветливо поздоровался:

— Добрый вечер, матушка.

Она пристально взглянула на него и, сказав: "Милостивый государь! Можно раскаиваться в своем прошлом, но нельзя его изменить", после чего пошла дальше.

Он был поражен выражением ее лица: никогда прежде не видел он такого глубокого, безмерного отчаяния.

Он видел, как она направилась к ручью, вращавшему мельничное колесо, и остановилась на перекинутом через него деревянном мостике, опираясь на перила и глядя вниз. Он продолжал следить за ней со все возрастающим интересом, и увидел, как она взяла из корзины цветок, анютины глазки, и бросила его в ручей, тут же подхвативший его и понесший под колесо. Точно так же она поступила со вторым цветком. Затем с третьим, четвертым, — всего он насчитал семь. После чего закрыла лицо руками, — седые волосы скрыли прижатые к лицу ладони, — и горько заплакала.

Путешественник, наблюдая за цветами, увидел, как семь анютиных глазок, один за другим, скрылись под мельничным колесом.

Он повернулся, собираясь вернуться в гостиницу, когда увидел рядом с собой сельчанина.

— Кто эта бедная старая женщина, горе которой, по-видимому, не знает границ? — спросил он.

— Это, — ответил сельчанин, — Матушка Анютины глазки.

— Матушка Анютины глазки! — удивленно повторил путешественник.

— Да, так ее здесь все называют. На самом деле, ее зовут Анна Арлер, она вдова. Ее мужа, Иосифа Адлера, смотрителя в горах, убили контрабандисты. Это случилось много, много лет назад. Она несколько не в своем уме, но совершенно безобидна. Когда ее тело ее мужа привезли домой, она настояла на том, чтобы одной провести последнюю ночь возле него, прежде чем он будет похоронен. Что случилось той ночью, никто не знает. Некоторые говорят, что ей были видения. Не знаю, может быть, ее посетили какие-то мысли... Ведь французское слово, которым обозначаются эти цветы — pensИes — как раз и означает мысли, а никаких других цветов она не признает. Когда они зацветают у нее в саду, она собирает их и поступает с ними так, как вы сейчас видели. Если же у нее нет их, она ходит по соседям и просит. Она приходит сюда каждый вечер, и бросает семь цветков — ровно семь, не больше и не меньше, — после чего принимается плакать, как человек, чье сердце разбито. Однажды моя жена предложила ей незабудки.

— Нет, — отвечала она, — я не могу послать незабудки тем, кого не было, я могу послать им только анютины глазки.

ДЕВУШКА С РЫЖИМИ ВОЛОСАМИ

Рассказ одной женщины

В 1876 году мы приобрели дом в одном из лучших районов B., на улице N. Я не привожу названия улицы и номера дома, поскольку случившееся здесь происшествие носило такой характер, что, прочитав о нем, люди нервного склада характера совершенно необоснованно откажутся от мысли снять здесь квартиру или приобрести домик.

Нас было пятеро: наша небольшая семья, то есть я, мой муж и взрослая дочь; а также кухарка и горничная. Но не прошло и двух недель после нашего переселения, как моя дочь призналась мне однажды утром: "Мама, мне не нравится Джейн", — имея в виду нашу горничную.

— Почему? — спросила я ее. — Она, как мне кажется, уважительна, и прекрасно справляется со своими обязанностями. Я не вижу за ней никакой вины, совершенно никакой.

— Может быть, со своей работой она справляется прекрасно, — заявила Бесси (так зовут мою дочь), — но мне не нравится ее любопытство.

— Любопытство! — воскликнула я. — Что ты имеешь в виду? Она заглядывает в твои шкафчики?

— Нет, мама, она наблюдает за мной. Когда стоит жаркая погода, вот как сейчас, и я сижу в своей комнате, я оставляю дверь в нее приоткрытой, пока пишу письмо или занимаюсь рукоделием; и каждый раз, я почти уверена в этом, — слышу ее присутствие где-то поблизости. Если я резко оборачиваюсь, то вижу, как она сразу же исчезает. Это раздражает. Я не понимаю, что во мне такого интересного, чтобы подсматривать, чем я занимаюсь.

— Чепуха, моя дорогая. Ты уверена, что это Джейн?

— Ну... Я полагаю, что да, — она немного замешкалась с ответом. — Ведь если не Джейн, то кто бы это мог быть?

— Ты уверена, что это не кухарка?

— О, в этом я уверена; в последний раз, когда это случилось, она была занята на кухне. Я слышала, как она готовит, когда вышла из комнаты на лестничную площадку после того как заметила наблюдавшую за мной девушку.

— Но если ты заметила ее подсматривающей за собой, — сказала я, — то, полагаю, имело бы смысл переговорить с ней о ее поведении?

— Ну... заметила ее подсматривающей, — не совсем верно. Я полагала, что заметила ее. Сегодня я услышала звуки за дверью, повернулась, и увидела, как она повернулась ко мне спиной и поспешила прочь, когда я направилась к ней.

— И ты, конечно же, последовала за ней?

— Да, но не увидела ее на площадке, когда вышла.

— Так куда же она подевалась?

— Я не знаю.

— И ты не стала ее разыскивать?

— Нет, ведь она скрылась так быстро, — ответила Бесси.

— Я не могу помочь тебе в этом деле. Если подобное повторится, поговори с ней и скажи, что такое поведение тебе не нравится.

— Я не могу. Она исчезает очень быстро.

— Она не сможет каждый раз исчезать очень быстро.

— Каким-то образом ей до сих пор это удается.

— А ты уверена, что это Джейн? — снова спросила я.

И она снова ответила:

— Если не Джейн, то кто еще это может быть? Больше просто некому.

Разговор был закончен, но нерешенная проблема осталась. И скоро дала о себе знать, но на этот раз, ко мне обратилась сама Джейн. Она пришла спустя несколько дней после разговора с дочерью, и сказала, с некоторым смущением в голосе:

— Прошу прощения, мадам, но если моя работа вас не устраивает, то почему бы не сказать мне об этом прямо, и я поищу себе другое место?

— Другое место! — воскликнула я. — Но почему? Разве я когда-нибудь высказывала вам претензии, Джейн? Напротив, я в высшей степени удовлетворена тем, как вы справляетесь со своими обязанностями. Вы всегда вежливы и аккуратны.

— Я не об этом, мадам; но, понимаете, я не люблю, когда за мной подсматривают во время моей работы.

— Подсматривают! — повторила я. — Что вы имеете в виду? Надеюсь, вы не думаете, что это я наблюдаю за вами, пока вы хлопочете по дому; уверяю вас, у меня есть другие, более важные дела.

— Нет, мадам, конечно же, это не вы.

— В таком случае, кто?

— Мне кажется, что это мисс Бесси.

— Мисс Бесси! — только и смогла произнести я, настолько была поражена ее словами.

— Да, мадам. Когда я подметала комнату, я услышала какие-то звуки у себя за спиной, возле двери; а когда я обернулась, то увидела, как она убегает. Я видела ее юбку...

— Мисс Бесси совсем недавно рассказывала мне о том, что с ней случилось нечто подобное.

— Но если это не мисс Бесси, то кто это может быть, мадам?

В ее голосе прозвучали нотки нерешительности.

— Моя милая Джейн, — сказала я, — выбросьте это из головы. Мисс Бесси не могла так поступить. Вам отчетливо было видно, что это именно она подсматривает за вами?

— Нет, мадам, я же говорила, что не видела ее лица; но я знаю, что это не могла быть кухарка, и я уверена, что это не могли быть вы; кто же тогда, в таком случае?

Я раздумывала; горничная стояла передо мной, и на лице ее было написано недоумение.

— Вы сказали, что видели ее юбку. Вы узнали платье? Это именно то, которое она носит?

— Это было легкое хлопчатобумажное платье — скорее похожее на утреннее платье горничной.

— В таком случае, это не она; у мисс Бесси никогда не было такого платья, как вы описали.

— Я не утверждаю, что это она, — сказала Джейн, — но ведь кто-то был у двери, кто-то подсматривал за мной, и убежал, когда я обернулась.

— Она убежала вверх по лестнице, или вниз?

— Я не знаю. Когда я вышла, то никого не увидела. Однако я уверена, что это не могла быть кухарка, поскольку она готовила, и я слышала, как она гремит посудой в кухне.

— Мне кажется, Джейн, во всем этом есть какая-то таинственность. Я не хочу, чтобы вы искали себе другое место; по крайней мере, до тех пор, пока не разберемся, что происходит.

— Спасибо, мадам. Сказать по правде, мне и самой совсем не хочется уходить, но очень неприятно, когда за тобой подсматривают, независимо от того кто и по какой причине это делает.

Спустя неделю, после ужина, когда я и Бесси вышли в гостиную, в то время как муж остался наедине с трубкой, она сказала:

— Знаешь, мама, это не Джейн.

— Что — не Джейн? — не поняла я.

— Ну, это не Джейн подсматривает за мной.

— Кто же это, в таком случае?

— Не знаю.

— Тогда почему ты говоришь с такой уверенностью?

— Потому что я видела ее... Точнее, ее голову.

— Когда? Где?

— Когда я переодевалась к обеду, то приводила в порядок мои волосы перед зеркалом, и увидела отражение кого-то, стоявшего позади меня. На столе горело всего две свечи, поэтому в комнате было темновато. Мне показалось, я слышала, как кто-то ходит — именно такие шаги и приводили меня в недоумение прежде. Но на этот раз я не повернулась, а продолжала смотреть в зеркало, и увидела позади себя женщину с рыжими волосами. Тогда я быстро поднялась с места. И снова: услышала быстро удаляющиеся шаги, но никого не увидела.

— Дверь была открыта.

— Нет, и даже заперта.

— Тогда куда же она могла уйти?

— Не знаю, мама. Я осмотрела комнату, и ничего не нашла. Я была очень расстроена. Не могу сказать, что думаю по этому поводу. Но чувствую себя не в своей тарелке.

— Я заметила, что ты была как будто чем-то взволнована, но ничего не стала спрашивать. Твой отец был весьма озабочен, он переживает, не случилось ли с тобой чего-нибудь. Но твое объяснение в высшей степени удивительно.

— Это и впрямь очень необычно, — сказала Бесси.

— Ты тщательно осмотрела комнату?

— Каждый угол.

— И совсем ничего не нашла?

— Совершенно ничего. Мама, ты не могла бы сегодня переночевать у меня в комнате? Я боюсь. Как ты думаешь, это может быть призрак?

— Призрак? Чепуха!

Я придумала для мужа какую-то причину, чтобы провести ночь в комнате Бесси. Ничего особенного не происходило, ночь как ночь, и хотя дочь была взволнована и никак не могла уснуть, хотя было уже далеко за полночь, все-таки ей это удалось, а утром, посвежевшая и отдохнувшая, она сказала:

— Мама, думается, мне просто показалось, будто я видела кого-то в зеркале. Наверное, я была слишком возбуждена.

После этих ее слов я почувствовала облегчение, придя к тому же самому выводу, что и она, но вновь испытала потрясение, когда Джейн, пришедшая ко мне незадолго перед обедом, когда я была одна, сказала:

— Извините, мадам, я всего лишь хотела сообщить вам, что это не Бесси.

— Что — не Бесси? Я имею в виду, что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что это не она подсматривала за мной.

— Я вам сказала это с самого начала. В таком случае, кто же это?

— Простите, мадам, я не знаю. Это девушка с рыжими волосами.

— Послушайте, Джейн, вы же отлично знаете, что в доме нет никакой девушки с рыжими волосами.

— Я это знаю, мадам. Равно как и то, что это она подсматривает за мной.

— Будьте благоразумны, Джейн, — у меня голова пошла кругом. — Если в доме нет девушки с рыжими волосами, то как она может за вами подсматривать?

— Я не знаю; но это так.

— Откуда же ты знаешь, что у нее рыжие волосы?

— Я ее видела.

— Когда?

— Сегодня утром.

— В самом деле?

— Да, мадам. Я поднималась по лестнице в задней части дома, когда услышала тихие шаги возле меня — точнее, позади меня; на лестнице темновато, она довольно крутая, ковров на ней нет, в отличие от парадной лестницы, и я была уверена, что кто-то поднимается вслед за мной; я обернулась, думая, что это кухарка, но это была не она. Я увидела молодую женщину в ситцевом платье; свет из окна падал на нее, — и я увидела, что волосы на ее голове — цвета моркови, натуральной моркови.