Джулии в особенности хотелось присутствовать на балу, где будет все графство, ибо она уже записала за мистером Лоулером несколько танцев, и намеревалась предпринять решительную попытку добиться от него признания.

Вечером дня, когда долженствовало состояться балу, мисс Флеминг и Джулия сели в экипаж. Тетка, не смотря на ожесточенный протест, была, как обычно, вынуждена уступить.

Минут через десять она нарушила молчание.

— Тебе известно мое мнение относительно этого бала. Я не одобряю твоего поступка. Категорически не одобряю. Я не считаю, что твое появление на балу будет признаком хорошего тона, или, как ты говоришь, безупречного поведения. Бедный молодой Хаттерсли...

— Тетушка, дорогая, давайте забудем о молодом Хаттерсли. Надеюсь, он был похоронен как подобает?

— Да, Джулия.

— Следовательно, приходской священник вполне удовлетворился вердиктом жюри после дознания. Почему бы нам не последовать его примеру? Человек, который не в ладах с рассудком, не может нести ответственности за свои действия.

— Полагаю, что нет.

— Тем более не могу нести ответственность за них я.

— Я не утверждаю, что ты целиком повинна в его смерти; но это ты стала причиной помутнения его рассудка, что и привело к таким печальным последствиям. В самом деле, Джулия, ты принадлежишь к тем людям, в голову или сердце которых внести сомнение в правильности их поступков можно только с помощью хирургической операции. Никакой шприц в данном случае не поможет. Неправ может быть кто угодно, но только не ты. Что же касается меня, то я никак не могу выбросить молодого Хаттерсли из головы.

— А я, — несколько раздраженно заметила Джулия, задетая словами тетки, — со своей стороны, постараюсь забыть о нем как можно быстрее.

Стоило ей произнести эти слова, как она почувствовала словно бы дуновение холодного ветра. Она зябко закуталась в барежскую шаль, едва прикрывавшую ее плечи, и спросила:

— Тетя, окно с вашей стороны опущено?

— Да; а почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что откуда-то сквозит.

— Сквозняк! Я ничего не чувствую... Может быть, это с твоей стороны окно прикрыто неплотно?

— Нет, оно закрыто. Но я чувствую сильное дуновение и ужасный холод. Может быть, приоткрыто переднее окно?

— Роджерс сказал бы мне об этом. Кроме того, я бы слышала звук ветра.

Тем временем, ветер, на который жаловалась Джулия, кружился и свистел вокруг нее. Он набирал силу; он сдернул с нее шаль и обмотал вокруг ее шеи; разорвал кружева на платье. Он испортил ее прическу, вырвав из волос заколки и гребни, скреплявшие их, они сбились в беспорядок, испортив всю работу мисс Флеминг. Длинные пряди закрыли вдруг лицо девушки, так что она ничего не могла видеть. Сильный звук, напоминавший выстрел, раздался возле ее уха, крик ужаса вырвался из ее уст, и она опрокинулась на подушки. Мисс Флеминг, встревоженная, потянула за шнур, давая сигнал остановиться. Слуга спустился с козел и подошел к двери. Пожилая леди опустила стекло окна и сказала:

— О, Филлипс, принеси лампу. С мисс Демант что-то случилось.

Слуга повиновался, внутренности экипажа залил свет. Джулия лежала на подушках, бледная, не понимая, что происходит. Ее волосы в беспорядке покрывали лицо, шею и плечи; кое-где сохранились цветы, заколки и папильотки, часть же из них рассыпалась по всему платью и по полу экипажа.

— Филлипс! — приказала пожилая леди встревоженным голосом. — Передай Роджерсу повернуть экипаж и ехать домой; ты же, как можно быстрее, отправляйся за доктором Крейтом.

Экипаж пришел в движение, через несколько минут Джулия пришла в себя. Тетка взяла ее за руку.

— Ох, тетя! — сказала девушка. — Должно быть, все стекла разбились?

— Разбились? Какие стекла? Почему разбились?

— В экипаже... От этого ужасного выстрела.

— Выстрела, дорогая?

— Да. Пистолетного выстрела. Это повергло меня в шок. Ты в порядке?

— В полном порядке. Но я не слышала никакого выстрела...

— А я слышала. И почувствовала, будто мне в голову попала пуля. Я просто чудом осталась жива. Может, кто-то выстрелил в экипаж и убежал?

— Дорогая моя, не было никакого выстрела. Я ничего не слышала. Но я знаю, что произошло. Со мной случилась подобная же история много лет назад. Я легла спать на влажную подушку, а когда проснулась, в моем правом ухе будто бы образовался камень. И оставался там в течение трех недель. Но однажды ночью, когда я танцевала на балу, я услышала правым ухом как будто выстрел, и камня — как не бывало. Это оказалась всего лишь серная пробка.

— Но, тетушка Элизабет, я же не оглохла.

— Ты этого просто не заметила.

— Взгляните на мои волосы — они растрепались от ветра.

— Тебе это показалось, Джулия. Никакого ветра не было.

— Но моя прическа?

— Это все от того, что экипаж на рытвинах подбрасывало.

Вернулись домой; Джулия, сбитая с толку, испуганная, почувствовала недомогание и легла в постель. Прибывший доктор Крейт посчитал, что она близка к истерике, и прописал успокоительное. Объяснение, предложенное теткой, Джулию совершенно не удовлетворило. Она ни секунды не сомневалась, что дело вовсе не в истерике. Ни тетка, ни кучер, ни Филлипс не слышали звука выстрела. Тетка не почувствовала веяние ветра, который, — Джулия была в этом уверена, — разорвал кружева на ее платье, обмотал шаль вокруг ее горла и именно он, а не тряска экипажа, разметал ее прическу. Она была в полном недоумении относительно происшедшего и не переставала думать об этом. Но сколько ни думала, ни на шаг не приблизилась к разгадке.

На следующий день она чувствовала себя почти что как обычно.

Во второй половине дня пришел достопочтенный Джеймс Лоулер. Позвонив, он осведомился, может ли видеть мисс Флеминг. Дворецкий отвечал, что ее нет дома, но его может принять мисс Демант, она на террасе. Мистер Лоулер выразил согласие.

Джулии не оказалось ни на террасе, ни в гостиной; она была в саду, возле прудика, где кормила золотых рыбок.

— Здравствуйте, мисс Демант, — сказал он, — я был крайне разочарован, не увидев вас на балу прошлым вечером.

— Я была нездорова; со мной случился обморок, и я была вынуждена вернуться с полпути.

— Без вас бал потерял для меня всякую привлекательность. Ведь мне было обещано вами несколько танцев...

— Разве там не было никого, кто мог бы меня заменить?

— Для меня — нет. И я был вынужден совершить акт милосердия и самоотречения. Я танцевал с этими ужасными мисс Баргон и мисс Поунд, — а это все равно, что перетаскивать мешки с картошкой. Мне кажется, вечер прошел бы весело, если бы не шок от случившегося с молодым Хаттерсли, из-за которого многие вели себя достаточно скованно. Я имею в виду из тех, кто его знал. Конечно, это не относится ко мне, поскольку мы не были знакомы. Я даже никогда не разговаривал с ним. Вы знали его, если я не ошибаюсь? Я слышал, некоторые говорили, будто вы не приехали именно из-за него. Кстати, ужин был весьма неплох.

— И что же обо мне говорили?

— О! — если вам хочется это знать, — что вы не приехали на бал, потому что он вам нравился, и известие о его смерти ужасно вас поразило.

— Я... Я!.. Какая ерунда! У меня никогда и в мыслях не было привязывать его к себе. Он был по-своему хорошим, не развязным, в отличие от многих молодых людей.

Мистер Лоулер улыбнулся.

— Могу ли я надеяться когда-либо получить столь же лестную оценку в отношении меня?

— Вам это не нужно. Вы интересны. А он вызвал интерес только после того, как застрелился. Это будет единственным, что останется в памяти.

— Дыма без огня не бывает. Он ведь любил вас — правда?

— Видите ли, мистер Лоулер, я не ясновидящая, и не способна прочитать ни людских мыслей, ни чувств, — тем более молодых. Возможно, это к лучшему.

— Одна дама сказала мне, что он делал вам предложение.

— И кто же это? Одна из мешков с картофелем?

— Позвольте мне не называть ее имени. Это правда? Он действительно делал вам предложение?

— Нет.

Стоило ей произнести это, как в ушах ее раздался свист ветра; она почувствовала, как холодный ветер обвился вокруг ее горла и сдавил, препятствуя дыханию; ее шляпка слетела, и в следующее мгновение где-то в голове болью отдался громкий звук выстрела. Она вскрикнула и опустилась на землю.

Джеймс Лоулер был крайне изумлен. Его первым порывом было тут же бежать в дом за помощью; однако, посчитав, что не может оставить ее лежащей на влажной земле, он наклонился, чтобы поднять ее и отнести туда на руках. В романах подобный подвиг дается молодым людям без всякого труда; но на самом деле далеко не все из них способны его совершить, особенно когда девушка высокая и немножко склонна к полноте. Более того, при обмороке тело становится как будто тяжелее. Лоулер едва передвигал ноги. И все-таки, ему удалось перенести ее на террасу и уложить на кушетку. Задыхаясь, дрожа от перенапряжения, он поспешил в гостиную и, когда появился дворецкий, сообщил ему прерывающимся голосом:

— Мисс Демант упала в обморок; нам, то есть мне, вам и слуге, необходимо занести ее в дом.

— Прошлой ночью она упала в обморок прямо в экипаже, — сказал дворецкий.

Когда Джулия пришла в себя, она лежала в своей постели, а возле нее находились экономка и горничная. Через несколько минут вернулась мисс Флеминг.

— Ох, тетя! Я опять слышала это.

— Слышала что, дорогая?

— Выстрел из пистолета.

— Чепуха, это все серная пробка, — сказала старая леди. — Я накапаю тебе в ухо немного масла, а затем промою теплой водой.

— Мне нужно кое-что сказать вам... наедине.

Мисс Флеминг сделала знак слугам удалиться.

— Тетя, — начала девушка, — я должна вам кое-что сказать. Это случилось со мной уже во второй раз. И я уверена, что это не просто так. Мы с Джеймсом Лоудером стояли возле пруда в садике, когда он заговорил о Джеймсе Хаттерсли. Помните, когда вчера вы заговорили о нем, я услышала ужасный звук? Как будто кто-то выстрелил у меня рядом с ухом из пистолета. Я чувствовала, как будто все внутренности моей головы разрываются на части, как разлетается на мелкие кусочки мой череп, — именно это, наверное, и произошло с мистером Хаттерсли, когда он нажал на курок. Агония должна была длиться мгновение, но он ее чувствовал, как если бы она длилась час. Мистер Лоулер прямо спросил меня, делал ли мне предложение мистер Хаттерсли, и я ответила: "Нет". Я считаю такой ответ вполне оправданным, поскольку он не имел права задавать мне подобный вопрос. Это было дерзостью с его стороны, поэтому я ответила ему коротко и отрицательно. На самом же деле Джеймс Хаттерсли дважды делал мне предложение. Он не принял первого отказа, и на следующий день повторил свои слова, но я была очень сурова с ним. Он позволил себе несколько грубых замечаний о моем, как он считал, отношении к нему, которые я не стану повторять, и ушел в состоянии крайнего раздражения, сказав: "Клянусь, Джулия, вам не следует забывать о том, что вы не будете принадлежать никому, кроме меня, живого или мертвого". Я посчитала эти слова глупостью, и выкинула их из головы. Но сейчас мне и в самом деле кажется, что эти ужасные происшествия, этот шум и этот ледяной ветер — это он. Он словно находит удовольствие в том, чтобы мучить меня, даже будучи мертвым. И я хочу бросить ему вызов, — я сделаю это, если смогу, — но я не в состоянии дольше жить в ожидании очередного происшествия, — это меня убивает.

Прошло несколько дней.

Мистер Лоулер неоднократно присылал справиться о ее здоровье, но прошла неделя, прежде чем Джулия достаточно поправилась для того, чтобы принять его; он держался вежливо, выразил сочувствие, а разговор касался ее здоровья и некоторых нейтральных тем.

Прошло еще несколько дней, и он повел себя иначе. Она была одна на веранде, почти восстановившись, когда было объявлено о приходе мистера Лоулера.

Физически она чувствовала себя прежней, или, по крайней мере, так считала, но психологически еще не отошла от полученного шока. Она решила для себя, что порывы ледяного ветра и ужасный звук выстрела каким-то таинственным образом были связаны с молодым Хаттерсли.

Ее это возмущало, а возможное повторение приводило в ужас; но она не чувствовала угрызений совести за свое обращение с несчастным молодым человеком, и, можно сказать, испытывала по отношению к нему глубочайшее негодование. Если уж он умер, то почему бы ему не успокоиться и не перестать докучать ей?

Мученичество не прельщало ее, не вызывало сочувствия, оно было ей неинтересно.

До сих пор она полагала, что смерть человека означает конец его земного существования; после чего он не способен нести ни зло, ни добро. Но то, что бесплотный дух может не найти упокоения и чинить неприятности, в частности ей, никогда не приходило ей в голову.

— Джулия, если мне будет позволено называть вас именно так, — начал мистер Лоулер, — я принес вам букет цветов. Примете ли вы его?

— Ах! — сказала она, принимая букет. — Как вы любезны! В это время года они настолько редки, а садовник так скуп, что жалеет для моей комнаты даже несколько стебельков герани. Наверное, вы потратили на него уйму денег?

— Совершенный пустяк, если это доставляет вам удовольствие.

— Я вам очень благодарна. Я ужасно люблю цветы.

— Угождать вам, — сказал мистер Лоулер, — это цель всей моей жизни. Если бы я мог надеяться на счастье, — если бы мне было позволено на него надеяться, — я бы воспользовался представившейся мне возможностью, сейчас, когда мы наедине...

Он приблизился и взял ее за руку. Он был взволнован, его взгляд искренен, губы дрожали.

В то же мгновение холодный ветер закружил вокруг Джулии, принялся трепать ее волосы. Она вздрогнула и отступила. Прошедшее снова возвратилось. Она отвернулась, смертельно бледная, и закрыла правое ухо ладонью.

— О, Джеймс! Джеймс! — воскликнула она. — Умоляю вас, не говорите то, что собираетесь, иначе я опять упаду в обморок. Он рядом. Он не позволит мне услышать. Напишите мне, и я вам отвечу. Сжальтесь надо мною, не говорите ни слова.

Она опустилась на скамью, и в этот момент на веранду вошла ее тетка.

На следующий день Джулия получила письмо, в котором содержалось формальное предложение от достопочтенного Джеймса Лоулера; Джулия ответила согласием, и оно вновь было отнесено на почту.

Никаких причин откладывать венчание не было; единственное, что обсуждалось — должна ли свадьба состояться до поста или после Пасхи. Наконец, было решено назначить ее перед началом Великого Поста. Чтобы приготовить все необходимое, времени оставалось не много. Мисс Флеминг часто ездила в город вместе с племянницей, подбирая приданое, пока, наконец, все не было закуплено.

Обычно, после обручения, у молодых людей есть некоторое время для встреч, чтобы они побольше виделись, узнавали друг друга, строили воздушные замки и предавались тем невинным утехам любви, которые называются "ухаживание". Но в данном случае, ухаживаниями пришлось пожертвовать.

Поначалу, оставаясь с Джеймсом наедине, Джулия нервничала. Она опасалась повторения тех явлений, которые таким ужасным образом влияли на нее. Но хотя каждый раз появлялся ветер, который кружил вокруг нее, он не причинял ей вреда, не укутывал холодом; так что она стала считать его результатом разыгравшегося воображения. Кроме того, она больше ни разу не слышала звука выстрела, и наивно полагала, что после вступления в брак странные явления окончательно исчезнут.