Двоичный легион (черновик, главы 1 - 5)

Вступление

— Нет! А-а-а! Нет!

Я кричал от боли, а огромный хищник с пылающими глазами, навалился на меня, придавив своим весом к земле. Я кричал, а он рвал мою руку, из которой хлестала кровь, заливая мои лицо и грудь, капая с его пасти, разлетаясь брызгами на камни. Вторая моя рука была сломана и висела плетью, скрипя обломками кости.

Я попытался ударить его ногой, но зверь был слишком велик, он лишь мотнул головой, отчего моя рука с хрустом оторвалась от тела, оставшись в его зубах. Я закричал с новой силой. В глазах мутнело от боли.

Зверь выбросил часть моего тела, изорванную, словно рваную тряпку, и вцепился мне в лицо. Мир померк...

Мир померк, а потом вспыхнул снова.

Я орал, прижав руки к лицу. Не было больше зверя, не было больше ран, не было хлещущей в разные стороны горячей крови. Были лишь я, белый светящийся потолок, мягкое кресло, подстраивающееся под форму тела, и моя боль.

Сердце бешено билось в груди, отдаваясь молотками в висках и отмеряя секунды моего вопля. Наконец боль отступила, я, тяжело дыша, замолчал, свернувшись на кресле в позе младенца, а по щекам побежали слезы.

Но тело помнило челюсти той твари, уши помнили рев зверя и мой собственный крик, глаза помнили блестящие клыки и горящие голубым огнем глаза.

Я притронулся к левому плечу, чтоб убедиться, что оторванная рука, теперь точно на месте, потому как она единственная не болела, думая, что ее нет. Пальцы нащупали беженку и медленно спустились по коже до локтя. С губ слетел нервный смешок, а потом я протер лицо от текущих слез и сопель.

Сто шестьдесят попыток. Сто шестьдесят. Меня съедали, меня сжигали, меня топили, но этот проклятый мирок не хотел меня пускать к себе. Но чует моя задница, что ключ к 'Белой Розе' там. Я уже пытался проникнуть другими путями, но все заканчивалось неудачей.

Эти придурки заигрались в богов, создав себе уютный мир, и плевав на свою миссию. Но я не для того пролетел одиннадцать световых лет, чтоб сдаться. Вот только, что не так я делаю? Может надо по-другому?

— Билли, заряжай аппарат, — дрожащим голосом произнес я, — будем еще одну лазейку испытывать.

— Да, — хрипло ответил мой помощник, и мир снова потемнел, чтоб ворваться внутрь меня очередной порцией боли...

* * *

— Ну, как же так?

Мальчишка-пастушок со слезами на глазах стоял всего в трех шагах от ада. Незримая стена богов отделяла пекло от светлого мира, и была видна та черта, где проходила граница. Сочная, сдобренная небесным пеплом зелень резко обрывалась, переходя в красно-коричневую спекшуюся глину, в трещинах которой блестел жидкий свинец.

— Минку́т! — закричал мальчишка, ломая пальцы и делая суетливые шаги то вправо, то влево.

— Минкут, ну почему? — повторил он трясущимися губами, глядя, как его спутник, недавно рассказывавший веселые небылицы, корчится за стеной, раздираемый раскаленным ураганом. Глаза Минкута уже побелели от жара, словно у вареной рыбы в похлебке. Волдыри наслоились один на другой сплошным жутким покрывалом, лопаясь и тут же высыхая. То, что еще недавно было человеком, дергалось в агонии, лишенное разума от боли, и никто не силах ему был помочь, ни мальчонка-пастух, ни испуганный лохматый пес, что, поджав хвост, спрятался за своим хозяином. Ад не отпускал своих жертв, даже если до светлого мира оставалось всего два шага, даже если человек лишь случайно споткнулся о глупую овцу и попал в его объятия.

— Минку-у-ут, — заревел пастушок, не стесняясь своих слез. На его глазах умер троюродный брат. Нужно было идти и рассказать о горе свей семье. Но мальчик рыдал, растирая ладонями грязь по лицу.

И тут истошно взвыл пес. Мальчик хотел его одернуть, но проследив взгляд животного замер. Иссушенная адским ветром фигура встала во весь рост и спокойно шагнула к стене богов. Стена пропустила мертвеца в мир, и над поляной потянуло запахом паленого мяса и жженых волос. Мертвец неспешно приложил ладонь к телу и осторожно отодрал прилипший к коже лоскут изодранной одежды.

Мальчик побледнел и попятился, а когда мертвец моргнул опаленными веками и уставился на бывшего родственника бельмами глаз, он бросился наутек, не помня себя от страха и не разбирая дороги.

Глава 1. Заново рожденный

— Минкут —

Опять пришла боль. Всепожирающая, неистовая, она держала рассудок в своих тисках, не давая воли и скрывая мир за алой пеленой.

Я упал на колени и закричал, пытаясь обхватить себя за плечи дрожащими пальцами. Но малейшее прикосновение приносило еще больше боли. Кровь стучала в висках тяжелым молотом, отдаваясь эхом в глазницах. Из опаленных легких рвался вместе с кровью кашель.

— Потерпи, — раздался голос совсем рядом. Голос был таким, словно его обладатель прятался в глубоком колодце. Но вопреки его просьбе терпеть не хотелось, хотелось умереть. Прямо сейчас. Лишь бы не было этой боли.

— Потерпи, — повторил голос, и боль исчезла, оставив лишь память о себе, но память такую, что хотелось плакать.

Слезы покатились по щекам. Они катились и сразу высыхали, оставаясь крохотными солеными кристалликами на щеках. Это тоже больно, но не так как недавно.

Мир прорвался сквозь пелену вовнутрь меня, словно через розовую ткань. Я наклонился и уперся ладонями в поросшую невысокой густой травой землю. Обожженные руки с лопнувшей до мяса кожей казались чужими.

— Потерпи, — еще раз произнес голос, — я излечу твое тело, но ты должен встать и идти, пока тебя не нашли.

— Кто ты? — непослушными, лопнувшими от жара губами спросил я.

— Сейчас это не важно, — ты должен идти.

— Кто я?

— Ты вспомнишь, но не сразу. Встань.

— Я не могу, — шепотом ответил я, глядя на покрытие волдырями колени.

— ВСТАНЬ! — произнес голос, став совершенно другим, властным и всепроникающим. Тело помимо моей воли легко оттолкнулось ладонями от земли и выпрямилось на ногах.

— Сможешь идти? — снова раздался вопрос, вернув себе сосредоточенную заботу.

Я кивнул, рассматривая темно-серое небо, почти непрерывно разрываемое беззвучными ударами молний. Это было необычно. Почему? Не помню.

А вдалеке светился очень яркий источник света. Он освещал землю вокруг и густые свинцовые облака над собой, вися высоко в небе. Только никакого сооружения, что могло держать такой мегафонарь, я не видел, но высота у него была изрядная.

Было очень жарко и сухо. Шагах в ста от нас стояло большое зеленое дерево, похожее на раскидистый дуб. Дерево тянуло свои листья к этому фонарю, словно решив, что именно там находится южная сторона света.

Под ногами росла густая трава, я бы сказал, что это ковыль, но боялся ошибиться. Едва заметный горячий ветер колыхал и листья, и траву. Травянистое поле, разбавляемое только редкими колками каких-то высоких кустарников, тянулось до густого леса.

Я повернулся. Через сорок шагов зелень обрывалась, а дальше шла буровато-серая каменистая пустошь, над которой быстро летел, гонимый бесшумным ураганом, не то пепел, не то комья пыли. Граница между ними проходила очень ровная, словно начерченная по линейке.

Но глаза мои старались найти того, кто говорил. Ведь, если есть голос, должен быть и его обладатель. Они искали, но не находили.

— Не думай об этом, — снова раздались слова. — Тебе нужно идти.

— Кто ты? Что тебе от меня нужно?

— Просто иди.

Я прикоснулся пальцами к виску.

— Ты у меня внутри?

— Можно и так сказать. Иди. Быстрее.

Я пошел. Самым правильным мне показалось спрятаться в лесу, а там снова можно будет задать вопрос.

Из травы слева и справа от меня с громким треском взлетала саранча, мелькая красными крыльями. Пару раз я вспугнул каких-то небольших птичек, оборвав их незатейливую песню. А потом я вошел в лес. Из него пахло сырой прохладой, так разительно отличавшейся от пекла на краю ада.

Ада?

Почему я так решил? Ведь я не видел ада раньше.

Голова закружилась, и я сел на землю, прислонившись спиной к дереву.

— Чуть дальше ручей, — снова заговорил голос. — Там мне будет легче восстановить твое тело.

— Не могу, — прошептал я.

— Как хочешь, но ручей потом тебе все равно понадобится.

Голос замолчал, но мне показалось, что он еще там, в моей голове. Я некоторое время просто сидел, прикрыв глаза, слушая шум листьев и щебет редких птиц. Совсем как дома. А где этот дом? Внутри проснулось непонятное щемящее чувство от тоски по тому, чего я не помнил. Ведь у меня был дом.

По телу прошлась волна ноющей боли. Не такой, как до этого. Стерпеть можно. Но этот заставило меня открыть глаза.

Я поднял перед собой руку. Кожа стала медленно светлеть и разглаживаться, настолько медленно, что это едва ухватывал глаз. Просто раньше волдыри были крупнее, а само тело более сочного красного цвета. Трещины в мясе стянулись, прикрываясь рубцами. Из лопнувших пузырей начала сочиться сукровица.

Одновременно с этим проснулась жажда. Дикая жажда. Я вспомнил слова о ручье и прямо на четвереньках пополз к зарослям кустарника. А когда дополз до долгожданного источника, без всяких премудростей опустил лицо в теплую и вкусную воду. Меня даже не смутили плавающие там листья и мелкая водяная живность.

Я пил. Пил долго и безостановочно, словно возвращал принадлежащую мне по праву влагу. А когда напился, то упал рядом с ручьем лицом вверх.

— Тебе нужно поесть, — произнес голос в голове. — Погляди вправо.

Я через силу повернул голову. Рядом со мной лесная подстилка вспучилась пузырями, чтобы потом пропустить быстрорастущие бледно-желтые грибы. Они тянулись вверх, раздвигая палые листья и увеличиваясь в размерах.

— Их можно есть сырыми. С мясом помочь пока не могу, — словно извиняясь произнес голос. — Я мог бы сделать так, чтоб ты вообще не нуждался в пище, но это очень сложно, и тебя могут заметить. Они почувствуют такие изменения.

— Кто? Кто почувствует?

— Потом. Сейчас не могу. Ты не поймешь. Тебе нужно будет вспомнить много чего, чтоб мир стал понятнее. Сейчас ешь.

Я повернулся и сорвал один из грибов, а потом нехотя начал жевать почти безвкусную, пахнущую тленом ножку. Их бы пожарить. Пожарить? Значит, я ел эти грибы раньше, причем жарил на... не помню.

Мой голод, который проснулся с дикой силой, утолил только шестой большой гриб.

— Рядом кустарник. Это малина. Подойди.

Я, немного шатаясь от головокружения, встал и приблизился к колючим зарослям. Пока я шел, тонкие ветки мелко-мелко затряслись. На них появились новые зеленые листочки рядом со старыми, распустились многочисленные белые цветы. Бутоны раскрылись и тут же опали, сменившись зелеными ягодами. Те набухли и приобрели сочный розовый цвет. Запахло чем-то знакомым. Из детства. Я в детстве любил малину. Только детства не помнил.

Пальцы сами потянулись к созревшим ягодам, но потом остановились. Где-то вдалеке послышались человеческие голоса, и на этот раз они были не в моей голове.

— Они тебя здесь не заметят, а твои следы я стер. Тебя там больше никогда не было, — произнес неведомый покровитель, — жаль, что мальчонке память удалить нельзя.

— Что я должен делать?

— Для начала выжить, а потом я скажу.

— Выжить — это слишком большое слово. Я ничего не помню, я даже не знаю, кто я.

— Твое имя Минкут. МинкутТалла-Таркинно.

— Я не помню свое имя, но это не мое.

— Да. Это не твое. Оно принадлежало тому бедолаге, что умер за стеной. Посмотри вниз.

Я опустил взгляд, ища в траве что-нибудь необычное.

— Нет. На себя. Видишь знак?

Под левой ключицей на коже виднелся рисунок, мне пришлось сильно скосить глаза, чтоб рассмотреть его. Черная татуировка в виде цветка, только вместо лепестков там были странные символы, а в середине — круг с изображением треснувшей амфоры. От цветка отходило несколько тонких извилистых линий, которые, не пересекаясь между собой, уходили выше. Я не мог видеть весь рисунок, так как он тянулся к шее.

— Там имя Минкута. И поэтому ты Минкут. По-другому никак.

— Странные буквы, — произнес я, потерев пальцами черный знак. Это действительно была татуировка, а не рисунок углем или чем-то другим.

— Уходи. Быстро! — вдруг резко приказал голос в голове.

Я встал и, пригнув спину, пошел дальше в лес. Идти было неудобно, так как я был босиком, а обгорелые остатки набедренной повязки, висевшей на тонком кожаном шнуре, обхватывающем мой пояс, не защищали от веток. Пришлось идти напролом через буераки около пяти сотен шагов, пока покровитель не сказал мне лечь в небольшом сыром овраге, кишащем многоножками и лягушками.

Со стороны ручья послышались обрывки слов, приглушенных лесом. Судя по голосам, там было не так уж много народа, человек шесть не больше.

— Их позвал мальчишка. Потом, ничего не найдя, они решили набрать чистой воды во фляги. К ручью пошли по чистой случайности. Я больше не могу оставаться с тобой. Ты пока не высовывайся из леса. Люди сюда не так часто ходят. Потом будем искать.

— Что искать?

— Ответы.

— Какие ответы?

Я долго ждал голос, но он молчал, словно ушел куда-то. И люди скоро ушли, и поэтому я рискнул вернуться к ручью. Мое тело уже не было похоже на кусок жареного мяса. Да, волдыри сошли, оставив бордовые пятна, а рубцы наоборот белели на покрасневшей коже, но я был почти нормальным человеком.

Я наклонился над водой, отметив, что грибы местные жители собрали все до единого, а ягоду изрядно подъели. Из лесного зеркала на меня смотрел хмурый молодой парень лет двадцати пяти, достаточно хорошо сложенный. Нос прямой, а глаза карие. Волос на голове не было, но это не мудрено, после таких-то ожогов. И это было чужое лицо. Я не помнил своего лица, как и своего имени, но лицо было не мое. Это я знал точно.

В голове крутилось куча вопросов, и сами главным был, что происходит? Я зачерпнул ладонями воду и начал пить. Пить по-настоящему, делая аккуратные глотки и чувствуя вкус. Время дикого голода прошло, как и время страшной жажды. Вода казалась слегка сладковатой и очень приятной, сам ручей можно было перепрыгнуть не замочив ноги.

Что-то с плеском упало в ручей, пустив круги по зеркалу, и плавно опустилось на песчаное дно. Я пригляделся. Это был желудь. Еще один желудь прилетел точно мне в затылок, набив хорошую шишку. Я выругался и посмотрел вверх. На ветвях высокого лесного великана сидела тонкая светловолосая девушка. Она держала в руках горсть желудей и с любопытством смотрела на меня. При этом девушка была одетатолько в набедренную повязку серо-зеленого цвета.

Я смотрел на нее, не зная как реагировать. С одной стороны, опасности не было, с другой — она могла рассказать всем обо мне. Кто знает, что из этого получится?

— Кто ты? — тихо спросил я.

— А ты кто? — весело ответила вопросом на вопрос девушка.

— Не помню.

— Ты смешной. Я редко показываюсь людям, но ведь ты уже не человек.

— Человек, — неуверенно произнес я, оглядев свое тело. — А ты?

— Люди не возвращаются из-за стены богов. Я все видела. И ты колдовал. Люди могут колдовать, но не все, и не так.

Она качнула ногами и легко спрыгнула вниз, а между прочим, там было четыре человеческих роста. Девушка приземлилась в десяти шагах от меня, мягко припав на все четыре конечности как кошка. Она грациозно выпрямилась и, бросив на меня взгляд, сделала несколько осторожных шагов, а потом присела и притронулась кончиками пальцев к тому месту, откуда росли съеденные грибы.

— Ты чужак, — тихо произнесла она. — Чужаков обычно убивают, но ты необычный. Я не чувствую в тебе дыхания Са. Тем не менее, я должна о тебе рассказать великим воплощениям, и тогда они спустят с цепи свору небесных псов.

Она смерила меня сосредоточенным взглядом, словно решая мою судьбу. Я внутренне напрягся, готовый к самому худшему. Слово 'пес' отдалось болью в левой руке. Я не помнил почему. Тело помнило.

— Но я не стану этого делать, — наконец продолжила она цепь своих рассуждений, — если ты мне кое-что пообещаешь.

— Что? — осторожно спросил я.

— Ты же будешь странствовать. Ты точно не останешься здесь. Возьми меня с собой. Я уже три сотни лет сижу на одном и том же месте. Я хочу увидеть мир, — подбросив на ладони желудь, произнесла она. — А если спросят, почему не доложила, ведь тебя рано или поздно найдут, отвечу, что следила за тобой.

— Я не знаю, — неуверенно ответил ей я.

— Хорошо, тогда я отправлю донос воплощениям прямо сейчас.

— Подожди, я просто не знаю, что сам буду делать, — поспешил остановить ее я.

— Как решишь, дай знать, — довольно улыбнувшись, произнесла девушка.

Она присела, дотронувшись кончиками пальцев до земли, и одним прыжком заскочила обратно на дерево.

— И да, — громко продолжила она, повиснув на толстой ветке на одной руке,— я надзиратель за этим лесом и за полем, что от леса до круга ада. Зови меня Ами.

Она ухватилась за свою опору второй рукой, ловко качнулась, потом сделала рывок и исчезла среди густой листвы.

А я смотрел ей вслед. Чего она хочет? Чтобы я стал ее проводником? Но я сам ничего не знаю и не помню. Хотя, чего мне терять, если ничего и не имею.

Глава 2. Казнь

— — Гарра́й Синки́но — —

Пальцы привычно коснулись висящего на шее кристаллика, и мир вокруг замер. Остановились с опаской наблюдающие за нами случайные прохожие, застыли взлетевшие над площадью птицы. Малый таран в руках городской стражи медленно-медленно соприкоснулся с деревянной дверью. Трещинки лениво побежали по доскам, бросая неспешные щепки. Замо́к сопротивлялся ровно до того момента, когда стонущая басом сталь не смялась и не вылетела из паза. Он шевельнулся и повис в воздухе, начав долгое падение на пыльные ступени дома.

Один удар сердца тех, кто смотрел со стороны, против восьми ударов моего.

Я сжал в руке клинок, нырнул мимо застывших стражников, снаряжённых в тяжёлую штурмовую броню, и втиснулся в щель медленно распахивающейся двери.

Да поможет мне Великое Воплощение Порядка и Справедливости.

Густой, как смола, воздух мешал движениям, но долгие тренировки позволяли обойти этот недостаток. Сквозь воздух нужно протискиваться, словно это водный поток.

Внутри дома глазам предстала четвёрка людей. Две служанки, охранник и мужчина, одетый в чёрно-лиловые одежды. Из всех присутствующих только он был осенён воплощениями, остальные родились вне счёта жизней. Люди только-только начали поднимать глаза на неслышный сейчас мне треск двери и грохот выламываемых запоров. Для них мои движения были размытыми, как мельтешение крылышек мух.

Я на ходу полоснул тонким лезвием клинка телохранителю по запястью, а потом налетел на мужчину, развалившегося на лежаке, придавив его коленом к ложу. На той скорости, на которой я сейчас был, это было равносильно удару тараном. Не удивлюсь, если у него оказались сломаны рёбра.

Я снова коснулся кристаллика, сравнявшись в темпе с окружающим миром, и тот сорвался с места. Визги служанок, уронивших на пол подносы, смешались с криками городской стражи.

— К стене! Руки за голову! — орал десятник, бесцеремонно толкнув женщин в сторону.

— Это городская стража! Всем к стене, руки за голову! Смена темпа — попытка к бегству! К стене!

Один из стражников врезал телохранителю по коленке, а потом схватил за волосы и подволок в угол, где тряслись служанки.

Ещё один стражник, скрипя ступенями, поднялся на второй этаж дома, прикрываясь малым щитом и с мечом наизготовку.

Снаружи раздавались голоса зевак, которых отпугивал видом штурмовой брони оставшийся снаружи воин.

— Какие распоряжения, господин дознаватель? — хрипло спросил десятник, снимая шлем с красным плюмажем.

— Трёх свидетелей, — коротко бросил я, а потом переключился на мужчину. — Тот, кого ты ждёшь, выродок бездны, не придёт. Он сейчас вздёрнут на дыбе, и поёт как певчая птица.

— Ты знаешь, кто я? — кашляя, спросил мужчина, — Тебя сотрут в порошок. Отпусти меня, пока не поздно.

— Мне плевать, кто ты, — ответил я, ещё сильнее навалившись на него, и сорвал с шеи ремешок, на котором висели амулеты, кристаллик времени и знак гильдии кожевников.

Под моим весом он скривился от боли и дёрнулся. Видимо, пара рёбер всё же треснула.

— Господин дознаватель! — окликнул меня десятник.

Я обернулся. Стражник протянул мне небольшой свёрток. Я встал и осторожно принял его, а потом развернул. В нём была тонко выделанная кожа, человеческая кожа. За этим выкидышем бездны, убивающим подростков и продающим изделия из их кожи сектантам, я охотился уже полгода. Наконец, поймал.

— Какое тебе дело до неосенённых, дознаватель? — прокашлял мужчина, — они грязь, от которой отвернулись Великие Воплощения. Они вне закона.

— Ты лишил их того малого шанса, что они могли получить у разлома, — начал свирепеть я. — Они такие же люди, как и мы с тобой, просто, им не повезло с правом рождения.

— Не повезло? Они выродки, лишние для всех.

— И твои слуги тоже? — спросил я, раскладывая чудовищную находку на столе.

— Работают за еду, потому что деньгами пользоваться не могут. Они грязь, и место их в грязи.

— Я не буду тебя переубеждать, урод, — ответил я, — но что скажешь об этом?

Среди свёртков лежал темнеющий благородным загаром лоскут с тонким золотым узором. Кожа осенённого. Я повернулся к побледневшему гильдийцу.

— Промашечка?

Тот ничего не ответил, лишь заозирался по сторонам, словно ища поддержки у кого-нибудь.

— Свидетели готовы? — спросил я у сотника.

— Да, — коротко ответил он, шагнув в сторону, чтоб я мог видеть двух мужчин и одну женщину растерянно стоящих у самой двери.

— Перед лицом Великих Воплощений, перед лицом городской стражи, перед лицом свидетелей из числа законопослушных граждан, — начал я ритуальную фразу, — я, Гаррай Синкино, дознаватель империи Эхлот, имеющий право немедленной кары, приговариваю тебя за убийство дитя, осенённого дланью Воплощений Мирозданья, к смерти.

— Стой, — затараторил кожевник, пытаясь вскочить с лежака, но рука стражника, закованная в тяжёлую перчатку, заставила его сесть на место, — ты не знаешь, кто они. Я могу помочь. Стой!

Последний его крик сорвался в визг. Я вытащил свой клинок и коснулся кристаллика на своей шее. Мир опять замер. Какая разница между неосенёнными, что жмутся в страхе у стены, живут за крошки хлеба, рожают детей, не имея Права привнести их в храм Воплощений, и осенёнными, чья смуглая кожа отмечена золотистыми знаками Права на жизнь? В том, что одним с рождения сразу даны всё блага, а вторым дан шанс заполучить Право у великого разлома, рискуя своей жизнью? Лишь в этом. Мы все люди. Я знаю. Ведь я был рождён грязью и добился своего Права сам.

Клинок вошёл в висок замершего с гримасой ужаса на лице кожевника. Лезвие не встретило преграды, выйдя из щеки. С такой разницей в темпе удар был равносилен выстрелу из тяжёлого самострела. Я не испытывал никаких угрызений совести, потому, что таким мразям не место под небесной твердью, и отвечать буду только перед Воплощением Порядка.

Мир снова набрал темп, но не потому, что я остановил кристалл, в нём просто кончилась сила. Тело кожевника с застывшим взглядом повалилось набок, снова оказавшись на лежанке.

— Приберитесь, — буркнул я, вытерев клинок о тонкое покрывало, упавшее в этом переполохе на пол.

Один из стражников небрежно пнул тело, а потом позвал служанок мёртвого гильдийца.

— Вы слышали, что сказал господин дознаватель. Тащите эту падаль на улицу.

Я не стал дожидаться, когда труп уберут с лежака, и, сжав в руке страшный свёрток, вышел из дома. Там светило вечное солнце, даря жизнь и процветание городу.

Я зашагал в сторону своего дома, с одним лишь желанием — поскорее смыть с себя всю пыль этого дня и кровь зверя в человеческом обличии. Улочка лежала между двух— и трехэтажными серыми домами, в окнах которых красовались разноцветные занавески. Один раз пришлось уступить дорогу старому обшарпанному голему, который нёс под крики водоноши большую бочку. Фигура, похожая на широкоплечего человека с короткими толстыми ногами и длиннющими руками, со свойственным ей нечеловеческим терпением слушала своего господина. Нарисованная одним широким мазком кисти улыбка придавала голему выражение снисходительного сарказма, мол, пусть себе букашка, что ростом лишь по пояс рукотворному великану, пищит под ногами, что вздумается, мне нет дела до его слов.

По мере удаления от центра города тени становились всё длиннее, пряча в своей вуали лавочки и работающих в них людей. Улочка круто взмыла вверх, а потом так же резко начала опускаться. Между домов мелькнул горизонт, и ещё одно солнце, висящее над соседним городом. Отсюда оно казалось маленькой, но яркой искрой, пытающейся разогнать вечную серость небесной тверди.

Рыночная площадь осталась далеко позади с бесконечными криками её нахвальщиков и зазывал, старающимся всему миру рассказать, что их лепёшки вкуснее любых других во всем мире, их ткани самые нежные, а проценты долга самые низкие.

Я шёл домой, но ноги принесли меня к сестре.

Тисинкатоля сейчас вытирала столы закусочной, где она работала, щеголяя в короткой ярко-оранжевой набедренной повязке, легкомысленно прикрывающей только самое женское лоно. Серебряные бляшки-ноготки, висящие в два ряда на шее, и не прикрывающие обнажённую грудь, мелодично позвякивали при каждом движении. Свежий золотой узор на ключице она заполучила только этим годом, успешно пройдя великий разлом.

— О, солнце в подмогу, братишка, — защебетала она, поднимая оставленные глиняные кружки.

Я улыбнулся, глянув на сестрёнку. Она была на пять лет моложе меня и еще не рассталась с тем чувством, когда мир состоит лишь из совершенного зла и совершенного добра, не имея середины. Аштум, с любовью нарисованный серебристой краской на стене закусочной, расправил крылья, словно вечная серая тень неба, но сейчас казалось что это ее крылья. Под потолком нашлось еще три фигурки аштумов, вырезанных умельцем из ценного дерева.

— Рассказывай, куда тебя сегодня привели нити судьбы? — продолжила она.

Я криво улыбнулся, сняв с плетёного пояса ножны с коротким мечом, и положив их на соседнюю скамью поверх своего страшного трофея, так чтоб сестрёнка не видела.

— Ничего особенного, работа, работа, работа.

Она посмотрела на меня, а потом со вздохом отложила тряпку.

— Казнил кого-то?

— Там выродок бездны, — неспешно начал отвечать я, подбирая подходящие слова, — убийца.

— Не надо, — перебила меня Тисинкатоля, — ты всегда был чист перед воплощениями. Не кори себя.

— Я не корю. Я боюсь, что появится ещё один такой, а потом ещё и ещё. И что они однажды дотянутся до кого-то из моих близких.

Из глубины закусочной выглянул здоровенный мужчина, бывший почти на голову выше меня — хозяин закусочной. Он коротко кивнул, поприветствовав меня. Я ответил ему тем же.

Хозяин всегда ворчал на увлечение Тисинкатоли, которая грезила небом, но не более. Еще больше он ворчал, что жена его пилит, зная о красотке в заведении. Но она сестра дознавателя, а еще и прошла разлом в столь молодом возрасте. Это значит, что стоит ее обидеть, как она возьмет в руки клинок, которым пользоваться умеет не хуже любого другого легионера.

— Я знаю, что поднимет тебе настроение, — продолжила сестра, поставив на столик горшочек спелых соля́ниц и миску с варёным мясом.

Тут же возник и небольшой кувшинчик со свежим пивом. На дне кувшина мерно разгорался и гас кристаллик чистого холода, заставляя потеть глиняные стенки сосуда.

— За это спасибо, но только не говори, что опять нашла мне подходящую пару, — произнес я, положив на стол монет из кошеля вдвое больше, чем потребно на оплату снеди. Это была моя давняя традиция. Я всегда подкидывал ей так мелочь. Впрочем она тоже не была против, и монеты исчезли со стола, собранные узкой ладошкой.

— Тебе давно пора жениться. Два раза у разлома уже был, а всё ходишь одиночка одиночкой, — с веселой укоризной заговорила сестренка.

— Нет подходящих, — ответил я, выдавив пальцами сок из бело-голубой ягоды, так чтоб он капал на мясо.

— Знаю я тебя. Эта дура ни о чём, кроме тряпок, не думает, эта некрасива, эта сразу десять детей хочет, причём неизвестно, нужен ли ей будешь в этом деле именно ты. Всё принцессу ищешь себе. Ты так себе никогда никого не найдёшь.

— Хватит, — мягко оборвал я вечный разговор.

— Как знаешь. Если что, то все воплощения мне в свидетели, чем смогу, тем помогу.

Она хотела ещё что-то сказать, но в закусочную вошёл невысокий кривоногий мужчина. Он поймал меня взглядом и сразу заговорил.

— Я вас уже обыскался, господин Синкино, там вас ждут. Опять какое-то непотребство произошло. Старший дознаватель лютует, всех собирает.

Глава 3. Пылающий пес

Прошло достаточно много времени, прежде я, наконец, смог нормально себя чувствовать. Ами время от времени мелькала в кронах деревьев появляясь из ниоткуда и исчезая в никуда. Она сосредоточено глядела на меня, словно боясь, что я уйду куда-нибудь без нее.

Неведомый голос молчал.

Я с лёгким стоном встал с травы, на которой валялся все это время. Тело на удивление хорошо меня слушалось. Это придало уверенности, но не добавило понимания происходящего. Что я делал здесь? Кто я?

Я закрыл глаза, сосчитал до десяти, как того мне кто-то когда-то советовал, а потом шагнул к краю леса, сопровождающего меня чириканьем невидимой певчей птахи. У крайних деревьев, чьи стволы теснили настырный густой кустарник, я стал разглядывать поле, по которому недавно убегал от людей. Поле упиралось в ад, а волны, бегущие по светло зелёной траве, создавали впечатление моря, с ритмичным шумом бьющегося о галечный пляж. Казалось, вот сейчас закрою глаза, сделаю шаг, и ноги начнёт лизать тёплая солёная вода, как облизывал зажившую кожу тёплый ветер, иногда заблудившись залетал под полон леса.

Я помнил море, значит, я был там. Я помнил бесконечнуюводу, пахнущую солью и морской травой, помнил крупные гладкие камни, с шуршащие под шагами. Сходство морем добавляла огромная птица, кружившая высоко в сером небе у самой границы ада. Но то была не... я не помнил как называлась морская птица.

Эта же птица несколько раз взмахнула широченными крыльями, а потом сложила их и нырнула к самой земле. Но она не приземлилась, а у самой земли снова расправила свои серые как это небо крылья и стала кружась набирать высоту. Она словно охотилась за спрятанной от моего взгляда дичью. Только каковы же должны быть размерыеё добычи? С барана или с человека?

— Человек! — донёсся до меня голос Ами, заставив отвернуться от птицы.

Девушка стояла в десяти шагах от меня и нервно кусала костяшки пальцев на правой руке. Я молча смотрел на неё, ожидая, что будет дальше.

— Скажи мне, — снова заговорила хранительница леса, а на её обнажённом теле играли причудливым узором пятна света, падающего сквозь прорези в листве, — твои слова будут правдой, если ты ответишь мне, что ты не дитя Са?

— Кто этот Са?

— Ни слова больше, — произнесла Ами и бросилась ко мне.

Она схватила меня за руку и потянула к дереву. Я не стал упираться. Там девушка заставила меня прислониться спиной к стволу, толкнув тонкими, но сильными ладонями, и сама прижалась ко мне. Пальцы ее легли на шершавую кору, а голова на мое плечо. Я ощутил её дыхание, прикосновение её длинных золотистых волос, её не очень большую, но упругую грудь.

— Не шевелись, человек, — тихо процедила она, а потом зашептала, — Здесь никого нет, здесь никого нет, здесь никого нет.

Я бросил взгляд в сторону ада, где витала птица, услышав шёпотом 'Не шевелись'.

Воздух в двадцати шагах от нас выгнулся дугой, став огромной сферой, а потом сжался и обрел форму. Огромная фигура помутнела и огромный не то пёс, не то волк, шумно дыша, стал вынюхивать землю под ногами.

Внутри меня все похолодело. Память подбросила, как меня покусала собака. Я не помнил события целиком, помнил лишь лай, большие клыки, дикие глаза и боль. Этот зверь был вровень с моим плечом. Тяжелая морда, играющее мускулами под шкурой тело, короткий белоснежный мех. Снег? Я не помнил снега, но знал, что он белый.

А по спине чудовищного пса от затылка до короткого обрубка хвоста тянулась узкая полоса голубого огня, словно изнутри зверя через мелкие поры... форсунки... не важно... вырывался горючий газ. Пламя горело ровно и не давало дыма, поднимаясь выше всего на загривке. Сияющие голубыми искрами глаза не моргали, оказавшись от того просто фонариками, вделанными в глазницы.

Моё сердце забилось часто-часто. Для меня перестало существовать все вокруг. Осталась только эта пылающая собака с ее шумным дыханием, громадными клыками и розовым языком. Как можно спрятаться на виду от этой зверюги? Я выше Ами на полголовы и шире. Меня нельзя не увидеть. Меня сейчас порвут на мелкие клочки. Чудовищные полупрозрачные клыки будут вырывать из тела мясо, его челюсти с лёгкостью раздробят кости, не оставив шансов на жизнь.

— Здесь никого нет, — продолжала шептать девушка, прижимаясь ко мне. — Здесь никого нет.

Зверь ходил кругами, и нюхая, и нюхая. Я зажмурился, когда он ткнулся носом в спину хранительницы леса. Толчок тяжёлого тела придавил Ами ко мне ещё сильнее, отчего я почувствовал биение её сердца.

Собака недовольно рявкнула и замерла.

А я стоял и ждал, но все было тихо.

— Он ушёл, — тихо проговорила Ами, и я вздохнул с облегчением и открыл глаза.

Собаки действительно не было.

— Какого хрена! — раздался внутри меня голос, заставив меня тряхнуть головой, — ты куда успел вляпался, пока меня не было?!

— Да что тебе нужно от меня?! — заорал я, подняв голову к небу, — Я даже не помню кто я, а ты мне приказываешь.

Стоящая рядом Ами отскочила от меня с округлившимися глазами, а потом стала искать что-то, к чему я мог обращаться. Не найдя, она немного попятилась, остановившись на безопасном расстоянии.

— Ты недоумок! — продолжил голос, — ты успел привлечь внимание...

Он замолчал подбирая слова, и даже казалось что при этом колотил кулаком стену от злости.

— Ты даже не поймёшь того, что я тебе скажу, — продолжил голос, — Ты... ты привлёк внимание стражей этого мира. И эта девка, она одна из них! Все что планировалось, все испорчено!

— Это твои планы испорчены! — закричал я в ответ, — Не мои! Мои планы — просто узнать кто я!

— Ты какое право имеешь на меня кричать?! — вспыхнул голос ядом в словах, словно я только и обязан ему подчиняться. Это негодование прошлось до самых глубинных струнок моей души. Словно... из глубин памяти всплыло странное сравнение. Словно пенопластом по стеклу. Что такое стекло я помнил, а вот что такое пенопласт — нет. Но было ощущение, что раньше это было нечто привычное и обыденное.

— Имею! Ты мне не указ! — взорвался я, быстро подобрав с земли павший жёлудь и кинув его вверх, словно мог попасть в моего собеседника. Жёлудь глухо стукнулся о какую-то ветку и так же глухо упал в траву.

Голос замолчал на некоторое время, а потом продолжил как-то обречённо и вполне спокойно.

— Ну да, собственно другого можно было и не ждать. Что случилось, пока меня не было?

— Да пошёл ты! — вырвалось у меня. — Ты ничего не объяснил и требуешь от меня того, чего я не знаю. И эта девка спасла меня от огромной пылающей зверюги.

Рука сама собой сжалась в кулак и с силой ударилав ствол дерева. Удар прошёлся тупой болью в костяшках, из-под содранной кожи по пальцам потекла кровь, капая темными каплями мне под ноги.

— Спасла? Странно, это не в её природе. Она должна была первая радостно смотреть, как этот мир избавляют от твоего присутствия. Хорошо, объясню, — отозвался голос, — только тебе нужно уходить отсюда. Недалеко есть развалины. Там сможешь отсидеться. Я изолирую их от надзора.

— Надзора чего?

— Надзирателей, — как-то устало отозвался мой незримый собеседник, а потом замолчал, зато взяла слово Ами.

Она подняла ладонь и посмотрела на меня сквозь слегка растопыренные пальцы, словно это могло помочь ей лучше меня увидеть, или же заглянуть в мою суть.

— С кем ты говоришь? — негромко, но отчётливо спросила она.

Я опустил глаза. Со стороны это выглядело как действия сумасшедшего. Ору сам с собой, спорю.

— Не знаю, — я поднял руку и притронулся пальцами к виску, — Это внутри меня. Оно приказывает что делать. Говорит, что ты зло. Говорит, что нужно идти к каким-то останкам. Не знаю. Я, наверное, напугал тебя.

— Меня сложно напугать, — ответила Ами и начала плавно двигаться по кругу. Она все так же наблюдала за мной сквозь пальцы руки, и лицо её при этом было похоже на неподвижную маску, словно... изнутри всплыло странное слово... манекен. От этого слова тянуло пустотой и чем-то безжизненным. Сколько ещё таких слов я вытяну из небытия? Когда все они сложатся в мою забытую жизнь?

А девушка все делала круг шагов, грациозно ступая на цыпочках. Я невольно залюбовался плавностью и в то же время отточенностью её движений. Невысокая Ами обладала красивой фигурой. Тонкая талия, упругие грудь и попа, красивое лицо с большими зелеными глазами, точеным прямым носом и небольшими ямочками на щеках, которые становились лучше видны, когда она улыбалась. Все сейчас портило только это каменное выражение лица, словно она не человек, а скульптура.

Ами завершила круг и замерла на несколько ударов сердца... нет, не так. Несколько секунд. А потом она криво улыбнулась, возвращая к жизни своё лицо. Как будто... вышла из... не помню слова.

— Я ничего не чувствую, — произнесла девушка, — только разве эхо корней мира. Едва-едва. Оно меняет течение времени. Я думала, мне показалось. Ты меньше говори с ним. Небесные псы чуют эхо корней мира.

Я кивнул, не зная, что ответить. Эхо корней мира? Небесные псы? Опять я, сдается, глупо выгляжу.

Ами, наверное, подумала так же, звонко рассмеявшись.

— Пойдём. Тут только одни руины рядом. Раньше там была башня взирания в ад, но она никому не нужна. Стража оттуда давно ушла, а здание забросили. Духи времени понемногу грызут её. Через сто лет там будет только трава.

Я молча кивнул и пошёл следом за девушкой, которая ловко развернулась, привстав на цыпочки и пошла через лес в сторону, противоположную той, что собирался двигаться я.

Мы шли неспешно.

Голос молчал, но у меня было ощущение, что его обладатель незримо присутствовал сейчас где-то рядом, витая бесплотным духом. Он наблюдал за этим миром. Наблюдал моими глазами.

Лесок был небольшой. Березы и немногочисленные осины разбавлялись ивняком и зарослями малины, окружающими крохотный ручей, петляющий от родника всего на сто шагов и пропадающий в неглубоком овражке. Вода с лёгким журчанием уходила в небольшой водоём, заполняющий дно оврага. Прозрачная лужа с плавающими по её поверхности листьями и резвящимися водомерками была неподвижна как зеркало, даже лёгкий ветерок, колышущий верхушки деревьев не создавал волн.

Ами шла передо мной пружинящей походкой, грациозная, как лесная кошка, ступая по земле с редкой травой. Я невольно задерживал взгляд на ее ровной спине и упругих ягодицах, почти не прикрываемых узкой полоской зелёной ткани, свисающей с тонкого кожаного пояска, где так же крепился небольшой тряпичный кошель темно зеленого цвета с ярко-желтыми шнурками на горловине.

Повязка. Получалась, что длинное полотно пропускалось между ног, прихватывалось ремешком, а концы свободно свисали сзади и спереди на подобие... не помню.

— Не отвлекайся, — буркнул голос, — ты здесь не для этого.

Я недовольно скривился. Ещё бы. Это получается, что дух постоянно следит за мной. Никуда от него не скроешься.

Но все же отвел взгляд, обратив внимание на ствол поваленной березы. На сгнившем дереве, покрытом пятнами мха, лишайников и давшем приют колонии жёлтых грибов на тонкой ножке, сидело небольшое создание. Больше всего оно походило на белую мышь. Вот только на спине создания горел ровный оранжевый огонь, как от восковой свечи, едва заметно колышась на слабом ветерке. Глазки существа сверкали янтарными искрами.

Вспомнился небесный пёс.

— Что это? — спросил я, немного ускорившись, чтоб догнать Ами.

Девушка остановилась, и повернулась. Взгляд её скользнул по существу, на которое я указал пальцем.

— Это инра, — махнув рукой, ответила Ами, — младший дух времени. Дерево долго гнет. От этого лес становится грязным. У каждого надзирателя есть инры под началом. Они незримо грызут мироздание. Тлен поражает всё, заставляя исчезнуть. Если бы не инры, лес был бы полон палых веток, умерших деревьев, старых листьев и сухой травы.

Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул, и мы пошли дальше. Уже у самой границы леса, когда мы шагнули за некую границу, Ами остановилась, прикусив губу.

— Что не так? — Спросил я, встав рядом с ней, спросил я.

Оба мы глядели на серое здание с обветшалой крышей, что виднелось отсюда. Ветер, не ощущаемый в лесу, стал трогать и ласкать наши волосы, шевелить одежду на девушке и гладить незримыми ладонями кожу. Я только сейчас сообразил, что выбросив обгорелую одежду, все это время хожу голым. Я опустил глаза и сделал шаг назад, хотя это глупо все было. Сейчас стыдиться было поздно, и бегать прикрывая ладонями нужные места тоже. Нужно просто найти одежду.

Я тяжело вздохнул и снова посмотрел на руины. До здания было около полутора тысяч имперских шагов. Нет не так, около километра.

Я зажмурился. Про одни и те же вещи просыпающаяся память подсовывала сразу два варианта названий. И я даже не знал, что из этого правильно.

Километры — это мера расстояния. Тысячу имперских шагов — тоже мера расстояния. Но в километрах можно менять ещё и высоту. Но высота так же меряется в имперских локтях.

Все это отозвалось болью в голове. А ещё этот голос, который когда нужно молчал, а когда требовалась тишина, кричал и требовал.

— Я впервые покидаю свой надел, — тихо произнесла Ами, нагнувшись и сорвав травинку. Она стала её наматывать на палец, отчего получалось зеленое кольцо. — Я не знаю, что может случиться со мной за пределами моего надела. Может я стану смертной.

Она замолчала, зажмурилась и сделала шаг.

Ничего не произошло. Мир не рухнул. Трава осталась травой, девушка осталось девушкой, а небо небом.

Она вдруг отступила назад, упала на колени и стала шептать, раздвинув траву и положив ладони на землю.

— Я легла спать. Не тревожить. Я легла спать. Мне нужен сон. Я не ушла. Я просто сплю.

Я с любопытством смотрел на это действие, а Ами так же внезапно вскочила и схватила меня сейчас руку.

— Побежали! Я поверю твоему обережнику, что в доме нас не увидят!

Она сорвалась с места, увлекая меня за собой. Я тоже побежал. Трава хлестала по ногам, стопы все время наступали на что-то твердое и царапающее, но я не сбавлял темпа.

На бегу я глянул по сторонам, заметив ту большую птицу, что постоянно оглядывала свои владения. А потом я увидел большого пса, возникшего на самой опушке леса.

— Быстрее! — раздался голос в моей голове, — иначе все попусту! Он убьет тебя, и мои... чары не помогут!

— Быстрее! — закричала в унисон моему обережнику Ами. Она и вправду начала двигаться быстрее, так что мне пришлось стараться изо всех сил, чтобы не отстать от неё. Здание приближалось, но как-то неохотно, словно не видело в этом необходимости. Трава же мешала бегу.

Я обернулся. Пёс остановился на том месте, где недавно были мы, а потом с диким и басовитым с хрипотцой лаем помчался следом. Огромная зверюга неслась по полю со скоростью... память снова подсунула два сравнения. Гончий голем и гоночный болид. Некогда было разбираться и с тем и другим. Все они быстрые, а пёс такой же, да ещё и зубастый.

— Проклятье! — закричала Ами, когда мы побежали к руинам.

Я оторвался от пса и посмотрел. В проеме из выветренных кирпичей стояла новенькая досчатая дверь. И замок. Он блестел железом, намекая, что нам туда нельзя.

— Чёрт побери! — выругался я и, глянув на приближающегося небесного пса, отскочил от двери на пару шагов, а потом разогнался и врезался в доски плечом. Но они только глухо вздрогнули, оставшись на месте.

— Чёрт! — повторил я ругательство, ища глазами, куда можно спрятаться. Других дверей не было. До узких окон-бойниц высоко, до крыши тем более. Даже палки никакой не было, чтоб отбиться.

— Прости, — поджав руки и отступив на шаг от меня, проскулила-простонала Ами, — я не хотела твоей смерти.

— Да пошла ты, — буркнул я, подобравшись и глядя на зверя. А тот не добежав несколько шагов... несколько метров... какая к черту разница. Он остановился и стал рыча двигаться ко мне, уверенный, что жертве деваться некуда. Его глаза горели, зубы блестели. Мое сердце стучало.

— Открыл! — крикнул обережник, заставив меня вздрогнуть. Одновременно с этим раздался звонкий щелчок.

Я не, отрывая глаз от пса, сделал шаг назад, и, не глядя на дверь, нащупал замок, висящий в петле за моей спиной. Он действительно был открыт. Пальцы сами собой сняли его с двери, а потом несколько секунд искали ручку. Когда мне это удалось я медленно сдвинул её на полпальца.. на сантиметр.

— Ами, ты остаешься? — спросил я у девушки, которая зажмурилась и ждала кровавой расправы надо мной.

— Нет, — тихо пискнула она, не открывая глаза.

Я внутренне подобрался, досчитал до трех, а потом схватил хранительницу леса за руку и потянул за собой. Почему-то казалось, что зверюга не тронет ее. И это действительно было так. Пес громко рявкнул и бросился вперед.

Я толкнул дверь пятой точкой и, прикрываясь девушкой, словно живым щитом, нырнул в темноту помещения.

Пылающий пес сунулся следом.

Глава 4. Башня

Я медленно пятился, прикрываясь девушкой. Сердце стучало с такой силой, что казалось, это бьют кувалдой по кирпичной кладке и это рождает многочисленное эхо, отражающееся от всего и возвращающееся ко мне. Грудная клетка судорожно вздымалась и опускалась.

Пес сделал несколько шагов и замер, недоуменно тряхнув головой. Он вытянул морду и несколько раз шумно втянул воздух.

Я смотрел на него, а тот развернулся и обнюхал дверной проем. После чего снова сунулся в темное помещение, то опуская морду к плиткам пола, то задирая ее вверх. Он, переступая небольшими шажками и тихо клацая когтями по каменной кладке, двигался прямо, отчего мне пришлось так же осторожно, как мышь под брюхом голодного кота, отойти в сторону, пропуская зверя. Я даже почувствовал тепло, исходящее от этой псины.

— Он не заметит тебя, — прошептал обережник, но ты только не шевелись лишний раз.

Я не ответил, неотрывно глядя на тварь. Было что-то действительно колдовское в том, что пес не мог нас заметить, стоя всего в трёх шагах. Ему словно отбили нюх и ослепили.

Вдруг пес подскочил к стене, привстал на задние лапы, уперевшись лапами в кирпичную кладку и принюхался к высоко расположенному узкому окну, а потом зло рявкнул и рванул к выходу.

Я отпустил Ами и медленно, как на минном поле, подошел к двери, прикрыл ее, подперев каким-то бруском, валяющимся тут же.

Только тогда я позволил себе выдохнуть. Ноги от нервного напряжения подкосились и я сел на пол спиной к прохладной стене.

Нервно хохотула Ами. Я поднял взгляд на девушку. Она осторожно ступая по полу подошла к стене и начала трогать ее пальцами.

— Чудесно, — прошептала она.

— Чего же тут чудесного? — устало спросил я, только сейчас начав осматривать помещение.

Зал был три десятка шагов... двадцать метров в ширину. Он был круглый, освещенный лишь восьмью узкими окнами. Посередине зала стоял большой серый столб, подпирающий радиально сходящиеся балки потолка. Свет от одного из окон узким лучом с медленно витающими пылинками падал на большое выпуклое зеркало, прикрепленное к центральному столбу.

Почему-то вспомнился яркий круг света. Он висел в пустоте, бесконечно холодной и бесконечной самой по себе. Лишь искры-пылинки, до которых не дотянуться рукой. Эти искры-пылинки были сравни самой вечности. Они были ее творениями и игрушками.

И тоска, такая же бесконечная, как эта пустота.

Я вздохнул и отвёл взгляд.

В глубине зала виднелась лестница без перил, примыкающая к стене и круто уходящая вверх.

— Я знала о мире за границей моего надела, но вот так, увидеть своими глазами и потрогать своими руками — это чудесно.

Мир за границей надела. Я улыбнулся. Как мал твой мир.

— Откуда ты знаешь, если не была?

Ами пожала плечами.

— Я вижу дом, а через несколько ударов сердца приходит знание о нем, — она отошла от стены и подняла руку так, чтоб луч падал на ее ладонь, заставляя ту светиться в полумраке помещения, — Башня, стены каменные, скрепленные строительной глиной, перекрытия из сосны, три яруса залов один над другим, подземелья нет. Назначение башни — обзор подступов ада.

Она словно читала справочник, глядя при этом на свои тонкие пальцы, сияющие под желтоватыми лучами солнца. Эти пальцы слово рвали мою тоску.

— Но это не мои знания. Они просто достались мне из ниоткуда. Я их получила и так же быстро забуду. А это, — она мелодично засмеялась и прошептала окончание своих слов, — это останется со мной навсегда.

Девушка несколько раз крутнулась на цыпочках, отчего ее повязка обернулась вокруг бёдер, а потом медленно опала. Ами опустилась на колени и стала водить ладонями по плитам с детским восторгом на лице.

Я вяло моргнул и присмотрелся к полу.

— Нам нельзя тут долго быть, сюда скоро придут люди.

— Откуда ты знаешь? — не поднимая лица, спросила Ами.

— Пол чистый. Его недавно подмели.

Девушка глянула на меня, а потом вздрогнула, потому что заговорил обережник, и она его тоже услышала.

— Нечего рассиживаться. Я ненадолго изолировал дом, но если затянуть посиделки, они тебя вычислят. Небесные псы вернутся повторно.

Я сложил руки на животе и вытянул одну ногу. Обережник был как всегда скуп на слова до неприличия. Это раздражало.

— Теперь я хочу все знать.

— Сам потом вспомнишь, — огрызнулся голос, — все равно сейчас ничего не поймёшь. Твоя первичная задача — выжить.

— И кто эту задачу поставил передо мной? — зло спросил я, — и почему я должен куда-то идти?

— Это... это... её, — начал незримый обережник, а потом запнулся и понизил тон. В словах стала слышна холодная сталь, — ладно, будем подходить с другой стороны.

Стоило ему замолчать, как в меня проникла боль. Казалось, меня снова выбросили в ад, где я горел, где печеное мясо отваливалось с моих костей, а глаза лопались от жара. Мир провалился в багровую тьму. Я закричал.

Боль пропала так же внезапно, как и пришла. Тело била крупная дрожь, а сам я стоял на коленях и локтях, уткнувшись в пол лбом. Пол, он был такой прохладный, такой прекрасный. Не хотелось вставать с него никогда.

— Теперь ты будешь слушать меня внимательнее? — по слогам выдавил голос. Казалось, он зло поглядел на черпак, из которого вылил на меня немного ада, и набрал снова, готовый опять плеснуть.

— Да пошёл ты, — через силу процедил я, ощутив на своей спине легкие ладони Ами. Они тоже были чудесными и прохладными. Они дарили силы жить.

— Не надо больше! — выкрикнула в потолок девушка, — я помогу ему. Ты только скажи, что нужно.

— Мне нужен ключ, — холодно произнес мой мучитель, — после этого... после ты вернешься домой.

— Какой ключ? — часто и тяжело дыша, спросил я, оторвав голову от пола. Слова о доме обнадеживали, но что-то говорило, что дом очень, очень далеко. Дом был так далеко, что слова о нем казались ложью. Путь мой — бесконечная тьма и тишина, прошептало нечто во мне.

— Я же говорил, что не поймешь, — со вздохом произнес голос, — Выживи, дождись памяти. А там сам будешь все решать. Слова лишнего не скажу.

— Хорошо, — ответил я.

— Вот и чудно. Сейчас мы тебя оденем и ты пойдешь в город. Искать.

Я встал с пола, положив руку на стену, так как перед глазами слегка помутнело. Проявились видения, словно воздух у толстого столба дрогнул, выгнулся, а потом обрел форму.

Я тряхнул головой. Нет, в самом деле у столба стоял большой не то горшок, не то амфора из серого фарфора без ручек, которой до этого не было.

Стоявшая до этого молча, Ами недоверчиво начала обходить предмет по кругу. Но не завершив свой обход, осторожно подошла и заглянула внутрь. При этом она старалась не касаться амфоры, словно та ядовита.

— Пусто, — прошептала она.

— Ага, — начал бормотать голос, — это не то... это тоже не то... это слишком уж просто... это как гомик будешь... вот.

Он словно копался в незримом сундуке, перебирая невидимые мне вещи.

Я глядел на амфору. Недавняя боль оставила осадок, добавив желания пообщаться с владельцем голоса лицом к лицу и наедине. Ладони сами собой сжались в кулаки. Хрустнули костяшки.

— Подойди, — произнес мучитель, а в его голосе скользнула нотка самодовольства, словно он хотел, чем-то похвастаться.

Я сделал несколько осторожных шагов и наклонился над широкой горловиной, увидев небольшой сверток темно-серого цвета. Глаза настороженно посмотрели на Ами, и только после этого я осторожно опустил руку. Пальцы коснулись мягкой ткани.

Я потянул, и на свет появилась толи набедренная повязка, толи юбка.

— Примерь, — быстро произнес голос.

— Это точно мужское? — недоверчиво спросил я, разглядывая подарок.

— Здесь все так ходят, — тут же огрызнулся обережник. — Это самый практичный вариант.

Я снова глянул на Ами и быстро надел на себя этот дар. Это действительно было нечто вроде юбки до колен, но с разрезом вдоль бедра шириной с ладонь. По поясу шли петли в которые продевался ремень, а еще там крепился кусок светло-серой ткани, выполнявший функцию нижнего белья. Он крепился на небольшие шнуры. Чудно. Я не помнил подобной конструкции.

Зато в памяти всплыло странное выражение, которое я тут же озвучил.

— Рояль в кустах.

Обережник хмыкнул.

— Ага, пианино с арфой. Я тебе сейчас столько роялей накидаю, закачаешься.

— Что такое рояль, и почему он должен быть в кустах? — сосредоточенно глядя на кувшин, спросила Ами. — У меня в лесу нет рояля, я свой лес знаю как свое отражение в зеркале.

— Это так говорят про вещи и события, которых не должно быть, — наставительно произнес голос.

— А ты тоже тогда рояль? — подняв голову к потолку произнесла Ами.

— Это уже слишком! — возмутился голос, — это вас не должно быть, а я есть.

— Тогда где ты?

— Нигде. Для вас нигде, — пробурчал голос.

— Точно рояль, — усмехнулся я и полез за еще одной порцией вещей, которые появились на дне амфоры.

В руках оказались: широкий кожаный ремень, который следовало продеть в петельки юбки, пара простых сандалий, ножны с охотничьим ножом, коричневая кожаная сумка на лямке, которую перекидывают через плечо. На сумке, что интересно, имелась еще одна лямка, которую можно перебросить через бедро, и тогда сумка при ходьбе не будет болтаться.

А еще там была еда и вода.

— Вот, зараза! — воскликнул голос, а следом кто-то толкнул дверь. — Прячьтесь.

— Куда? — негромко спросил я, глядя на дверь, которую еще раз дернули.

— Под лестницу! Я отведу им глаза!

Я схватил Ами за руку и поволок к указному месту, хотя казалось спрятаться там невозможно. Но от пса то мы спрятались.

Присев на корточки я глядел, чувствуя дыхание девушки и ее руки на своем локте. Дверь начала греметь так, словно кто-то бился плечом. Вскоре она поддалась.

Глава 5. Жертва

Дверь осторожно открылась, и в нее заглянул незнакомый мужчина. Он просунул голову внутрь и внимательно оглядел помещение. Я боялся, что он увидит нас, но колдовство обережника работало надежно. Мужчина открыл дверь сильнее и сделал несколько шагов. В руке у него блеснул нож.

Мужчина был лыс, а на его голове, шее и плечах красовались татуировки. Они были грубо выполнены черными чернилами, и лишь из них одна выбивалась. Она тоже была черна, но я такую уже видел. Точь в точь как у меня на левой ключице, только в круглом клейме-цветке было пусто.

Мужчина был одет лишь в серую набедренную повязку, похожую на ту, в которую был облачен я. Сразу стало легче от того, что я ношу не шутовской или неприличный наряд.

— Ну что там? — послышался из-за двери голос.

— Не торопи меня, — сильно шепелявя, огрызнулся вошедший. Он отступил к дверному проему и поддел носком своей сандалии подпиравший дверь брусок. — Тут точно кто-то был.

— И что мыслишь?

— Не знаю. Тихо. Ушли, думаю.

— Тебе инра весь ум съел? — произнёс тот, что снаружи, — Если он залез и заперся, то может быть еще здесь.

— Верные слова. Нужно наверху глянуть.

— Иди, гляди быстрее, — снова заговорил первый.

— Я один боюсь. Вдруг их много, — прошепелявил вошедший. Он еще раз обвел взглядом зал.

Я сидел под лестницей, чувствуя, как мне в плечи вцепились пальцы Ами. Она в своей привычной манере едва слышно шептала: 'Нас здесь нет. Нас здесь нет'. Уж не знаю, поможет это или нет, но нас пока не заметили.

— О Великие воплощения, я сейчас его убью, — простонал идущий сзади, — Скоро Такам-Мар придёт, и тогда точно ничего хорошего не будет. Тебе это и так ведомо. Он тебя в ад за два вздоха выкинет, тем более мы не далеко.

— Знаю, но все едино душа чует скрип страха. Молва идёт среди местных, что неведомая страхона в наш мир проникла, что псы даже в посёлок заходили. Последний раз псов видели полсотни смен легионов у разлома, — причитал первый.

— Иди! Я стражу нести буду. Если они такие страшные, то ужа напали бы.

Первый, перехватил нож поудобнее и, постоянно озираясь на дверь, пошёл к лестнице. Глаза его бегали по узким окошкам, по лучику солнца, бьющего в зеркало, и роняющему блики на стены. Солнце отражалось в его бегающих глазках, уподобившись брызгам страха, что сейчас сочился из него.

Когда под потолком чирикнула певчая птаха, он резко развернулся, а потом, пробормотав короткое, но сочное проклятие, сплюнул на каменные плиты пола.

Я медленно наклонился к самой стене, ощутив одним плечом холодный камень кладки, а вторым придавив Ами. Девушка чуть заметно выдохнула и замерла. Не к месту всплыли образы из глубин памяти. Они всегда не к месту.

Девушка, стоящая на краю... дома? Башни? Пропасти? Казалось протянешь руку и коснёшься неба. Нет.. опустишь руку в облака. Не помню. И ветер, рвущий длинную одежду на ней... и страх... страх не за себя.

Я стиснул зубы.

Мужчина, чуть заметно шлёпая разболтанными сандалиями, начал подниматься по скрипучей лестнице. Мне на шею и голову посыпалась пыль. Предательски захотелось чихнуть, я даже зажал рот и нос пальцами. Мало ли, вдруг чары спадут и нас заметят.

Ничего не происходило пять минут... нет триста ударов сердца. За это время свеча времени сгорит на полпальца.

— Ну что там?! — выкрикнул тот, что снаружи. Он сунулся в дверь. Стала видна бритая наголо голова. — Эй! Что там?

— Дебилы! — громко и чётко разнеся по голове голос моего обережника. Я выругался, шевельнув лишь одними губами и зло втянув в себя воздух. Сзади забормотала 'нас нет' Ами. Это не хранитель, это палач и зловредник. Бес, а не ангел.

— Да не бойся,— снова заговорил обережник, ни капельки не скрываясь, — это недоумки меня не услышат. Меня вообще можете слышать только вы. И не матерись, я тебя даже так слышу.

Материться? При чем здесь мать?

В памяти всплыло другое. Черные слова, но при чем тут мать? Или моя память опять не может выбрать то, что ей преподнести?

— Что им надо? — беззвучно шевельнув губами, спросил я.

— Не знаю, — небрежно ответил обережник. Он словно не хотел опускаться до ответов, но нужда заставляла. Он вообще порой казался лишённым ума, словно тот, кого поразила варасса.

Я скривился. Я помнил, что варасса должна поражать ум и тело, но что это, я не помнил. Зато вспомнилась женщина, стоящая посреди улицы. Я не помню кто она, не помню лица, не помню её стаси, что есть долг перед воплощениями, лишь пустые глаза, глядящие в никуда.

Вспомнился мужчина, молча бьющийся в стену лицом. Помню цветную мозаику и алую кровь, стекающую по ней на землю, пропитывая песок и заливая трещинки основы дома. Удар. Удар. Удар. Кровь. Удар. Хруст носа и челюсти. Удар и удар.

И детский крик: 'Папа!'

Варасса. Нет ничего ужаснее, чем она.

Но нет, обережник не был болен варассой. Он сам по себе таков.

— Эй! Да будь он проклят, — произнёс стоящий в дверях, — что там?!

— Никого нет, — спускаясь по ступеням, и убирая нож в ножны, ответил шепелявый. Он два раза промахнулся, делая это на ходу, и ему пришлось остановиться, чтоб всё-таки сделать задуманное.

— Точно недоумки, — пробурчал обережник.

Я усмехнулся. Первый раз я был согласен с этим бесплотным духом. Эта парочка теперь вызывала даже не страх, а просто опасение, что смогут растрезвонить о нас на всю округу. Псы в сотни раз опаснее, а это так мелкая шушера.

— Что у вас? — разнёсся по залу новый голос.

Я вздрогнул. Этот голос обладал лёгкой хрипотцой и даже не стальными нотками, а гулом металла, как тяжёлый клинок, многажды пивший кровь. Он был сильный и властный. Он не знал и не принимал неповиновения себе. Его владелец был первым, кто носил что-то похожее на чёрный плащ с глубоким капюшоном. Лица видно не было, так как он носил ещё и маску, не было видно и клейма, но сама его фигура на полголовы возвышалась над этими... шестёрками. Почему-то всплыло в памяти именно это слово. Оно казалось правильнее всего. Но ведь нужно звать их перстолизы, те, кто готов руки как собака целовать. Опять эта память. Словно я прожил когда-то две жизни, и они обе наперебой стремятся занять своё место во мне.

— Господин, тут кто-то был, но сейчас никого нет, — чуть ли не заикаясь произнёс первый. Шепелявый вообще сгорбился и боялся дышать в присутствии этого чёрного.

Тёмный властелин, как я сам его для себя окрестил, небрежно повёл головой в сторону бруска, подпиравшего дверь, а потом медленно обвёл взором зал. Блеснули глаза, глаза хищного зверя.

Чёрный властелин сделал несколько шагов и поднял руку. Показались золотые с драгоценными камнями перстни на загорелой мозолистой руке. Почему-то я сомневался, что эта рука привыкла к кузнечному молоту или молотильному цепу, скорее к рукояти клинка.

Чёрный притронулся к камню, точно в том месте, где его нюхал небесный пёс, а потом повернулся к двери.

— Лутар, зови остальных.

Я думал, он обращается к этим шестёркам, но в башню вошли ещё люди в капюшонах. И в отличие от первой парочки, их движения уверенными и выверенными, как у тех, кто привык убивать, но при этом привык повиноваться.

— Ты наверх, — показал пальцем в крайнего. Человек молча сорвался с места, как пёс, спущенный с поводка, и легко умчался по ступеням лестницы.

— На.

Чёрный достал из-под плаща свёрток и бросил ближайшему. Тот поймал вещь на лету, и сразу пошёл к середине. Там он нарисовал мелом на плитах ровный круг и стал расставлять на нем высокие цилиндры. Я сначала принял их за свечи, но это были просто серебристые болванки толщиной и высотой с ту же свечу.

— Ох нихрена себе,— медленно процедил обережник. Он словно увидел что-то знакомое.

— Что? — спросил я, боясь что меня услышат.

— Да так. Ты все равно не поймёшь, — незримо отмахнулся от меня демон-хранитель.

Чёрный властелин стоял молча и наблюдал за событиями, лишь через несколько десятков ударов сердца, он сделал шаг и снова заговорил.

— Где Кайкам?

— За дверью, господин. Ждёт указаний.

— Нечего ждать.

— Да, господин.

Один из черных быстро выскочил наружу, а потом зашёл. За ним в помещение последовал ещё один. И этот нёс мальчонку лет двенадцати... нет, правильно говорить двадцать четыре смены легиона. Не важно. Мальчик был связан и без сознания. Он обмякшей тушкой висел на плече чёрного. Сердце сжалось внутри. Это было не правильно.

Дверь сразу закрыли, и у неё встал один из головорезов.

Мальчика положили на пол в круг на спину, а потом похлопали по щёкам, приводя в чувство. Вот только не развязали.

— Что они хотят делать? — прошептала на ухо Ами. Я слушал ее тихое сопение, и не знал что ответить. Я не помнил.

Тем временем чёрный властелин медленно подошёл к пленнику и присел на корточки.

— Господин, что вам нужно? Господин, отпустите меня, пожалуйста. Я ничего не сделал. Господин.

— Тихо, тихо, — небрежно произнёс мужчина, — ты видел отродье Са. Я хочу о нем все узнать.

— Господин, я все расскажу, — забормотал мальчонка.

— Тихо, не надо слов. Я и сам все узнаю.

Чёрный властелин достал длинный тонкий стилет, украшенный затейливым золотым узором.

— Господин, не надо! — закричал мальчик и забился в верёвках.

— Тихо, не ты первый не ты последний, — почти ласково произнёс чёрный. Только от этих ласковых слов кровь стыла в жилах.

— Не надо! — орал мальчонка.

Я зажмурился. В ушах стоял крик: 'Минкут! Ну как же так?!'

Я слышал голос мальчика раньше. 'Минкут, смотри какое яблоко большое'.

А теперь голос кричал: 'Не надо!'.

— Ему нужно помочь, — прошептал я.

— Нет! — жёстко ответил обережник. — Мальчик все равно... ты не поймёшь.

— Но я должен.

— Ты поставишь под удар всю миссию.

— Но это не правильно, — готовый сорваться на крик произнёс я.

Голос мальчика оборвался, когда чёрный урод всадил стилет в горло, так что острие ушло под углом вверх. Мальчик дёрнулся и, захлебнувшись кровью, закашлялся, а урод надавил на рукоять, и лезвие погрузилось ещё глубже, скрипнув о кость.

— Это не правильно! — вырвалось у меня.

— Ой дебил, — процедил обережник.

Я сказал это вслух. Все кто были сейчас в этом зале, резко повернули головы в мою сторону. Чёрный урод коротко бросил слово: 'Взять'.

Его головорезы сорвались с места, причём так быстро, как не мог простой человек.

Я понимал, что не успею. Я лишь смог положить пальцы на рукоять ножа. Я только успел понять, что бой проигран. Не словами. Слова не успели ли бы за этими убийцами. Я понял это самым естеством.

Они ужи были совсем рядом.

А потом в голове ярко прозвучало.

— К БОЮ!

Мир застыл. Лишь я двигался, да эти убийцы, но они были теперь не так быстры. Пальцы сжались на рукояти и выхватили клинок. Но этими пальцами управлял не я, а то нечто, что подняло меня с земли, когда я стоял на коленях не в силах пошевелиться. То нечто, когда я вышел из ада.

Меня стало двое, и тот, что внутри был словно... неживым. Я знал, что он делал и зачем, но это приходило уже после содеянного. Я видел все, что происходило в зале, я словно мог видеть спиной. Я слышал медленное тук-тук-тук своего сердца. Ткань набедренной повязки стала жёсткой как фольга, и теперь был рад, что на мне из одежды только она, а не ещё что-то.

Недотёпы-шестёрки замерли у стены недвижными изваяниями с глупыми выражениями на лицах.

Два головореза медленно, как капли дождя на стекле двигались в мою сторону. Я поднял руку, почувствовав, мешающий мне воздух, что был густ как смола. Они ещё не знают, что я изменил темп, и мой темп глубже, чем у них, значит, застигну врасплох.

Я замер, дожидаясь, когда эти двое приблизятся вплотную, а потом сделал шаг в сторону и перехватил правую руку ближайшего за запястье. Мужчина только начал распахивать удивлённые глаза, а я сделал рывок сквозь густой, как мёд воздух, и ударил его правим коленом в грудь. С утробным так-так-так, стали лопаться сухожилия и хрящи. Глухо хрустнула грудная клетка. Медленно брызнули тяжёлые капли крови, и оторванная рука враг неспешно полетела в одну сторону, словно ленивая рыба в стоячем болоте, а тело стало отлетать в другую.

Я повернул голову, и направился ко второму головорезу. Капли крови больно ударили меня по лицу, словно камешки, пущенные из пращи. Я взмахнул клинком. Он с тяжким у-у-у-у-у разрезал воздух и прошёл через горло врага, неспешно начавшего поворачиваться ко мне.

Голова плавно отделилась от тела, рождая ещё больше брызг.

Я развернулся и увидел вскочившего чёрного властелина. Он двигался так же быстро, как и я. Урод выхватил из-под плаща отнюдь не нож, а короткий меч. Лезвие было примерно с локоть в длину. Одна отрада, что густой воздух мешал двигаться не только мне, но и ему. И небольшой нож был сейчас полезнее, чем нечто большее.

Урод зыкнул глазами, и сделал ложный выпад, а селом ещё один. Я не то чтобы дёрнулся, ведь на такой скорости тело не может успевать за разумом.

А потом он зыкнул мне за спину, и, сделав ещё одно обманное движение, развернулся и побежал к двери. Он двигался, наклонившись к самой земле. Его сандалии из чёрной кожи слегка проскальзывали на плитах пола. Плащ мокрой тряпкой мешал бежать.

Я услышал тугое у-у-у-у сзади и развернулся. Тот головорез, что должен был находиться на верхних ярусах, уже был здесь. Он двигался быстрее предыдущих врагов, но все равно медленнее меня. Вместо того чтоб уколоть ножом, я подался вперёд и что было сил ударил прямо стопой в диафрагму. Что-то влажно хрустнуло. Боль удара осталась в ноге. А враг начал отлетать, в то время как его руки и ноги не успевали за телом. Это было, как удар... почему-то вспомнилось нечто обтекаемое с большими стёклами впереди, с блестящими фонарями на морде. Вспомнился визг тормозящего этого нечто. Образ был слишком расплывчатым, но память подсунула именно его.

А следом я бросил клинок, ушедший вдогонку за недругом. Он медленно крутился, роняя фух-фух-фух при каждом обороте.

Я не успевал. Чёрный властелин уже открыл дверь, вцепившись в неё обеими руками, но навстречу мне двигался последний головорез. Я не успевал не только за этим уродом, но и уйти от удара. А все проклятый воздух и тело, что не успевало за мыслями. Память снова подсунула словно, но на этот раз очень удачное. Инерция.

Я лишь успел выставить левую руку, принимая удар. Лезвие вошло в запястье. Я видел, как вспучилась, а потом разошлась кожа, пропуская лезвие сквозь себя. Клинок вышел с противоположной стороны. Несколько брызг опять попали на лицо, словно пущенные из трубочки горошины.

Я схватился пальцами за это лезвие и коротко ударил врага в колено. А потом удар костяшками пальцев в кадык. Снова хрустнуло.

Но нужно нагнать того урода. Я рванул к двери, не вытаскивая ножа из руки, лишь вывернув запястье. Инерция сама вытащит нож из раны. Но у самого порога я услышал возглас своего обережника.

— СТОЙ! — он был долгим и низким, но при первых же его звуках мир снова сменил темп.

Мир сорвался с места. С влажным шлепком ударилась о стену и упала на пол оторванная рука. Рухнуло на плиты изувеченное тело, дёргаясь в конвульсиях. Сочно хлюпнув вошёл в тело падающему недругу нож. Так же чвакнула упавшая на пол голова, успев опередить хозяина на доли мгновений.

Нелепо дёргался, схватившись за горло умирающий враг. Он был в темпе. Скорее всего, один к двум, может быть к трём. Значит, умрёт быстрее обычного.

— Почему? — зло спросил я, сжав руку на запястье. Из-под пальцев текла кровь.

— Если выйдешь из башни прямо сейчас, тебя учуют псы. Я и так слишком много сейчас сделал. Надо убираться. Они могут почуять все изменения. Слишком много. Слишком. Мне ещё следы заметать. Ну и подкинул же ты мне работёнки.

Я шатаясь подошёл к мальчику и сел на колени, одно из которых дико болело. Удивительно как оно вообще не сломалось. Синяк будет знатный. Синяки будут и на руке, и даже на лице и груди, куда попали капли крови.

Мальчик, дёргался в конвульсиях, захлёбываясь кровью. Стилет чёрный властелин забрал с собой.

Было видно, как сломя голову выбежали на улицу шестёрки. Яне стал их догонять. Не время.

К нам подскочила Ами, тоже упав на колени.

— Он умирает? — спросила она, глядя серьёзными глазами.

— Да, — коротко бросил я, а потом поднял голову к полотку. — Помоги. Ты же можешь.

— Сдался тебе этот мальчишка, — пробурчал обережник, — брось его и уходи.

— Спаси его!

— Поздно. Его разум мёртв, а тело доживает последние секунды.

— Я тоже был мёртв! Спаси его! — закричал я во все тот же потолок.

— Ты другое дело.

— Спаси, пожалуйста, я найду твой проклятый ключ, -взмолился я, наклонившись к мальчику.

— Хорошо, но за последствия я не отвечаю, — пробурчал обережник, — Вот зараза. После этого я удивлюсь, если они ничего не почуют. Столько наследил, как слон в посудной лавке.

— Эхо корней мира? — спросила Ами, притронувшись пальцами до груди мальчика., где красовался детский серебристый узор клейма.

— Да! — взорвался обрежник, — Только это правильно называется не корни мира, а... черт, вы даже не поймёте!

Он зло зарычал, словно совершая какие-то деяния, но мальчик выгнулся дугой и стал судорожно втягивать в себя воздух. Я замер, боясь дышать. Мальчика долго трясло, а потом он выдохнул и обмяк. Рана на горле затянулась.

Я наклонился над его лицом. Несчастный лежал и ровно дышал.

— Ты как? — осторожно спросил у него, — Ты меня слышишь?

Мальчик не ответил. Он лишь резко открыл глаза, а потом стал, изредка моргая, глядеть в потолок. Его глаза были пусты и стеклянны. Они были мертвы.

Продолжение следует. Прошу оставить комментарий, чтобы сделать книгу лучше или поставить оценку, ту, какую по вашему мнению книга заслужила.