Двоичный легион (черновик, главы 1 - 5)

Она качнула ногами и легко спрыгнула вниз, а между прочим, там было четыре человеческих роста. Девушка приземлилась в десяти шагах от меня, мягко припав на все четыре конечности как кошка. Она грациозно выпрямилась и, бросив на меня взгляд, сделала несколько осторожных шагов, а потом присела и притронулась кончиками пальцев к тому месту, откуда росли съеденные грибы.

— Ты чужак, — тихо произнесла она. — Чужаков обычно убивают, но ты необычный. Я не чувствую в тебе дыхания Са. Тем не менее, я должна о тебе рассказать великим воплощениям, и тогда они спустят с цепи свору небесных псов.

Она смерила меня сосредоточенным взглядом, словно решая мою судьбу. Я внутренне напрягся, готовый к самому худшему. Слово 'пес' отдалось болью в левой руке. Я не помнил почему. Тело помнило.

— Но я не стану этого делать, — наконец продолжила она цепь своих рассуждений, — если ты мне кое-что пообещаешь.

— Что? — осторожно спросил я.

— Ты же будешь странствовать. Ты точно не останешься здесь. Возьми меня с собой. Я уже три сотни лет сижу на одном и том же месте. Я хочу увидеть мир, — подбросив на ладони желудь, произнесла она. — А если спросят, почему не доложила, ведь тебя рано или поздно найдут, отвечу, что следила за тобой.

— Я не знаю, — неуверенно ответил ей я.

— Хорошо, тогда я отправлю донос воплощениям прямо сейчас.

— Подожди, я просто не знаю, что сам буду делать, — поспешил остановить ее я.

— Как решишь, дай знать, — довольно улыбнувшись, произнесла девушка.

Она присела, дотронувшись кончиками пальцев до земли, и одним прыжком заскочила обратно на дерево.

— И да, — громко продолжила она, повиснув на толстой ветке на одной руке,— я надзиратель за этим лесом и за полем, что от леса до круга ада. Зови меня Ами.

Она ухватилась за свою опору второй рукой, ловко качнулась, потом сделала рывок и исчезла среди густой листвы.

А я смотрел ей вслед. Чего она хочет? Чтобы я стал ее проводником? Но я сам ничего не знаю и не помню. Хотя, чего мне терять, если ничего и не имею.

Глава 2. Казнь

— — Гарра́й Синки́но — —

Пальцы привычно коснулись висящего на шее кристаллика, и мир вокруг замер. Остановились с опаской наблюдающие за нами случайные прохожие, застыли взлетевшие над площадью птицы. Малый таран в руках городской стражи медленно-медленно соприкоснулся с деревянной дверью. Трещинки лениво побежали по доскам, бросая неспешные щепки. Замо́к сопротивлялся ровно до того момента, когда стонущая басом сталь не смялась и не вылетела из паза. Он шевельнулся и повис в воздухе, начав долгое падение на пыльные ступени дома.

Один удар сердца тех, кто смотрел со стороны, против восьми ударов моего.

Я сжал в руке клинок, нырнул мимо застывших стражников, снаряжённых в тяжёлую штурмовую броню, и втиснулся в щель медленно распахивающейся двери.

Да поможет мне Великое Воплощение Порядка и Справедливости.

Густой, как смола, воздух мешал движениям, но долгие тренировки позволяли обойти этот недостаток. Сквозь воздух нужно протискиваться, словно это водный поток.

Внутри дома глазам предстала четвёрка людей. Две служанки, охранник и мужчина, одетый в чёрно-лиловые одежды. Из всех присутствующих только он был осенён воплощениями, остальные родились вне счёта жизней. Люди только-только начали поднимать глаза на неслышный сейчас мне треск двери и грохот выламываемых запоров. Для них мои движения были размытыми, как мельтешение крылышек мух.

Я на ходу полоснул тонким лезвием клинка телохранителю по запястью, а потом налетел на мужчину, развалившегося на лежаке, придавив его коленом к ложу. На той скорости, на которой я сейчас был, это было равносильно удару тараном. Не удивлюсь, если у него оказались сломаны рёбра.

Я снова коснулся кристаллика, сравнявшись в темпе с окружающим миром, и тот сорвался с места. Визги служанок, уронивших на пол подносы, смешались с криками городской стражи.

— К стене! Руки за голову! — орал десятник, бесцеремонно толкнув женщин в сторону.

— Это городская стража! Всем к стене, руки за голову! Смена темпа — попытка к бегству! К стене!

Один из стражников врезал телохранителю по коленке, а потом схватил за волосы и подволок в угол, где тряслись служанки.

Ещё один стражник, скрипя ступенями, поднялся на второй этаж дома, прикрываясь малым щитом и с мечом наизготовку.

Снаружи раздавались голоса зевак, которых отпугивал видом штурмовой брони оставшийся снаружи воин.

— Какие распоряжения, господин дознаватель? — хрипло спросил десятник, снимая шлем с красным плюмажем.

— Трёх свидетелей, — коротко бросил я, а потом переключился на мужчину. — Тот, кого ты ждёшь, выродок бездны, не придёт. Он сейчас вздёрнут на дыбе, и поёт как певчая птица.

— Ты знаешь, кто я? — кашляя, спросил мужчина, — Тебя сотрут в порошок. Отпусти меня, пока не поздно.

— Мне плевать, кто ты, — ответил я, ещё сильнее навалившись на него, и сорвал с шеи ремешок, на котором висели амулеты, кристаллик времени и знак гильдии кожевников.

Под моим весом он скривился от боли и дёрнулся. Видимо, пара рёбер всё же треснула.

— Господин дознаватель! — окликнул меня десятник.

Я обернулся. Стражник протянул мне небольшой свёрток. Я встал и осторожно принял его, а потом развернул. В нём была тонко выделанная кожа, человеческая кожа. За этим выкидышем бездны, убивающим подростков и продающим изделия из их кожи сектантам, я охотился уже полгода. Наконец, поймал.

— Какое тебе дело до неосенённых, дознаватель? — прокашлял мужчина, — они грязь, от которой отвернулись Великие Воплощения. Они вне закона.

— Ты лишил их того малого шанса, что они могли получить у разлома, — начал свирепеть я. — Они такие же люди, как и мы с тобой, просто, им не повезло с правом рождения.

— Не повезло? Они выродки, лишние для всех.

— И твои слуги тоже? — спросил я, раскладывая чудовищную находку на столе.

— Работают за еду, потому что деньгами пользоваться не могут. Они грязь, и место их в грязи.

— Я не буду тебя переубеждать, урод, — ответил я, — но что скажешь об этом?

Среди свёртков лежал темнеющий благородным загаром лоскут с тонким золотым узором. Кожа осенённого. Я повернулся к побледневшему гильдийцу.

— Промашечка?

Тот ничего не ответил, лишь заозирался по сторонам, словно ища поддержки у кого-нибудь.

— Свидетели готовы? — спросил я у сотника.

— Да, — коротко ответил он, шагнув в сторону, чтоб я мог видеть двух мужчин и одну женщину растерянно стоящих у самой двери.

— Перед лицом Великих Воплощений, перед лицом городской стражи, перед лицом свидетелей из числа законопослушных граждан, — начал я ритуальную фразу, — я, Гаррай Синкино, дознаватель империи Эхлот, имеющий право немедленной кары, приговариваю тебя за убийство дитя, осенённого дланью Воплощений Мирозданья, к смерти.

— Стой, — затараторил кожевник, пытаясь вскочить с лежака, но рука стражника, закованная в тяжёлую перчатку, заставила его сесть на место, — ты не знаешь, кто они. Я могу помочь. Стой!

Последний его крик сорвался в визг. Я вытащил свой клинок и коснулся кристаллика на своей шее. Мир опять замер. Какая разница между неосенёнными, что жмутся в страхе у стены, живут за крошки хлеба, рожают детей, не имея Права привнести их в храм Воплощений, и осенёнными, чья смуглая кожа отмечена золотистыми знаками Права на жизнь? В том, что одним с рождения сразу даны всё блага, а вторым дан шанс заполучить Право у великого разлома, рискуя своей жизнью? Лишь в этом. Мы все люди. Я знаю. Ведь я был рождён грязью и добился своего Права сам.

Клинок вошёл в висок замершего с гримасой ужаса на лице кожевника. Лезвие не встретило преграды, выйдя из щеки. С такой разницей в темпе удар был равносилен выстрелу из тяжёлого самострела. Я не испытывал никаких угрызений совести, потому, что таким мразям не место под небесной твердью, и отвечать буду только перед Воплощением Порядка.

Мир снова набрал темп, но не потому, что я остановил кристалл, в нём просто кончилась сила. Тело кожевника с застывшим взглядом повалилось набок, снова оказавшись на лежанке.

— Приберитесь, — буркнул я, вытерев клинок о тонкое покрывало, упавшее в этом переполохе на пол.

Один из стражников небрежно пнул тело, а потом позвал служанок мёртвого гильдийца.

— Вы слышали, что сказал господин дознаватель. Тащите эту падаль на улицу.

Я не стал дожидаться, когда труп уберут с лежака, и, сжав в руке страшный свёрток, вышел из дома. Там светило вечное солнце, даря жизнь и процветание городу.

Я зашагал в сторону своего дома, с одним лишь желанием — поскорее смыть с себя всю пыль этого дня и кровь зверя в человеческом обличии. Улочка лежала между двух— и трехэтажными серыми домами, в окнах которых красовались разноцветные занавески. Один раз пришлось уступить дорогу старому обшарпанному голему, который нёс под крики водоноши большую бочку. Фигура, похожая на широкоплечего человека с короткими толстыми ногами и длиннющими руками, со свойственным ей нечеловеческим терпением слушала своего господина. Нарисованная одним широким мазком кисти улыбка придавала голему выражение снисходительного сарказма, мол, пусть себе букашка, что ростом лишь по пояс рукотворному великану, пищит под ногами, что вздумается, мне нет дела до его слов.

По мере удаления от центра города тени становились всё длиннее, пряча в своей вуали лавочки и работающих в них людей. Улочка круто взмыла вверх, а потом так же резко начала опускаться. Между домов мелькнул горизонт, и ещё одно солнце, висящее над соседним городом. Отсюда оно казалось маленькой, но яркой искрой, пытающейся разогнать вечную серость небесной тверди.

Рыночная площадь осталась далеко позади с бесконечными криками её нахвальщиков и зазывал, старающимся всему миру рассказать, что их лепёшки вкуснее любых других во всем мире, их ткани самые нежные, а проценты долга самые низкие.

Я шёл домой, но ноги принесли меня к сестре.

Тисинкатоля сейчас вытирала столы закусочной, где она работала, щеголяя в короткой ярко-оранжевой набедренной повязке, легкомысленно прикрывающей только самое женское лоно. Серебряные бляшки-ноготки, висящие в два ряда на шее, и не прикрывающие обнажённую грудь, мелодично позвякивали при каждом движении. Свежий золотой узор на ключице она заполучила только этим годом, успешно пройдя великий разлом.

— О, солнце в подмогу, братишка, — защебетала она, поднимая оставленные глиняные кружки.

Я улыбнулся, глянув на сестрёнку. Она была на пять лет моложе меня и еще не рассталась с тем чувством, когда мир состоит лишь из совершенного зла и совершенного добра, не имея середины. Аштум, с любовью нарисованный серебристой краской на стене закусочной, расправил крылья, словно вечная серая тень неба, но сейчас казалось что это ее крылья. Под потолком нашлось еще три фигурки аштумов, вырезанных умельцем из ценного дерева.

— Рассказывай, куда тебя сегодня привели нити судьбы? — продолжила она.

Я криво улыбнулся, сняв с плетёного пояса ножны с коротким мечом, и положив их на соседнюю скамью поверх своего страшного трофея, так чтоб сестрёнка не видела.

— Ничего особенного, работа, работа, работа.

Она посмотрела на меня, а потом со вздохом отложила тряпку.

— Казнил кого-то?

— Там выродок бездны, — неспешно начал отвечать я, подбирая подходящие слова, — убийца.

— Не надо, — перебила меня Тисинкатоля, — ты всегда был чист перед воплощениями. Не кори себя.

— Я не корю. Я боюсь, что появится ещё один такой, а потом ещё и ещё. И что они однажды дотянутся до кого-то из моих близких.

Из глубины закусочной выглянул здоровенный мужчина, бывший почти на голову выше меня — хозяин закусочной. Он коротко кивнул, поприветствовав меня. Я ответил ему тем же.

Хозяин всегда ворчал на увлечение Тисинкатоли, которая грезила небом, но не более. Еще больше он ворчал, что жена его пилит, зная о красотке в заведении. Но она сестра дознавателя, а еще и прошла разлом в столь молодом возрасте. Это значит, что стоит ее обидеть, как она возьмет в руки клинок, которым пользоваться умеет не хуже любого другого легионера.

— Я знаю, что поднимет тебе настроение, — продолжила сестра, поставив на столик горшочек спелых соля́ниц и миску с варёным мясом.

Тут же возник и небольшой кувшинчик со свежим пивом. На дне кувшина мерно разгорался и гас кристаллик чистого холода, заставляя потеть глиняные стенки сосуда.

— За это спасибо, но только не говори, что опять нашла мне подходящую пару, — произнес я, положив на стол монет из кошеля вдвое больше, чем потребно на оплату снеди. Это была моя давняя традиция. Я всегда подкидывал ей так мелочь. Впрочем она тоже не была против, и монеты исчезли со стола, собранные узкой ладошкой.

— Тебе давно пора жениться. Два раза у разлома уже был, а всё ходишь одиночка одиночкой, — с веселой укоризной заговорила сестренка.

— Нет подходящих, — ответил я, выдавив пальцами сок из бело-голубой ягоды, так чтоб он капал на мясо.

— Знаю я тебя. Эта дура ни о чём, кроме тряпок, не думает, эта некрасива, эта сразу десять детей хочет, причём неизвестно, нужен ли ей будешь в этом деле именно ты. Всё принцессу ищешь себе. Ты так себе никогда никого не найдёшь.

— Хватит, — мягко оборвал я вечный разговор.

— Как знаешь. Если что, то все воплощения мне в свидетели, чем смогу, тем помогу.

Она хотела ещё что-то сказать, но в закусочную вошёл невысокий кривоногий мужчина. Он поймал меня взглядом и сразу заговорил.

— Я вас уже обыскался, господин Синкино, там вас ждут. Опять какое-то непотребство произошло. Старший дознаватель лютует, всех собирает.

Глава 3. Пылающий пес

Прошло достаточно много времени, прежде я, наконец, смог нормально себя чувствовать. Ами время от времени мелькала в кронах деревьев появляясь из ниоткуда и исчезая в никуда. Она сосредоточено глядела на меня, словно боясь, что я уйду куда-нибудь без нее.

Неведомый голос молчал.

Я с лёгким стоном встал с травы, на которой валялся все это время. Тело на удивление хорошо меня слушалось. Это придало уверенности, но не добавило понимания происходящего. Что я делал здесь? Кто я?

Я закрыл глаза, сосчитал до десяти, как того мне кто-то когда-то советовал, а потом шагнул к краю леса, сопровождающего меня чириканьем невидимой певчей птахи. У крайних деревьев, чьи стволы теснили настырный густой кустарник, я стал разглядывать поле, по которому недавно убегал от людей. Поле упиралось в ад, а волны, бегущие по светло зелёной траве, создавали впечатление моря, с ритмичным шумом бьющегося о галечный пляж. Казалось, вот сейчас закрою глаза, сделаю шаг, и ноги начнёт лизать тёплая солёная вода, как облизывал зажившую кожу тёплый ветер, иногда заблудившись залетал под полон леса.

Я помнил море, значит, я был там. Я помнил бесконечнуюводу, пахнущую солью и морской травой, помнил крупные гладкие камни, с шуршащие под шагами. Сходство морем добавляла огромная птица, кружившая высоко в сером небе у самой границы ада. Но то была не... я не помнил как называлась морская птица.