Двоичный легион (черновик, главы 1 - 5)

Вступление

— Нет! А-а-а! Нет!

Я кричал от боли, а огромный хищник с пылающими глазами, навалился на меня, придавив своим весом к земле. Я кричал, а он рвал мою руку, из которой хлестала кровь, заливая мои лицо и грудь, капая с его пасти, разлетаясь брызгами на камни. Вторая моя рука была сломана и висела плетью, скрипя обломками кости.

Я попытался ударить его ногой, но зверь был слишком велик, он лишь мотнул головой, отчего моя рука с хрустом оторвалась от тела, оставшись в его зубах. Я закричал с новой силой. В глазах мутнело от боли.

Зверь выбросил часть моего тела, изорванную, словно рваную тряпку, и вцепился мне в лицо. Мир померк...

Мир померк, а потом вспыхнул снова.

Я орал, прижав руки к лицу. Не было больше зверя, не было больше ран, не было хлещущей в разные стороны горячей крови. Были лишь я, белый светящийся потолок, мягкое кресло, подстраивающееся под форму тела, и моя боль.

Сердце бешено билось в груди, отдаваясь молотками в висках и отмеряя секунды моего вопля. Наконец боль отступила, я, тяжело дыша, замолчал, свернувшись на кресле в позе младенца, а по щекам побежали слезы.

Но тело помнило челюсти той твари, уши помнили рев зверя и мой собственный крик, глаза помнили блестящие клыки и горящие голубым огнем глаза.

Я притронулся к левому плечу, чтоб убедиться, что оторванная рука, теперь точно на месте, потому как она единственная не болела, думая, что ее нет. Пальцы нащупали беженку и медленно спустились по коже до локтя. С губ слетел нервный смешок, а потом я протер лицо от текущих слез и сопель.

Сто шестьдесят попыток. Сто шестьдесят. Меня съедали, меня сжигали, меня топили, но этот проклятый мирок не хотел меня пускать к себе. Но чует моя задница, что ключ к 'Белой Розе' там. Я уже пытался проникнуть другими путями, но все заканчивалось неудачей.

Эти придурки заигрались в богов, создав себе уютный мир, и плевав на свою миссию. Но я не для того пролетел одиннадцать световых лет, чтоб сдаться. Вот только, что не так я делаю? Может надо по-другому?

— Билли, заряжай аппарат, — дрожащим голосом произнес я, — будем еще одну лазейку испытывать.

— Да, — хрипло ответил мой помощник, и мир снова потемнел, чтоб ворваться внутрь меня очередной порцией боли...

* * *

— Ну, как же так?

Мальчишка-пастушок со слезами на глазах стоял всего в трех шагах от ада. Незримая стена богов отделяла пекло от светлого мира, и была видна та черта, где проходила граница. Сочная, сдобренная небесным пеплом зелень резко обрывалась, переходя в красно-коричневую спекшуюся глину, в трещинах которой блестел жидкий свинец.

— Минку́т! — закричал мальчишка, ломая пальцы и делая суетливые шаги то вправо, то влево.

— Минкут, ну почему? — повторил он трясущимися губами, глядя, как его спутник, недавно рассказывавший веселые небылицы, корчится за стеной, раздираемый раскаленным ураганом. Глаза Минкута уже побелели от жара, словно у вареной рыбы в похлебке. Волдыри наслоились один на другой сплошным жутким покрывалом, лопаясь и тут же высыхая. То, что еще недавно было человеком, дергалось в агонии, лишенное разума от боли, и никто не силах ему был помочь, ни мальчонка-пастух, ни испуганный лохматый пес, что, поджав хвост, спрятался за своим хозяином. Ад не отпускал своих жертв, даже если до светлого мира оставалось всего два шага, даже если человек лишь случайно споткнулся о глупую овцу и попал в его объятия.

— Минку-у-ут, — заревел пастушок, не стесняясь своих слез. На его глазах умер троюродный брат. Нужно было идти и рассказать о горе свей семье. Но мальчик рыдал, растирая ладонями грязь по лицу.

И тут истошно взвыл пес. Мальчик хотел его одернуть, но проследив взгляд животного замер. Иссушенная адским ветром фигура встала во весь рост и спокойно шагнула к стене богов. Стена пропустила мертвеца в мир, и над поляной потянуло запахом паленого мяса и жженых волос. Мертвец неспешно приложил ладонь к телу и осторожно отодрал прилипший к коже лоскут изодранной одежды.

Мальчик побледнел и попятился, а когда мертвец моргнул опаленными веками и уставился на бывшего родственника бельмами глаз, он бросился наутек, не помня себя от страха и не разбирая дороги.

Глава 1. Заново рожденный

— Минкут —

Опять пришла боль. Всепожирающая, неистовая, она держала рассудок в своих тисках, не давая воли и скрывая мир за алой пеленой.

Я упал на колени и закричал, пытаясь обхватить себя за плечи дрожащими пальцами. Но малейшее прикосновение приносило еще больше боли. Кровь стучала в висках тяжелым молотом, отдаваясь эхом в глазницах. Из опаленных легких рвался вместе с кровью кашель.

— Потерпи, — раздался голос совсем рядом. Голос был таким, словно его обладатель прятался в глубоком колодце. Но вопреки его просьбе терпеть не хотелось, хотелось умереть. Прямо сейчас. Лишь бы не было этой боли.

— Потерпи, — повторил голос, и боль исчезла, оставив лишь память о себе, но память такую, что хотелось плакать.

Слезы покатились по щекам. Они катились и сразу высыхали, оставаясь крохотными солеными кристалликами на щеках. Это тоже больно, но не так как недавно.

Мир прорвался сквозь пелену вовнутрь меня, словно через розовую ткань. Я наклонился и уперся ладонями в поросшую невысокой густой травой землю. Обожженные руки с лопнувшей до мяса кожей казались чужими.

— Потерпи, — еще раз произнес голос, — я излечу твое тело, но ты должен встать и идти, пока тебя не нашли.

— Кто ты? — непослушными, лопнувшими от жара губами спросил я.

— Сейчас это не важно, — ты должен идти.

— Кто я?

— Ты вспомнишь, но не сразу. Встань.

— Я не могу, — шепотом ответил я, глядя на покрытие волдырями колени.

— ВСТАНЬ! — произнес голос, став совершенно другим, властным и всепроникающим. Тело помимо моей воли легко оттолкнулось ладонями от земли и выпрямилось на ногах.

— Сможешь идти? — снова раздался вопрос, вернув себе сосредоточенную заботу.

Я кивнул, рассматривая темно-серое небо, почти непрерывно разрываемое беззвучными ударами молний. Это было необычно. Почему? Не помню.

А вдалеке светился очень яркий источник света. Он освещал землю вокруг и густые свинцовые облака над собой, вися высоко в небе. Только никакого сооружения, что могло держать такой мегафонарь, я не видел, но высота у него была изрядная.

Было очень жарко и сухо. Шагах в ста от нас стояло большое зеленое дерево, похожее на раскидистый дуб. Дерево тянуло свои листья к этому фонарю, словно решив, что именно там находится южная сторона света.

Под ногами росла густая трава, я бы сказал, что это ковыль, но боялся ошибиться. Едва заметный горячий ветер колыхал и листья, и траву. Травянистое поле, разбавляемое только редкими колками каких-то высоких кустарников, тянулось до густого леса.

Я повернулся. Через сорок шагов зелень обрывалась, а дальше шла буровато-серая каменистая пустошь, над которой быстро летел, гонимый бесшумным ураганом, не то пепел, не то комья пыли. Граница между ними проходила очень ровная, словно начерченная по линейке.

Но глаза мои старались найти того, кто говорил. Ведь, если есть голос, должен быть и его обладатель. Они искали, но не находили.

— Не думай об этом, — снова раздались слова. — Тебе нужно идти.

— Кто ты? Что тебе от меня нужно?

— Просто иди.

Я прикоснулся пальцами к виску.

— Ты у меня внутри?

— Можно и так сказать. Иди. Быстрее.

Я пошел. Самым правильным мне показалось спрятаться в лесу, а там снова можно будет задать вопрос.

Из травы слева и справа от меня с громким треском взлетала саранча, мелькая красными крыльями. Пару раз я вспугнул каких-то небольших птичек, оборвав их незатейливую песню. А потом я вошел в лес. Из него пахло сырой прохладой, так разительно отличавшейся от пекла на краю ада.

Ада?

Почему я так решил? Ведь я не видел ада раньше.

Голова закружилась, и я сел на землю, прислонившись спиной к дереву.

— Чуть дальше ручей, — снова заговорил голос. — Там мне будет легче восстановить твое тело.

— Не могу, — прошептал я.

— Как хочешь, но ручей потом тебе все равно понадобится.

Голос замолчал, но мне показалось, что он еще там, в моей голове. Я некоторое время просто сидел, прикрыв глаза, слушая шум листьев и щебет редких птиц. Совсем как дома. А где этот дом? Внутри проснулось непонятное щемящее чувство от тоски по тому, чего я не помнил. Ведь у меня был дом.

По телу прошлась волна ноющей боли. Не такой, как до этого. Стерпеть можно. Но этот заставило меня открыть глаза.

Я поднял перед собой руку. Кожа стала медленно светлеть и разглаживаться, настолько медленно, что это едва ухватывал глаз. Просто раньше волдыри были крупнее, а само тело более сочного красного цвета. Трещины в мясе стянулись, прикрываясь рубцами. Из лопнувших пузырей начала сочиться сукровица.

Одновременно с этим проснулась жажда. Дикая жажда. Я вспомнил слова о ручье и прямо на четвереньках пополз к зарослям кустарника. А когда дополз до долгожданного источника, без всяких премудростей опустил лицо в теплую и вкусную воду. Меня даже не смутили плавающие там листья и мелкая водяная живность.

Я пил. Пил долго и безостановочно, словно возвращал принадлежащую мне по праву влагу. А когда напился, то упал рядом с ручьем лицом вверх.

— Тебе нужно поесть, — произнес голос в голове. — Погляди вправо.

Я через силу повернул голову. Рядом со мной лесная подстилка вспучилась пузырями, чтобы потом пропустить быстрорастущие бледно-желтые грибы. Они тянулись вверх, раздвигая палые листья и увеличиваясь в размерах.

— Их можно есть сырыми. С мясом помочь пока не могу, — словно извиняясь произнес голос. — Я мог бы сделать так, чтоб ты вообще не нуждался в пище, но это очень сложно, и тебя могут заметить. Они почувствуют такие изменения.

— Кто? Кто почувствует?

— Потом. Сейчас не могу. Ты не поймешь. Тебе нужно будет вспомнить много чего, чтоб мир стал понятнее. Сейчас ешь.

Я повернулся и сорвал один из грибов, а потом нехотя начал жевать почти безвкусную, пахнущую тленом ножку. Их бы пожарить. Пожарить? Значит, я ел эти грибы раньше, причем жарил на... не помню.

Мой голод, который проснулся с дикой силой, утолил только шестой большой гриб.

— Рядом кустарник. Это малина. Подойди.

Я, немного шатаясь от головокружения, встал и приблизился к колючим зарослям. Пока я шел, тонкие ветки мелко-мелко затряслись. На них появились новые зеленые листочки рядом со старыми, распустились многочисленные белые цветы. Бутоны раскрылись и тут же опали, сменившись зелеными ягодами. Те набухли и приобрели сочный розовый цвет. Запахло чем-то знакомым. Из детства. Я в детстве любил малину. Только детства не помнил.

Пальцы сами потянулись к созревшим ягодам, но потом остановились. Где-то вдалеке послышались человеческие голоса, и на этот раз они были не в моей голове.

— Они тебя здесь не заметят, а твои следы я стер. Тебя там больше никогда не было, — произнес неведомый покровитель, — жаль, что мальчонке память удалить нельзя.

— Что я должен делать?

— Для начала выжить, а потом я скажу.

— Выжить — это слишком большое слово. Я ничего не помню, я даже не знаю, кто я.

— Твое имя Минкут. МинкутТалла-Таркинно.

— Я не помню свое имя, но это не мое.

— Да. Это не твое. Оно принадлежало тому бедолаге, что умер за стеной. Посмотри вниз.

Я опустил взгляд, ища в траве что-нибудь необычное.

— Нет. На себя. Видишь знак?

Под левой ключицей на коже виднелся рисунок, мне пришлось сильно скосить глаза, чтоб рассмотреть его. Черная татуировка в виде цветка, только вместо лепестков там были странные символы, а в середине — круг с изображением треснувшей амфоры. От цветка отходило несколько тонких извилистых линий, которые, не пересекаясь между собой, уходили выше. Я не мог видеть весь рисунок, так как он тянулся к шее.

— Там имя Минкута. И поэтому ты Минкут. По-другому никак.

— Странные буквы, — произнес я, потерев пальцами черный знак. Это действительно была татуировка, а не рисунок углем или чем-то другим.

— Уходи. Быстро! — вдруг резко приказал голос в голове.

Я встал и, пригнув спину, пошел дальше в лес. Идти было неудобно, так как я был босиком, а обгорелые остатки набедренной повязки, висевшей на тонком кожаном шнуре, обхватывающем мой пояс, не защищали от веток. Пришлось идти напролом через буераки около пяти сотен шагов, пока покровитель не сказал мне лечь в небольшом сыром овраге, кишащем многоножками и лягушками.

Со стороны ручья послышались обрывки слов, приглушенных лесом. Судя по голосам, там было не так уж много народа, человек шесть не больше.

— Их позвал мальчишка. Потом, ничего не найдя, они решили набрать чистой воды во фляги. К ручью пошли по чистой случайности. Я больше не могу оставаться с тобой. Ты пока не высовывайся из леса. Люди сюда не так часто ходят. Потом будем искать.

— Что искать?

— Ответы.

— Какие ответы?

Я долго ждал голос, но он молчал, словно ушел куда-то. И люди скоро ушли, и поэтому я рискнул вернуться к ручью. Мое тело уже не было похоже на кусок жареного мяса. Да, волдыри сошли, оставив бордовые пятна, а рубцы наоборот белели на покрасневшей коже, но я был почти нормальным человеком.

Я наклонился над водой, отметив, что грибы местные жители собрали все до единого, а ягоду изрядно подъели. Из лесного зеркала на меня смотрел хмурый молодой парень лет двадцати пяти, достаточно хорошо сложенный. Нос прямой, а глаза карие. Волос на голове не было, но это не мудрено, после таких-то ожогов. И это было чужое лицо. Я не помнил своего лица, как и своего имени, но лицо было не мое. Это я знал точно.

В голове крутилось куча вопросов, и сами главным был, что происходит? Я зачерпнул ладонями воду и начал пить. Пить по-настоящему, делая аккуратные глотки и чувствуя вкус. Время дикого голода прошло, как и время страшной жажды. Вода казалась слегка сладковатой и очень приятной, сам ручей можно было перепрыгнуть не замочив ноги.

Что-то с плеском упало в ручей, пустив круги по зеркалу, и плавно опустилось на песчаное дно. Я пригляделся. Это был желудь. Еще один желудь прилетел точно мне в затылок, набив хорошую шишку. Я выругался и посмотрел вверх. На ветвях высокого лесного великана сидела тонкая светловолосая девушка. Она держала в руках горсть желудей и с любопытством смотрела на меня. При этом девушка была одетатолько в набедренную повязку серо-зеленого цвета.

Я смотрел на нее, не зная как реагировать. С одной стороны, опасности не было, с другой — она могла рассказать всем обо мне. Кто знает, что из этого получится?

— Кто ты? — тихо спросил я.

— А ты кто? — весело ответила вопросом на вопрос девушка.

— Не помню.

— Ты смешной. Я редко показываюсь людям, но ведь ты уже не человек.

— Человек, — неуверенно произнес я, оглядев свое тело. — А ты?

— Люди не возвращаются из-за стены богов. Я все видела. И ты колдовал. Люди могут колдовать, но не все, и не так.