Двоичный легион (черновик, главы 1 - 5)

— Нет, — тихо пискнула она, не открывая глаза.

Я внутренне подобрался, досчитал до трех, а потом схватил хранительницу леса за руку и потянул за собой. Почему-то казалось, что зверюга не тронет ее. И это действительно было так. Пес громко рявкнул и бросился вперед.

Я толкнул дверь пятой точкой и, прикрываясь девушкой, словно живым щитом, нырнул в темноту помещения.

Пылающий пес сунулся следом.

Глава 4. Башня

Я медленно пятился, прикрываясь девушкой. Сердце стучало с такой силой, что казалось, это бьют кувалдой по кирпичной кладке и это рождает многочисленное эхо, отражающееся от всего и возвращающееся ко мне. Грудная клетка судорожно вздымалась и опускалась.

Пес сделал несколько шагов и замер, недоуменно тряхнув головой. Он вытянул морду и несколько раз шумно втянул воздух.

Я смотрел на него, а тот развернулся и обнюхал дверной проем. После чего снова сунулся в темное помещение, то опуская морду к плиткам пола, то задирая ее вверх. Он, переступая небольшими шажками и тихо клацая когтями по каменной кладке, двигался прямо, отчего мне пришлось так же осторожно, как мышь под брюхом голодного кота, отойти в сторону, пропуская зверя. Я даже почувствовал тепло, исходящее от этой псины.

— Он не заметит тебя, — прошептал обережник, но ты только не шевелись лишний раз.

Я не ответил, неотрывно глядя на тварь. Было что-то действительно колдовское в том, что пес не мог нас заметить, стоя всего в трёх шагах. Ему словно отбили нюх и ослепили.

Вдруг пес подскочил к стене, привстал на задние лапы, уперевшись лапами в кирпичную кладку и принюхался к высоко расположенному узкому окну, а потом зло рявкнул и рванул к выходу.

Я отпустил Ами и медленно, как на минном поле, подошел к двери, прикрыл ее, подперев каким-то бруском, валяющимся тут же.

Только тогда я позволил себе выдохнуть. Ноги от нервного напряжения подкосились и я сел на пол спиной к прохладной стене.

Нервно хохотула Ами. Я поднял взгляд на девушку. Она осторожно ступая по полу подошла к стене и начала трогать ее пальцами.

— Чудесно, — прошептала она.

— Чего же тут чудесного? — устало спросил я, только сейчас начав осматривать помещение.

Зал был три десятка шагов... двадцать метров в ширину. Он был круглый, освещенный лишь восьмью узкими окнами. Посередине зала стоял большой серый столб, подпирающий радиально сходящиеся балки потолка. Свет от одного из окон узким лучом с медленно витающими пылинками падал на большое выпуклое зеркало, прикрепленное к центральному столбу.

Почему-то вспомнился яркий круг света. Он висел в пустоте, бесконечно холодной и бесконечной самой по себе. Лишь искры-пылинки, до которых не дотянуться рукой. Эти искры-пылинки были сравни самой вечности. Они были ее творениями и игрушками.

И тоска, такая же бесконечная, как эта пустота.

Я вздохнул и отвёл взгляд.

В глубине зала виднелась лестница без перил, примыкающая к стене и круто уходящая вверх.

— Я знала о мире за границей моего надела, но вот так, увидеть своими глазами и потрогать своими руками — это чудесно.

Мир за границей надела. Я улыбнулся. Как мал твой мир.

— Откуда ты знаешь, если не была?

Ами пожала плечами.

— Я вижу дом, а через несколько ударов сердца приходит знание о нем, — она отошла от стены и подняла руку так, чтоб луч падал на ее ладонь, заставляя ту светиться в полумраке помещения, — Башня, стены каменные, скрепленные строительной глиной, перекрытия из сосны, три яруса залов один над другим, подземелья нет. Назначение башни — обзор подступов ада.

Она словно читала справочник, глядя при этом на свои тонкие пальцы, сияющие под желтоватыми лучами солнца. Эти пальцы слово рвали мою тоску.

— Но это не мои знания. Они просто достались мне из ниоткуда. Я их получила и так же быстро забуду. А это, — она мелодично засмеялась и прошептала окончание своих слов, — это останется со мной навсегда.

Девушка несколько раз крутнулась на цыпочках, отчего ее повязка обернулась вокруг бёдер, а потом медленно опала. Ами опустилась на колени и стала водить ладонями по плитам с детским восторгом на лице.

Я вяло моргнул и присмотрелся к полу.

— Нам нельзя тут долго быть, сюда скоро придут люди.

— Откуда ты знаешь? — не поднимая лица, спросила Ами.

— Пол чистый. Его недавно подмели.

Девушка глянула на меня, а потом вздрогнула, потому что заговорил обережник, и она его тоже услышала.

— Нечего рассиживаться. Я ненадолго изолировал дом, но если затянуть посиделки, они тебя вычислят. Небесные псы вернутся повторно.

Я сложил руки на животе и вытянул одну ногу. Обережник был как всегда скуп на слова до неприличия. Это раздражало.

— Теперь я хочу все знать.

— Сам потом вспомнишь, — огрызнулся голос, — все равно сейчас ничего не поймёшь. Твоя первичная задача — выжить.

— И кто эту задачу поставил передо мной? — зло спросил я, — и почему я должен куда-то идти?

— Это... это... её, — начал незримый обережник, а потом запнулся и понизил тон. В словах стала слышна холодная сталь, — ладно, будем подходить с другой стороны.

Стоило ему замолчать, как в меня проникла боль. Казалось, меня снова выбросили в ад, где я горел, где печеное мясо отваливалось с моих костей, а глаза лопались от жара. Мир провалился в багровую тьму. Я закричал.

Боль пропала так же внезапно, как и пришла. Тело била крупная дрожь, а сам я стоял на коленях и локтях, уткнувшись в пол лбом. Пол, он был такой прохладный, такой прекрасный. Не хотелось вставать с него никогда.

— Теперь ты будешь слушать меня внимательнее? — по слогам выдавил голос. Казалось, он зло поглядел на черпак, из которого вылил на меня немного ада, и набрал снова, готовый опять плеснуть.

— Да пошёл ты, — через силу процедил я, ощутив на своей спине легкие ладони Ами. Они тоже были чудесными и прохладными. Они дарили силы жить.

— Не надо больше! — выкрикнула в потолок девушка, — я помогу ему. Ты только скажи, что нужно.

— Мне нужен ключ, — холодно произнес мой мучитель, — после этого... после ты вернешься домой.

— Какой ключ? — часто и тяжело дыша, спросил я, оторвав голову от пола. Слова о доме обнадеживали, но что-то говорило, что дом очень, очень далеко. Дом был так далеко, что слова о нем казались ложью. Путь мой — бесконечная тьма и тишина, прошептало нечто во мне.

— Я же говорил, что не поймешь, — со вздохом произнес голос, — Выживи, дождись памяти. А там сам будешь все решать. Слова лишнего не скажу.

— Хорошо, — ответил я.

— Вот и чудно. Сейчас мы тебя оденем и ты пойдешь в город. Искать.

Я встал с пола, положив руку на стену, так как перед глазами слегка помутнело. Проявились видения, словно воздух у толстого столба дрогнул, выгнулся, а потом обрел форму.

Я тряхнул головой. Нет, в самом деле у столба стоял большой не то горшок, не то амфора из серого фарфора без ручек, которой до этого не было.

Стоявшая до этого молча, Ами недоверчиво начала обходить предмет по кругу. Но не завершив свой обход, осторожно подошла и заглянула внутрь. При этом она старалась не касаться амфоры, словно та ядовита.

— Пусто, — прошептала она.

— Ага, — начал бормотать голос, — это не то... это тоже не то... это слишком уж просто... это как гомик будешь... вот.

Он словно копался в незримом сундуке, перебирая невидимые мне вещи.

Я глядел на амфору. Недавняя боль оставила осадок, добавив желания пообщаться с владельцем голоса лицом к лицу и наедине. Ладони сами собой сжались в кулаки. Хрустнули костяшки.

— Подойди, — произнес мучитель, а в его голосе скользнула нотка самодовольства, словно он хотел, чем-то похвастаться.

Я сделал несколько осторожных шагов и наклонился над широкой горловиной, увидев небольшой сверток темно-серого цвета. Глаза настороженно посмотрели на Ами, и только после этого я осторожно опустил руку. Пальцы коснулись мягкой ткани.

Я потянул, и на свет появилась толи набедренная повязка, толи юбка.

— Примерь, — быстро произнес голос.

— Это точно мужское? — недоверчиво спросил я, разглядывая подарок.

— Здесь все так ходят, — тут же огрызнулся обережник. — Это самый практичный вариант.

Я снова глянул на Ами и быстро надел на себя этот дар. Это действительно было нечто вроде юбки до колен, но с разрезом вдоль бедра шириной с ладонь. По поясу шли петли в которые продевался ремень, а еще там крепился кусок светло-серой ткани, выполнявший функцию нижнего белья. Он крепился на небольшие шнуры. Чудно. Я не помнил подобной конструкции.

Зато в памяти всплыло странное выражение, которое я тут же озвучил.

— Рояль в кустах.

Обережник хмыкнул.

— Ага, пианино с арфой. Я тебе сейчас столько роялей накидаю, закачаешься.

— Что такое рояль, и почему он должен быть в кустах? — сосредоточенно глядя на кувшин, спросила Ами. — У меня в лесу нет рояля, я свой лес знаю как свое отражение в зеркале.

— Это так говорят про вещи и события, которых не должно быть, — наставительно произнес голос.

— А ты тоже тогда рояль? — подняв голову к потолку произнесла Ами.

— Это уже слишком! — возмутился голос, — это вас не должно быть, а я есть.

— Тогда где ты?

— Нигде. Для вас нигде, — пробурчал голос.

— Точно рояль, — усмехнулся я и полез за еще одной порцией вещей, которые появились на дне амфоры.

В руках оказались: широкий кожаный ремень, который следовало продеть в петельки юбки, пара простых сандалий, ножны с охотничьим ножом, коричневая кожаная сумка на лямке, которую перекидывают через плечо. На сумке, что интересно, имелась еще одна лямка, которую можно перебросить через бедро, и тогда сумка при ходьбе не будет болтаться.

А еще там была еда и вода.

— Вот, зараза! — воскликнул голос, а следом кто-то толкнул дверь. — Прячьтесь.

— Куда? — негромко спросил я, глядя на дверь, которую еще раз дернули.

— Под лестницу! Я отведу им глаза!

Я схватил Ами за руку и поволок к указному месту, хотя казалось спрятаться там невозможно. Но от пса то мы спрятались.

Присев на корточки я глядел, чувствуя дыхание девушки и ее руки на своем локте. Дверь начала греметь так, словно кто-то бился плечом. Вскоре она поддалась.

Глава 5. Жертва

Дверь осторожно открылась, и в нее заглянул незнакомый мужчина. Он просунул голову внутрь и внимательно оглядел помещение. Я боялся, что он увидит нас, но колдовство обережника работало надежно. Мужчина открыл дверь сильнее и сделал несколько шагов. В руке у него блеснул нож.

Мужчина был лыс, а на его голове, шее и плечах красовались татуировки. Они были грубо выполнены черными чернилами, и лишь из них одна выбивалась. Она тоже была черна, но я такую уже видел. Точь в точь как у меня на левой ключице, только в круглом клейме-цветке было пусто.

Мужчина был одет лишь в серую набедренную повязку, похожую на ту, в которую был облачен я. Сразу стало легче от того, что я ношу не шутовской или неприличный наряд.

— Ну что там? — послышался из-за двери голос.

— Не торопи меня, — сильно шепелявя, огрызнулся вошедший. Он отступил к дверному проему и поддел носком своей сандалии подпиравший дверь брусок. — Тут точно кто-то был.

— И что мыслишь?

— Не знаю. Тихо. Ушли, думаю.

— Тебе инра весь ум съел? — произнёс тот, что снаружи, — Если он залез и заперся, то может быть еще здесь.

— Верные слова. Нужно наверху глянуть.

— Иди, гляди быстрее, — снова заговорил первый.

— Я один боюсь. Вдруг их много, — прошепелявил вошедший. Он еще раз обвел взглядом зал.

Я сидел под лестницей, чувствуя, как мне в плечи вцепились пальцы Ами. Она в своей привычной манере едва слышно шептала: 'Нас здесь нет. Нас здесь нет'. Уж не знаю, поможет это или нет, но нас пока не заметили.

— О Великие воплощения, я сейчас его убью, — простонал идущий сзади, — Скоро Такам-Мар придёт, и тогда точно ничего хорошего не будет. Тебе это и так ведомо. Он тебя в ад за два вздоха выкинет, тем более мы не далеко.

— Знаю, но все едино душа чует скрип страха. Молва идёт среди местных, что неведомая страхона в наш мир проникла, что псы даже в посёлок заходили. Последний раз псов видели полсотни смен легионов у разлома, — причитал первый.

— Иди! Я стражу нести буду. Если они такие страшные, то ужа напали бы.

Первый, перехватил нож поудобнее и, постоянно озираясь на дверь, пошёл к лестнице. Глаза его бегали по узким окошкам, по лучику солнца, бьющего в зеркало, и роняющему блики на стены. Солнце отражалось в его бегающих глазках, уподобившись брызгам страха, что сейчас сочился из него.

Когда под потолком чирикнула певчая птаха, он резко развернулся, а потом, пробормотав короткое, но сочное проклятие, сплюнул на каменные плиты пола.

Я медленно наклонился к самой стене, ощутив одним плечом холодный камень кладки, а вторым придавив Ами. Девушка чуть заметно выдохнула и замерла. Не к месту всплыли образы из глубин памяти. Они всегда не к месту.

Девушка, стоящая на краю... дома? Башни? Пропасти? Казалось протянешь руку и коснёшься неба. Нет.. опустишь руку в облака. Не помню. И ветер, рвущий длинную одежду на ней... и страх... страх не за себя.

Я стиснул зубы.

Мужчина, чуть заметно шлёпая разболтанными сандалиями, начал подниматься по скрипучей лестнице. Мне на шею и голову посыпалась пыль. Предательски захотелось чихнуть, я даже зажал рот и нос пальцами. Мало ли, вдруг чары спадут и нас заметят.

Ничего не происходило пять минут... нет триста ударов сердца. За это время свеча времени сгорит на полпальца.

— Ну что там?! — выкрикнул тот, что снаружи. Он сунулся в дверь. Стала видна бритая наголо голова. — Эй! Что там?

— Дебилы! — громко и чётко разнеся по голове голос моего обережника. Я выругался, шевельнув лишь одними губами и зло втянув в себя воздух. Сзади забормотала 'нас нет' Ами. Это не хранитель, это палач и зловредник. Бес, а не ангел.

— Да не бойся,— снова заговорил обережник, ни капельки не скрываясь, — это недоумки меня не услышат. Меня вообще можете слышать только вы. И не матерись, я тебя даже так слышу.

Материться? При чем здесь мать?

В памяти всплыло другое. Черные слова, но при чем тут мать? Или моя память опять не может выбрать то, что ей преподнести?

— Что им надо? — беззвучно шевельнув губами, спросил я.

— Не знаю, — небрежно ответил обережник. Он словно не хотел опускаться до ответов, но нужда заставляла. Он вообще порой казался лишённым ума, словно тот, кого поразила варасса.

Я скривился. Я помнил, что варасса должна поражать ум и тело, но что это, я не помнил. Зато вспомнилась женщина, стоящая посреди улицы. Я не помню кто она, не помню лица, не помню её стаси, что есть долг перед воплощениями, лишь пустые глаза, глядящие в никуда.

Вспомнился мужчина, молча бьющийся в стену лицом. Помню цветную мозаику и алую кровь, стекающую по ней на землю, пропитывая песок и заливая трещинки основы дома. Удар. Удар. Удар. Кровь. Удар. Хруст носа и челюсти. Удар и удар.

И детский крик: 'Папа!'

Варасса. Нет ничего ужаснее, чем она.