Мой ангел, мой демон. Пробуждение.

Падший ангел, такой же, как Люцифер, низвергнутый еще до него, но не ставший поднимать восстания. Получивший право перерождения. Вот и вся правда о Рафаэле. Только его цикличность рождений была прервана. Прервана одним демоном, решившим, что так будет лучше. Но для кого лучше, в самом-то деле?!

Он мог занять здесь главенствующий пост. Мог бы снова стать во главе ангельских легионов. А мог посягнуть на место... Самого. И вот этого допустить не хотели и не могли. Высшая политика, то тут поделать? Всех устраивал тот расклад, что был сейчас. Вернее, всех устраивал паритет, шаткое равновесие, когда душа, самая суть, составляющая Рафаэля, снова и снова возвращалась к людям, пока вращалась среди людей...

А потом все доверили Азраилу...

Тряхнув головой, сбрасывая с себя наваждение, Азраил метнулся по лестнице вверх. Медленно его иллюзорный облик таял, открывая истинное лицо: витые рога, темная, грубая кожа, черные волосы, желто-зеленые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы, крупное тело, крылья... хвост.

Дверь, жалобно застонав, открылась, словно её тараном вышибли. Молодой человек на месте аж подпрыгнул, вцепившись в меха, буквально влип в спинку монументального ложа.

То, что предстало на пороге, заставило сердце ухнуть в ледяную пропасть. ЭТО буквально дышало яростью. И только отдалённо напоминало Азраила.

— Чтто... Что тебе нужно??? Кажется, мы уже поговорили...

Демон только ухмыльнулся. Кажется, он и не ждал, что его примут таким. Напротив. Он хотел вызвать в сердце Рафаэля отвращение, пополам с ненавистью, и пусть бы мальчишка возненавидел его, счёл недостойным его, Рафа, общества. Тогда и воспитывать его станет не в пример проще... Да и расстаться впоследствии без осложнений, без долгих прощальных, никому не нужных речей.

— Я не счел разговор оконченным... — "и имя ему — легион" — именно таким был голос... точнее голоса, которыми сейчас говорил демон.

Без предисловий сдернул меха с кровати в сторону, впиваясь взглядом в худощавую фигуру, раздевая и без того раздетого юношу, словно донага обнажая его душу, добираясь до нее взглядом, за малым не пачкая.

"И я тоже таким стану... " сквозь панику пробилась мысль, совершенно чуждая ситуации. Мелькнула и тут же погасла, забрав с собой страх. Зачем бояться неизбежного?

Раф подтянул ноги к груди, обнимая колени, чтоб хоть как-то скрыться от жадного изучающего взгляда.

— Что, терпение оборвалось? Или фурии послали бродить лесом? — молодой человек намеренно дерзил, стараясь окончательно вывести Азраила из себя. Не покалечит, так убьёт!

Вой, что издал истинный, заставил содрогнуться стены дома. Демон одним прыжком взлетел на постель, низко пригнувшись, оказался лицом к лицу с юношей, растянув тонкие губы в дьявольской улыбке. Длинные пальцы сомкнулись на щиколотке, и демон дернул Рафа за ногу, оттягивая колени от груди, чтобы полностью раскрылся, почувствовал себя беззащитным, чтобы понял: помощи ждать неоткуда.

— Ты слишком многое себе позволяешь. Ты еще никто в этом мире, — Азраил полоснул острыми когтями поперек груди Рафаэля, вспарывая кожу, где в ранках тут же обозначились алые полосы крови.

Напряжённые до предела мышцы свело судорогой. Раф, во второй раз приложившись затылком о не самую мягкую поверхность, съехал по постели ниже.

— Очуметь, как ты нетерпелив, милый... — гадости так и сыпались, одна за другой. Он вспомнил все фильмы, все книги о "плохих мальчиках" и во всю вживался в роль. Когда же когти прочертили на груди алые полоски, коротко вскрикнул, прикусив губу. — Если бы я не был тебе нужен, ты бы давно убил меня... и не стал бы защищать!

Ему было больно, он был зол, и дикий выброс адреналина заставлял всё его тело дрожать. Но сейчас он бы даже дьяволу в лицо плюнул бы.

Азраил снисходительно улыбнулся, его ладонь легла на израненную грудь юноши, размазывая кровь и бередя свежие раны.

— Мой первый урок: научись сдерживать свой язык, — сверху вниз от ключиц к пупку, раскрывая порезы, позволяя крови стекать струйками на белые простыни. Кончик хвоста демона очерчивал икры стройных ног Рафаэля, а в момент, когда глубокие порезы раскрылись под жёсткой ладонью, туго стянул щиколотку, врезаясь шипом в ногу.

Раф изо всех сил вжался в постель, стараясь избежать прикосновения жёсткой руки. Раны жгло, а то, что их не оставляют в покое, лишь добавляло мучений. Голова резко мотнулась, и молодой человек зубами вцепился в подушку, стараясь не закричать. Горло буквально распухло от этих беззвучных воплей.

"Я убью тебя... я убью тебя..."

Волна боли на миг схлынула, дав возможность хрипло рассмеяться.

— Ооо... я понял, на иное ты попросту не способен!

Мальчишка. Всего лишь чертов мальчишка. И Азраил бы рассмеялся вместе с ним, будь на то его воля. Но лучше быть врагами, держась на расстоянии, чем...

— Ты меня недооцениваешь, — если бы это было можно назвать мурлыканьем... демон произнес слова над самым ухом Рафаэля и рывком развёл его ноги в стороны.

Провокация чистой воды. Но лучше было на нее ответить, чем сдаться, пропустить удар, оставить шпильку без внимания. Он навис над Рафом, сжимая пальцами его колени, оставляя на светлой коже безобразные ссадины.

— Ты хочешь большего, девственник, — с презрением, — ты получишь, — шип на конце хвоста от щиколотки дернулся вверх, вспарывая кожу, впрочем, не слишком глубоко.

Раф дёрнулся. Тело отвечало помимо его воли и на новую порцию боли, и на слова с посулами. Он кожей чувствовал угрозу, смешанную с чем-то горьким, будто Азраилу было если не противно так поступать, то приятного всяко было не особо много.

— Ты боишься, демон! — в голосе, напоенном болью, звучало не меньше презрения. Обвинение, как бы резюмируя понятое и принятое. Боится... Сказано шёпотом, на ухо, почти прикасаясь губами к скуле. — Чего ты боишься? Меня? Я же никто... и звать меня никак...

Рафаэль упирался ладонями в грудь демона, скользкими от собственной крови, затёкшими. Вот только любое сопротивление ровным счетом ничего не значило, и походило, скорее, на картонную декорацию на пути у дальнобойного грузовика.

— Ты себе льстишь, — Азраил улыбнулся. — Мне нечего бояться. А тебя и подавно, — да, он его долгое время выслеживал, наблюдал, какой образ жизни тот ведет, выжидал, свыкался жить с мыслью о нем, его образ постоянно был пред глазами демона... Наверное, это то, что люди бы назвали "небезразличием". Но это второстепенно.

А потом пришла боль...

Рафаэль закричал. Слёзы боли закипали в глазах. Чужая плоть, жестокая, без всякой нежности вторгалась в него, раскалённым прутом, заставляя сжиматься, стонать, выгибаться дугой, в тщетной попытке сбросить мучителя, оттолкнуть, остановить это всё.

— Не надо... перестань... Мне больно!!!

Раф извивался, не в силах освободиться, задыхаясь под тяжестью демона. И каждое новое движение причиняло ещё большую боль, чем предыдущее...

Вспышки туманили сознание, оставаясь где-то, будто он находился в глубоком тоннеле, а то, что происходило — происходило не с ним. И не сейчас. И не здесь. И голос приходил как из глубокого колодца, не достигая его, не достигая сознания, опутанного паутиной боли.

Казалось, он не выдержит, разорвётся, умрёт... Нет, он же почти бессмертен, и это мучение действительно может быть вечным.

Вот только крики и мольбы для чудовища ничего не значили. А едва взглянув на белое полотнище спины человека, Азраил с упоением полоснул по нему когтями, оставляя диагональные полосы от плеч к пояснице, пересекающиеся где-то на уровне груди.

Снова боль, спину как огнём ожгло.

— Моли о прощении, юнец. Иначе это никогда не закончится, — Похоже, демоническая сущность взяла верх над всякими проявлениями человечности.

Рафаэль глухо застонал. Кажется, Азраил что-то приказал... или потребовал... Молодой человек только мотнул головой. На слова ни сил не осталось, ни голоса.

Стать таким? никогда... никогда!

"Не дождёшься..."

Азраил остановился. Он дышал тяжело, жуткая изощрённая гимнастика его явно выматывала. Горячий шершавый язык скользнул по окровавленной спине, собирая вытекшую кровь.

Спасительной темноты мальчишке не видать. И он почувствует все, до малейшего, пока не осознает, что не ему здесь нос задирать.

Волосы сплошной завесой скрывали лицо, не пропуская ни свет ни воздух. Раф судорожно вздохнул, когда что-то тёплое наждаком скользнуло по ноющей спине.

Хватит жалости... здесь никто жалеть не собирается.

Молодой человек толкнулся обеими руками от кровати, подаваясь назад. Отчаянная ярость, подстёгиваемая болью в израненном теле.

Ему никогда и никто не делал больно. Никогда и никто ТАК с ним больше не поступит. И Азраил об этом ещё пожалеет.

Худощавое тело ломко выгнулось, под неправдоподобным углом, так не выгибаются люди... Раф совершенно не контролировал себя, мечтая только об одном: причинить боль в ответ, если не такую же, то хотя б не меньшую. А если нет сил, что тогда остаётся? Черпать эту самую силу из боли, которой и так через край...

Тонкие пальцы чуть удлинились, причиняя неудобство, и только, и десять длинных острых когтей впились в бёдра демона...

Азраил зашипел. И вовсе не от боли, а от упрямства воспитанника. Заломил его руки, буквально вырывая, как занозы, его когти из своего тела, сжимая кисти вместе.

— Ты слишком упрям, мальчик, — хватанув за волосы, запрокинул назад непокорную голову так, что натянутая гортань глотать и дышать позволяла с трудом. — Видимо, ты плохо меня слышал... Сейчас ты повторишь одну единственную фразу, что будешь хорошим и послушным мальчиком, и боль исчезнет.

Раф заставил тело расслабиться, оседая на насильника почти безвольной куклой.

Что-то уж совершенно неясное творилось с ним. В какой-то момент боль перестала быть обузой, став почти желанной. Необходимее воздуха и покоя. И именно боль позволила ему сделать ЭТО.

Сознание чуть сместилось, если можно было так сказать. Будто бы перетекло, отстранённо изучая эти самые изменения. Его руки... Длинные тонкие пальцы, на одну фалангу длиннее человеческих, и голубоватого цвета когти, почти кошачьи, только загнутые самую малость.

— Мальчиком... я перестал быть пять минут назад... — бледная щека скользнула по щеке демона, и юноша улыбнулся, не то собственной наглости, не то факту неожиданного изменения.

Менялся. И этого нельзя было не заметить. Вот значит как. Кто-то меняется, набираясь опыта... Кто-то меняется, перенеся яркую вспышку эмоций: стресс, шок. У Рафаэля же все было вместе. Не удивительно, что он начал преобразовываться.

Высокомерен. Азраил понял, что одержать победу сможет, либо бесконечно избивая, приводя в чувство и избивая вновь, либо... Оставался еще один небольшой шанс, которым стоило воспользоваться в силу открывшихся обстоятельств.

Он хмыкнул, разжимая удерживаемые руки, отпуская Рафаэля. Повернул голову, вглядываясь в тающий, и вновь прорисовывающийся профиль... Жесткие губы коснулись скулы, с нее скользнули к щеке, уголку губ, пока длинные пальцы не развернули новорожденного демона к себе. Кончик языка приоткрыл губы Рафаэля, медленно, мучительно неторопливо, дразня, проникая все глубже... Окончательно сливаясь поцелуем, сминая, топя в тёмной страсти, тяжёлом, душном желании...

Он был хозяином положения, тогда скажите почему мелькнула мысль, будто ему позволяют? Словно он лишь слуга Высшего, допущенный волей случая до его тела.

На спине вздулись и опали рубцы, оставшиеся после не особо ласкового обращения Азраила. На груди остались только тонкие белесые ниточки, покрытые спёкшейся кровью. Лишь бёрда и ягодицы всё ещё пульсировали болью, ярко, протяжно...

Ладони скользнули в длинные жёсткие волосы демона, чуть надавливая на затылок. Когти сами втянулись в "подушечки" соглашаясь на капельку нежности. Раф сощурился, а когда снова открыл глаза, мир снова чуть поменялся, будто позволяя смотреть чуть под другим углом. В льдисто-синих глазах вертикальный зрачок смотрелся дико. Юный демон не задумываясь отвечал на поцелуй.

Азраил наблюдал из-под полуопущенных век за Рафаэлем. Цветок, раскрывающий свои лепестки на встречу утреннему солнцу. Как же он хорош...

Руки, словно бы прося позволения, хоть это и не было так на самом деле оглаживали грудь, еще недавно истекающую кровью, сейчас же только стирая засохшие чешуйки. Язык, длиннее, чем у обычного человека, ласкал влажный рот, так жарко ответивший на ласку.

Демон чуть качнул бедрами, напоминая о себе. А руки опустились вниз, касаясь твердеющих сосков, впалого живота, с рельефно очерченными мышцами.

Боль жадным языком лизнула бёдра, и отступила. Ещё совсем недавно его терзали, теперь ему дарили ласки. Настоящие ласки, которых он был лишён в иной жизни. Раф только сильнее раздвинул ноги, обхватывая бёдра Азраила, теснее прижимаясь, желая получить всё, что только тот мог ему дать. Всё, и даже больше, и то, что мог дать демону он сам. А в том, что мог, юноша даже не сомневался.

Руки, скользящие по груди, животу, язык, властвующий, требующий, и дарящий настоящее наслаждение, жар, разливающийся внизу живота, отдающийся гулким звоном в тяжёлой голове... Что-то легко царапнуло губы, стоило лишь на миг разорвать поцелуй. Острые иглы клыков...

Демон прижался губами к плечу, оставляя ряд кровавых поцелуев. Пальцы властно кружили вокруг вздыбленной плоти Рафаэля, не прикасаясь, лишь изредка зарываясь в жесткие волоски. Вторая рука поглаживала иссушенные губы, длинные пальцы стремились попасть внутрь рта, натыкаясь на клыки.

Раф тихонько застонал, чуть прихватив пальцы, легонько погладив кончики языком. Чуткий слух уловил смешок и тяжёлое дыхание демона. Юноша чуть двинулся, желая снова ощутить движение плоти внутри себя.

Чуть заострившиеся кончики ушей, зато напрочь пропали мочки... Волосы, будто перекрасил сбрендивший художник: синие, серые и чёрные пряди... Плечи обвили выпуклые верёвочки-шрамы, вроде и не змеи, и не переплетенные лианы, и быстрый ток крови в теле окрасил их алым. По тыльной стороне ладоней, по запястьям, до локтей, кожу скрывали мелкие тёмно-синие чешуйки.

Выпустив пальцы, юноша попросил:

— Ещё... прошу, ещё...

Демон поднялся на колени, подталкивая юного демонита вперед, дабы он упирался в ложе не только ногами, но и ладонями, а сам занял место позади, чтобы иметь большую свободу действий.

Медленные, неторопливые, полусонные проникновения, способные пробудить разве что ноющую боль, но на самом деле призванные лишь распались, растянуть, подготовить.

Азраил поглаживал внутреннюю сторону бедра Рафаэля, расслабляя, стирая засохшую на них кровь.

Как не похоже было это действо на всё, случившееся немного раньше. Куда делась жестокость? Ярость? Впрочем, Рафаэль не обольщался на этот счёт. Ситуация снова может очень резко повернуть, и блаженство превратится в боль. Но Раф ловил момент, наслаждался, пока мог, и даже тягучие размеренные толчки доставляли ему радость.

Спину ломило от непривычной акробатики. Особенно досталось зудящим лопаткам. Юноша выгнул спину, совсем по-кошачьи, словно прося, помоги, погладь меня или... Мышцы пошли волной под натянутой кожей, напрягаясь до того предела, когда от ломоты в вытянутых и подрагивающих струнах, пробегают искорки судорог.