Немой пророк

А вон там, в последнем ряду, выделяется чёрная, как смоль, грузинская шевелюра. Из-за плотного табачного дыма мне не увидеть выражение лица её хозяина, заметны только густые чёрные усищи, уходящие в стороны острыми концами. Я тоже его знаю, великого учёного, друга всех детей и большого любителя 'Киндзмараули' с 'Герцеговиной Флор'. Впрочем, пока ещё лихого горца 'Сосо', промышляющего разбоем на больших дорогах. Хорошо, что он здесь.

Вокруг сидит ещё масса людей из двух объединённых партий, многие из которых наверняка войдут в пантеон славы вождей, рангом помельче. Либо, наоборот — сгинут навсегда из учебников 'истории ВКПб'. Или, как её принято было ещё называть, 'Краткого курса'. Но — они остаются неузнанными в силу своей молодости.

Кроме, разумеется, лидера сегодняшнего мероприятия. Сверкая линзами пенсне, слегка облокотившись плечом о стену, у трибуны в свободной позе расположился мой сегодняшний оппонент, молодой Лев Бронштейн. Уверенный взгляд которого не оставляет сомнений: находись вместо меня тут хоть сам Господь Бог, в которого он никогда не верил, он разнёс бы в пух и его. Поскольку в дискуссиях юный Лев — считается непобедимым.

— Товарищи, минуту внимания! — не меняя позы, Бронштейн картинно подымает руку. — Представляю вам господина, изъявившего желание состязаться со мной в публичном диспуте! Человек этот, некто царский флигель-адъютант господин Смирнов стоит здесь, перед вами, прошу его любить и жаловать! — опустив руку эффектным жестом, устремляет Троцкий ладонь в мою сторону.

Завершив представление, тот делает несколько шагов, подходя ближе. Прищурившись сквозь пенсне, Лев всматривается в моё лицо. После чего, снова обернувшись к залу, громко добавляет:

— Господин Смирнов обещал сделать из меня котлету, товарищи. Разумеется, словесно! Однако, как мы видим, подобное уже кто-то проделал с ним. И отнюдь не на словах!.. — картинно отступив, он простирает руки к моему лицу.

Раздаются смешки — работа на публику ему удаётся прекрасно. Он, видимо, действительно отличный оратор. Дождавшись, пока шум стихнет, Бронштейн с таинственной интонацией продолжает:

— Когда сей господин бросил мне вызов, я предложил ему на правах выбирающего оружие тему словесного поединка, под названием... — выдерживает он по всем канонам жанра паузу. — Под названием 'Самодержавие — как прогнившее, отжившее себя явление'! И господин царский флигель-адъютант пообещал не сдрейфить! Предлагаю вам, товарищи, поддержать аплодисментами смелость господина Смирнова! Всё-таки, нечастый это случай, согласитесь, визиты к нам столь важных персон!..

Троцкий делано производит несколько громких хлопков в ладоши. Зал нехотя отвечает тремя-четырьмя.

Снова отвернувшись от зрителей, Троцкий, возвысив голос, обращается ко мне:

— ...Также, господин Смирнов, прошу иметь в виду: обширная статья о нашем диспуте будет опубликована в ближайших выпусках газет 'Искра' и 'За народ!'. Вы согласны?

Подло. Об этом уговора не было, и произнеси он подобное ещё вчера, я ответил бы твёрдым 'нет!', немедленно покинув аудиторию. Под свист и улюлюканье присутствующих 'товарищей'. Но сегодня всё по-другому, и я безразлично киваю в ответ. Это немного его огорошивает, но он быстро берёт себя в руки:

— Отлично, господин Смирнов! Итак... — он делает вид, что задумался. Наконец, словно найдя решение резко вскидывает голову, тряхнув высокой шевелюрой: — Итак, господин Смирнов! Пользуясь правами хозяина этого места, я предлагаю вам взять первое слово! Дабы никто не смог обвинить нас в ханжестве и лицемерии! Прошу, господин флигель-адъютант, слово вам! — широким жестом указывает Бронштейн на трибуну.

Он поступает подло второй раз, и это ясно мне даже в том состоянии, в котором я нахожусь. Всегда легче выступать вторым, когда есть время на подготовку и контраргументы. Однако, я пришёл сюда не вовсе не дискутировать о самодержавии. Иду!

В наступившей тишине я ровным шагом преодолеваю расстояние до трибуны, заняв место на возвышении. Положив ладони на деревянные края, ещё раз медленно обвожу взглядом притихшее собрание. Большевики, меньшевики, эсеры... Боевики и просто сочувствующие — Троцкий наверняка постарался собрать тут весь цвет обеих партий. Такое щекотание собственного самолюбия — уделать перед всеми вами не просто кого-то, а флигель-адъютанта самого ненавистного человека, часто ли выпадает подобный шанс?..

Вот они глядят на меня, все вместе, в совокупности составляющие голову чудовища из РСДРП и Эсеров, порождённого моим попаданием в прошлое. Гидра с полусотней голов, готовая сожрать, перемолоть челюстями всё ради своей цели. Наверняка среди них есть и тот, что собрал ту бомбу... Или отдал приказ её бросить. Это моё детище, так и есть. И раз это так, то кто тебя породил, тот и убьёт.

Уверенно подняв голову, я крепко вцепляюсь пальцами левой руки в трибуну. Правая же, расстегнув пуговицу кителя, медленно, чтобы не испугать кого-то из боевиков, наверняка сидящих в зале, достаёт из внутреннего кармана продолговатый предмет тёмного цвета. Отжав большим пальцем кнопку, расположенную сбоку корпуса, я спокойно перевожу смартфон в рабочий режим и захожу в заранее составленную папку с фотографиями.

Ещё раз окинув взглядом застывшую от неожиданности публику, я безразлично думаю про себя:

'Теперь же, товарищи революционеры... Питомцы Александра Михайловича Романова, я буду вас карать. Мстить без пощады и жалости. Мстить, и не будет вам спасения!..'

Зажмурившись, с усилием подавив жалость, я поднимаю телефон над головой:

— Господа присутствующие. Прошу передать по рядам вот этот предмет. На нём имеются изображения, которые должны увидеть все. Все, без исключения. Начну с вас, Лев Давыдович... — сделав в гробовой тишине три шага, я вкладываю аппарат в его руку. — Смотрите сюда. Я из будущего и вот фотография оттуда. Из две тысячи четырнадцатого года.

Шаг, другой... Ноги послушно выполняют свою работу, подчиняясь приказам нервного центра. Ещё шаг, быстрее, быстрее!

Вскрикнув, в сторону испуганно шарахается, едва взглянув мне в лицо, какая-то дама с таксой — я её почти не вижу. Не более, чем красную пелену перед глазами. Руки и китель, измазанные кровью. Приближающееся парадное крыльцо Александровского дворца с увядшими клумбами. Гвардейцев у входа, покачивающихся, словно на волнах. Или, плывёт всё перед моими глазами?..

Один из гусар, опустив наперевес ружьё, бросается было навстречу, стремясь преградить мне путь. Зря...

Вложив в мышцы все имеющиеся силы, я коротким ударом отправляю того на землю... Выпавшая винтовка катится по брусчатке, издавая жалобный стук. Туда, в двери... На второй этаж... Преодолеть две лестницы, свернуть по коридору, пробежать Приёмный зал и дёрнуть дверь кабинета. Всё так просто! Убить, задушить голыми руками хозяина этого прОклятого места...

Шаг, ещё один...

Меня скручивают у самого входа. Профессионально и быстро, как мясник заворачивает вырезку в обёрточную бумагу. Появившись из ниоткуда, ребята в сюртуках ловко делают свою работу, положив окровавленного смутьяна на булыжники и заломив руки...

И в тот миг, когда мозг получает сигнал от болевого приёма, начав реагировать, включается боль другая, настоящая. Которую не снять уже ничем...

Серый потолок, серые стены. Стул, на котором я сижу. Руки за спиной, скованные наручниками... Жилистый, крепкий человек словно цепной пёс ходит рядом, туда-сюда, то и дело о чём-то спрашивая. О чём? Я не слушаю. Смешной он, этот мужик! Лет пятидесяти на вид, офицер, а не понимает, что я не слушаю... Устав ходить, он нагибается ко мне и громко что-то кричит. Изо всех сил, отчего вены на его висках вздуваются синим. Но я всё равно — не слышу и закрываю глаза...

Что-то касается губ. Стакан с водой? Нет, там не вода... Вкус горький, даже отвратительный, но я всё равно жадно глотаю. Жидкость течёт по подбородку и шее, попадая на сорочку и расстёгнутый китель.

— ...сподин Смирнов!!! Вы слышите меня?.. — врывается в тишину разъярённый голос. — Вы способны говорить?!..

Я безразлично пожимаю плечами.

— ...Вы были на месте подрыва?! Отвечайте скорей!!! — кричит он мне, надрываясь. — Бомбу бросили, ну?! Либо, взорвался сам автомобиль?!.. Господин Смирнов!!!

Бросили или взорвался... Какой он глупый, этот человек... Неужели не ясно, что мне теперь всё. Рав... Но...

Человек внезапно перестаёт кричать, сев на корточки рядом. Глядя в упор, на этот раз медленно и спокойно произносит:

— Я вас понимаю, господин Смирнов. От ваших показаний зависят жизни людей. Ответьте просто: бросили, или сам?! Ну же, отвечайте!

— Бросили. — разлепляю я губы.

— Кто?! Кто бросил?!.. Внешность, приметы, рост, одежда — быстрей же!!!

Я коротко перечисляю всё, что могу вспомнить.

Тому хватает секунды, чтобы оказаться у стола. Сорвав трубку с аппарата, он изо всех сил орёт в неё:

— Всех... Слышишь, Василий?!!. Всех на оцепление основного участка... Поезд задержать на станции, из города никого не выпускать... Ищите мужчину в возрасте двадцати-двадцати пяти лет, шатена, один в серый пиджак и тёмные брюки, немного картавит...

С грохотом ударив по телефону, сотрудник охранки берёт что-то в руку. После, поворачиваясь ко мне, демонстрирует:

— Что это за документ, господин Смирнов?...

В руке мой загранпаспорт. И только сейчас до меня начинает доходить весь ужас происходящего. Потому что на моих глазах загублена очередная жизнь. Обыскивали меня несколько человек, значит, ещё и не одна.

С подступающими к горлу слезами в голове пульсирует мысль: 'Сжечь... Уничтожить эти проклятые вещи! Чтобы никто больше и никогда...'

— ...Зачем вы бежали во дворец, господин Смирнов? Зачем, а, главное, к кому? К Государю Императору? — жилистый изучает паспорт.

Я подымаю голову.

— Скажите Его Величеству — у меня есть для него важная информация.

Не обращая внимания на мои слова, тот продолжает листать страницы документа. Хмыкнув про себя, он поднимает корочки, разглядывая водяные знаки.

— Сообщите царю — я знаю, как его спасти. Передайте ему по инстанциям. Не передашь — всю оставшуюся жизнь жалеть будешь. — сквозь зубы рычу я.

— Посидите в покое пять минут, господин Смирнов. — Он откладывает паспорт и берёт мятые купюры, начиная внимательно рассматривать их на свет.

За спиной хлопает дверь и жилистый вытягивается:

— Ваше превосходительство...

— Вольно.

Несколько быстрых шагов позади и Спиридович, грохнув стулом, садится напротив меня.

— Оставьте нас вдвоём, Виктор Евгеньевич.

— Но ваше превосходительство, здесь странные докум...

— Быстро!

— Есть!

Когда дверь закрывается, я успеваю опередить Спиридовича:

— Не прикасайтесь к вещам на столе, умрёте. Ни о чём не спрашивайте... Просто подымите телефонную трубку и соединитесь с приёмной Его Величества.

Читая отрицательный ответ в его глазах, я добавляю:

— Пусть ему передадут всего две фразы. Первая: Смирнов нашёл средство спасения.

— Средство спасения от чего, господин Смирнов?

— Просто передайте, он всё поймёт.

— А какова же вторая фраза?

— Смирнов просит об аудиенции прямо сейчас.

Во дворце шум и суета — с озабоченными лицами взад-вперёд носятся лакеи, группа военных у мраморной колонны о чём-то оживлённо перешёптывается, заложив ладони за лацканы кителей. Несколько дам на скамье, в углу пригнулись друг к дружке, оживлённо обсуждая последние новости... При появлении нашей группы всё разом стихает, уступая место напряжённой тишине. И только топот четырёх пар ног по дубовому паркету отдаётся под сводчатым потолком звучным эхом: 'Топ, топ, топ, топ...'

Мои кисти скованны наручниками, двое парней по сторонам крепко держат под локти. Спиридович шагает впереди, сцепив руки за спиной, и все покорно расступаются перед этой странной, не виданной здешними стенами процессией. Процессией, оставляющей вслед за собой нарастающую звуковую волну, состоящую из одного единственного словосочетания: 'бомбиста повели!..'.

Наверное, разум должен возмутиться, запротестовать такой страшной клевете — потому что это ложь и всё совсем не так... Но я, увлекаемый сильными руками, продолжаю молча идти, глядя под ноги. Так как мне в этот момент — абсолютно всё равно.

— Ждать тут! — Спиридович, грозно нахмурившись моим провожатым, оправляет на себе сюртук. — Держать крепко, глядеть в оба!

С этими словами он дёргает ручку кабинета Его Величества. Мои локти словно стискиваются стальным прессом. Проходит несколько минут, которых я просто не замечаю — как будто время, изменив своё течение, стало идти по-иному. И подымаю голову только тогда, когда дверь открывается вновь.

— Заводите! — зычно командует глава охранки, делая шаг внутрь комнаты.

Тут ничего не изменилось со вчерашнего дня: те же шкафы, те же картины и фотографии... Даже чашки сервиза, кажется, стоят на тех же местах, где мы вчера их оставили. Изменилось только одно: ни здесь, во дворце, ни за его стенами больше никогда не будет раздаваться звонкий смех одной юной девушки. Единственной в мире обладающей глазами, будто у того смайлика, в соцсетях...

Хозяин кабинета находится за столом. На нём парадный белый китель с какой-то медалью и золотые эполеты. Он выглядит очень уставшим, этот человек — не спал всю ночь, лоб прорезан морщинами, под глазами же — залегли глубокие, тёмные мешки. Но вот смотрит он... Наверное, выражение его глаз можно сравнить со взглядом тонущего человека, который крепко ухватился за что-то в воде. Пока ещё не понимающего, за что именно — палка ли это, что пойдёт вместе с ним ко дну, либо бревно, способное помочь выкарабкаться.

— Ваше Величество... — начинает Спиридович. — Я прошу прощения, но всё же категорически протестую: этот человек час назад пытался ворваться во дворец...

— Оставьте нас вдвоём, Александр Иванович, я приказываю. — устало говорит Николай.

— Наручники...

— Наручники снимите. Это тоже приказ, исполняйте.

Щелчок сзади освобождает мои руки.

— Ваше Величество, мы караулим за дверью...

— Хорошо.

Когда закрывается дверь, Император некоторое время молча меня оглядывает — китель со следами крови, разорванная сорочка... Наконец, он первым нарушает молчание:

— Я знаю, что случилось. Примите мои соболезнования и...

Я перебиваю его на полуслове:

— Я здесь не за словами утешения, Ваше Величество. Я принёс вам средство от вашей скорой смерти. Вы останетесь живы, если прямо здесь и сейчас выполните мои условия. В противном случае вас, полагаю, ожидает судьба господ, о которых мы говорили вчера. И вам останется только ждать.

— И каковы же ваши условия, господин Смирнов? — пристально смотрит он на меня.

Утопающий, кажется, осознал, что схватился за прочное, сухое бревно. Однако, пока не знает, что бревно горит жарким, обжигающим пламенем. Удержаться на нём — требует силы, воли и мужества. И плевать мне в эту минуту, что я вру. Точнее, говорю ему не всё:

— Мои условия таковы. Первое: прямо здесь и сейчас вы составляете и подписываете отречение от престола в пользу сына. Второе: здесь и сейчас вы составляете, и подписываете указ о конституционной реформе, которая должна пройти в течение полугода с момента подписания вами. И, третье... На время реформы вы назначаете регентом Петра Столыпина. Романовы должны уйти от непосредственного управления страной. Я всё сказал.