— Зачем бы я его читал? — показательно возмутился Марик, догадавшись, что опять где-то лопухнулся, — Ты сказал, что все отлично. Или ты соврал брату? Да? Соврал?

— Не читал, — удовлетворенно констатировал Юзик и снизил скорость перед поворотом.

— И что?

— И то! От улицы Лесной до центра Калантора Мрузецкая — ночью! — ехала пять с половиной часов! Пять! С половиной!

Марик замолк, что-то высчитывая в уме.

— Да не! Быть того не может!

— Может. Есть фотографии с камер.

— Это... это получается, средняя скорость на полсотни кэмэ выше нашей максимальной! Юзик, наш джипяра, скорее, танк, а не гоночный болид... В чем подвох?

— Ты это полицайскому компьютеру скажи, который штрафы выписывал. Хорошо, их Якушев под оплату забрал...

— Юзик!

— Двадцать пять лет Юзик! Не отвлекай. Сейчас тут где-то будет съезд на грунтовку.

— Двести сорок в час! И это средняя! — не мог успокоиться Марик.

— Угу.

— Юзик!

— Чего?

— Просто скажи, как?

— Как!

— Брат!

— Отчет из гаража прочитай. Там все расписано. Ха, они уже удочки закидывали — машинку нашу выкупить, — Юзик покосился на брата и сжалился, — Мрузецкая каким-то образом форсировала нам ходовую, движок и генератор без потери надежности.

— Чего-о?

— Того! Никто понять не может. У нашего джипа теперь официально подтвержденная тестами максималка 320 вместо 190 и разгон до сотни пять и восемь вместо шестнадцати, — Марик хотел что-то сказать, но Юзик опередил, — Я попросил в гараже временные ограничители поставить и туда, и туда.

— Зачем?!

— К машине по-новой привыкать надо. На полигоне покататься. Особенно тебе.

Марик откинулся в кресле и мечтательно произнес:

— Триста двадцать! Пять и восемь! Ласточка!

Джип тряхнуло на рытвине.

— Юзик! — воскликнул Марик, — Смотри за дорогой — не трактором рулишь! Разобьешь подвеску. И вообще, пусти меня, а то разогнался он...

END POV

Дваждызнакомый полуармейский мобиль медленно и почти бесшумно выехал на площадку и, мазнув по мне светом фар, слегка отвернул морду. Черт, до сих пор не могу привыкнуть к отсутствию ДВС и, соответственно, "рычания моторов": идешь вдоль дороги в шесть полос, забитой мобилями, и постоянно кажется, будто уши заложило...

Между тем, гости дорогие затормозили движок (большие электродвигатели именно "тормозят") и погасили фары, но выходить из мобиля не торопились. Наверное, давали глазам привыкнуть к лунному свету, опять затопившему площадку. Что ж, тогда первый шаг за мной. Я встал со складного стульчика и демонстративно размял шею, наклоняя и поворачивая голову. Эх, музычки не хватает! Чего-нибудь из того, что Морриконе для спагетти-вестернов писал. Я вытянул из кружки веточку зелени и принялся неторопливо жевать.

Хлопнули двери мобиля, и две высокие, широкие и темные фигуры зашагали ко мне, похрустывая гравием. Остановились метрах в пяти.

— Поужинать не успел? — съязвил, по-видимому, Марик.

— Это петрушка, — объяснил я.

— Лучше бы сухариков прихватил. Погрыз, пока можно. Травку знаешь, кто жует?

— Как говорила моя мама, петрушка способствует.

— Кончайте уже этот детский сад, суровые парни! — вмешался Юзик, держащийся позади брата, — Кирил, я понимаю, что...

— Погоди, брат, ты не то говоришь, — и Марик попытался придавить меня взглядом (это судя по нахмуренным бровям — глаз-то не различить), — Короче, Клах, чтобы мы тебя около своих сестер больше не видели, понял?

Как мы на подобные наезды в детстве отвечали? "Ты меня, понял, "на понял" не бери, понял?!" Ага, и: "больше" — нельзя, а "столько же" — можно? Ладно, отставить ясли!

— Не получится. Мы с Леной работаем вместе.

— Да мне!..

— Марик!

Неожиданно я заметил периферическим зрением странное движение среди деревьев, обступавших площадку. Рефлекторно дернул головой, вглядываясь, но все уже исчезло. Причем, Юзик тоже что-то почувствовал и насторожился, в отличии от Марика.

— Хоп! — вдруг воскликнул Марик, — Есть решение! Короче, Клах, давай так: поскольку Юзик тут сбоку, то разбираемся мы с тобой, согласен?

— С чем?

— С проблемой, с чем? В общем, если я тебе сейчас опять настучу по тыкве, то ты увольняешься из лаборантов.

— А если я тебе? Или ты такой вариант не рассматривал?

— Ну почему? Если ты-ы мне, то я приношу свои самые искренние извинения и...

— Извинений будет достаточно, — перебил я и, поставив кружку с травой на стульчик, принялся стягивать худи. Разумеется, чтобы не порвать рукава при трансформации. Но Марик воспринял это иначе.

— Эй, Клах, давай без стриптиза!

Поеживаясь от ночной прохлады, я проделал несколько наклонов корпусом и изобразил бой с тенью. Марик насмешливо фыркнул:

— Клах, скажи честно, на что ты рассчитываешь?

— Сейчас приведу себя в боевую форму и узнаешь, — пропыхтел я, якобы уходя от контратаки.

— Да хоть в две! Только не затягивай, — Марик ненадолго задумался и, наконец, сделал давно ожидаемое мной предложение, — Знаешь что, Клах, я тебе даже дам фору в два удара. Типа, ради справедливости. Берешь?.. Эй, ты что, кружкой бить собираешься?

— Не, это у меня эспандер такой. Пальцы качаю, — я доел зелень, обхватил кружку сверху и пару раз сжал ладонь. Концентрация. Грабки. Сжать!

Захрустела, крошась, эмаль, смятая стальная кружка небрежно отброшена в сторону, а отпрыгнувший метра на два спиной вперед Марик вытаращился на мои...

— Это что за фигня? — Марик ткнул пальцем.

— Это? — я с удовольствием повертел перед лицом трансформированными руками, — Боевая форма. Две боевых формы, — поправился я, — Левая... И правая. С какой начнем?

— Начнем что? — издалека поинтересовался Марик.

— Фору в два удара ты мне обещал? Обещал... Да все нормально будет. Ты мои удары даже не почувствуешь

— Ага, особенно второй, — Марик кинул взгляд на изуродованную кружку и воззвал, — Юзик!

— Пацан сказал — пацана сделали, — меланхолично ответил Юзик, — Я бы на твоем месте приступил к извинениям. Искренним. Не дожидаясь результатов боя.

За моей спиной раздались размеренные и какие-то ленивые хлопки в ладоши. Я резко обернулся: от черной стены деревьев отделился сгусток мрака, внезапно превратившийся в пани Берту, одетую в мешковато сидящий черный комбинезон. Небрежно удерживая на сгибе локтя гротескно и почему-то неопасно выглядящую ружбайку с толстым стволом и раздутым цевьем и не прекращая аплодировать, пани Берта приблизилась к нашей компании.

— В самом деле, молодые люди, заканчивайте этот цирк — все хорошо в меру.

— Добрый вечер, пани Берта, — вежливо сказал я.

Пани Берта молча кивнула и выжидательно посмотрела на застывших братьев.

— А вас здороваться не учили?

— Т-тетя Адрианна? — наконец выдавил из себя Юзик, — Это вы?

Глава 7

Юзик и Марик, конвоируемые пани Бертой-Адрианной, ушли "продолжить беседу в приличной обстановке, а не посреди леса". А я задержался под надуманными предлогами: надо одеться, надо собрать мебель и мусор и "я вас догоню". На самом деле, уйти мне мешало какое-то внутреннее и подспудное чувство, да и пани Берта материализовалась с другой стороны площадки, не с той, где я заметил движение. Кроме того, раз уж пошли такие индийские страсти, я хотел дать время братцам и их зановообретенной "тете" исполнить положенные для нечаянной встречи песни и танцы. Между прочим, ничего не происходит внезапно. Нас всегда обо всем судьба честно предупреждает заранее. Ведь только днем пани Берта размышляла об индийском карри и его конгениальной замене в нашем суровом климате, а вечером "внезапно" происходит эдакое "чахохбили с племянниками". Одним словом, внезапностей не бывает! В отличие от случайностей. Хотя, этих могло бы быть...

— Ка-хым! — кто-то гулко откашлялся у меня за спиной. Внезапно, блджад!

Отпрыгнув и резко развернувшись, я никого не увидел и, по наитию, опустил взгляд. Коренастый мужичок ростом чуть выше моего колена смотрел на меня, почесывая куцую, словно собаками драную, бороденку.

— Чой-то ты какой-то нервный, Клах. Как к тебе ни подойду, ты всяк раз шарахашся. Ты эта, ромашки себе завари и попей. Помогат.

— Пыхась?

— Дык, а кто еще? Я, — Пыхась подумал и важно прибавил, — Вестимо. И эта... исполать.

"Так вот кто там под кустами шастал," — подумал я, а вслух произнес:

— И тебе гой еси, Пыхась. По добру ли пожаловал, или опять хрень какая приключилася?

— Тут эта, Клах, я к тебе посланником. Девки, понимаш, беспокоются.

— Какие девки?

— Жидкие и деревянные. А какие еще девки бывают?

— Это ты про ундин и дриад? — догадался я, — И что у них за беда?

— У той беды твое имя, Клах, — ответил Пыхась, — Твое и той девки, что вместе с тобой по лесу и озеру нынче какие-то лучи пускала.

— А-а! Это мы эфир сканировали, — с облегчением выдохнул я, — Это неопасно.

— Не знам, не знам, — с сомнением покачал головой Пыхась, — Девки говорят, у них от ваших лучей в мозге чесаться начинат... Оно конечно, у девок завсегда что-то где-то чешется, но чтоб в голове — это редко быват. Вот они и беспокоются. Думают, вы их этими лучами извести хотите.

— Интересно, Пыхась, а у тебя, когда ты такие речи произносишь, ничего не чешется?

— Ха, ты по моей мозге ишшо попробуй попади!

— Да я не про твой увертливый мозг, я про затылок и уши. Давно их тебе Мыхась драл после подзатыльников?

Пыхась вздрогнул и, на всякий случай, оглянулся.

— Это с чего бы дядьке мне леща давать?

— А с того. Давай при встрече ты ему про девок повторишь, и мы посмотрим... Хотя, лучше, наверное, уговорить Мыхася пореже тебя по голове бить — может мозг расти начнет, поумнеешь.

— Да куда мне ишшо больше умнеть-то, Клах? — удивленно вопросил Пыхась, — А про затрешшины поговори, авось послушат. Он тебя с якого-то переляку уважат... Или "с глузду"? Забыв! А и ладно! Девкам-то что сказать? Будете вы их лучами травить или пущай сами справляются?

Я задумался.

— Знаешь, я тебе так сразу не отвечу, а Лена спит. И будить мы ее не будем, — упредил я Пыхася, — Давай так: завтра утром после завтрака подходи к отелю, тогда и обсудим. Да, а почему девы леса и воды сами не пришли — тебя послали?

— Эка ты их обозвал красиво!

— Дарю. Пользуйся.

— Хм... а сами они стесняются тебя и даже опасаются. Дикие девки-то! И эта, Клах, а чегой-то ты меня опосля завтрака зовешь — боишься, што обьем? Или жадный такой?

— Вот ты нахал! Ну, приходи на завтрак.

— То-то. У меня, вишь, к хозяйке готеля тож вопросец имеется. Обсудить надоть.

— Тоже от ундин с дриадами вопрос?

— От них. Сплошная морока мне с ентими девками елок и речек, — гордо заявил Пыхась, — Ничо без меня не могут! Ладноть, тады бывай до завтрака, Клах.

Пыхась направился к лесу, а я вдруг вспомнил, что Лена оставила сканер включенным на ночь.

— Погоди, Пыхась.

— Ну, чо ишшо?

— Мы установку до утра включенной оставили. Ну, лучи эти.

— А-а, так девки меня потому и послали. Сами они на другой конец озера отбежали. Чешется у них мозг от лучей ваших — я ж говорил, забыл, што ли, Клах? Ты себе пустырника завари и попей. Помогат.

Когда я вошел в гостиницу, братцы, уже поужинав, направлялись на второй этаж в номера. Как-то они быстро поговорили с "тетей"... Из кухни выглянула пани Берта, успевшая сменить ночной мешковатый камуфляж на темное платье строгого кроя.

— Кирил, чаю не хотите?

Я прислушался к организму. Организм устал. Ему хотелось в душ. Еще его немного раздражал остаточный вкус петрушки во рту (можно было поменьше пучок взять). И да, он хотел чаю. И чего-нибудь посущественнее — тоже.

— А чахохбили осталось? — в робкой надежде спросил я, но пани Берта развела руками.

В одной дореволюционной кулинарной книге имеется такой часто цитируемый пассаж: "Если к вам пришли гости, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесёт фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или чёрной и приготовьте лёгкие закуски..." При этом поклонники вальсов Шуберта (назовите хоть один!) и французской булки, хрустя "кириешками" вздыхают: "Такую страну просрали!" Угу. Было б что! Мне кажется, Молоховец писала свою книжку тем "молодым хозяйкам", которые жили в мире розовых пони, писающих радугой. Не случайно она потом ударилась в мистику. Думаю, чаще случалось так, как вспоминал Виктор Шкловский: "К нему придешь — он похлопает в ладоши, придет горничная, молодая и толстая. (Хозяин) скажет:

— Подайте фазанов.

Горничная отвечает:

— Фазаны все съедены.

— Тогда дайте чай."

Однако, наблюдая за бурной деятельностью пани Берты, я был посрамлен и растоптан торжествующей тенью Молоховец. Впечатленный скоростью нарезки сыров, колбас и овощей для салата я вспомнил и тут же озвучил:

— Читал я как-то книгу "Уйгурская кухня" и там была замечательная фраза: "Так можно быстро приготовить лапшу на 50-100 человек."

— Уйгурская? Никогда не пробовала. Какие-нибудь рецепты помните?

— Помню, но они очень сложные, потому что обычно начинаются с "возьмите мешок муки" или "возьмите одного-двух барашков". Хотя, если верить Ниро Вульфу, рецепты из румынской кулинарной книги еще сложнее...

Пани Берта прервала рубилово и с интересом посмотрела на меня:

— А они как начинаются?

— "Украдите курицу..."

Пани Берта улыбнулась и стала переносить приготовленные "легкие закуски" на обеденный стол. А я запоздало испугался: что отвечать, если она спросит про Ниро Вульфа. Великого сыщика, заводчика орхидей и гурмана. Знаменитого книжного героя.

Запивая вкуснейшие бутебродики свежезаваренным чаем, я не стал притворяться тупее, чем есть, и без наводящих вопросов пересказал пани Берте разговор с Пыхасем.

— Ундины и дриады, — пани Берта задумалась, — А ведь мы с Алексеем постоянно чувствовали их внимание, но они ни разу не пошли на контакт. Что ж, надеюсь, с вашей помощью завтра эта загадка разрешится.

— Можно нескромный вопрос? — решился я и, дождавшись разрешающего кивка, выпалил, — Почему продаете отель? Много предложили?

— Да нет. Как раз очень мало.

— Тогда почему? Я же вижу, вам это нравится.

— Нравится, — согласилась пани Берта и уточнила, — Когда есть постояльцы. А когда неделями никого... Тогда — не нравится.

— Но почему? Дом у вас отличный, место красивое...

— Пока Алексей был жив — нам этого было достаточно. Но неделями пребывать в полном одиночестве... И я уже просто не верила, что что-то может измениться. Вы читали отзывы о нашем... моем отеле?

— Лена пересказывала.

— Хорошая девочка выросла. Даже не ожидала, — пани Берта опять ненадолго замолчала, — Когда она приезжала весной, то говорила, что сможет придумать, как скомпенсировать негативное влияние перекрученных эфирных линий. Говорила, что именно поэтому многим нашим гостям здесь плохо.