— Молчи, жирный! Ты один стоишь всех нас вместе взятых! Для таких как ты предназначен грузовой лифт! Так чего в пассажирский подался?
— Прекратите, — настояла Вера.
— Что, ма? Когда мы ещё и не начинали!
— Будет тебе, проказница! Угомонись! — вмешалась бабуля. — Всё равно ничего не изменишь!
— А что если вызвать диспетчера? — предложил виновник поломки лифта.
Она не отвечала.
— Наверняка на обед ушла!
— И чё терь, умник?
— А что если самим попытаться открыть створки лифта? — предложил Серафим.
— Сильный, да! Тогда давай, а я не Самсон!
— Ага, ты — Геракл, который много ел и мало какал, — укорила Надя босса мамы. — На большее и неспособен! Толку от тебя, а вот говна...
— Надька!
— И чё, ма? Разве я не права?
Серафим не встревал в перепалку, приложил усилия, и у него получилось едва заметно приоткрыть створки лифта. В щель и устремилась первой Надя, за ней мама вдогонку и бабуля.
— Проскочили! — не поверил своим глазам босс.
— Помоги, и мы выберемся с тобой... — попросил Серафим помощи.
Как лифт оборвался и со скрежетом металла подался вниз, а вслед за ним по лестнице и спутницы тех, кто оказался внутри — взаперти.
В подвальном помещении подземного гаража они и застали их.
— Живы?
Серафима могли и не спрашивать. На нём не было ни царапин, ни ссадин.
— А ты как, босс? Заглянешь на обед?
— Вот спасибо, в прошлый раз накормили так, что машина в ремонте, а теперь ещё и шефа лимузин проследует в оном направлении. Ой! Как и сам чувствую: пора лечь в больницу и на время впасть в спячку точно медведю.
Вера вспомнила про одноимённого хакера, заторопилась домой.
— Ну, как знаешь! Моё дело было предложить, а твоё — отказаться!
— Эй, погоди! Не уходи, Верка! Помоги! Неужели и чаем не угостишь?
Надя решила подсластить пилюлю боссу мамы.
— Держи, — вставила она ему в зубы жвачку. — Не конфета к чаю, ну так ведь и чая нет!
Убежала.
— Тьфу! — выплюнул "вдруг" жвачку. Зря. Она приклеилась к ботинку. — Вот зараза! Этого мне только для полного счастья и не хватало! Ну, и семейка у Верки! Не квартира, а дурдом! И лифт подстать этому дому-у-у...
Он упал, зацепившись о выемку на выходе из лифта — испачкался, порвав костюм.
— Нет, на работу мне в таком виде появляться никак нельзя.
И покатил со двора на лимузине шефа.
10. ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ.
— Уехал, — улыбнулась Надя, отвлёкшись. И отпрянула от окна. Подалась к бабуле.
Та замерла точно мышь у двери, приложив ухо к поверхности, пыталась уловить то, чем занималась дочь у себя в кабинете с Серафимом.
— Чего они там говорят — о чём? — шепнула внучка.
— Хм! Странно, даже как-то. Молчат, точно рыбы набрав в рот воды и, похоже, даже "жабрами" не шевелят.
Надя подалась в обход, совершив манёвр по лоджии, увидела утайкой в окно, что происходило в кабинете у мамы.
Вера сидела за компьютером и пыталась выйти на связь с хакером через Интернет. Тот молчал.
— Действительно впал в спячку, — констатировала она явный факт, когда и по мобильному телефону не удалось достать.
В трубке голос передавал: "Абонент временно недоступен и находится вне зоны доступа к сети!"
— Отключился от внешнего мира. Интересно, что же заставило его затаиться?! Ведь он не боится правоохранительных структур из числа силовых ведомств, ибо неуловим для них, поскольку я точно знаю: частенько работают на них, "бомбя" секретные сайты коллег из-за рубежа, а то и вовсе качает деньги с электронных счетов!
"Медведь, отзовись! Ау! Это сова беспокоит тебя! Пора просыпаться! Ты нужен мне! Срочно!" — послала Вера по электронной почте сообщение, и отключилась от всемирной сети.
— Раз с хакером не получилось поговорить про личность из твоего прежнего сновидения, Серафим, придётся завести новый разговор о том, что стало тебе известно после сеанса у врача.
Вера взглянула на него — ему в лицо — и узрела: оно покрылось крупными каплями пота.
— Ой! Да тебе плохо! У тебя жар! Лоб горячий, — определила она это при прикосновении рукой к его телу. — Ты весь горишь!
Тут как тут объявились родные. Бабуля с пустыми руками, но советами, а дочь не подвела, держа аптечку.
Мать приняла у неё и взглянула: имеются ли в наличии жаропонижающие средства.
— Аспирин.
— Упса.
— Где взяла? У кого отобрала?
— Ну не у собаки же, ба! Просто так шипучая таблетка называется.
— Чё, проказница?
— Лучше принесите воды.
— Сметнись, бабуля.
— Чё?!
— Поторопись-ка.
— Сама — она! Я не в том возрасте, чтобы быть на побегушках! А вот ты давай — действуй!
— Ну, ба! Я тебе этого так не оставлю! — погрозила Надя, однако принесла воды.
— Одними таблетками делу не поможешь, — заверила бабуля дочь. — Тут требуется народная медицина! Спирт! На худой конец — водка! Будем его растирать ей.
— Неужели, ба, и то самое место?
— Ты про что, проказница?
— У нас нет спирта. Только водка! А ты сама сказала: её используют на худой конец, что хвост у Серафима в виде атавизма, как у обезьяны, но растёт спереди, а не сзади.
— Много ты понимаешь, поторопись-ка ты этакая!
— О как обозвала! А раньше всё проказницей звала.
— А теперь выгоняю! Рано тебе глазеть ещё на голого мужика!
— А когда можно будет?
— Когда вырастишь?
— А когда это будет?
— Когда взрослой станешь!
— А сейчас я какая?
— Маленькая ещё для участия в том, что здесь намечается.
— А что? Что-о-о...
Надю силой выставили за дверь, и она объявилась у окна со стороны лоджии, чего увидела — закрытые шторы.
— Сговорились! Вдвоём на одного! Это нечестно!
— Ты про себя или Серафима? — подала голос мама.
Надька не ответила. Она обиделась.
— Кабы чего не натворила, проказница.
— Вот иди, мама, и проконтролируй её, а за меня не бойся! Не согрешу! Серафим не в том нынче состоянии, чтобы думать не Бог весть о чём!
— Точно! А то смотри! Одно дело слова, а как останешься с ним одна, делая массаж голого тела мужика с растиранием, тогда точно не устоишь!
— А я трусы не стану снимать.
— С него или с себя?
— Мама!
— Всё! Уже ушла! Но помни, Верка: ты обещала вести себя пристойно и держать в руках...
— Что?
— Да так — ничего! Вспомнила чего завернула внучка с моих слов про водку и ху-ху-худой конец, — засмеялась бабуля не в силах сдержаться. И вышла. — Ох, одно слово — проказница! Вся в мать пошла! Ты где, Надька? Отзовись! Не злись! Квиты! Мама тоже прогнала меня и заперлась с Симочкой одна! Как бы чего не устроила!
— Я или она? — откликнулась внучка.
— Обе!
Женщины с нетерпением ждали: она окликнет их в ближайшее время, сели на трюмо подле двери и приткнулись друг к дружке.
— И как он там? — вздохнула бабуля.
— Ага, — подстать ей молвила с вздохом внучка.
Неизвестность угнетала.
...Вера хлопотала подле Серафима — открыла бутылку водки и понюхала.
— У-у-ух... — ударили ей в лицо пары спиртного. И она одурманенными глазами взглянула на тело Серафима в одних трусах. Коснулась рукой. — Горячий!
Жар усиливался. Вера плеснула водки на руки и принялась растирать его, затем ещё раз льнула и ещё — вошла в азарт. Страсть вновь захлестнула её. Прикасаясь к телу обнажённого мужчины, она возбудилась, ощутив жар внутри себя, но не такой, какой одолевал путника. И разошлась.
Один раз едва сама не пригубила водки. Опомнилась. Помогли родные. Ручка щёлкнула на двери и повернулась. Образовалась щель в дверном проёме. Вера обернулась и всё стало на свои места.
— Ну, чё там, проказница? Чего увидела?
— Ничего, ба! Мама занимается Серафимом.
— Что она делает ему — массаж или ещё что-то типа искусственного дыхания рот в рот?
— Да нет, скачет...
— По нему?! — вскочила бабуля с трюмо.
— Пока только вокруг...
— Вот проказница! — схватилась бабуля за сердце, и вновь опустилась на трюмо.
— Тебе плохо, ба? Дать воды?
— Не мешало бы.
Надя помчалась на кухню. Улучив момент — разыграв внучку — бабуля повторила её манёвр с подглядыванием, и тут же заняла прежнее место. Надя заметила обман, явилась чуть с опозданием.
— Принесла-а-а... — застонала бабуля.
— Ага.
— Тогда скорее дай воды-ы-ы...
Надя облила бабулю из кружки.
— Ты что делаешь? С ума сошла-а-а... — подскочила она.
— О, встала! И бегать можешь! — подалась Надя в бега в поисках укрытия. — А то — больная! Носишься как кобыла-А-А...
Вера не отреагировала на шумы родных. Она продолжала растирать Серафима. Жар не спадал, и потоотделение усиливалось. Он начал дёргаться нервно, пока не закричал. Тут и опомнились родные Веры, забыв все склоки, явились к дочери и маме в одном лице.
— Как он? — вопросила бабуля.
— И вообще обстоят дела? — вставилась Надя. — Идёт на поправку?
— Бредит.
— Вот как. Неужели его невероятные возможности по самоисцелению закончились?
— Вероятно. Он — человек, а не волшебник!
— А я думала: ангел во плоти.
— Не говори ерунды, проказница! Надо вызывать скорую и...
— Пока она приедет, ба, нам потребуется уже не каталка, а катафалк!
Бабуля не стала корить внучку. Она наступила ей на стопу. Та открыла рот от боли, и тут же дополнительно получила скомканный платок в качестве кляпа.
— А по-иному ты не понимаешь, проказница, — присовокупила бабуля, поднеся кулак к носу внучки.
Та зажмурилась... на миг. На больше Надю не хватило.
— Что делать, родные мои? — запаниковала Вера.
— Берём Серафима и тащим в спальню, — продолжала бабуля, — затем открываем кран с холодной водой, наливаем таз или ведро и мочим простыню, а потом — его.
— Здорово, — усмехнулась Надя. — Будем мочить Серафима!
— Наоборот, к жизни возвращаться, а не добивать!
— А жаропонижающие будем давать, мама?
— Нет, Верка, лучше лимон с мёдом в блендере перетрём, и будем разводить с водой и поить.
— Ух, ты! Газировку делать! Здорово!
— Ты не стой, и варежкой не хлопай, проказница, а займись подносом воды к больному и тащи две простыни! Живо!
— Это чё получается: я — санитарка, мама — медсестра, а ты — врач типа доктора? Не много ли берёшь на себя, ба?
— Надя...
— Уже бегу, ма, — сорвалась дочь с места, и в ванной в следующий миг полилась вода из крана.
Когда Надя явилась в спальню, Серафим уже лежал на кровати и без нижнего белья.
— Почему мокрая вся сама? Вспотела, проказница, пока таз с водой дотащила сюда? — заинтересовалась бабуля.
— Почти. Я тут решила в прихожей типа пол помыть.
— Чего? — оказалась озадачена мама.
— Простыню давай, пойду воду убирать, а заодно мочить для Серафима-А-А...
Мать и бабушка проследили, куда уставилась Надька.
— Ой-ё-о... — выдала разом все трое, и проказница продолжила:
— А вам не кажется, бабоньки, что атавизм — хвост — у Серафима немного вырос?
Вера поспешно прикрыла его одной простынёй, а иную — кинула дочери, дабы та удалилась поскорей.
— И всё-таки, я бы обратилась к хирургу и удалила у него этот нарост в форме атавизма. Ни к чему он ему. Человек — не обезьяна!
— Иди уж, проказница, — едва бабуля сдержала улыбку рвущуюся наружу.
— Кошмар, — всплеснула Вера в дополнение руками.
— А святоша наш и впрямь мужик — хоть куда, — заглянула бабуля под простыню.
— Ну, мама! Ты хоть не начинай — не подначивай! Спасать его надо, а не кастрировать!
— Ещё чего! Ого...
— Хватит издеваться надо мной! Сколько уже можно?
— Больше не буду. Мочим простыню.
— Ох! — явилась Надя. — Вы что сделали с ним?
Она узрела Серафима закутанного в простыню, словно младенца в пелёнку.
— Му-му...
— Не коси под Герасима, Надька!
— ...мумиюу-у-у...
— Нет, не кремировали.
— А чё — бальзамировали?
— Лечим, а не калечим!
— Ой, ли, ба?
— Да-да. Кто здесь врач, а кто — просто так...
— Я не просто так, ба!
— Конечно. Ты — санитарка по своему статусу, проказница!
— Это ты так решила, а я стану врачом!
— Кем — каким?
— Хирургом.
— Хи-хи-хирургом? Ой, не могу! Конец мужикам! Она им всем тогда ампутирует "хвосты"! — прыснула бабуля от смеха.
Вере было не до того. Серафим продолжал бредить. И она рассердилась на родных.
— Прекратите сейчас же эти дурацкие шутки провокационной направленности! Человек в агонии!
Послышался крик. Серафим кого-то звал.
— Я бы даже сказала: призывает, — зашептала бабуля.
— И кого? — подсуетилась Надя, вопросив шёпотом.
— Господа Бога. Требует, чтобы он выступил для него свидетелем, а для тех, кто оклеветал его — судьёй, а не наоборот, как было, видимо, прежде при его прежней жизни.
— А-а-ангелы-ы-ы... — наконец сумели разобрать спутницы в стонах и криках, что он пытался произнести ранее.
— К чему это всё? — расплакалась Вера, решив: он призывает их: своего хранителя данного ему Богом при жизни и двух иных архангелов: Михаила — божьего архистратига, и Гавриила.
— А может, Рафаила? — призадумалась Люба.
— А он кто, ба?
— Тоже архангел — один из двенадцати на службе у Господа Бога нашего, и является врачевателем душ и телес наших — людских.
— Так давай ему помолимся. К нему есть молитва?
— Разумеется, моя ты умница, — погладила бабуля по головке внучку, и попросила: — Принеси молитвенник.
Надя мгновенно обернулась, и бабуля, открыв священное писание на нужной странице, стала молиться над телом Серафима, призывая Божьих заступников — Ангелов Света и Святые Силы заступиться за их раба Божия.
Вера не верила, что это может помочь больному, как вдруг жар стал спадать, однако бредить Серафим не переставал, продолжая стонать, а не кричать как прежде, взывая к кому-то на небесах.
— Не виноват... — уловила раз Вера, прочитав по его губам сие высказывание. А затем иные: — Меня оклеветали. Подставили-и-и...
И многое прочее в том же духе в виде обрывков фраз, которых набралось порядком. И Вера все записала их, как себе в блокнот, так и на диктофон.
Когда страсти немного улеглись, а Серафим выдохся и угомонился, Вера попросила родных присмотреть за ним.
— Если что — стучите! Я буду за стенкой в своём домашнем кабинете!
— Чего задумала, ма?
Вера не ответила дочери. Удалилась.
— Закрылась, — уведомила внучка бабулю.
— Действуй, разведчица, — перевела её та из санитаров в шпионки.
— Давно бы так, ба, — порадовалась Надя.
И каждая из них занялась своим делом.
...Вера включила компьютер и задействовала программу дешифрирования голоса, пытаясь восстановить пробелы в речи Серафима — те шумы, которые было сложно различить при восприятии на слух. Ничто от неё не ускользнуло после обработки. И воспользовавшись наушниками, она принялась прослушивать полученную информацию в исправленном виде. То, что она услышала, заставило её измениться внешне и внутренне, и в первую очередь в лице. На нём отобразилось не то удивление, не то изумление.
