— Новелла 2 Сюжеты для героя
— Глава 1 Отзвуки беды
Близились сумерки. У кромки белой дорожки Браззавиль ожидал Эл. Теперь он совершал обходы быстрее, дворец приводился в порядок задолго до наступления сумерек.
Браззавиль не знал, что значит — терзаться ожиданием. Он мирно ждал возвращения госпожи.
Едва завершалась церемония, Эл стремительно рвалась к двери. Преобразиться на ходу у нее не выходило, поэтому она пользовалась простым способом переодевания. Величественный наряд сбрасывался без сожаления, сменялся потрепанным одеянием. Случалось, она на бегу накидывала куртку, поправляла сапог, смешно спотыкалась. В подобных сценах она утрачивала налет величественности и выглядела забавной, наивной, увлеченной предстоящим событием.
К этим дням костюм стал поношенным, но дочь владыки упрямо не желала его менять, утверждая, что потертый вид хорош для путешественника, не привлекает внимания. Браззавилю разрешалось почистить его, если она возвращалась в грязном виде.
Слуга помнил каждый уход и возвращение, но не знал, как она проводит время за границами обиталища владыки. Эл накануне находила поле деятельности, ее действия не были поиском приключений, она обстоятельно беседовала с отцом или расспрашивала Лоролана, прежде чем совершить очередной уход. Она сама вела счет победам и промахам. Лишь следы на одежде рассказывали слуге об очередном странствии. В исключительных случаях она делилась впечатлениями, преимущественно, когда буквально вваливалась в двери, не в силах удержаться на ногах от изнеможения. Она не осознавала, что вернулась и грезила пережитыми событиями, пока сам владыка не приводил ее в чувства. Браззавиль несколько раз находил ее без сил на этом самом месте. Он счел, что ждать ее тут полезно, она может возникнуть в последний момент, и он поможет ей не опоздать к церемонии. Ей удавалось возвратиться в срок.
Браззавиль распознал движение в проходе. Эл вошла, слуга поспешил навстречу.
— Ничего. Стою сама, — отмахнулась девушка.
Она была сильно изранена, плечо было повреждено так, что казалось одной большой раной. Она вернулась раньше, чем всегда.
— Не могу идти на церемонию в таком виде, — сказав так, она застонала.
— Мой дом или грот? — спросил Браззавиль.
— Дом. Ближе.
Он хотел отнести ее, Эл запротестовала.
— Не трогай. Я один сплошной кровоподтек.
Она шагала прихрамывая.
— Кто тебя так? Боюсь недовольства владыки, — заметил Браззавиль.
— Животное. Что с него требовать. Сама виновата. Зарекалась уже лезть в эти горы.
— Потребуется много сил, чтобы привести тебя в должный вид, — осматривая Эл со спины, заметил Браззавиль.
— Сомневаюсь. Этот день может быть последним.
Тем не менее, она сама дошла до дома слуги. Лишь здесь Браззавиль почуял убийственный запах, просторная комната быстро наполнилась смрадом.
— Я думаю, что всей моей одежде пришел конец, придется уничтожить этот наряд, — бормотала Эл. — Да простят меня утонченные обитатели этого светлого места. Жуткий запах. Лучше я выйду наружу.
Браззавиль не возражал. Он принес заранее приготовленную одежду, как раз для такого случая.
Его госпожа тщетно пыталась снять присохшую к телу рубашку. Кровь на ранах запеклась, Браззавиль представил, что ему придется причинять ей боль, извинился про себя и решил помочь.
Вдруг мягкий голос Милинды остановил его.
— Нужно много жидкости.
В ее руках была большая неглубокая чаша. Она поставила ее у ног озадаченной Эл и, окунув руки, набрала жидкость в ладони. Она плеснула ее на спину Эл. Проделав эту манипуляцию несколько раз, Милинда высвободила стонущую Эл из рубахи.
Браззавиль поджал губы и изобразил недовольство.
— Большое, наверное, было животное, — сказал он.
Ран было много, плечо сильно разбито, эта рана самая большая кровоточила до сих пор.
— Ступай, — сказал Милинда. — Я умою ее.
Браззавиль повиновался. Милинда сделала первую с момента разрыва попытку помочь Эл. До этих мгновений она выглядела отстраненно, не проявляла интереса к нему и дочери владыки. Браззавиль удалился в дом, запах улетучился быстро, пыльные следы и кровь — все, что напоминало присутствие Эл. Браззавиль взмахом пальцев устранил непорядок.
Вошла Милинда:
— Какая жуткая рана. Ее тело горит, оно исцарапано так, словно ее рвани на части. Сумерки настанут, но она не сможет надеть наряд. Где она была?
— Во втором мире, полагаю, — спокойно заметил Браззавиль. — Я провожу ее до дворца. Она геройствует, но плохо стоит на ногах.
Он снова увидел Эл умытую, с мокрыми волосами, укутанную в покрывала и трясущуюся, как от холода, щеки ее стали ярко розовыми, а в глазах была видна обморочная отстраненность.
— Я сам перенесу тебя, — сказал Браззавиль.
— В грот, — попросила Эл. — Пожалуйста.
— На этот раз я не стану слушаться, — возразил Браззавиль, — силы дворца помогут быстрей. Поверь.
— Делай, что знаешь, — смирилась Эл.
Они уже были в ее покоях, но выяснилось, что бедная девушка не может лечь. К счастью явился владыка, и Браззавиль оставил Эл на попечение ему.
Владыка привлек дочь к себе, ослабленная Эл послушно приникла к нему, он сомкнул объятия.
— Не надо лечить меня. Пусть будет уроком. Я не могу изменить то, что сотворили Дорон и Вейер, и Фьюла в придачу. У меня нет таких сил.
— Ты попыталась. Идея дерзкая, но не бесплодная. Ты разделила большой клан животных на малые, если выживут четыре группы, этот вид сохранится. Мне жаль, что тебе пришлось убить вожака.
— Слишком велика его агрессия. Не смогла смириться, что передо мной тупое животное, не смогла его вразумить.
— Ты не напрасно пострадала, но такие жертвы действительно неоправданны. Я не стану запрещать тебе такой риск, просто проявляй больше терпения и осмотрительности.
— Ты не называешь это ошибкой, отец.
— Нет, девочка моя, назову необходимостью. Отдыхай. Я освобождаю тебя от церемонии. Нет больше нужды испытывать тебя.
— Сегодня. Мне не трудно.
— Я хотел отпускать тебя на более продолжительный срок. У меня есть для тебя поручения. Я не называю их службой, если твоей натуре не противно выслушать меня, я расскажу, когда ты поправишься. А теперь спи.
Эл повисла на его руках. Он опустил ее на ложе, набросил покрывало и ушел.
* * *
— Почему ты просто не зарастишь свое плечо? Для Милинды сущий пустяк лечить тебя, — говорил Лоролан, прогуливаясь с Эл по саду.
— Чем медленнее зарастает рана, тем меньше она тревожит меня потом. Мое тело должно справляться само. — Эл погладила руку на перевязи. — Это останавливает меня от прогулок по мирам. Я слишком рьяно взялась за дело, я не могу отследить последствия деятельности. Нужно подумать.
— Скажи себе, что экспериментируешь.
— Это не эксперименты, Лор.
— В основе ты ничего изменить не сможешь. Много раз тебе повторял, и не устану повторять. Ты просто ребенок, ощутивший силу, ты играешь ею, как игрушкой. Когда тебе надоест эта забава, ты найдешь другой способ развлечения.
— Ты так уверенно говоришь про игру и развлечения. Может быть, ты играешь. Я — нет.
— Ты слишком увлекаешься событиями, тебя затягивает их череда, ты им следуешь, балансируешь, стараешься течь в них. Тебе дозволено все менять одним движением. Точно, в соответствии с законом.
— Удобно рассуждать тут, а ты пробовал сделать в мирах? И без нашей деятельности довольно разрушений. Сам ты никогда не делаешь, ты манипулируешь разумами, чтобы они исполняли твою волю. Я считаю подобный способ насилием.
— Вот поэтому ты и ходишь с разбитым плечом. Ты не можешь все делать сама.
— Я не делаю сама, я вмешиваюсь, если проблему некому решить. А на счет первооснов соглашусь. Все меры, что я предпринимаю, подобны латанию маленьких дырок в тонущем корабле. Отец обходит в беседах тему первопричин.
— Ну, еще бы, — Лор состроил многозначительную гримасу. — Первоосновы не в твоей вотчине.
— Лор, что ты знаешь о странниках?
— Этот вопрос не дает тебе покоя со времен состязаний.
— У меня много вопросов. Я видела смерть, но не присутствовала при рождении, даже в видениях я не созерцаю появление на свет новых смертных.
— Она не созерцает, — передразнил Лоролан. — Я не хочу говорить о странниках, и тебе советую избегать этой темы и их самих. Встреча с одним из них может резко изменить течение твоей жизни или сделает тебя несчастной.
— Так трагично?
— Тебе не дано их узнавать, что обезопасит тебя и от их влияния и от недовольства отца. А с рождениями ты еще столкнешься. Не торопись. Пока я замечаю лишь твое любопытство, но не вижу ни малейшего желания участвовать в процессе.
Эл нахмурилась, Лоролан рассмеялся.
— У тебя своеобразный юмор, — заметила она.
— А знаешь, что я заметил. Ты никогда не называешь меня братом. Значит ли это, что ты меня не считаешь братом?
— При такой проницательности мог бы не спрашивать.
— Мне не нравится, что ты считаешь меня другом. Я вообще не могу им быть.
— Повторю слова одного моего действительно друга. Я терплю тебя.
— Это не так. Твое терпение давно переросло в созерцание, в любопытство, даже в участие. Эл, мне всегда нравилось, как ты проявляешь страсть.
— Страсть опасна.
— Даже великие не избавлены от нее. Я припоминаю, как Кикха преодолевал притяжение к тебе. В мире смертных форм страсти особенно хорошо проявляются. Я с наслаждением любовался его муками.
— Кикха? Ко мне? Это был не он. Я ему интересна как соперник.
— Тем не менее, Элли. Тем не менее.
— Все эти страсти затерялись в потоке времен. Они дымка над горизонтом.
— А тот смертный тоже дымка? — Лоролан улыбнулся. Ответ ему не нужен, достаточно видеть ее сейчас. — Он в большей мере, чем я называется другом. Нет, Элли. Это ты стараешься думать о нем в таком качестве. Эту дымку над горизонтом ты не торопишься развеять.
Она замолчала.
— Напоминать о нем тебе тоже доставляет удовольствие, — сказала она, не поднимая глаз. — Думаешь, что напоминания укрепят наши отношения.
— Мне интересно наблюдать, как ты стремишься развеять одни иллюзии и усердно хранишь другие. Пойми, наконец, чем выше ты ступаешь, тем больше пропасть между вами, ты шагаешь дорогой, у которой нет возврата. Скитание по мирам научит тебя быть бесстрастной. Скоро заботы смертных перестанут быть твоими заботами, когда ты сольешься с новыми ощущениями, верней избавишься от них, ты станешь истинной дочерью своего отца.
— Я всегда считала, что задача сильного покровительствовать слабым, быть им опорой, разделять их страдания.
— Это философия смертных, Элли.
— Тогда оставайся наедине со своей философией.
Эл резко развернулась и исчезла из сада. Потом она открыто негодовала в доме Браззавиля.
— Как можно быть таким черствым! Я скорей позволю растерзать себя, чем стану такой! Это правда, Браззавиль?
— Что тебе повторяли чаще всего? Стань тем, кем пожелаешь. Бесполезно вести подобные беседы, Лоролан — это другой опыт, подчас, противоположный твоему.
— Он намеренно сердит меня.
— Тот, кто не испытывает страстей, не станет говорить о них, — заключил слуга. — Я смею советовать. Старайся не думать о твоем молодом дерзком друге.
— Ему ставят в вину, что он себя скрыл. Я тоже пришла от его поступка в ярость. Тогда. Если бы у меня хватило здравого смысла уйти с ним.
— Последствия стали бы непредсказуемыми. Ты обнаружила свое существование. Владыка нашел бы средство вернуть тебя.
Она была печальна. Рана пробудила в ней прежний букет чувств. Такой она Браззавилю нравилась больше.
— Ты не выходишь на балкон, — заметил он.
— Владыка сказал, что испытание окончено, — ответила она.
— Ты не испытываешь желания продолжить?
— Когда плечо заживет.
Браззавиль улыбнулся.
— Милинда готовит тебе новый наряд для путешествий.
Эл вздохнула.
— Он будет похож на прежний. Я прослежу.
— Пожалуйста.
— Мне не приятно делать тебе замечание, но ты не берешь оружие.
— В моих руках камень или дубина легко станут оружием.
— Ты избегаешь брать меч. Намеренно.
— Да. Искушение пустить его в дело велико для меня.
— Кто учил тебя сражаться?
Эл улыбнулась.
— Мое пояснение будет состоять из массы незнакомых понятий.
— Мне интересно, — настаивал слуга. — Скажи просто.
— Я была ребенком, когда впервые взяла в руки оружие. Опытный воин показал мне несколько нетрудных приемов обращения, наиболее эффективных в бою. Стрелять я училась сама. Потом был курс в Академии Космофлота. Я пересекла время, чтобы полететь к звездам. Эта затея стоила мне очень дорого, но я стала тем, кто я есть теперь. Учителя были самыми разными, как оружие и способы обращения. Гордиться мне особенно нечем, для самообороны моих знаний предостаточно. Лучше совсем не затевать конфликтов.
— Культура, в которой тебя вырастили, агрессивна. Не обижайся, я наблюдал твои проявления. Немного дико.
— Я знаю, — кивнула она. — Знаю, Браззавиль.
— И все же тебя влечет назад.
Эл засмеялась.
— Первое, что со мной случилось еще во времена состязаний, когда я оказалась в третьем мире, была хорошая драка. Я весьма подхожу для мира смертных.
— Он похож на твой родной, поэтому тебя влечет туда?
— Мой мир более развит и изощрен, как в хорошем, так и в плохом, — она вздохнула. — Я видела иные сущности, разумы, формы и не чувствовала себя чужой. Границы существуют, если цепляться за форму.
— Это правда, что ты меняла облик?
— Да.
— И каково быть в другой форме?
— Не скажу, что просто. Трудно изменить себя в одну сторону, и невозможно вернуться в изначальное состояние.
— Поэтому ты понимаешь других.
— Да, привыкла наблюдать, не натягивая на ситуацию известных мне схем, так меньше бывает ошибок. Эксперименты, в которых я участвовала, несли идею помочь цивилизациям. Идея грандиозная. Правда она имела морально-этическую подоплеку. Опыт в последствии показал, что система сама себя создает и регулирует, а постороннее вмешательство бывает более опасно, чем благотворно. Я за свою практику не видела ни одного безоговорочного результата, всегда много было отрицательных явлений.
— Там тебя тоже рвали на части?
— Еще как! — она снова засмеялась. — Твое любопытство непраздное, Браззавиль. Почему ты спрашиваешь?
— Потому что меня удивляет подобное занятие.
— А я не к этому готовилась. Меня увлекала космическая разведка. Полеты к звездам, другие цивилизации. Нереальные мечты моего времени стали реальными в будущем. Я не знала простой, но безоговорочной истины — все секреты мироздания повторяются на микроуровне. Прежде чем влезать в чужую шкуру, нужно досконально знать свою, прежде чем пожать конечность представителю другой цивилизации, нужно осмысленно и с уважением подать руку собрату. Не единожды мне доводилось ловить в ваших умах недоумение относительно моего поведения — величие и варварство одновременно или с расстоянием в миг. Чтобы забраться на ту высоту, какую мне тут прочат, нужно пройти все ипостаси, не минуя ни одной. Я же появилась здесь с налетом своего прежнего существа. Я не гожусь для целей отца. Из меня выйдет слуга, но не господин.
