— Я покажу, — тоном заговорщика сообщил он.
Сюда владыка не допускал никого. Этот закоулок дворца, в личных покоях господин не затрагивал ни один его обход, его никто не посещал, поэтому Эл не бывала тут, не нашла бы его без посторонней помощи.
Дверь серая, массивная, на вид тяжелая открылась ей без труда. Эл вошла, эхо шагов заполнило зал. Браззавиль украдкой скользил за ней. Уж если погибать, то вместе.
Здесь было сумрачно и тоскливо, словно в этот зал забредали погруженные в горе призраки, наполняя пространство гнетущими вибрациями. Стояла тишина. Эл не двигалась, она поворачивала голову, пока не увидела на стене занавешенный прямоугольник внушительных размеров. Браззавиль крикнуть не успел, она сделала несколько шагов и, ухватившись за покрывало, с силой рванула его на себя, отбегая назад. Ткань с шумом лилась к ее ногам, пока не достигла колен. Эл подняла глаза на изображение и оцепенела перед сияющим жизнью полотном.
Фигура была настолько реальна, будто вот-вот двинется на нее. Она застыла в точно схваченном движении, которое было бы совершенно легко, словно одно дыхание отделяло даму на портрете от шага с полотна в зал.
Трепет заполнил душу Эл. Перед ней было грандиозное по силе и чистоте существо, которое трудно было бы представить, например, шагающей по полу зала или галерее дворца. Шаг, который она собиралась сделать на зрителя, был устремлен в мир, где могло существовать только подлинное величие.
Эл начал бить озноб от возбуждения, и потому фигура стала еще более реальной. Первый момент шока прошел, и глаза Эл медленно заскользили по портрету.
Наряд, в котором она предстала, был хорошо знаком Эл. Один сон-видение на острове она пережила этом наряде. Серебристый орнамент на манжетах и стоячем воротнике платья были единственным украшением, и тогда он показался Эл узором на платье, на портрете же они оказались ожерельем и браслетами, надетыми поверх наряда. Платье глубокого лилового цвета легчайшими складками струилось с плеч, не выдавая черты фигуры, но делая ее невесомой и утонченной. Плащ, почти такой, как на Эл сейчас был отброшен с одного плеча, подчеркивая движение. Плечи были неширокими, тонким были кисти рук и ступня обтянутая не туфлей, а таканью чуть ярче и темнее платья. Она была высока ростом или пропорции портрета были так рассчитаны, чтобы она была выше любого, кто посмотрит на него. Эл осмелилась разглядеть лицо. Оно напоминало ее, но Эл не осмелилась бы теперь утверждать, что они похожи, и все-таки сходство было. Глаза были темными и сияли, притягивая к себе теплотой и проникновенностью существа не знающего зла. Губы ее красиво очерченные, подчеркивали юность и свежесть лица. Она не улыбалась, но уголки были едва приподняты, словно лицо должно засиять улыбкой, что заставило улыбнуться Эл, не от умиления перед наивностью, а потому что в душе рождалась радость.
Волосы дамы водопадом темных, почти черных локонов падали за плечи, они ловили свет и переливались, кажется всеми оттенками, создавая эффект сияния, лицо открытое, овал мягкий, с чуть заостренным подбородком говорил о еще молодом возрасте. Лоб был округлый, не слишком высокий, его пересекал золотой венец с камнем, который был изображен точно в центре лба. Камень выглядел, как настоящий и переливался глубоким, синим огоньком.
Она была не старше ее самой, Эл не посетила мысль назвать ее девушкой. Она была великолепной дамой!!!
Она стояла на фоне затененной стены и закрывала собой проем узкой вытянутой снизу вверх арки, часть, свода которой виднелась от ее плеча до макушки головы. Арка была выше ее роста на треть, но она не была источником света. Свет шел на фигуру и от нее. Там был виден край неба в оттенках от желтого к синему. Это был отблеск рассвета или заката.
Необыкновенно!
Эл ощущала себя ничтожной, маленькой, грубой, как точно заметил странник — бледным подобием, мутной тенью недостойной следовать за хозяйкой. Оттого она и не смела шевелиться. Хвала небу, что это только портрет. Она боролась с желанием пасть ниц и стояла потому, что тяжесть занавеса держала ее колени.
Браззавиль очнулся первым. У него хватило силы воли оторвать взгляд от изображения и перевести его на Эл. Он окинул взглядом черную фигуру и снова осмотрел портрет. Понимает ли Эл, как они похожи?! Не смеет даже думать, скорее всего. По всему ее виду и позе ясно, что ей не справиться с потрясением. Чтобы приходило или не приходило в ее светловолосую, в отличии от матери, голову, но они отражения друг друга, как прошлое и будущее. Прошлое и настоящее, застывшие друг напротив друга, похожие и разные, обе необыкновенно притягательные. Они смотрели друг на друга. Дама с портрета на зрителя, осеняя его благодатью, и Эл, олицетворяющая собой силу и могущество. Лицо в лицо, одна чуть опустив подбородок, другая, приподняв его. Таинство, что свершалось теперь, было мечтой Браззавиля весь долгий срок пребывания Эл в забавах этого мира. Он горячо желал, чтобы связь между ними стала реальной, сильной, непреодолимой. Лишь она способна повлечь Эл в ее нынешнем могуществе по предначертанному пути.
Они объединились. Свершилось! Эл в величественной позе с откинутым назад плащом, с грудой занавеса у ног, скованная почти ожившим изображением, словно присягала молчаливой присягой вечному поиску. И ничто не остановит жадную до истины Эл от стремления узнать, кем была та, что потрясла ее теперь.
И так бы они стояли долго, сложно предположить как долго, если бы Эл вдруг не дрогнула и не поморщилась.
— Вон отсюда!!! — грохот голоса владыки потряс зал.
Браззавиль метнулся и закрыл собой Эл.
Владыка с яростью смотрел на него, не на дочь. Его следующие слова предназначались Браззавилю.
— Прочь! — рыкнул он.
— Иди. — Рука Эл успокоительным жестом легла ему на плечо, он сквозь ткань одежды почувствовал, как горяча ладонь. — Ничего не бойся.
И Браззавиль двинулся к двери, минуя владыку, и ощущал, что его гонит сила, гонит наружу. Он не смог бы совершить ни единого движения, кроме шагов вперед. Дверь за ним затворилась с тихим шелестом, а Эл осталась там, наедине с владыкой. Браззавиль дошел до противоположной стены, уткнулся в нее лбом и стал молиться той, что была на портрете, призывая на помощь Эл, что собрать все силы для сопротивления.
Владыка не гневался. Он смотрел на нее с интересом и даже нежностью. Эл не могла унять дрожь, возбуждение усилилось.
— Итак, твое нетерпение разорвало завесу тайны. Что ж, ты увидела то, что я собирался и обещал показать. Ты вероломно воспользовалась моим отсутствием. Напрасно ты ждешь кары. Это твоя награда. Ты заслуживаешь ее. Назови, что ты увидела.
— Мама? — Эл прошептала вопросом, не слишком уверенно.
Он наблюдал ее смятение, испытывал ее взглядом, пронизывал, не способную лгать в эту минуту дочь.
Может быть, покажи он портрет сам, не случилось бы того, что он теперь наблюдал. Она была повержена величием персонажа, что смотрел с портрета. Она не успела осмыслить свою сопричастность этому образу.
— Да. Ты к печали моей не она, — он чуть вздохнул. — И ты поспешишь уйти после того, что нашла здесь?
Вопрос был задан рановато, и Эл не готова была ответить осмысленно.
— Нет. Я еще задержусь здесь.
— Можешь остаться тут, сколько угодно долго. Но не смей таскать сюда слугу. Я пощажу его, потому что он исполнил за меня эту работу.
Он чувствовал, что стоит оставить ее, и она опять обратиться к изображению. Так он и поступил.
* * *
Владыка увидел у стены коридора Браззавиля, который, упираясь в стену лбом, шептал молитву. Он был смешон.
— Поди вон! Не смей подниматься сюда впредь, — приказал владыка.
Браззавиль безропотно покинул это место, но не ушел из дворца, он остановился на ярусе Эл и с тревогой ждал. А ждал он долго, сумерки сошли и рассеялись. Он испытал и страх, и тоску. Он молился, а когда уставал, то ходил по галерее и без цели открывал двери комнат. На ярусе Эл они не бывали заперты.
После того, как сумерки рассеялись, в дальнем от него конце галереи появилась Эл. Она брела погруженная в свои мысли, голова ее была опущена на грудь, руки безвольно висели вдоль тела. Она была подавлена. Она почти столкнулась со спешившим к ней Браззавилем. Он удержал ее за плечи, поднял голову за подбородок. Ее лицо было бледным, а взгляд был устремлен мимо него или сквозь него.
— Я ничтожество, — заключила она с безразличием.
И Браззавиль обнял ее, как обнимал Милинду.
— Но у меня нет другой, — ласково прошептал он. — Все что осталось мне — это ты.
— У тебя есть сын, — проговорила она. — Я обещала. Я найду.
Она вздохнула. Он ждал, что еще она скажет.
— Что же тут происходило, что бы она?... Сбежать — немыслимо. Я не сбежала, и она не опустилась бы до простого бегства. Что я такое, что бы ради меня покидать свой мир?
— Я не знаю. Я могу рассказать, что было до меня, как жили мои предшественники, но ни один из них не знал ее. Портрет древнее нашей династии, а она ушла и того раньше, — рассказал, что мог Браззавиль.
— А откуда взялась твоя династия?
— Старый род законников, мои предки разбирались в структуре миров, они сродни королям, что хранят земли и предания, святыни и историю.
— Короли? — повторила она. — Твой род выше королевского?! Прогони тебя владыка живьем, ты мог бы править?
— Да. — Браззавиль засмеялся. — Я гожусь в короли. Но едва ли им стану. После того как я показал тебе портрет, мне не покинуть больше пределов этого мира. Я видел владычицу. Ее культ силен в мирах. Еще одного приверженца он не потерпит. Я тут вечный пленник. Милинда еще не знает. Не стану говорить с ней теперь, что сможет, поймет сама. И пересказать я не смогу.
Голова Эл покоилась на его груди. Он потрепал ее светлые волосы и спросил:
— Я могу проводить тебя с твои покои?
— Мне безразлично, что со мной будет, где я окажусь. Мне мерещится она. Она. Я перестала быть собой. Я — пылинка, атом. Я — фантом, отброшенный ею в будущее.
Браззавиль решил расшевелить ее.
— Хороший фантом. Добротный. Живучий. Умный. Очень самостоятельный для фантома.
Эл не поняла ни его намеков, не оценила шутливый тон.
— Почему тут такие формы? Такие человеческие? И она такая?
— Сходство есть. С тобой, — не унимался Браззавиль, продолжая шутить.
— Я видела разных существ. Некоторые были совсем иными. И оказаться на равных с ними было невозможно.
— И они не считали тебя потенциальной?
— В том и казус, что считали. Я не понимала, что они усматривают во мне?
— Наследственность, — намекнул Браззавиль. — Ты видела владычицу.
Она наотрез отказывалась сопоставить себя с героиней портрета. Эл протестовала, мотала головой.
— Тебе придется еще неоднократно переосмысливать себя. Много раз, — подбодрил ее Браззавиль. — Этот случай лишь показывает, что ты не чувствуешь себя исключительной.
— Ха-ха. Моей гордыне был нанесен сокрушительный удар. Я возомнила себя невесть чем. Я привыкла силой решать большинство задач. Таким был и остался мой способ действия. Я считала, что имею право! Но она! Один взор — и миры начнут движение! Я поняла, что существует недоступный для меня уровень. Я силой такое назвать не могу, не подходит слово "сила". Совсем другое. Совсем другое! Не достичь, не встать на одну ступень! Никогда! С этим, наверное, нужно родиться. Я словно проснулась. Браззавиль, что я здесь делаю? Я не гожусь для планов владыки.
Браззавиль задумался, не спеша, произнес:
— Я, признаюсь, ожидал другой реакции. Ты — ее наследница, — он говорил осторожно. В таких делах с Эл нужно быть аккуратным в выражениях. — Я не знал ее, не могу сообщить ничего о ее воле относительно тебя. Эл, я боюсь, что владыка не скажет тебе всей правды. Его желание удержать тебя достаточно велико. Не хочу настраивать тебя против, но разумно было бы тебе поселиться в мирах. Пока ты не осмыслишь свою роль здесь.
Она отстранилась, выпрямилась и приняла гордую позу.
— Осмыслить свою роль? Роль? Вы твердили мне об этой роли непрестанно! Пичкали меня баснями. — Эл изобразила пальцами корону над головой. — Я — вояка, а не правительница. Максимум на что я гожусь — защищать или охранять что-то. Хранить, а не создавать.
— А империя? — напомнил Браззавиль. — Мне кое-что стало известно из твоих же рассказов. Ты правила империей, и она была могущественной.
— Я была куклой. Там действовала схема. Ее придумала не я. Я скорее развалила то, что строил другой. Браззавиль, империя Нейбо в сравнение не идет.
— А я помню, что перед тобой падали ниц.
— Эта животная форма поклонения выводила меня из себя, — вспылила она.
— Неужели? Ты вызываешь чувство защищенности и покоя в любом, кто проникается чувством к тебе. Тебе не поклоняются, тебя просто любят. Могу поклясться. Все, не зависимо от пола, про мужскую половину я даже намекать не стану. Тут дрогнул даже господин Кикха.
— Ха! Он клялся убить меня!
— Потому и клялся.
— Знаешь, Браззавиль. Я не расположена слушать рассказы о моем обаянии, о моем прошлом или будущем. Я подавлена, я чувствую себя никчемной. Здесь мне не место. Уйти — наилучшее.
— Владыка может не отпустить тебя в миры.
— Я больше не слуга. Я не в миры собираюсь. Я уйду совсем. Навсегда.
Браззавиль остолбенел.
— После всего? — недоумевал он.
— Угу,— промычала она. — Я не намерена выставлять себя тем, чем я не являюсь. Довольно уже. Я не хочу вмешиваться в раздоры владыки с каким-то советом. Меня притащили сюда по другому поводу. Что обещала, то и сделала. Попрощаться вовремя будет самым разумным выходом из щекотливой для всех ситуации.
— А как же сила? Ты приобрела ее здесь, благодаря покровительству владыки, своей способностью чувствовать окружающее. Что будет с тобой вне миров? Может статься, ты утратишь свои способности.
Эл усмехнулась, но не стала отвечать. В галерее возник владыка. Она отошла от Браззавиля на пару шагов. Они стояли близко друг к другу, что противоречило местному этикету. Эл смекнула, что его лучше соблюсти.
Браззавиль был удален властным жестом.
— Я слышу речи об уходе. Тебе следовало говорить со мной, а не рассуждать со слугой о своих намерениях. После всего, что произошло.
Эл вздохнула.
— Отпустите меня, — попросила она с надеждой в голосе. — Отпустите.
Она не могла долго смотреть на него, отвела глаза и не слышала отзыва.
— Твои убеждения и устремления ошибочны. Ты желаешь развеять в пыль все свои достижения, ради мнимой свободы. Свободы в твоем представлении. Ты связана с этими мирами глубокими узами родства. Высшими обетами, которыми связаны те, кто создал тебя. Ты не мне слуга. Ты слуга всему здесь. Ты нигде больше не достигнешь ни свободы, ни славы, ни величия.
— Отпустите, — твердила Эл.
— Что это? Как не позорное бегство, — продолжал он. — Ты мудра достаточно, чтобы знать — невозможно сбежать от своей судьбы. Бросишь себя в пучину нового круга, как сделал твоя мать и вернешься с опустошенной душой, чтобы умереть.
