Дагор Браголлах

-Надо полагать, не было, — усмехнулся Эллаис. — Те же, кто — был, только что занесли на свой счёт ещё немало жизней. Видишь ли, если твой брат хотел, чтобы при следующей встрече в бою мы с ним не убили друг друга, то для этого не надо было брать меня в плен и привозить сюда, — мне было вполне достаточно того, что уже произошло. Поэтому мне действительно очень интересно, зачем я здесь. Если ты знаешь, лучше скажи.

— Знаю, — кивнула она. — Чтобы своими глазами увидеть, против кого вы сражаетесь. Вот сейчас ты доешь... И пойдем, погуляем. Я тебе все покажу. Ты не думай — если ты считаешь, что я всецело одобряю то, что делает Мелькор, ты ошибаешься... В конце концов, я женщина, убийства мне отвратительны, и я чувствую, чья затея — подлинно — этот огонь... Хотя и понимаю причину, да. Что это спасет множество наших жизней...

Она вздохнула, провела ладонью по своей стриженой голове.

Эллаис опустил глаза. Всё-таки. Видимо — в знак траура.

-Хорошо, покажи... Но что ты имеешь в виду — "подлинно"?

— Гортхауэра, — жестко ответила Ллайит. — Ладно, давай посуду заберу...

Она ловко собрала посуду со стола, унесла куда-то, в одну из смежных комнат, потом вернулась. Сказала:

— Ну? Что ты хотел бы увидеть вначале?

-Откуда мне знать? — он развёл руками. — Я здесь никогда не был, понятия не имею, что тут и как...

— Ну... Пойдем тогда! — Ллайит положила руку ему на плечо таким свободным жестом, словно знала эльфа давным-давно. — А впрочем, давай-ка сначала...

Она подвела его к окну. Там, за окном, расстилался странный и жутковатый пейзаж — черные башни, уходящие к горизонту, косые лучи солнца бросали длинные тени...

— Смотри. Считай, я тебе тайные секреты раскрываю. Здесь, в Твердыне, живут многие тысячи людей. Десятки тысяч, вернее. А воооон там... — она показала рукой — видишь? Это Цитадель. Та часть Твердыни, что была возведена первой. Там... вроде как дом Мелькора.

Эллаис задержал дыхание.

Там.

Оттуда.

Этот огонь, спаливший заживо тех, кого он знал, тех, о ком он слышал, тех, о ком он не подозревал, да какая разница... это направлялось оттуда.

Он перевёл взгляд на Ллайит. Такая тоненькая, хрупкая... красивая.

-Почему вы — с ним?

Она пожала плечами.

— Ну, во-первых, я родилась здесь, так что особого выбора не было. Во-вторых... Думаю, я все-таки на его стороне. Ты уж извини. Просто я ведь знаю ваши предания, вашу историю, и могу оценить. А вот вы нашей истории не знаете.

Она повернулась к нему, улыбнулась — в пронзительно-зеленых глазах заиграли золотые искорки.

Он как заворожённый потянулся к её взгляду, — сам того не ожидал... Встряхнулся. Магия какая-то. Наваждение. Но такая притягивающая красота, — утонуть можно...

-Ты... ты встречалась с ним?

— Конечно, — ответила она. — Что, тоже хотел бы... встретиться?

Глаза Эллаиса враз помрачнели, — как будто всё, что наболело за эти века, поднялось в душе и встало перед мысленным взором.

-А толку? — глухо спросил он. — Ничего ведь не изменится...

— Не изменится, — подтвердила Ллайит. — Просто увидишь, что он — не Моргот. Что с ним тоже можно говорить. А то вы — как дети, честное слово... Моргот, чудовища... смешно. У меня есть друзья-ллаххайни, балроги...

Эллаис отвернулся. Друзья, да...

Отчаянно сжал виски. Ну что изменится-то, в самом деле...

-Вот что, Ллайит. Сказать, чтобы я действительно хотел его видеть, я не могу, — сама понимаешь... Я сюда не по своей воле пришёл, а если бы по своей — честное слово, не для встречи с ним. Единственное... в этом твой брат прав. Другого шанса у меня не будет. Как знать, возможно, в следующий раз я окажусь здесь в качестве пленника, а не спасителя одного из ваших. Так что... веди.

Она тронула его руку, несколько секунд прикосновение ее холодных пальцев обжигало запястье — и, шагнув вперед, обернувшись, посмотрела на него так, что Эллаис не сумел бы оторваться от этого взгляда. Странно: эта девушка была человеком, она была в мужской одежде, волосы ее были острижены так, что если бы он увидел подобное у эльфийки — решил бы, что такое могли сделать только в плену, для унижения... — и все же взгляд ее, ее улыбка была — как зов, которому невозможно противиться.

Она вышла в коридор. Снаружи была открытая галерея; в лицо Эллаису сразу ударил ветер. Ллайит подошла к самому краю — высота оказалась такой, что закружилась голова, а никакой надежной ограды здесь не было, просто обрыв, и все — подождала эльфа.

Он понимал, что делает какую-то несусветную глупость, что расскажи он о ТАКОМ своим — его бы в лучшем случае отстранили от командования... но он шёл за ней, как привязанный, и где-то колотилась мысль, что он бы всё на свете отдал, лишь бы она ещё раз обернулась...

Спохватился, — вспомнил, куда и _к кому_ идёт. Шагнул вперёд, к обрыву.

— Я просто хочу, чтобы ты увидел, — она поймала его руку, ловко перехватила — встав так, чтобы заградить ему дорогу к обрыву. — Осторожнее, ты не привык. У нас, конечно, летать сами умеют только майар, но крылатые кони... драконы... Словом, мы все привыкли летать — с детства. Высоты не боимся, — она встала буквально у самого обрыва, заглянула в бездну — без всякого страха. — Ладно, идем дальше.

Он смотрел на неё во все глаза. Вот оно — в ней нет страха. То есть, может быть, и есть, — но там, в глубине, где и не видно... так же, как и в её брате...

Он осторожно сжал её руку.

Галерея плавно перешла в широкую лестницу, ведущую вниз. Не отпуская руки феаноринга, Ллайит сбежала по ней — несколько уровней; подождала эльфа. Вновь пошла по коридору, уже почти прямому, в конце которого светилось окно.

— А здесь, — она остановилась перед входом, — библиотека. Их много в Твердыне. Я нарочно выбрала себе жилье именно здесь, в этой башне, чтобы быть поближе. Здесь есть и ваши записи, то есть копии, конечно... Много. Идем!

И она вошла в зал, который, видимо, был центральным в этой башне.

Стеллажи, заполненные книгами, расходились в стороны. Сотни, тысячи манускриптов, свитков...

Он шёл за ней, — стремительно, легко, не оглядываясь. Ему казалось, что он спит, что этого не может быть, — бродить по запретным, заклятым местам, и чтобы это было — можно, и чтобы ощущение близкой опасности исчезло, не давило больше...

— Вот, — она остановилась у одного из стеллажей, — здесь — ваши документы. Записи Румила, других эльдар... ваньяр... здесь есть песни, написанные вашими лордами... стихи Маглора, Тьелкормо... из Амана — много. Я читала все это, копии есть у меня, там, где ты был, и я люблю многое из их стихов... — Ллайит повернулась, провела рукой вдоль следующего стеллажа. — Там был синдарин. А здесь — уже наш язык, ах`энн. Этого ты знать не можешь. Возьми...

Она сняла с полки и протянула ему книгу. В светлом кожаном переплете, на обложке которого были узоры из цветов, трав и ягод.

-Никогда о таком не слышал, — тихо сказал Эллаис и бережно взял книгу.

При имени Маглора горячая волна захлестнула душу: надо же, здесь — и родное...

-Ты любишь песни лорда Маглора? — переспросил удивлённо и радостно. — А ты знаешь это — "На чужих берегах — переплетение стали и неба"?

Она улыбнулась.

— Да. Я многие ваши песни знаю.

Эллаис впервые растерялся. Тишина, — в сердце вражеской крепости, — и память о песнях, от которой враз повеяло свободой и простором... и будь она проклята, эта война, которая огненной стеной встала между ним и этой девушкой... и кто это только сотворил, что люди сгорают, как свечи, — Эру? да... "и будет век их краток..." Проклятье. Она состарится и умрёт, а он так и останется таким, как сейчас... он вернётся к своим, и сгинет в очередной битве, и попадёт в Чертоги, и останется там навечно... а она уйдёт в неизвестность... Проклятье.

Он встряхнулся.

Взять себя в руки.

Спокойно.

-Наши песни — это песни войны и боли, — сказал ровно, как обычно. — По крайней мере, большинство.

— Не все, — улыбнулась она. И заговорила — словно запела:

Что за странные дни настали,

Что за злые ветра подули?

Леденеет вино в бокале,

Облетает листва в июле.

Птицы кружат над пепелищем,

В горле — крик, неизбывно горе,

Но, простившись с былым жилищем,

Улетают — и к морю, к морю...

По степям в предрассветной рани

И по лезвиям пиков горных

Бродит ветер — слепой изгнанник,

И пути его — к морю, к морю.

Под землею сплелись, как змеи

Корни гор и растений корни.

Эту цепь разорвать не смея,

Шлют подгорные воды — к морю.

Капля каплю в пути догонит.

Горы — гипсовым изваяньем.

Все в пучине времен потонет

Под холодным небес сияньем.

Эллаис прерывисто вздохнул. Подошёл близко, — не отрываясь от её взгляда. Заговорил нараспев.

-Так окрыленно, так напевно

Царевна пела о весне.

И я сказал: "Смотри, царевна,

Ты будешь плакать обо мне".

Но руки мне легли на плечи,

И прозвучало: "Нет. Прости.

Возьми свой меч. Готовься к сече.

Я сохраню тебя в пути.

Иди, иди, вернешься молод

И долгу верен своему.

Я сохраню мой лед и холод,

Замкнусь в хрустальном терему.

И будет радость в долгих взорах,

И тихо протекут года.

Вкруг замка будет вечный шорох,

Во рву — прозрачная вода...

Да, я готова к поздней встрече,

Навстречу руки протяну

Тебе, несущему из сечи

На острие копья — весну".

Даль опустила синий полог

Над замком, башней и тобой.

Прости, царевна. Путь мой долог.

Иду за огненной весной...

Голос его прервался, — перед мысленным взором вновь вспыхнуло то жуткое видение, которое опалило не только глаза, но саму душу...

Проклятье.

— Молчи.

Руки Ллайит легли ему на плечи. И в следующий миг — он сам не поверил себе — ее губы коснулись его губ.

Нежные, мягкие... словно сама любовь. В этом прикосновении не было ни капли робости или затаенного страха. Одна только жажда растопить его лед. Пламя, на миг лизнувшее его губы — и вновь скрывшееся в чужой улыбке.

Всего лишь несколько мгновений, но это было соприкосновение самой сути. Сущности.

А потом Ллайит отстранилась, улыбнулась, как ни в чем не бывало, и позвала:

— Идем дальше. Я хочу показать тебе свою мастерскую.

Он на несколько секунд остался стоять, замерев, — только смотрел, растерянно, не веря своим глазам, забыв обо всём на свете... Только выдохнул:

-Пойдём...

— Идем.

Несколько ярусов вниз — по каменной лестнице. Потом — длинный коридор. Потом Ллайит вошла в просторное помещение, в котором эльф сразу угадал мастерскую — подобные залы, наверное, были похожи у всех народов.

— Вот здесь — мои работы, — Ллайит провела его вглубь помещения. — Нравится?

Она сняла с одного из стеллажей явно еще не законченную работу — это была золотая диадема — цветы, листья, травы... — и надела ее. Волосы Ллайит были темными, и сейчас в них заиграли искрами бессчетные алмазы, хрусталь, камни... Ллайит улыбнулась эльфу с нескрываемым кокетством.

— Ну, как тебе нравится моя работа?

Тот немножко пришёл в себя. Мастерская, камни, — это было знакомо, будило в памяти дом... которого больше нет. Когда-то, немыслимо давно, он учился в Амане работать с драгоценными камнями, с металлом...

-Изумительно, — искренне сказал он. — Такое только на праздник надевать... Ты это делала для себя?

— Да, — она улыбнулась и положила диадему обратно в коробку. — Для себя и для других, если кому-то подойдет. Как обычно. Я еще люблю делать чаши для вина, кубки... ты умеешь?

-Умел когда-то, — он вздохнул. — Четыре с половиной столетия ничего не создавал. А там, в Амане, — много чего делал, и искал, и придумывал... Потом стали ковать мечи — я делал ножны красивые, все удивлялись, — откуда такие диковинные звери, с чего ты взял, что они бывают, что ты выдумываешь... Война всё унесла.

— Я не хочу воевать с тобой, — Ллайит смотрела ему прямо в глаза. — Неужели ты — хочешь?

-С тобой — нет, — тихо отозвался он. — С тобой нельзя воевать. Ты побеждаешь и так...

— Вернешься сюда после, если захочешь, — тихо сказала она. — Идем.

На этот раз им пришлось подниматься наверх, до очередной галереи, которые, как понял Эллаис, опоясывали башни на каждом ярусе. Откуда ни возьмись — явилось существо, похожее на маленького дракона, оседланного наподобие коня; девушка вспрыгнула в седло, и поманила к себе эльфа.

Полет был недолгим.

Они вошли в просторную залу, где было много людей, и — Эллаис мог удивляться — эльфы тоже попадались. Люди негромко разговаривали между собой, пили вино, тихо звучала музыка...

Он нерешительно огляделся: непонятно было, что тут, — вроде на тронный зал не похоже, как будто просто люди собрались здесь, чтобы отдохнуть... Мирная жизнь. Здесь она просто _была_.

Ллайит присела у одного из свободных столов, поманила за собою Эллаиса; тот не успел толком опомниться — как перед ним на столе оказалась прозрачная широкая чаша с вином. Все было как во сне: кажется, ее поставила перед ним какая-то девушка — длинноволосая, красивая, улыбчивая, в длинном платье... поставила и в тот же миг исчезла.

А перед Эллаисом была Ллайит. В ее правой руке была прозрачная чаша с вином — а левую руку она протягивала к эльфу, уверенным, властным жестом — жестом королевы. Глаза в глаза... И песня.

— Я буду долго ждать тебя у моря,

Где соль укрыла скалы, как седины,

Где сосен плач над стаей лебединой,

Где ветер на губах тяжел и горек.

Где города, как раковины, пусты.

Прислушайся — в них спрятан шум столетий.

Так лист упавший, скомканный и хрусткий,

Напоминает о минувшем лете.

Напоминает бабочку в ладони,

Напоминает блеск огня в рубине,

Напоминает всех, кого любили,

Напоминает и тихонько тонет.

Как лист упавший по волнам безбрежным,

Однажды поплыву и я. Но все же,

Пока меня минувшее тревожит,

Я буду ждать тебя на побережье.

Эллаис тихо улыбался, сам того не замечая. Он чувствовал себя гостем здесь, — гостем, которому вдруг свалилось на голову... да, пожалуй, это то самое слово: счастье. Надолго ли оно, вполне ли заслуженно, и чем придётся потом за него расплачиваться с судьбой, — он не хотел думать. Он поднял бокал.

-За тебя, — тихо сказал он. — За тебя, Ллайит. За то, чтобы твоя жизнь была как звёздная песня, которая останется в веках. За то, чтобы беды и горе обходили тебя стороной.

Пока она пела — все смотрели на них; но стоило ей замолчать — все вернулись к своим делам, и никто, кажется, не замечал, что здесь, среди них, сидит нолдо — феаноринг.

— Хороший мой, — тихо проговорила она. И подняла свою чашу. Улыбнулась. И произнесла тихо, но внятно: — Только не вздумай в меня влюбиться.

Эллаис широко улыбнулся.

-Ишь ты какая.

Он пригубил вино. Хэллайт сказал — несколько дней... И что потом? Опять — война, война, опять — крепость на границе, вечная тревога, вечное ожидание удара... Не думать об этом — невозможно, думать — можно просто сойти с ума...