От волнения я даже перешла на русский и сама несла какой-то бред, и Венька тщетно пытался обуздать меня. Когда со мной такое, на пути не стой, я все равно по-своему сделаю. По-моему, Иттобаал такого нападения не ожидал, они вообще тут привыкли к бабам тихим и вялым, как осенние мухи. А я наступала на него, сжав кулаки, так что храбрый вояка невольно сделал несколько шагов назад, похоже, ощутил спиной жар пылающего дерева, вскинул на меня горевшие мрачным темным огнем глаза и глухо ответил:

— Вы скоро уйдете отсюда. Далеко, если пожелаете. Я помогу вам, дай только добраться до Сидона. Никакая погоня не догонит тогда сидонских мореходов, хотя клянусь могучим Ададом, погони не будет.

— А если ты обманешь? — снова выпалила я, но тут Венька неожиданно сильно стиснул мою руку и властно потребовал:

— Юля, хватит, замолчи.

От неожиданности я захлопнула рот, а Веня, обращаясь к Иттобаалу, спросил:

— Чем мы можем помочь тебе, дабы смягчить гнев господина твоего? Ты помог нам, и будет несправедливо, если ты вернешься к царю, не принеся ему даров взамен невесты.

Финикиец ненадолго задумался, затем порылся где-то в глубинах своего загашника (и как он только уберег это все от воды!) и извлек на свет Божий еще несколько столь знакомых нам листков. Ну надо же, какие наши предшественники неленивые были! Интересно, сколько еще таких записок бродит по городам и весям, и удастся ли нам когда-нибудь прочесть их все? Хорошо бы удалось, интересно все-таки, чем там у этой империалистической парочки дела закончились!

А Иттобаал бережно расправил на ладони слегка помятые листки и протянул их Веньке:

— Прочти и переведи, господин мой будет рад узнать, о чем написано в таинственных манускриптах.

— Что ж ты раньше нам их не показал? — удивился Венька.

— Умелый купец никогда не показывает весь товар раньше времени, — невозмутимо ответил финикиец.

Дождь перестал, но под ногами хлюпало. Солнце уже зашло, зато подожженное молнией дерево и пара занявшихся от него соседних кустов давали света более чем достаточно, да и погреться около них можно было, а это нам сейчас было совсем не лишним. Я устроилась поудобнее, стараясь, чтобы искры от огня не попадали на плащ, в который я куталась, а Венька начал мерно и ровно читать.

"Надо взять себя в руки. Восемь с половиной месяцев после высадки. Успехи относительны, но они есть. Дырку обратно не нашли. Но здесь освоились. Жюли оказалась слаба на передок. Но местные девки... впрочем, это не достижение.

Мне так и не удалось основать тут ни нормальную церковь, ни хотя бы что-то вроде республиканской партии. Но зато добился положения в обществе, да и бизнес идет нормально. Эта (зачеркнуто) девчонка даже на свою пропаганду мои деньги, оказывается, тратит.

К сожалению, местные явно не доросли до демократии. И все же правящий класс оказался восприимчив к моим идеям. На днях открывается первый в мировой истории кредитный банк. Не обязательно самому плавать в Египет, можно давать кредиты и принимать депозиты от населения. А со временем, может, ипотеку освою. Недвижимости тут много, но торговля идет очень архаично, никакого кредитования.

Думал о страховых операциях, но слишком велики риски, а главное, я их не знаю. Ничего, деловая активность быстро сделает из них демократов... ну, в смысле, республиканцев, и постепенно покончит с этими архаичными институтами. И рабство можно будет, наконец, отменить. Пока, к сожалению, без него никак.

С Египтом вообще торговать тяжело: прижимистый народ и гордый, считают, что их фараону все должны всё жертвовать даром. Нечего туда плавать... хотя интересно, израильтяне еще там или уже вышли? Расспрашивал их через переводчика, ни про каких израильтян они не слышали, а хапиру, говорят, везде бродят, бандиты эти, их и ваших краях полно. Да ну их, монархистов этих фараоновых. Хорошо что хоть угаритский царь больше похож на нашего президента, чем на египетского идола. И деловые люди решают не меньше него.

Жаль только, что такой богатый город без конца кому-то подчиняется: то Египту, то хеттам, то амуру каким-то, откуда они вообще взялись? Надо будет подумать, как вывести эту страну к независимости и процветанию. Я все-таки опытнее их на три тысячелетия.

Очень интересные новости с Кипра. Говорят, там вполне динамичный народ, мобильный, готовый к переменам. Думаю, не связаться ли с ними. Они тоже ценят всякую местную роскошь, будет, что им предложить.

Бытие определяет сознание, говорят марксисты. А сами только и знают, что на сознательность давить. Ничего, вот мы тут попробуем работать по их методикам, и ручаюсь, что я обставлю французскую паршивку на ее же поле. И пусть она мне теперь не дает, но все-таки я ее (зачеркнуто)!

Я вообще-то не об этом хотел написать. Дорогой дневник и всё такое... Я вот думаю: а не жениться ли мне тут? С одной стороны, это вроде как необязательно. Но мужчине в моем положении оставаться холостым неприлично. Да и грех это все-таки, когда без свадьбы. Хотя грех ли? Мы оказались во временах Ветхого Завета, тогда у порядочного мужчины были жены и наложницы. По местным меркам, это нормально У меня уже есть две... даже три, если считать ту.

Но лучше все-таки жениться, тем более, есть кандидатка — дочка Мальки-Илу. Он тут вроде городского казначея, это мне бы очень кстати пришлось. И девчонка славная. Только я же не могу просто так, на время, надо же "в радости и горе, пока смерть не разлучит нас". Даже если тут не принято. А если мы найдем эту дыру, то что, жену с собой тащить? Словом, еще не решил".

— О как, — многозначительно вздохнул Венька, и начал долго и занудно переводить. Иттобаал важно кивал головой, переспрашивал... но это было еще не всё.

"Событий столько, что не успеваю записывать. Десять месяцев с небольшим, я уже сбился с точного счета. Во-первых, я женюсь. Кибату славная девушка, похоже, что, любит меня, неплохо готовит. Уже учу ее английскому. Об остальном узнаем позже. Не знаю, правильно ли я поступил, но я вполне доволен. Свадебный подарок довольно велик, но можно считать это вложением средств: если уж мы застряли тут надолго, надо обрастать корнями. Мальки-Илу будет полезен, без его советов даже местный царь мало что решает. Да он и так мало что решает, зависит полностью от аристократии, а точнее — от финансовой верхушки.

Во-вторых, женюсь я вовсе не во-первых, а именно что во-вторых: после того, как Жюли сбежала. Сбежала, прихватив изрядное количество моего честно заработанного серебра... Ох и всыплю я этой девчонке, если только удастся ее поймать! Да не в деньгах, в конце концов, дело, я же волнуюсь за нее. Ну куда она поперлась, зачем? И почему надо было обязательно бросать меня? Допустим, я не идеален, но все-таки мы из одного свободного мира, только мы двое в этом царстве предрассудков, рабства и нищеты знаем что-то о светлом будущем человечества...

Местная полиция установила, что группа головорезов вместе с ней угнала (так клянется судовладелец) небольшое торговое судно и отправилась на Запад. Неужели все-таки Кипр? Не думаю, чтобы она попыталась добраться до своей дурацкой Франции, где еще, небось, за мамонтами бегают эти их благородные галлы. Значит, Кипр... Как раз собирался сам туда отправиться, но теперь уж не отправлюсь. Там я никого не знаю, информацию собирать придется здесь. Муталлу, это вроде директора местного ФБР, обещал мне помочь, у него давние и прочные связи на Кипре. Когда все хорошенько разузнаю, тогда и отправлюсь туда.

Дел много есть и в этом городе. Надо все-таки простимулировать их деловую активность. С помощью Мальки-Илу начал понемногу банковскую деятельность, но частное кредитование — это скучно. Обсуждаю более интересный проект: выпуск государственных долговых обязательств. Эти олухи считают, что платить за всё нужно только наличными — немудрено, что им понадобилось столько тысячелетий, чтобы изобрести нечто стоящее!

Нужно создавать мощный флот, военный и торговый, чтобы расширить сферу влияния и заработать побольше денег. Нужно посылать караваны к этим амурру и хатти, которые на материке, и не просто тупых купцов, действующих по шаблону, но агентов, которые могут найти новые рынки сбыта и новые источники сырья. Они совсем обленились тут и довольствуются связями с давними партнерами, бессовестными перекупщиками, вместо того, чтобы везти египетский экспорт и собственный товар вглубь континента и сбывать его туземцам по собственной цене.

Для всего этого необходимы начальные средства. Отчего бы не выпускать глиняные таблички (это у них вместо векселей), скажем, по сто шекелей каждый, с уплатой через год, и не продавать их по девяносто шекелей каждый? Десять процентов годовых — это очень неплохо! Хотя в этом мире они привыкли к большим прибылям, но тут ведь нет никакого риска, казна Угарита будет только расти. А не хватит этих средств — выпустим новые обязательства. Да и рассчитываться по текущим поставкам можно такими же табличками, я уж не говорю об уплате жалования.

Мальки-Илу обещал поговорить с его величеством. Да, кстати, свадьба через месяц".

— Глиняные таблички? — удивился Иттобаал, когда Венька это перевел, — кому же нужна простая глина? Кто станет отдавать за нее серебро?

— Вот видишь, — наставительно ответила я, — если правильно расхвалить товар, может получиться. Так и ты со своим сватовством...

— Юлька! — рявкнул Вениамин, — ну хватит уже!

— А ты мне тут не командуй, — ответила я и сделала вид, что дальше слушать совсем не интересно. Да оно и вправду было как-то... однообразно.

"Вот и год, как мы попали в этот мир. От Жюли по-прежнему никаких вестей. Я даже начинаю беспокоиться. Кибату, кажется, ждет ребенка.

Глиняное серебро, как назвали местные наши казначейские обязательства, пользуется популярностью. Сначала люди не хотели его брать, были даже беспорядки при выплате жалования, их пришлось подавлять. Но теперь деловая активность оживилась, кредиты идут нарасхват, потребление явно растет и рынок оживляется. Некоторые горожане уже вовсю строят новые дома — расплачиваются нашими кредитными обязательствами. Пора создавать биржу, для вторичных торгов.

Новости с Кипра: Жюли действительно там и ведет свою пропаганду среди тамошних мореходов. Зачем? Видимо, раз не удалось поднять красное знамя в Угарите, решила добиться своего за морями. Впрочем, среди местного населения тоже замечены соответствующие настроения. Мне сообщили, что популярна новая вера в Шад-Гиббару — это так они произносят имя того кубинского бандита. Якобы он должен явиться и освободить всех угнетенных, а у богатых отобрать имущество. Ну-ну, ждать придется примерно три тысячелетия.

Недавно имел беседу с его величеством на религиозные темы. Он был очень недоволен тем обстоятельством, что я уклоняюсь от участия в государственных церемониях, но тут я был непреклонен. Удалось его убедить, что мой Бог чрезвычайно ревнив и не терпит никакой конкуренции. Правда, он не мог понять, зачем я распространяю эту свою веру среди угаритян. Боюсь, я не владею языком настолько хорошо, чтобы это ему объяснить.

Потом подошел один из министров и спросил, правда ли мой Бог может простить любое согрешение (ну, или так я его понял). Я заверил его во всемогуществе и милосердии Творца, он остался вполне удовлетворен".

От вина, усталости, тепла, ровного Венькиного голоса у меня постепенно все поплыло перед глазами, предметы неожиданно начали двоиться и заваливаться вбок... И тут неожиданно кто-то коснулся моего плеча, позвал:

— Юль, пойдем, ну что ты в самом деле..

Я подскочила, очумело хлопая глазами и пытаясь понять, что вообще происходит и где я, и не сразу сообразила, что плащ, в которй я была закутана, от резкого движения соскользнул на землю, и стою я перед Венькой в отблесках костра в сбившейся коротенькой тунике с чьего-то чужого плеча, раздобытой нами у караванщиков, и вид даже по нашим либеральным временам открывается не очень приличный, а уж по тем доисторическим... Иттобаал с Петькой тактично отвернулись, а бессовестный Венька даже не подумал, а вместо этого положил мне на плечи чуть подрагивающие руки. А взгляд! Ой мама, какой у него был при этом взгляд...

— Ну идем, да? — с трудом выдохнула я, отрываясь от Венькиных чуть горьковатых обветреных губ. Колючая шерсть снова окутала меня с ног до головы, а потом крепкие мужские руки внезапно подхватили меня, как ребенка, и вечерние деревья поплыли мимо, слегка качаясь . Я покрепче обхватила Веньку за шею, и как же мне хорошо было в тот момент вот так плыть у него на руках! Ради этого можно было потерпеть и тюрьму, и побег... Только бы он не кончался подольше!

Но увы, до нашего временного лагеря идти было всего ничего. Да и там тоже заняться было особо нечем. Скудные припасы разделили на всех, их едва-едва хватило на то, чтобы чуть-чуть заглушить волчий голод. Не знаю, как остальные, а я последний раз ела сутки назад, если не больше. Венька с Иттобаалом, кажется, тоже. Затем мужчины посовещались, выставили на ночь часовых, расстелили на земле запасные плащи. Венька с Иттобаалом о чем-то еще вполголоса ворковали, а я свернулась клубком, постаравшись поплотнее завернуться в свою накидку. Где-то грустно и нежно пела последняя осенняя цикада, в кустах тихо шуршал какой-то зверек, ему было явно любопытно, чем тут занимаются люди, и в носу у меня внезапно защипало. Но тут прямо над ухом у меня раздались шаги, кто-то опустился на подстилку рядом со мной, и меня внезапно обдало таким родным Венькиным запахом.

— Тебе не холодно, беглянка?

Что-то тяжелое и теплое укрыло меня сверху. Я приоткрыла один глаз — Венька сидел рядом, обхватив руками колени, а его плащ служил мне покрывалом.

— Не, Вень, так дело не пойдет, — запротестовала я. — А как же ты?

— Да ладно, я привычный, — отмахнулся он. — Я и так могу обойтись. Спи давай.

— Ну уж нетушки, — возмутилась я. — Так дело не пойдет. И вообще, мне холодно, и так не честно. Иди сюда.

— Куда сюда? — не понял Венька, и тогда я, приподняв край плаща, потянула его за руку.

Два раза приглашать не пришлось, Венька мигом вытянулся рядом со мной, так, что я уткнулась лицом ему в грудь, слыша, как гулко и часто стучит Венькино сердце.

А потом было утро — наверное, самое лучшее утро в моей (или нашей?) жизни. Оглушительно пели ранние птицы, и еще не видимое солнце озаряло вершины дальних холмов, а промытое вчерашней грозой небо сияло свежестью и тишиной, и пахло это осеннее утро радостной весной. Голова Юльки покоилась на моей правой руке, и рука совсем затекла, и вообще было холодно и сыро, но что всё это значило в сравнении с тем, что мы обрели!

Трогательная и немного смешная — вот она какая была тем утром во сне, моя Юлька, сжавшаяся в комочек под плащом, и будить ее совсем не хотелось... "Заклинаю вас сернами или полевыми ланями: не будите и не тревожьте возлюбленной, доколе ей угодно" — я, кажется, тихонько прошептал эти слова... но Юлька очнулась, улыбнулась и тихо сказала... да не помню даже, что. И какая разница, если мы теперь были вместе?