Нулёвка

— На бумаге он выглядел меньше, — подумалось мне вслух. — С квартирой не сравнить.

— Усадьба, а не дом, — зацокал мой управляющий в восхищении — Аркадий Иванович, дворня, включая двух новых охранников — почтительно молчала, раскрыв рты.

Прямоугольная коробка в три этажа из кругляка. Восемьдесят метров на двадцать! И, правда, хоромы. Лифт, как у местных. Вместо окон бойницы и запах свежесрубленного леса. Запах моего нового дома. Иванович, лучше меня знающий план этажей, уже распределил всех по комнатам. Ещё и место осталось! А ведь на ферме сейчас проживает девяносто три человека (из них — тридцать семь дети).

— Ваши покои господин! — почтительно открыл он дверь на третьем этаже. Большая, просторная гостиная, кабинет и спальня. Вся мебель изготовлена плотниками. Добротно, но без изысков. Мне нравится! Французское трюмо — выпендрёж!

— Хорошо! Док для кораблика, я смотрю то — же стоит, — кивнул я на вид из окна, где виднеется мой дирижаблик, наречённый — 'Победа'.

— Три дня как...

— В остальном как? Конец августа уже. Давненько меня не было, — уселся я в кресло.

— Пчёлы прижились. Мёду дают много. — Стал он перечислять все достижения. — Дети принялись цеплять к ним ниточки и гулять по посёлку. Хвастаясь! Как не искусали? Отшлёпали их, больше не помышляют о таком, — подумав, добавил ещё одну подробность. — Гладить поселковым ребятишкам за сладкое давали. Предприниматели, — негодовал он.

— Интересно, — посмеялся я, представив эту картину. Нууу... негодники!

— В теплицах большой урожай уродился. Как снимем, придётся в несколько ходок на корабле доставлять, — пригладил он куцую бородку. — Девки наши сошлись с местными. Скоро свадьбы гулять будем. Многие хотят у вас работать. Платите хорошо. Не наказываете на пустом месте, — вопросительно глянул он.

— Прежде посмотрю на них. Если без гнили — возьмём. Землицы много, всех пристроим. — Ммм..., а София?

— Не праздна, боюсь... Ваш друг — Михаил постарался.

— Так вот почему он мне на глаза старается не попадаться! Руку просил?

— Просил. Она ответила, что разрешение ваше требуется, как батюшки, что принял в свою семью. Такие у них обычаи.

— Семья... — Задумался я. — Значит дам! Ещё что?

— Остальное вы и так знаете. Стадо коров в пятьдесят голов. Отара овец в триста штук. Кроликов не пересчитывали, как и кур. Много. Картошка уродилась.

— Любо. Молодцы. Можешь идти, я с документами поработаю, — кивнул я на стопку бумаг на столе. Договора со старостой Черняево, школами, Хабаровском и работниками. С частью — на поставку молока и сыра. Всё надо прочесть и завизировать. Секретарь! Нужен секретарь, зарылся я в бумагу. — Завтра в поход. Разведка. Не до того будет. Маршрут сложный.

— Вы поберегите себя там господин. Как нам без вас? — Поклонился он, затворив за собой дверь.

— Поберегу, — прозвучал голос в тишине комнаты.

* * *

— А, попались!!! — резко распахнул я сарай, вспугнув как пичуг Михаила и Софию, целующихся на фоне сена. Покраснели, как помидорки! Так мило! Словно им лет по пятнадцать и их застукали мамка, с папкой...

— Прости батюшка, — стала виниться первая красавица на моём хуторе.

Ох уж эти староверы... Если принял в семью, дал кров и хлеб насущный, значит старший в семья. Батюшка! И никак иначе! А я ведь на десять лет моложе и на голову ниже!

— Благословляю вас, дети мои. Именем солнца и луны, — стал я дурачиться, подражая монаху, которого видел намедни. Он вещал проповеди на ступенях храма, просвещая обездоленных, калек и не зрячих, что попрошайничали на ступенях святого места. Вот только стоило ему заикнуться, что он договорился с гильдией кожевенников и их всех берут на работу, где будут поить, кормить, и обеспечат крышей над головой, как толпа вмиг переменилась. Свершилось чудо! Отбросив костыли и узрев — попрошайки, якобы калечные, наваляли ему так, что он еле дополз своими силами до больницы! Времена разные, а нравы одни.

— Спасибо, — на полном серьёзе восприняла София благословление. — Я закатил глаза.

Помявшись и переглянувшись с будущим мужем, она продолжила:

— Господин мой, мы месяц не спали, думали, как отблагодарить вас, за спасение. И вот! — протянула она черный вязаный венец — на голову, для поддержания волос. По центру был изображён серебряный единорожек с глазками пуговками.

Миша пытался не засмеяться, изображая кашель.

— Мы заговаривали его, пели и водили хороводы, пытаясь напитать его своим счастьем, — вновь засмущалась она. — Как нас учили матери, а их-их матери.

Я не Миша. И к таким вещам отношусь серьёзно. До сих пор помню историю старухи Папендук, из тупика гончаров, что в Староместе. Её внучка, солнышко пятилетнее, извернулась из объятий бабушки и выбежала под ноги дочки богатейшего на тот момент человека города. Сбив свою ровесницу с ног. Та заплакала... По приказу родителей, солнышко зарубили на месте! Последнее, что осталось у старушки в жизни. Последнее... Чума унесла остальное ещё раньше. Я стоял в сторонке и смотрел. Мне было девять.

И тогда она прокляла. Так прокляла, что эту историю запретили печатать в газетах, вычеркнув из истории города. Ни капли силы не было использовано! Одни слова, старой, беззубой старухи:

— Пусть же вас настигнет кара небесная, в стократ ужаснее настигшей меня, — сказала она, прежде чем умереть от остановки сердца.

Кто воспримет такое серьёзно? Вот и они пропустили мимо ушей. А зря! На следующий день, из особняка семьи, не вышел никто. Стражники, зашедшие внутрь, выбежали оттуда — белые, как мел. Будто сама смерть гналась за ними. Дом, в котором стены, пол и потолок были залиты кровью, сожгли. Тел не было... Никто не найден и по сей день. Такая она — сила женской молитвы, которую не стоит недооценивать! Сила любви.

— Спасибо вам, — с благодарностью принял я повязку, одев её на голову. Волосы, что я отрастил до плеч, расправились сами собой.

Миша вновь закашлял.

Глава 9

Отступление 5

— Наш пострел везде поспел — в медные пояса метит? — заметил тысячник.

— Похоже... — протянул его помощник, пригубив коньячку. — Прав пояс купеческий даёт немало: можно купить землицу у родов не в аренду, а в собственность или обратиться напрямую к наместнику Императора в регионе. И куча других, крайне полезных поблажек. Не благородный, но близко. Когда там четвёртый ранг? А поясок — вот он!

— Ни думал никогда о таком. Торговать? Неее... С мечом сподручней, — погладил он рукоять с любовью.

— Напомнить тебе времена, когда мы кашей питались без масла? Это сейчас о-го-го!

— Не надо. Я помню, — обратил взор в окно глава гарнизона, что и сам когда — то окончил училище и голодовал в интернате.

* * *

— Лови ГАДА!!! Держи, держи — загоняй. — Визжали полуголые девчонки. — Зажали они меня в угол! Ух! Что происходит? Сейчас всё объясню! — Не уйдёшь! — чуть не схватила меня самая быстроногая. На китаяночку похожа.

Нарвал я понимаешь веников: берёзка и можжевельник и пошёл в баню. Всегда мечтал попариться! Столько слышал об этом, но сам никогда не был. Говорят, там заново рождаешься! Словно крылья отрастают. Ни в интернате, ни в училище — это не практиковалось. Как это? Дать грязи выйти самой — с потом, а не бултыхаться в ванне! Не положено! А хотелось... Мечты сбываются! Да, сбываются...

В прошлой жизни — же здоровье не позволяло... На даче лишь грядки копал, бабушке помогая, да дрова рубил. А сорняки! Бог — прокляни того кто придумал садовые товарищества!!!

Нашёл, понимаешь, на территории части сруб, иду такой весёлый, отмахиваюсь от комаров, не обращая внимания на надписи. Была же! Была большая буква 'Ж'!!! Как я проморгал?! Что за тупой дикарь? Говори — ли ведь воспитатели в детстве — смотри по сторонам Хан. Не зевай. Вечно я на экскурсиях забредал не туда, что не удивительно. Память о прошлом проснулась и всё стало по-другому. Везде свой длинный нос совал, поначалу.

Захожу, я значит в предбанник, разделся догола и кваску хватанул.

— Хорошо пошло, — стёр я тыльной стороной ладони усы. После, хватанув ещё раз.

— Ещё лучше! — Совсем я спятил, выхлебав полтора литра.

Нет бы, обратить внимание на обилие женских тряпок, кружева. Нет! Попёрся в парилочку — голяком! Отпираю дверь, а там: ведьмачки наши, шлёпают друг — дружку по попкам, играются — лани длинноногие. И хихикают! Ммм... А на загорелом теле выделяются беленькие треугольники (в трусиках загорали, подметил я). Глаз не отвести! Черноокая, как повернётся посмотреть сквозь пар, кто это зашёл? И тут:

— АААааааа...ааа... — Визги! Крики! Вопли! — Я одежду хвать и на выход. Пятки мои так и сверкали! Вот и бегаю теперь голышом, перед солдатами на плацу, а девки за мной! И когда только одеться успели? У них же сто одёжек?

— Так мужики! — Удалось мне скрыться от разгневанных фурий. — Всё к походу готово? — запыхаясь, спросил я

— Да, собрались. — Кивнул на вещмешки Святополк. — Хоть сейчас выступай.

— Отлично. Я передумал. Идём немедля!!! — Подскочил я к окну, отодвинув занавеску и посматривая на улицу глазком.

— Гостомысла ещё нет. В чепок за сигаретами побежал, — уточнил он информацию.

— Догонит, — отрезал я.

Тут заскакивает потеряшка и выдаёт:

— Там девушки такие, — изобразил он гитару руками. Очень крутую гитару! Электрическую! — Ищут нашу казарму. В платьях цветастых в обтяжку! Прямо на сырое тело одели, всё просвечивает! — закончил он в восхищении, облизываясь. И жамкая в воздухе руками, будто шары сжимал.

— Вперёд! — Повёл я отряд на разведку, посекундно, оглядываясь. — Ко мне на ферму заскочим по дороге. Еды захватим и в путь!

Если бы солдаты прислушались к бормотанию своего командира, то услышали:

— Больше никогда не пойду в баню. Заново родился. Как — же... Никогда! — сплюнул я на дорогу.

* * *

— Может, мимо пройдём? — Со страхом в голосе спросил меня зам, пока я сверялся с картой. Когда они уже свои заячьи сердца в кулак возьмут? Так и будут всего пугаться что — ли?

Всё лето маршруты разведывали, а этого места нет. Нет! Как так? Тёмный зёв пещеры, с краю знакомой сопки. Тьма там аж клубилась, бурлила. И страх. Даааа... страх, что волнами расходился от этого места. Всё живое вокруг словно вымерло. Ни мышки — полёвки, ни воробья с синичкой. Трава округ пожухла... Нечистым духом пахнет! Как же стрёмно. Я то — же не железный!

— Нас, конечно, послали жечь термитники пауков, но и от других обязанностей не освобождали. Главная из них — защита граждан по ту сторону реки. От страхов настоящих и мнимых. Угроз — прямых и косвенных! Не забывайте об этом! — Пришлось прикрикнуть.

Свернув карту, я постоял, покусывая губу, и продолжил. Чего тянуть — то?

— Вещи лишние здесь оставьте. Пойдем налегке. Оружие приготовить. Богдан! Ты остаёшься. Если не вернёмся к закату — возвращайся. Доложись.

— И помяни! — вылез шутник. — Василий. Как всегда.

— Факелы, — заикнулся Путята.

— Точно! Забыл, что вы в темноте не видите, — повинился я, дав указание. — Маловато опыта, маловато...

Шаги гулко отдавались от стен, создавая своеобразное эхо. Казалось, в тёмных углах, до которых не доставал свет живого огня — шептались тени! Мороз по коже. Шли все издёрганные! Уровень пола постепенно снижался, уводя нас всё дальше в недра земли. Если так дело пойдёт, то чудь белоглазую встретим! Или гремлинов, не к ночи будут помянуты. Сердце отбивало ритм барабаном!

Мелькнула искорка. Ещё одна. Ещё... Светлячки! Сотни! Тысячи светлячков. В воздухе, на стенах и потолке. Везде вокруг! Факелы стали не нужны. Живые огоньки стали водить хороводы вокруг нас, лезя прямо в глаза. Щекотать. Что за насекомые безмозглые? — отплёвывался я.

— Запах?! Запах чувствуете?! — Страшным шепотом спросил Гостомысл. — Тухлятиной тянет...

— Тленом пахнет!

— Клопами! — Разбушевались мужики, перебивая друг — друга.

— А ну цыц!!! — заткнул я их. — Для каждого запах свой. Я чую кровь.

— Что — же это? — Поинтересовался Святополк, дрожа всем телом.

— Погань!

За этим откровением последовало молчание. Никто не знал что это или кто.

— Полуразумное существо, что живёт в глубинах земли — матушки! Славится тем, что испускает запахи любых видов! Каждый чует своё. Может, как отпугивать, так и привлекать жертв. Сейчас оно пытается нас отогнать, — заметил я.

— Всеядно. Внешне — бесформенная туша в виде желе розового цвета. Класс опасности — четвёртый!

— Такое опасное? Выше только короли личей, да драконы костяные! Вампиры!

— Оно разносит болезни. Чума, холера и что пострашней... Выбирается на поверхность раз, в пятьдесят лет, откладывать яйца. Потомство своё. Если вылупятся — считай каюк! Дети как раз и дышат смесью этих штаммов. В прямом смысле дышат смертью. Питательный бульончик такой, — усмехнулся я криво. — Нужно добраться до кладки и выжечь всё! И пепла, чтоб не осталось!

— А мы не заразимся? Близко — же подойти придётся, — заглядывают они мне в глаза. — Боятся. А кто бы нет? Только дураки ничего не боятся!

Я смолчал. Что говорить то? Да, такое возможно?! Дух итак упал, но угрозу всё равно надо устранить, иначе погибнут тысячи! Как определить ценность жизни? Могу ли я послать их на смерть? Я не знал ответы на эти вопросы. Делал то, что подсказывало сердце. И тут оно пропустило удар!

Проморгали. Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Иллитиды, су...а!!! Мастера разума. Хиленькие телом, но головастые. С арбуз тыковки! Их удар был страшен... Вся моя команда полегла как подкошенная, истекая на полу кровью: из глаз, носа, ушей. Думаю и выжили — то только благодаря зельям, что выпили загодя. Спускаться в неизведанные глубины, полагаясь лишь на свои возможности — тупость! Я может и наивен, но совсем не дурак! Всем выдал по порции.

Погань пришла не размножаться, она под управлением этих тварей, понял я. Излюбленная их тактика — подобраться к поселению, заразив всех падучей болезнью и повязать тёпленьких. Защищаться — то некому. Все слегли! Какие — же они ...!

Меня не достали. Куда им? Теорию я подтянул и считай уже на седьмой ранге, когда как нападающие — а это по ощущениям двойка особей, пятёрочки. Оставив парней — сейчас нужно разобраться с основной проблемой, я стал спускаться ещё ниже. Там, где ощущаются открывшиеся твари. Отростки на голове уродов, позволяют им атаковать на расстоянии километра, двух... Как никогда пожелал себе хобот! Людям это недоступно. Мы можем лишь читать мысли и бить по разуму, наложив при этом руки. Память менять, лечить психозы. Но метр расстояния — не преодолимая преграда!

Это не тупые животные! Закрылись так, что я всё проморгал. — Парни! Простите... — на грани слышимости сказал я, идя мстить. — Только выживите, только... только...

Единственно — хорошо, слабаки без своих рабов, что носят их, готовят, убирают и защищают. Их и ребёнок скрутит! Что я и продемонстрировал, пробив им грудины насквозь. Руки по локоть в крови — это не только такое выражение. Бледные поганки, поспевшие тронуть моих людей!!! Обычно эти — без десятка охранников за пределы поселений не выходят. Молодые видимо, совсем без голов! Из золотой молодёжи что — ли? Думали невольников набрать, поднявшись в иерархии своей порочной?